— Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим;
и не введи нас во искушение,
но избави нас от лукаваго.
Боже милостивый! Боже милосердный! Спаси меня! Сил больше не осталось… За что мне все это? Мог ли я думать, что в 55 лет меня ждет такое?
Вечернее богослужение уже давно закончилось, и прихожане все разошлись.
— Спаси тебя Бог, добрый человек.
Обернувшись, я увидел отца Рафаила, монаха этого монастыря. Люди его называли старцем, хотя по возрасту он был вряд ли старше меня. А называли так за то, что видел и знал многое, что недоступно простым людям. Говорили, что через него говорит Сам Господь.
— Здравствуйте, батюшка.
— Что стоишь, идти некуда? — строго спросил меня монах, — идем со мной.
Отец Рафаил повел меня в свою келью. Я совершенно не удивился такому интересу к своей персоне. Цепь неприятностей, происходивших со мной последнее время, нескончаемая «черная полоса», погрузили меня в полную апатию.
Зашли в келью. Сели за стол, друг против друга.
— Ну, рассказывай, — молвил он.
И тут вдруг мне нестерпимо захотелось излить хоть кому-то душу. Не просто жаловаться на судьбу так называемому очередному дружку за рюмкой коньяка, а именно поведать то, что случилось со мной, и, быть может, услышать совет. Я начал свое повествование.
— Батюшка, не знаю, с чего и начать.
— А начни сначала. Так проще будет.
— Ну, сначала, так сначала. Все было, как и у всех. Я местный, москвич. Всю свою жизнь я посвятил музыке. Сначала, как исполнитель, а потом — и как ее создатель. Закончил Московскую консерваторию. Потом женился. В браке у нас родилось двое детей — мальчик и девочка. Все, вроде бы правильно, как и должно быть…
Монах слушал меня, не перебивая.
— Сам я православный христианин и мое творчество как композитора напрямую связано с церковной музыкой. Моя музыка исполнялась и в храмах, и на различных концертах. Православием проникнуто все мое творчество и, следовательно, вся моя жизнь. А потом вдруг… жена ушла к другому.
— Неужели, вдруг? — перебил меня старец.
— С творческим человеком вообще сложно жить, особенно, если этот человек пишет музыку. Порой просыпаешься ночью оттого, что в голове звучит музыка. Начинаешь быстро ее записывать, пока не забыл. Увлекаешься. Так проходит ночь. А с наступлением утра — жена, дети. Я устал, не в силах ей помочь. Она одна не справляется. Ее можно понять…
— Ты думаешь, в этом все дело? — усмехнулся монах.
— Разумеется. В чем же еще? Она просто не понимала меня. К музыке жена не имела совершенно никакого отношения, и ей попросту было не понять, чем живет человек, создающий музыку. Но, слава Богу, я не остался один. Встретил женщину, женился во второй раз.
— А как же дети? — спросил отец Рафаил.
— Дети? А что дети? Дочь осталась с матерью, а сын — со мной. После творчества мой сын занимает главное место в моей жизни.
— После творчества? Ты не оговорился?
— Нет, батюшка. Ведь я пишу по Божественному промыслу. Это мой путь и я не могу иначе.
— А что же тогда ты делаешь здесь, да еще со слезами на глазах, раз у тебя все так хорошо? — сурово спросил старец.
— Я до конца не понимаю, батюшка, что со мной произошло. Может, Вы поможете мне разобраться. Я состоялся как композитор. Меня знают в нашей стране и даже за границей. Жизнь, в общем, проходила довольно успешно: концерты, интервью в журналах и на радио, встречи с влиятельными людьми. Женщины, опять же… В течение всей моей жизни они возникали и исчезали, как звезды на небе. Порой я даже ловлю себя на том, что не помню имен некоторых звезд. Одна, вторая, третья… Я искал, наверное, идеал женщины. Ту самую, одну единственную.
— А как же жена, Владимир?
— Вторая жена долго терпела, нужно отдать ей должное. Но, в конце концов, и она не выдержала моих постоянных исчезновений из дома то на банкеты, то на свидания с другими женщинами.
— Она знала об их существовании?
