Мышь серая

М Ы Ш Ь С Е Р А Я

Людмила Жерновникова

Вот и осталась одна, наедине с собой. Можно стряхнуть с себя нелепую браваду, стереть с лица словно грим, весёлость. Теперь можно быть самой собой. Я подхожу к зеркалу и внимательно смотрю на себя. Я не верю собственным глазам… Я себя — не узнаю!

… Всё-таки позвонила тебе вчера. Не удержалась. Не помогли зароки и клятвенные обещания, которые так щедро давала самой себе. Говорила с тобой легко и беззаботно. Намекнула, что соскучилась, но так, словно шутя. И чуть откровенней:

— Не к лицу, знаешь, женщине в её годы… — (какие, правда — тайна), — сидеть дома и ждать твоего звонка, будто девочка-подросток...

А ты — молчал. Молчание было настолько красноречивым, что захотелось бросить трубку и зарыться от стыда в подушку. Но я не сделала этого. Засмеялась, зажмурив глаза, (благо, видеотелефонов у нас нет), неудачно сострив при этом.

Маленькая победа. Ты пообещал придти на следующий день. И ты сдержал слово. Но, о — Боги! Каким обречённым ты вошёл в мой дом! Свой приговор я прочла, как только открылась дверь. Но нет, не сдаться! Во всяком случае проиграть не с позорным счётом. И я приготовилась к "бою".

Надо сказать, что подготовилась к "бою" я не в тот момент, когда рванулась по — привычке бегом открывать тебе дверь, а ещё вчера, едва положив трубку. (Ох, мужчины! Знали бы вы, как мало надо женщине, чтобы у неё выросли крылья… и ещё меньше, чтобы эти крылья обломать. Но, не будем о грустном.)

Всё ещё держа руку на телефоне, я критически осмотрела свои "хоромы". Довольно мило. Любимое кресло напротив окна. Как я любила сидя в нём о чём-нибудь рассказывать тебе, жестикулируя и вдаваясь в мельчайшие подробности какой-нибудь истории. Ты слушал всегда молча и улыбался.

— Наверное все мои морщинки пересчитал, — вдруг подумалось мне.

Не пойдёт! Всё поменять местами! Взгляд упёрся в трюмо. Какая то озабоченная женщина в сереньком платьице с всклоченными волосами и вытаращенными глазами пялилась на меня из зеркала.

— Мышь серая! — тут же окрестила я саму себя.

Память тут же угодливо подсунула мне — "Мышонок мой серенький", слова моего милого в пылу любовных ласк. Хватит! Пора за дело. На одном дыхании я перевернула квартиру вверх дном. Передвинула мебель, сменила шторы и, честное слово, если бы у меня было чуть больше времени, переклеила бы обои.

С утра я была уже на ногах. Побывала у парикмахера, сделала маникюр, набрала всякой всячины на стол, в том числе и бутылку дорогого сладкого вина. Но верхом моего расточительства был шикарный, и кошмарно дорогой букет цветов. Звякнувшая в кошельке мелочь намекнула, что завтра мне не на что будет ехать на работу. Плевать. Завтра что-нибудь и придумаю.

В моих изменившихся аппортаментах, букет смотрелся потрясающе и, главное, сразу бросался в глаза. С жутко пахнувшей дрожжевой маской на лице я резала салаты, бегала из кухни в комнату расставляя посуду. Затем смывала всю эту гадость с лица и снова намазывала себя чуть ли не по пояс, но теперь уже остатками сметаны, (не пропадать же добру). И снова бежала в комнату проверяя, не забыты ли ножи, и снова на кухню, не подгорело ли в духовке?

Через несколько часов, когда сумерки спустились на город, этот кошмар был закончен. Оглядев себя критически в зеркале, осталась довольна увиденным. Макияж был свежим, нос не блестел, глаза и причёска — в порядке. Чёрное платье, на котором я наконец то остановила свой выбор, сидело на мне как влитое. Слава Богу, что хоть фигура у меня — ничего.

