- Ой

Часто Женя шел на коварство. Так он еще туже любил себя. Осыпаемый укорами простофили, изверг трепетал, чувствуя как расширяется его Я, как вялое исцарапанное сердце плещется в жидком застывающем гипсе нежного себялюбия. О, эта главная возможность не сойти с ума в земном аду отражений.

Внешне Женя был нормально красив и всегда одет безупречно, но стоило ему попытаться визуализировать свою душу, единственное что он видел — так это высунувшиеся из тьмы, лукаво потираемые друг о дружку мушиные лапки. Сам он считал себя космическим духом, неудачно затянутым гравитацией Земли в оболочку. Пару недель назад вероломный Женёк создал в приложении для знакомств анкету с симпатичной топ-тян (слизал с реальной гёрлы), затем списался с жирным травести-анимешником, завалив его комплиментами, чтобы бдительность лузера задохнулась в них, как забытая в торте стриптизерша. Потом Евгений отыскал в приложении комодоподоного азовца с титановыми протезами ног, с черным солнцем на голой маковке, и от имени этой же топ-тян назначил ему дэйту в том самом месте, куда пригласил жирдяя.

Это было туристическое кафе в парковой зоне около лабиринта из живой изгороди, гордости и главной достопримечательности городка. Женя сидел за столиком, разувшись, и мял пальцами ног мягкую травку. Лениво тыкал он вилкой в вишневый штрудель, пил манговый лимонад и в предвкушении шалости настолько чувствовал себя крылато, что даже отвлекся от раскопок своей персоны и стал изучать окружающих. Его внимание привлек долговязый старичок в спортивном костюме. Нос старичка был крючковат, взгляд пренебрежительный и рассеянный, рука владела вишневой барсеткой под крокодилью кожу. Такая же имелась у одного коллеги Жени по работе. Старичок заспешил через арку входа, украшенную путти, толкнул девочку, скрипящую по воздушному шарику, и утонул в самшите.

Вскоре Женя забыл о странном прохожем, ибо подошли жертвы. Упиваясь скандалом, он сладостно потягивался и жмурил глазки, как сервал после удачной охоты. На периферии зрения, правда, снова прошмыгнул старичок, но тут ринувшийся на робкого толстяка азовец поскользнулся на банановой кожуре и грохнулся на мраморную кадку с резедой. Мускулистые руки воина напряглись, бросив вперед сильное тело, но оппонент поспешил спрятаться за грудью зевак, а потом они стали гоняться друг за другом, как Волк и Заяц.

Вечером на родной кухне, готовя себе плов с перцем, посмеивающийся Женя включил телевизор и не было предела его удивлению, когда перед ним выпрыгнула стариковская рожица, впрочем, несколько моложе, смуглее, обернутая клетчатой арафаткой. Коротко стриженная ведущая новостей, скрывая беспокойство, докладывала населению о поимке опасного террориста, руководившего тайной программой палестинских арабов по разработке бактериологического оружия. Далее подчеркивалось, что террорист этот предположительно имел с собой штаммы вирусов, которые не были при нем обнаружены в результате личного досмотра, потому зрителям настоятельно рекомендовалось сообщать о подозрительных предметах, найденных по составленному на основе данных камер уличного наблюдения, маршруту экстремиста в правоохранительные органы. На экране всплыла карта города, посеченная красными рубцами.

— Ага! — гнусная радость зажгла женины глазки.

Но была ли у старичка барсетка, когда он покидал лабиринт? что если битый лис, предугадывая риск ареста, спрятал свои пробирки в этом кладезе ребячьего гама и чавканья поцелуев? А может он унес их куда-нибудь в туннели под поверхностью, например? Или моровое поветрие уже гуляет по пышным улицам, льется в уши, ноздри, глаза и губы, как ядовитые испарения пушкинского анчара? Все-таки надо попробовать: повезет ему или нет, но в случае удачи возможность инфицировать любимый город адской заразой сделает его, Евгения, целым ангелом в измерении самооценки. А таить при себе великое истребление он точно не станет.

— Доброта — сказал по-отцовски Женя тершемуся на оконном отливе голубю, — измеряется степенью зависимости души. Вряд ли хоть один человек не нажал бы на кнопку запуска межконтинентальных ракет, будучи уверенным в своей безнаказанности, а нажал бы просто из любопытства, по причине влечения к концу и жажде заглянуть за предел.

Ночь Женя не спал от волнения, и черновики апокалипсиса в его мозгу были ярче снов, озаряя поле фантазии, как фосфорный боеприпас. Только лабиринт открылся, одним из первых он купил билет и по нескольку раз обошел все ходы и мостики, изведал альтанки и мрачно глядел на журчащую водичку фонтана. Шедевральной показалась ему идея вылить образец хвори в эту водичку, которую пьют птицы, кошки и ёжики; они распространили бы недуг повсеместно. Самолюбие Жени дало бы серьезную трещину, если б опасение оправдалось, но спустя пару недель вспышки ритён-испанки не наблюдалось. Впрочем, ни у полиции, ни у Женька не было прогресса в поиске утраченных образцов. Старичок на допросах проявлял стойкость и никого из палестинской братии не выдал. Вместо моральной капитуляции он оголял скудные свои мощи, испещренные мириадами крохотных свастик, — по одной за каждого уничтоженного еврея.