— Скорее всего, догадывалась.
— И ты ничего не сделал, чтобы удержать ее? Быть может, попробовать измениться?
— А что я мог сделать, батюшка? Это был ее выбор. А я — слышу музыку, которая меня ведет по этой жизни. После ухода жены я много пил, в результате чего сын ушел жить к своей матери. Тоже бросил меня. А моя музыка… Я уже не хочу слышать никакую музыку. А она продолжает и продолжает звучать. Порой я просыпаюсь ночью от собственного крика, пытаюсь перекричать навязчивую мелодию, но не могу, потому что она звучит внутри и ее никаким криком не заглушить. Мне кажется, я схожу с ума.
Я уже мечтаю о тишине — ни одной мелодии, ни одного мотива, не одной звучащей ноты… Я пытался записать ее, но на нотном стане вырисовывается что-то совсем другое, банальное и неинтересное. Как далеко это от того, что слышу я!
— Да, Владимир, натворил ты дел, — отец Рафаил тяжело вздохнул, — сам-то понимаешь, кто посылает тебе эту музыку?
— Батюшка, странный Вы вопрос задаете. Конечно, Господь. Я же всю жизнь пишу духовную музыку. Ее в храмах исполняют.
— Прискорбно слышать, — вздохнул монах, — то есть, ты уверен, что именно Господь посылает музыку тебе? Тебе, забывшему своих детей? Тебе, не ценившему женщин? Тебе, использовавшему своих друзей и живущему в свое удовольствие? Слышал я твою музыку, Владимир. Твой «Гимн Господу» — это фальшивка. Ничего там православного нет. Этот мятный леденец приятен для слуха богемной публики. Но с православием, с духовностью это никак не связано. Вот и подумай теперь, кто напевает тебе музыку? Да ты посмотри на себя — весь всклокоченный, с безумным взглядом.
— Батюшка, да как я заглушу эту музыку? Даже сейчас я слышу оркестр медных духовых инструментов, ля-минор.
— Услышь меня, Владимир, — возмутился старец, — ты хочешь сказать, что это Господь тебя довел до такого состояния? Ты даже записать не можешь слышимую тобой музыку.
— Может, со временем…
— С каким временем? — перебил меня отец Рафаил, — никогда не сможешь, потому что это — обман. Опомнись! Если ты сейчас не изменишься, ты погибнешь.
— Батюшка, в 55 лет люди уже не меняются. Я уже взрослый мужчина, а не подросток какой.
— То есть, ты доволен тем, что имеешь? Тогда ничего не меняй. Иди! И да поможет тебе Господь.
— Как, батюшка? И Вы больше мне ничего не скажете? Какое-нибудь наставление…
— Какое еще наставление ты от меня ждешь? — возмутился старец, — я все тебе сказал. Иди с Богом.
Я вышел из монастыря в гневе: да как он со мной разговаривает? Я ему душу свою, можно сказать, вывернул наизнанку, а он — иди отсюда! Да и про музыку что он сказал? Видите ли, не нравится ему мой «Гимн Господу», посмотрите-ка на него! Да кто он такой? Откуда выискался? Сам-то он в музыке, скорее всего, не разбирается. А я, как никак, закончил Московскую консерваторию с отличием, а не какое-то там провинциальное музыкальное училище.
И тут вдруг как будто голос в моей голове произнес: «На страшном Суде пред лицом Бога ты тоже про консерваторию будешь говорить? Что Ему твоя консерватория — всего лишь одно из учебных заведений, не более того. Не о том думаешь. Не там акценты ставишь».
— Теперь еще и голоса. Так и до шизофрении недалеко. Эх, нелегко нам, творческим людям. Где найти понимающую душу? Позвоню-ка я Светке. Мне как раз не помешает сейчас ее веселый молодой смех.
По дороге домой набрал номер ее телефона.
— Ну привет. Это Владимир, узнала?
— Здравствуй, Владимир. И как это ты сам позвонил, а не я названиваю, отвлекая от священного действа по написанию очередной нетленки?
— Свет, давай встретимся. Я на машине сейчас заеду за тобой.