Оставался ровно час до твоего прихода, и я, включив музыку села за стол, сервированный на двоих. Со вздохом пожелав себе "приятного аппетита", я начала методично всё это поглощать. В горло ничего не лезло, так как есть приходилось за двоих, пересаживаясь с одного стула на другой. А уж пить вино в одиночку из двух фужеров, на мой взгляд, было последней стадией алкоголизма. Впрочем, не особенно смутившись последним обстоятельством, обессилевшая от еды, я внимательно осмотрела стол. Впечатление было таково, что здесь только что ужинали двое. И второй из них был мужчиной. Он же, по всей вероятности, и оставил два окурка в пепельнице, (подобранные мною сегодня возле лифта).

… Затренькал входной звонок. Рванув к двери, резко остановилась, чуть не перевернув по дороге стул."Стоп! Не спеши!" — приказала я себе, и взлохматив свою безукоризненную причёску, медленно пошла к двери, на ходу снимая с себя бижутерию.

— Входите… открыто! — крикнула я, охрипшим вдруг голосом.

Так ты и увидел меня, слегка раскрасневшуюся, с одной серьгой в ухе, и мило растрёпанной головой.

О-о, Боже. Каким обречённым ты вошёл в мой дом. Свой приговор я прочла, как только открылась дверь. Но нет уж, не сдамся! Во всяком случае, проиграю не с позорным счётом. К "бою" я — готова.

— Ах, это ты? — (надеюсь, в моём голосе прозвучало лёгкое разочарование) — Я совсем забыла, что ты собирался зайти.

Мне нравится промелькнувшее удивление в твоих глазах.

— Я тебе не помешал?

— Не-е-ет, — неуверенно протягиваю я, — конечно нет, проходи.

Мы идём в комнату и сердце моё бешено колотится. Вот он, наконец-то рядом. Руки рядом, плечи, весь рядом. Прижаться бы...

— Ты не одна? — возвращает меня на землю резкий голос.

— Как, "не одна"? — ошарашено спрашиваю я. — А-а-а… Нет, одна, то есть нет… Сейчас — да… — ( ну что за идиотка!), кое как беру себя в руки. — Я не успела убрать, извини. Сейчас всё унесу.

— Не торопись.

Он подходит к столу, берёт в руки почти ополовиненную бутылку, хмыкает, (значит, хорошее вино). Мельком охватывает весь стол, опять хмыкает, (не зря, видно, я полдня на кухне провела), и внимательно смотрит на пепельницу, вернее на то, что в ней лежит.

— Могу я спросить, если конечно можно. Кто у тебя был?

Слышу я наконец то, долгожданный вопрос.

— А-а… — машу неопределённо рукой, собирая тарелки на поднос. — Один друг.

И исчезаю на кухню.

— У твоего друга, хороший вкус, — слышу я вдогонку.

— Правда?! — ору я из кухни.

"А ты говорил, что у меня совсем нет вкуса", чуть не брякаю я, но спасает расстояние между комнатой и кухней. Пока я набираю в лёгкие воздух, чтобы переорать стену и включенную воду, вдруг соображаю, что лучше в данной ситуации вообще ничего не говорить.

— Только не пойму...

Когда зашёл на кухню? Не заметила.

—… почему твой друг, видимо не бедный и с хорошим вкусом, курит такую дешёвку?!

И с победным видом суёт мне в лицо пепельницу с окурками.

— Да?! — опять изумляюсь я, и вместе с ним разглядываю содержимое пепельницы.

— "Дукат", а это вот "Ява", — язвительно перечисляет он.

— Откуда я знаю! — огрызаюсь я. "Какие были, такие и подобрала", чуть не ляпаю я опять. Да-а, с сигаретами промашка вышла.

Выручает телефонный звонок. Это подружка, как никогда вовремя. Ничего не поделаешь, придётся и её вовлекать в свою игру.

— Аллё-ё… — говорю я как можно певучей.

— Ты где с утра мотаешься? Тут такие дела....