С потрепанным самомнением Женя отправился на зоологический рынок, чтобы купить в утешение друга-зверя. Например, гамбийскую хомяковую крысу.

— Эта порода вынюхивают мины в Камбодже. — нахваливал продавец.

— Инфа — сотка?

Женя, не торгуясь, заплатил цену и понес брыкающегося крысенка в куртке домой. В уме его вызрел план, и уже на следующее утро, одолжив у коллеги крокодилью барсетку, он приступил к дрессуре, стал натаскивать крысу на запах кожи и краски.

С животным они быстро набрели на общий язык, будто изначально имели некую духовную сродность; даже спали в одной кровати, и крыса всюду сопровождала человека, как древний волк. Каждый вечер Женя обучал питомца находить по запаху предметы, вместе они разорили изрядно локаций, где ныкают вещества. По утрам Евгений, когда грызун заматерел, выводил его на шлейке гулять в сквере перед родильным отделением, и искренне надеялся, что у какой-нибудь беспокойной мамашки, случайно выглянувшей в окно, произошел от шока выкидыш. Был приобретен специальный гамак, крыса в нем качалась и точила листья морской капусты, которых была любитель.

И вот ясным, просторным днем — беспримесным, как ненависть Жени к себе подобным, они отправились в лабиринт. Отбиваясь от гурьб детишек, алчущих погладить и ущипнуть, компаньоны совершали свою важную миссию. Женя то и дело давал крысе понюхать вещь, грызун семенил вперед, лез под кусты, но нигде не находил он тождественный аромат, останавливался и жалобно пищал, глядя на хозяина, глазами блестящими от слез, как дождик на выброшенной ёлке.

Но вот около садового гнома крысоpet вдруг напрягся, вонзился усиками в газон и, растопырив голые лапки, принялся скрести подножье скульптуры. Женя поднял статуйку, и крыса застыла с воздетой мордочкой, внутри полости китайской пластиковой игрушки виднелся бордовый с потертостью уголок. Достав сокровище, Евгений распахнул молнию и стал вожделенно перебирать баночки, пробирки, чашки Петри с агар-агаром, все украшенные бирками, на которых были нанесенные от руки арабские буквы.

Потом у себя в квартире он перевел надписи, и сладострастный ужас захватил его душу, ибо взору открылись следующие варианты мести копиям:

— классические зомби Ромеро;

— зомби-насильницы от 14 до 18-ти;

— зомби-пираты;

— романтические зомби, как в «Тепло наших тел»;

— меланхоличные зомби Джармуша;

— зомби, заставляющие играть в шахматы до смерти от истощения;

— незаметные зомби-ниндзя;

— клоуны-зомби;

И особо душевно золотыми чернилами готическим шрифтом на одной емкости выведено:

— ZOMBIES-FASCHISTEN.

Женя выхватил этот пузырек из общей массы и уже готов был отвинтить крышку, чтобы вылить мир через воронку кошмара, но расхолаживающее осознание завершения и своей царственной жизни тоже повергло его в ступор, а крыса выжидательно глядела на застывшего, как Роман Шухевич после взрыва гранаты в финале «Нескореного», владыку.

Заминку, свернувшуюся клубочком, окутала дрема. Женя присел на диван и думал. Если он попробует уничтожить людей, то в первую очередь умрет сам, но не дороже ли ему его собственная жизнь, чем раздражает помеха в воплощении большинства. Не искупаются ли синнабоном для тебя лично, все беды и грехи этих? Пусть они убивают, ездят на танках по головам, цепляются за идеи, границы, вранье о потустороннем, но он-то совершенен каждым кончиком и сосудиком. Даже солнышко смотрит на него, на Женя, чтобы согреться.

— Я люблю эти морщинистые тонкие пальцы, — страстно прошептал он, лаская себя. — Люблю свой голос, вызывающий у меня ассоциацию с пшеницей. Люблю свои предсонные видения и безразличную игру в социуме, свои страх и голос, своих зверей и ощущения кожи. Медленный интернет и верблюжий гной. Замороженный труп бурята с вибратором под защитной курткой. Люблю, их не самих по себе, но потому что их вижу Я. И потом свою любовь люблю, любовь к любви люблю тоже, и любовь к любви, которая любит любовь к любви. И так любовь моя растет глубже вечности и шире вселенной. Она непоколебима и вездесуща, она герметична и лишена пределов.

Ладони Жени гладили его тело, сердце разрывалось от невыразимого почитания своей личности, сам не помня себя от благоговения, он вскочил и, бросив пузырек на кофейный столик, принялся неистово танцевать, подпрыгивая до потолка и сикая из члена мочой, потому что моча его была благословенна, великолепна и потрясающа. Крыса спряталась в уголок и продолжала вглядываться, как ангел в звериной шкуре, посланный для наблюдения за взлетами и падениями человека, чтобы позже судить его вместе с богом.

Вне себя от себя, Женя так размахнулся ногой что задел столик, пузырек со звоном упал и раскололся на две половинки. Капли зашипели и дали беловатый дымок. Глупо созерцая содеянное, Женя замер, опустив нижнюю конечность. Вид у него был недоверчивый и обиженный.

— Ой! — только и всхлипнул он, перед тем как стал превращаться.