— Да неужели мир перевернулся? Сам позвонил, предлагаешь встретиться. А знаешь? Пожалуй, я откажусь от твоего заманчивого предложения. За 15 минут удовольствия целый час петь тебе дифирамбы о том, какой ты гениальный композитор? Нет уж.
— Дура, — я отключил телефон.
Приехал домой, заскочив по дороге в «Ашан» и купив бутылку коньяка. Никого видеть не хотелось. Налив первую рюмку, залпом выпил. Опять музыка… И, кажется, тень в углу… С одной рюмки коньяка? Все, хватит! А то так и до «белой горячки» недалеко — вон уже черти по углам мерещатся.
Давила усталость. Причем не физическая, а, как говорят, тяжело было на душе. Сел на диван. Опять в голове заиграли скрипки, сначала пианиссимо, но постепенно громкость звучания возрастала. Мелодия, от которой захотелось не то плакать, не то смеяться диким хохотом, не то повеситься. Причем последнее меня привлекало больше всего. С трудом отогнав от себя эту мысль, выпил снотворное — последний месяц без него не мог заснуть.
И вот загудели валторны, и появился он…
Сначала я ничего не понял — среди ночной темноты явственно начал прорисовываться образ мужчины лет 40, с удивительно красивыми чертами лица, с черными длинными волосами. Одет он был в черный камзол XVIII века.
— Ну, здравствуй, Владимир, — произнес он.
Я похолодел. Меня будто парализовало от страха. Не зная, сон это или все же «белая горячка», я не мог выговорить ни одного слова.
— Нравится музыка, Владимир? Что же ты не записываешь? — усмехнулся он, — да ты и не сможешь. Это уникальная мелодия. Кроме тебя в этом мире я никому не позволял слышать ее. Это мой Гимн. Только у меня ты сможешь наслаждаться этой музыкой сполна и вечно.
— Я хочу тишины, — прошептал я еле слышно.
— А как же слава? — он усмехнулся. — Ты ее желал? Я тебе ее дал. Ты хотел внимания? Я давал тебе женщин. Ты хотел денег? Они были у тебя. Что не так? Ты богат, знаменит, у тебя много друзей, которые тебя уважают.
— Я одинок. Меня окружают льстецы и продажные женщины.
— Ну, ты слишком многого хочешь, — он улыбнулся. — За все нужно платить. Или ты этого не знал? Ты талантлив, я бы сказал, гениален. Мой Гимн ты, конечно, не напишешь никогда. Но зато сможешь создать множество другой музыки.
— Я все понял, — перебил я его.
Он начал изменяться в какое-то непонятное аморфное существо — не то женщину, не то мужчину, не то животное. А потом растворился.
Я больше не мог оставаться дома один. Уже светало, наступило утро. А мне казалось, что прошло всего 15 минут.
Выскочив из дома, побежал к автомобилю. Руки дрожали, и в замок зажигания ключом попал только с третьего раза.
Я возвращался в монастырь к отцу Рафаилу.
— А я ждал тебя, Владимир, — старец встречал уже меня у ворот монастыря, — ну, пойдем.
Мы пришли опять к нему в келью.
— Он приходил? — с порога спросил меня монах.
— Приходил.
— По тебе видно: лицо бледное, руки трясутся. А ты чего хотел-то?
Я молчал.
— Ну, садись, — вздохнул старец, — в прошлый раз я тебя слушал, а теперь послушай ты. Может, чего и услышишь.
***
— Есть у меня друг, — начал свое повествование отец Рафаил, — в годы своей юности играл он в одной популярной рок-группе на бас-гитаре, и даже сам сочинял песни. Ездил с группой по разным городам, давая концерты. Много поклонниц, каждая из которых мечтала «составить его счастье» на долгую семейную жизнь. Но не было среди них той единственной. Да и быть не могло. Что ему было до их восторженных взглядов? Он ждал свою одну единственную. Товарищи по группе посмеивались над ним: мол, вон, сколько девчонок красивых, а ты один бирюком ходишь? А что ему размениваться? Он ждал и верил, что все придет в свое время. И это время пришло.