Выслушиваю продолжительный монолог последних событий, глубокомысленно кивая головой и таинственно улыбаясь. Я знаю, что ты наблюдаешь сейчас за мной. Я и сама за тобой наблюдаю. Пора подать голос.

— Я сейчас не могу, Олег.

Ага! Ты удивлённо поднимаешь бровь, но это ерунда по сравнению с тем, что я сейчас буду выслушивать по телефону.

— Какой… Олег?

— Я сегодня не могу, позвони завтра.

— Какой "завтра"?! Я же тебе говорю...

(Ну как же ей намекнуть?)

— Да я знаю, что ты меня хочешь сегодня, ноя устала и хочу спать!

(Похоже я начинаю нервничать.)

— У тебя там не "крыша съехала" случайно? — не успокаивается моя добрая подружка.

— Да нет! Всё в порядке!.. Мне передали твои цветы, они мне очень понравились.

Наконец то ты, дорогой, перестаёшь делать вид, что не замечаешь букет, за который я бухнула последние деньги, и с показным пренебрежением начинаешь разглядывать его. "Съел?", радуюсь я про себя, но на том конце провода, похоже, начинает разворачиваться драматическая кульминация.

— Какой Олег? Какие цветы? Ты там в своём уме?!

— Да-да, всё в порядке, успокойся пожалуйста.

Первый раз в жизни понимаю, что должна чувствовать актриса на сцене, когда так долго готовящийся спектакль может с треском провалиться не дойдя ещё даже до конца 1-го акта. Во что бы то ни стало, эту затянувшуюся сцену необходимо было достойно завершить, да так, чтобы единственный зритель, ни Боже мой не догадался, что моя премьера на грани срыва. На том конце провода никак не могли понять моей игры.

— Дорогая моя...

(Как-то слишком ласково она это говорит. Подозрительно.)

—… давай я тебе врача вызову. Ты только не волнуйся, это бывает. Представляешь, у одной моей знакомой, ты её тоже знаешь, климакс начался! Это в нашем то возрасте?!.. Это всё от одиночества...

— Ты с ума сошёл! ...

(Она мне точно "психушку" вызовет.)

—… Ну, хорошо, если ты так настаиваешь… Я сейчас не одна, у меня гости....

В трубке повисла пауза.

— Твой что ли заявился?

(Наконец то дошло!)

— Ну — да, да!

— Так бы и сказала сразу, а то треплешься про цветы какие-то, я и подумала, когда тебе их дарили последний раз? Пора, видимо, тебя в психбольницу определять.

(Я была права!)

— А он что, до сих пор наш бред слушает? — захихикала.

— Да… Я думаю, что это был бы самый оптимальный вариант.

— Ха-ха-ха!!! — закатывается моя славная подружка, и я из последних сил держусь, чтобы не последовать её примеру.

— Ты хоть нормально выглядишь, или опять в халате мышиного цвета?...

(Ещё одна!)

—… Как бы мне хотелось сейчас увидеть его лицо, — не успокаивается она.

— Беловато… — вставляю я, мельком глянув на героя своего романа.

— Ну тогда давай поболтаем немного, пусть позеленеет чуть-чуть. Ты читала в "Космо"? Сейчас чёрный цвет не в моде, а все оттенки коричневого и лилового. А мне ни тот, ни другой цвет ни к лицу? Но самое ужасное, что последний писк — платьица в горошек, представляешь?!

— Да ты что?! Ужас!...

(Ой-ёй! Чуть не забыла, что я не одна.)

—… Ну, хорошо-хорошо, — решаюсь я закончить телефонный разговор, — только предварительно позвони… — кладу трубку.

— А то со мной столкнёшься, — не удержавшись, съязвил мой гость. — Сколько их у тебя?

Я улыбаюсь. Меня радует твоя злость, потому что это всё равно лучше, чем вежливое равнодушие, которое я так часто в последнее время ловила в твоих глазах. ("1:0 в мою пользу… пока", самокритично добавляю я про себя). Я включаю торшер, теперь он у меня за спиной. Наливаю кофе, двигаю к тебе пепельницу.

