Свет и тьма, или Поэма о трех девицах

Глава тридцать девятая

ЛЮБА ЕДЕТ ДОМОЙ

Конечно, родилась я поздно,

Не современная совсем.

И как на белую ворону,

Другие смотрят на меня.

Сейчас не так, как пишут в книгах.

Девчонки раскрепощены.

Ночные клубы, вечеринки,

Без всяких обязательств секс.

Бери от жизни всё, что можешь —

Девизом стало молодых.

Как можно больше удовольствий!

Оставь проблемы для других.

Но сыр бесплатный в мышеловке

Бывает только, и за всё

Платить приходится. И плата

Бывает эта велика.

Хотя я не права, наверно.

Кто обобщает, упрощает.

И в многоцветье одноцветье

Увидеть только может он.

Жить надо так, чтоб не стыдиться

Своих поступков. Остальное

Не так уж важно. А за модой

Гоняться тоже, что за тенью.

Она уже постель стелила.

И тут звонок. Какой-то номер…

Она его впервые видит.

Кто это может ей звонить?

— Ой, Люба! Здравствуй! Тетя Маша,

Твоя соседка. Не узнала?

Ну, как дела твои, Любаша?

У Любы сердце защемило.

— Да что случилось, тётя Маша?

— Ой! Только не переживай!

Да так оно нормально вроде.

Сережка учится неплохо.

— Да говорите, тетя Маша!

Случилось что-то с мамой? Ну!

— Да. Приступ был. Она в больнице

Сейчас лежит. Ну, а Сережка

У нас. Такие вот дела.

— Всё так серьезно?

— Ой, не знаю.

Но всё же позвонить решила.

Такие вот дела, Любаша.

За братика не беспокойся!

Он поживет пока у нас.

Вот так.

— Спасибо, тетя Маша.

Всю ночь она без сна лежала

И плакала. А ранним утром

Уже стояла у дверей.

Ждала инспекторшу по кадрам.

Пришел Степаныч, запыхался.

— Конечно, Люба. Понимаю.

Такое дело. Всё же мама.

Ну, это, Люба… Возвращайся,

Как это, значит… Как родная,

Ты, это… стала для меня.

И это… вот возьми немного.

Ребята наши подсобрали.

— Зачем?

И старческую руку

Отодвигает от себя.

— Ты это… так не надо, Люба.

Обидеться ребята могут.

У нас традиция такая

Всегда друг другу помогать.

— Ну, правда, лишнее.

Зачем же?

Получку вот недавно дали.

— Да знаю я твою получку.

Бери, тебе я говорю!

Тут молча Саша подошел,

Сказать хотел он что-то Любе.

Но мнется, не промолвит слова.

— Спасибо вам! — сказала Люба.

— Всё! до свиданья! Мне пора!

— Чего ты встал? — шепнул Степаныч.

— Как чурка хлопаешь глазами?

Ну, ты мужчина или тряпка?

Беги, скажи ей что-нибудь!

Она шагает к остановке

И ничего она не слышит.

Догнал ее и, задыхаясь:

— Я, кажется, люблю тебя.

— А если кажется, то, Саша,

Крестится надо!

И в автобус,

Что замер и по-джентельменски

Пред нею двери распахнул.

Она лишь вечером добралась

До Чернореченска. В больнице

Сказали; пусть приходит утром.

Сейчас ее уже не пустят.

Таков порядок.

— Но скажите,

Хотя бы, как она.

Я дочь.

— Поймите, девушка, — сказала

Ей медсестра.

— Я лишь дежурю.

Не лечащий я врач.

— Но всё же!

Как мама чувствует себя?

— Давайте поглядим!

Листает.

— Вчера ей камни удалили.

В реанимации она.

— А состояние какое?

— Ну, вот выходит, что не очень.

— Пожалуйста, хотя б глазочком

Позвольте на нее взглянуть?

— Да как вы только не поймете:

Нельзя!

— Всего одним глазочком!

Я даже заходить в палату

Не буду. Умоляю вас!

— А мне потом влетит за это.

— Я столько не видала маму.

Ну, разрешите хоть взглянуть?

— Ну, ладно! Вот халат, бахилы.

Лишь через дверь. Нельзя в палату!

Идемте!

Мамочка родная!

Как похудела, почернела,

Лежит и глаз не открывает.

Да хоть живая ли она?

Позвать ее хотела: мама.

И еле-еле удержалась.

Пошла. Куда идти? Не знает,

Где эту ночь ей переждать.

Одно лишь место — на вокзале.

Хоть есть знакомые, но как-то

Ей неудобно завалиться:

— Позвольте переночевать!