Пригласили как-то его рок-группу на одно выступление, которое должно было проходить на теплоходе. Круиз был небольшой, как раз укладывался в выходные дни. Они играли и пели свои песни и, как обычно бывает на таких мероприятиях, на заказ известные хиты. Тут их вокалист начал петь песню, сочиненную моим другом. И вот, приятель мой замечает, что одна официантка ресторана, где они играли, остановилась, и так и прослушала всю песню, не сводя глаз со сцены. А он тогда играл себе, но, в то же время, как говорят, «глаз не мог от нее оторвать».
— Так вот, — продолжил отец Рафаил. Они отыграли свою программу и собирали инструменты. А эта официантка тихонечко так подходит к их вокалисту и говорит: «Песня Ваша, «Я слышу музыку», чудесная. Это Вы ее сочинили?». «Да нет», — отвечает ей вокалист: «Эту песню написал бас-гитарист, Никита». И показывает на моего друга. Она подходит к нему: «Песня у Вас… никогда не слышала, чтобы так музыка могла проникать в душу».
А он ведь и писал эту песню именно для той, которая сможет услышать за просто хитовой рок-песней истинный смысл, понять душу его. И вот эта девушка стоит перед ним.
После этого двухдневного круиза они обменялись номерами телефонов в надежде, что встретятся еще раз. Но, Господь распорядился иначе.
Я молчал, не смея перебивать отца Рафаила.
— Он позвонил ей не сразу, — продолжил старец, — где-то через неделю, потому что их коллектив отправился сразу на концерт в другой город. Так вот… Когда он наконец-то позвонил, трубку взяла, как потом выяснилось, ее мама и в слезах сказала, что Люды (так звали девушку) больше нет. Два дня назад ее на пешеходном переходе сбил какой-то пьяный водитель.
Ее давно уже нет, но до сих пор он вспоминает о ней со светлой радостью…
А что ты мне можешь сказать на это? Можешь ли ты вспомнить среди всех твоих женщин хоть одну со светлой радостью.
***
У меня перед глазами явственно всплыл образ, как мне казалось, давно забытый.
Это были даже не два дня, как у приятеля отца Рафаила, а всего один, даже несколько часов.
Был летний день, и я решил пойти в парк, чтобы отдохнуть мыслями от повседневных дел, от частой переписки по интернету, от телефонных звонков.
Я сидел на скамейке в парке и просто наслаждался летним теплым днем, стараясь не думать ни о чем. Тут подошла она: «У Вас не занято? Можно мне присесть, а то голова кружится — жарко очень». Она села, не глядя на меня и не пытаясь со мной завести разговор. Девушка же, напротив, вызвала во мне неподдельный интерес. Я первым заговорил. Так мы общались часа три. Казалось, она понимает меня с полуслова, а я — ее. Потом, не знаю, как получилось, я ее поцеловал. Это был внезапный порыв, совершенно не обдуманный, но очень желанный. Она нисколько этому не удивилась. У нее загорелись глаза, и она прижала мою голову к своей груди.
Я ей не говорил, кто я, чем занимаюсь. Не спрашивал и ее об этом. Мы встретились три часа назад, но чувствовалось, что знакомы много лет. Она произнесла: «Я хочу смотреть на мир твоими глазами; хочу видеть то, что видишь ты, чувствовать то, что чувствуешь ты; слышать музыку, какую слышишь ты».
Мы просидели так еще один час. Она просто гладила мои волосы и иногда целовала мои руки.
Вдруг раздался телефонный звонок. Это был, как выяснилось, довольно известный кинорежиссер, который хотел использовать мою музыку в своем новом фильме.
Разумеется, я сразу же переключился на разговор, а она никак не напоминала о своем присутствии. Режиссер предложил встретиться, поэтому, я быстро простился с девушкой и поспешил на важную встречу.
На прощанье она сказала: «А я хотела слушать музыку вместе с тобой…».
Больше я не видел ее никогда.
***
— Была одна девушка, — ответил я старцу.
— Ты сделал ее счастливой? — спросил меня отец Рафаил.
— Я разбил ей сердце.