— Как твои дела?

Ты неопределённо хмыкаешь, затягиваясь сигаретой и, Святые Угодники! — твой взгляд снова становится отрешённым и безразличным. И я в ту же секунду теряю самообладание, начинаю суетиться, нести какой-то вздор, пытаясь что-нибудь придумать. Предлагаю выпить, поесть, посидеть, постоять, потанцевать, поболтать, что-то ещё… ("1:1" — лихорадочно проносится в голове). Я чувствую, что боюсь. Боюсь, потому что очень сильно люблю тебя.

Ты качаешь головой, внимательно глядя мне в глаза, вероятно не решаясь сказать мне самое страшное, или думая о том, как лучше "рубить голову", сразу, или постепенно. Я чувствую, что теряю с таким трудом заработанное очко. ("2:1" — продолжает отбивать счёт мой мозг). Страшась всего этого, главное не услышать, как-то протянуть время, чтобы собраться с мыслями, я даже, Матерь Божья, предлагаю посмотреть — футбол!

— Сегодня его нет, — отвечаешь ты.

Тогда понятно, почему ты здесь. А жаль! Сегодня впервые в жизни я была бы рада этой ерунде и, возможно, с восторгом вместе с тобой орала — "гол"!, хлопая в ладоши, и вела бы себя как идиотка, только бы не видеть твоих вежливых, равнодушных глаз. Да-а, а ведь именно от этого раунда зависит исход нашей "битвы".

Я зажмурила глаза, со всей силы шарахнув (мысленно) кулаком по столу, и приказала себе: "Не суетись"! Сосчитала до десяти (про себя), расправила плечи, удобно уселась в кресле, закинув ногу на ногу, именно так, как это делает моя любимая телеведущая с экрана. Улыбнулась. Надеюсь, что это вышло загадочно, как у Джоконды. Надеюсь. но не уверена. И тут меня "понесло".

— Хорошо, что ты пришёл… Давно хотела сказать тебе… Нам необходимо расстаться...

Ты перестал блуждать глазами по квартире и тупо уставился на меня. Даже не видя себя в зеркало, клянусь, что мой взгляд был не менее тупой, чем твой. "Остановись!" — забили молоточки в голове.

— Что делать, так надо… — "несло" меня дальше.

(Господи! Останови меня дуру, я не понимаю, что я делаю. Ведь я его сейчас окончательно потеряю!)

Со слегка перекошенной "джокондовской" улыбкой, я уставилась на тебя. Ты ждал, но разрази меня гром, если бы я знала, что дальше? И для чего всё это я только что наговорила?.. В воздухе повисла дурацкая пауза. Наконец, тебе надоело ждать моих объяснений на этот счёт, и ты выдавил из себя:

— Почему?

Я среагировала моментально:

— Мы слишком часто видимся.

Его медленно вылезающие из орбит глаза, были точной копией моих. Если не ошибаюсь, последний раз мы виделись больше месяца назад. Надо срочно отредактировать последнюю фразу.

— А это мешает млей карьере.

(Отредактировала!)

Старинные пятаки — мелочь, по сравнению с нашими глазами. Все Святые! Закройте его уста, чтобы он не спросил, как в Трамвайно-Троллейбусном Депо, где я работаю, можно сделать карьеру?

— Да и тётя Фая просила...

— Что просила?

— Приехать срочно… И надолго...

— Куда?

— В Одессу.

— А как же карьера?

Я пожимаю плечами, собирая чашки со стола, потому что ещё две минуты, и я рухну в своём праздничном платье под стол, забыв о приличии, задрыгав ногами, и закатившись диким смехом.

Тётя Фая была троюродной сестрой, двоюродной бабушки моего сводного брата, которого я не видела 12 лет. От тёти Фаи помню только скрюченный палец не выпускающий папиросу и полные губы намазанные жирной помадой, которые постоянно меня чмокали.

