Рокстар

Посвящается всем тем, кто смог зажечь пламя в людских сердцах.

Глава 1

Огромное звёздное небо с тысячами одновременно летящих по бескрайним просторам вселенной комет. Их много, но все они находятся, чертовки, далеко друг от друга и поэтому одиноки.

Одиночество — нечто большее, чем просто сидеть одному в комнате, поле, да даже одному на планете. Настоящее одиночество — это когда ты в толпе совершенно чужих, непонимающих твои мысли людей. Они могут любить твоё творчество, говорить, какой ты классный, но какой в этом толк, если однажды про тебя забудут, и твоё бренное одинокое тело пустят на удобрение? Червям глубоко похуй, кто ты, будь ты хоть нищим, хоть богатым, хоть рок-звездой и кумиром малолеток, как, например, я.

Год назад...

Дохуя звезда, икона стиля и безбашенности, человек, которому плевать на моральные нормы и бабки. Всё, что мне жизненно необходимо, — это виски, микрофон и любимая бас-гитара, которую я нежно зову Венди. Если ты хоть иногда смотришь зомбоящик, заходишь в интернет, даже если просто выходишь на улицу, то по-любому слышал мои песни, а если повезло, то и очередную новость о том, как я дал по ебалу какому-то упырю. Честно, я ненавижу мудаков, которые считают себя самыми лучшими и самыми пиздатыми, а дать такому уроду по ебалу для меня — просто святое дело. Жаль только, что я — атеист. Впрочем, нахуй говорить о мудаках, когда можно ронять пепел под звёздным небом, ведь звёзды есть одна из немногих вещей, что я люблю. Они прекрасны, и этим всё сказано.

Мне через двадцать минут выходить на сцену, а я сижу в гримёрке, пью вискарь и рассуждаю о звёздах. Это немного странно, наверное. Кресло раздражающе скрипит, и этот чёртов скрип уже начинает выводить меня из себя. Если бы не штраф за порчу имущества, то кресло уже давно полетело бы в зеркало. Знаете, самое сложное перед концертом — это выпить столько алкоголя, чтобы почувствовать расслабон, но при этом стоять на ногах и быть в силе дать толпе заряд собственной энергии. И пока что я в состоянии это делать, словно Прометей.

Десять минут до концерта. Бутылка Джека Дэниэлса полностью пуста, а противный скрип кресла стал привычен, словно я слушал этот звук всю свою жизнь. Я смотрю в отражение зеркала и вижу там мудака: его чёрное каре закрыло лицо, рубашка в клеточку не была стирана уже пару недель, а на уровне рта находилась сигарета марки Мальборо. И да, этот мудак в зеркале — я.

Я затягиваюсь дымом, а после выдыхаю колечки, которые через пару секунд развеиваются в воздухе. Этот дым напоминает мне людей, про которых говорят, что они не от мира сего: сначала они дымные кольца, а потом социум дегенератов поглощает их как чистый воздух. Странная вещь это курение, мне вроде и неприятно вдыхать дым, но почему-то я занимаюсь этим снова и снова. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Опять и опять. Сигареты — странная вещь. Когда я ещё в детстве первый раз покурил, то подумал, что это какая-то хуйня, но спустя день я зачем-то покурил снова, и вот я уже курильщик с десятилетним стажем. Впрочем, когда я первый раз перепил, то мысли были точно такие же: алкоголь — дерьмо, сигареты тоже.

Одна минута до выхода на сцену. Я встаю со скрипучего кресла, беру в руки Венди и неспешно иду по коридору к сцене. Сердце бешено стучит, и пусть я давал концерты пару десятков раз, но каждое выступление для меня словно первое и последнее — такое, будто завтра меня не станет, и я просто пытаюсь оставить навечно свой голос в этих стенах, словно автограф для фаната. Во время моего пребывания под прожектором перед многоликой толпой, я пытаюсь дать людям такой заряд энергии, чтобы после они превратили свой город в Помпеи, сожгли дотла человеческие стандарты, превратив их в прах. Лишь на сцене я чувствую себя по-настоящему живым и нужным. Я ощущаю своё существование целый миг и всего лишь вечность, а до и после концерта я — лишь тело, которое вечно пьёт виски и курит красный Мальборо.

Вот и пора выхода. Я медленно иду к людям на край сцены, поднимая одну руку вверх в качестве приветствия и слышу бешеный крик толпы вперемешку с женским визгом. Мои глаза видят безумную вакханалию, напоминающую движения атомов в жидких веществах. Я подхожу к микрофону и начинаю петь, а точнее — кричать, а руки сами ловят ритм и начинают, словно на автомате, наигрывать мелодию на гитаре. За спиной барабанщик тоже ловит ритм музыкального рифа. Фанаты начинают кричать ещё громче, и я вижу то, ради чего и проделал этот долгий путь: я вижу пламя в их глазах. Ради этого определенно стоит жить и умереть…

Курт Кобейн говорил: «Лучше сгореть, чем угаснуть». И вот я на сцене полыхаю огромным ясным пламенем, из моего тела можно сделать маяк, столь сильно горит душа. Да только не стоит забывать, что пламя как греет, так может и убить, поэтому жить долго и счастливо я тоже не планирую.

Пот течёт по моему лицу, в клубе чертовски жарко, а мокрые от пота волосы закрывают лицо. Из-за духоты мне приходится раздеться, и как только мы с группой заканчиваем исполнять очередной трек, я буквально разрываю рубашку на себе и выкидываю её в толпу, обнажая все свои татуировки, которыми буквально усеяно всё моё тело. В голове появляется идея, которую я с диким криком реализую, прыгая в толпу фанатов вслед за одеждой.

Меня ловят руки, и вот я уже несусь над толпой к центру безбашенного слэма. Везде крик и шум, радость и горе, и вот я в центре всего этого. В крови зашкаливает адреналин, дофамин и серотонин. Чёрт возьми, я готов заниматься этим вечно. Просто снова и снова прыгать в толпу, чувствуя, что я кому-то нужен.

Наконец-то меня ставят на землю, вернув обратно на сцену. Я, взяв в руки Венди и встав около микрофона, снова начинаю петь, предварительно сделав большой глоток виски, который приятно обжёг горло и желудок.

Продолжение следует.