Повисло молчание. Старец, казалось, о чем-то задумался. Я не прерывал его мыслей. Тут он произнес:
— Оставайся здесь. Куда тебе идти?
— В монастыре? — удивился я.
— Да.
Я не был готов к подобному повороту событий. О каком монастыре может идти речь? Я — известный композитор, мне столько еще предстоит написать музыки! Что такое говорит этот старец?
— Извините, батюшка, — ответил я, — но думаю, это не то, что мне сейчас нужно.
— Ты уверен? В любом случае, решать тебе, — не стал настаивать отец Рафаил.
Выйдя из монастыря, сел в машину. Куда теперь? Дома меня никто не ждет, а ехать к кому-то совершенно не хотелось.
И тут у меня возникло сильное желание — поехать в тот самый парк, где я встретил Её.
Я завел автомобиль и поехал, по дороге вспоминая тот самый летний день: ее улыбку, ее восхищенный взгляд, ее прикосновение…
***
— КУДА ТЫ ДЕНЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ, ВЛАДИМИР?
— Владимир Александрович, Вы меня слышите?
Я с трудом открыл глаза. Все тело нестерпимо болело. Надо мной склонился какой-то незнакомый человек в белом халате.
— Владимир Александрович, я Ваш лечащий врач. Вчера Вас привезли на «Скорой помощи» после ужасной аварии. У Вас перелом левой руки и множественные ушибы. Это чудо, что Вы живы. Можно сказать, «в рубашке родились».
— Что случилось? — спросил я, еще до конца не понимая происходящей ситуации и пытаясь вспомнить хоть что-то из того, что мне рассказывал доктор.
— Ваш автомобиль столкнулся с грузовой машиной. Совершенно удивительный случай. ГИБДД до сих пор не может понять, откуда взялась эта машина. Вы ехали, ничего не нарушая, и вдруг — это нелепое столкновение с неизвестно откуда взявшимся грузовиком. Вы как себя чувствуете?
— Болит все тело, — ответил я.
— Ну, разумеется, — ответил врач, — после такой-то аварии Вы у нас полежите еще месяц.
***
Теперь еще и это…
КУДА ТЫ ДЕНЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ, ВЛАДИМИР? Мне это послышалось или кто-то действительно спрашивал меня? На вопрос «Кто спрашивал» у меня ответ нашелся сразу — мужчина в черном камзоле XVIII века.
Так я пролежал в больнице неделю, обдумывая все, что со мной происходило в последнее время. Тут заходит медсестра:
— Владимир Александрович, к Вам пришли.
Думая, что это кто-то из моих родственников или друзей, я поднялся с кровати.
Но я ошибся в своих предположениях. Это была ОНА, девушка из парка. Через 10 лет…
— Здравствуй, — начала она разговор первой, потому что от удивления я не мог выговорить ни слова, — наконец-то я нашла тебя.
— Как ты нашла меня? — справившись с нахлынувшим волнением, спросил я ее.
— Тогда в парке ты ушел, даже не дав свой номер телефона. А я не могла забыть тебя. Нашла через интернет в социальной сети, но не стала напоминать о себе — у тебя, как выяснилось, жена, дети…
— Зачем же сейчас пришла?
— Я не знаю, Владимир. Последнюю неделю ты стал мне сниться каждую ночь. Места себе не находила и решилась наконец-то написать тебе. Но мне никто не ответил. Тогда я обратилась к человеку, который значился у тебя в «лучших друзьях». Он-то мне и сказал, что с тобой произошло.
— Ты замужем? — зачем-то задал я совершенно неуместный в данной ситуации вопрос.
— Да, — ответила она, — у нас дети….
— Любишь его?
— Люблю.
***
Теперь я отец Адриан. День тезоименитства — 16 февраля (в честь мученика Адриана Ванейского, Палестинского). В монастыре являюсь регентом нашего братского хора. Музыку писать не оставил, но мужчина в черном камзоле больше никогда не появлялся.
Час назад звонили дети, очень хотели повидаться. Скоро придут.
Со светлой памятью вспоминаю образ той одной единственной.
Жизнь моя единственная…
Любовь моя вечная…