— У неё что-то случилось? — слышу сзади голос этого изверга.

Мои плечи начинают сотрясаться, голова падает в поднос с чашками.

— Да-а, — утробно выдавливаю я.

(Такие звуки издают женщины на родовом кресле.)

Я всё таки убегаю в ванную и, упав на колени, запихиваю чуть не половину полотенца в рот, рыдая от смеха. Прощай, косметика! Этими чёрно-серо-красными полосами я дам "фору" любому индейскому вождю. Из под полотенца слышится не то вой, не то рёв.

Наконец-то отсмеявшись и умывшись, я выхожу на подиум, где восседает этот судья, этот безжалостный прокурор, и я сразу чувствую себя обвиняемой. (Но мой мозг успевает отбить — "2:2&quot.

Что бы предотвратить все возможные вопросы и нелепые ответы, чуть пошмыгав носом, я безапелляционно заявляю:

— И хватит об этом!

Нет. Твой взгляд мне определённо не нравится. Равнодушие, конечно, исчезло, но ты смотришь на меня так, будто бы меня только что выписали из клиники для душевнобольных, но ты подозреваешь, что меня там не долечили.

— Но я не понял, почему мы должны расстаться?

— Как?! — моему неподдельному изумлению нет конца, — Ведь я же тебе всё! Во всех подробностях объяснила!!

Обессилив от всей этой галиматьи, что успела нагородить за какой-то час, я плюхаюсь в кресло, и выплёскиваю в фужер вино. Только когда в желудке становится тепло, я наконец-то решаюсь взглянуть тебе в глаза. Ты молча ждёшь, я это чувствую. Ждёшь дальнейшего продолжения. По-моему тебя начинает забавлять эта игра. Во всяком случае, ты не ушёл. А мог бы...

— Знаешь, дорогой...

("Дорогой" прозвучало так, будто я в — течении тридцати лет ежедневно пользуюсь этим словом, и оно давно утратило для меня всякий смысл.)

—… Мне сейчас вдруг стало ужасно грустно тебя оставлять. У тебя столько достоинств! Ты — умён...

(Если честно, то не очень, но это уже про себя.)

— Красив… Да-да, не смейся! У тебя очаровательная ямка на подбородке.

(Первый признак, что мужчина — отпетый бабник.)

— Потом… — (что ж придумать-то?), — ты очень внимательный и заботливый...

У тебя поползли брови вверх.

— И потом ты… — я погрозила ему пальчиком, — потрясающий мужчина. Ну, ты понимаешь, о чём я...

Ты улыбнулся. Как светло ты улыбнулся мне. И мне стало радостно и больно. Как больно играть эту роль! Я хочу просто любить тебя. Хочу, чтобы твои губы искали и находили мои. Хочу, чтобы твои руки гладили моё тело, хочу тебя… Но я ещё не поставила заключительный аккорд.

— Нам нужно иногда видеться, ты прав...

(Опять твои брови наверху. Хорошую я им сегодня зарядку устроила, вверх-вниз, вверх-вниз.)

—… Видеться хотя бы для того, что бы просто пообщаться друг с другом. Как друзья. У тебя масса достоинств, — мой голос был сердечен и прост, — и мне вряд ли доведётся увидеть их все вместе у кого то ещё...

В конце монолога, мой голос всё же предательски скрипнул, а в глазах повис немой вопрос.

Ты встал. Подошёл ко мне. Твои руки скользнули по моим волосам, и сказал:

— Могу я, как друг, заночевать сегодня у тебя, а то метро уже закрыто?

У меня перехватило дыхание, и чтобы не заплакать от щемящей радости, я развела руками, и закачала головой из стороны в сторону, дескать, какой разговор? Для друга — ничего не жалко!

("3:2" в мою, как будто кто-то, едва слышно прошептал на ухо.)

… Я потушила свет и зажгла свечу. Хотела нырнуть к тебе, как мышка, но в последнюю секунду моя рука сдёрнула с тебя простыню, и кто-то, (этой нахалкой не могла быть я), сказал моим голосом:

— Сэр, не спорю, вы похожи на Аполлона Бельведерского, но развалились в моей постели, будто мамонт! Немедленно двинтесь в сторону!!

— Пожалуйста, пожалуйста… — смеясь, ты обхватил меня руками увлекая к себе.

Я барахталась, вырывалась, грозилась вызвать милицию, полицию, пожаловаться в партком. местком, комсомольскую организацию, которую посещала моя мама в юности, ничего не помогало. И слава Богу! Всё ещё смеясь, ты погрозил мне пальцем:

— Это бесполезно, я же — потрясающий мужчина. А ты… — и вдруг абсолютно серьёзно добавил, —… самая потрясающая женщина. Особенно сегодня.

Ты никогда не целовал меня так красиво. Я забыла, когда ты был так страстен, и вместе с тем, так нежен со мной. Я снова услышала те славные прозвища, которые не слышала уже очень давно. Ты вспомнил их все, кроме одного. Ты первый раз не назвал меня — "мышонком сереньким".

О, Боги! Надеюсь, у вас были закрыты глаза. Что мы творили! Но как же это было прекрасно.

… Ты спал. А я лежала с открытыми глазами и думала… Ну почему? Почему, чтобы что-то вернуть, надо переломать, вывернуться наизнанку, поставить всё с ног на голову, пройти сквозь гильотину, вынырнуть в последний момент, едва успев набрать воздух?

Утром, я впервые не побежала сразу же после трезвона будильника в ванную, чтобы скрыть следы сна. Впервые я не наложила лёгкий макияж, похожий на естественный, но делавший меня не похожий на ту, которая просыпаясь одна и мельком кинув взгляд в зеркало, с ужасом говорила:"Ну и морда!" Я не сварила тебе кофе. Твой всегдашний утренний кофе. Я — "спала". Ты удивлённо смотрел на меня одеваясь, а я борясь с зевотой пробурчала:

— Мои друзья, варят себе кофе сами. Зёрна наверху, кофемолка внизу, в общем, найдёшь… — последнее я уже бормотала в подушку, делая вид. что продолжаю спать.

И ты торопливо ответил:

— Нет-нет, спи пожалуйста. По — утрам я предпочитаю ничего не пить.

Я чуть не поперхнулась от удивления, едва не выдав себя с головой. Оказывается и в "старых друзьях", можно открывать что-то новое.

Ты одетый стоял у двери и ждал, вероятно, что я встану и опять начну делать намёки насчёт следующей встречи. Но я честно посапывала, и даже немножко похрапывала. Ты кашлянул, что заставило меня открыть глаза:

— А-а… Ты ещё не ушёл? Захлопни дверь, чтобы мне не вставать...

… Ты осторожно прикрыл дверь, и я услышала шум лифта, который увозит тебя вниз. Я тут же вскочила с кровати совершив молниеносный пробег на кухню, и устроилась за шторой. У меня там отличная дырочка для наблюдения. Ты вышел из подъезда. Прошёл немного чуть ссутулившись, (никогда за тобой этого не замечала), и оглянувшись по сторонам как нашкодивший третьеклассник, посмотрел на мои окна. Пошёл дальше. Снова оглянулся… Всё. Скрылся за углом.

Вот теперь я осталась одна. Наедине с собой. Можно стряхнуть с себя ненужную браваду, стереть с лица словно грим, весёлость. Теперь можно быть, самой собой.

Уж и не знаю, с каким счётом, мы закончили эту игру. Мне это стало совсем не важно. Я побеждала не его, любимого. Я хотела победить себя, мышь серую.

Я подхожу к зеркалу. Хочу посмотреть, каким убожеством, ты видел меня сегодня утром. Я внимательно смотрю на себя. Я не верю собственным глазам. Та женщина в зеркале — это не я… Это не могу быть — я?!!! Я НИКОГДА ЕЩЁ НЕ БЫЛА ТАКОЙ КРАСИВОЙ!!!