первый

Меня беспокоило всё — с самого утра я был, как на иголках. Не мог найти привычные вещи, ронял ложку во время еды, не мог собраться. Казалось, что сегодня произойдёт нечто вселенского масштаба, что изменит мою жизнь. Что ж, наверное, так оно и должно было быть. В квартире был относительный порядок, потому что пристальная чистота наводит грусть и уныние на гостя. Он никогда не будет чувствовать себя, как дома, как ему будет казаться, что он сам является рассадником бактерий и хаоса в этой цитадели чистоты и убранства. А если этот гость молодая девушка, которая едет в противоречивой роли — то ли друга, то ли роковой женщины? Поэтому идеальной чистоты и геометрических форм убранства задумано не было изначально. Здесь важно всё правильно просчитать. Приготовишь все с намёком на романтику, и сразу увидится, что контекст приезда с явным намёком на любовные утехи. В этом нет ничего зазорного, как говорится, что естественно, то не без оргазма. Однако, уж очень хотелось мне покорить эту женщину не сиюминутным жестом обольщения, а произвести более глубокое впечатление. Если она решит, что ей рады в первую очередь для секса, то это не будет далеким от правды, но ведь женщина — это не только сексуальность, это огромный мир, самонедостаточный, часто ранимый и с предрассудками. Думается мне, что она и есть та самая — интересная и достойная особого внимания. Та, которую хочется приятно удивлять и купать во внимании, напоминать ей о её неотразимости и значимости для меня одновременно. Я нахожу её очень сексапильной и привлекательной. Но для меня самого важно видеть в ней определённые грани разных сторон её удивительной личности. Это как покупка компьютера — всегда думаешь и надеешься, что вот он приедет домой, соберётся, и будет на тебя работать. Но правда заключается в том, что в первую очередь он для игр и развлечений. Как ни крути.

Много раз в голове я прокручивал наш с ней момент знакомства, множество раз вкушал приятные ощущения от мнимой встречи. И уже тогда, в моменты грёз тонул в глубине её глаз, таял душой от тембра её голоса. И приходилось спрашивать себя, люблю ли я её. А что такое любовь? Это когда тянет на безумие для того, чтобы просто стараться постоянно очаровывать человека? Тогда, согласно этому определению, в какой-то неясной мне самому степени, я её любил. Но только не получалось логичной картины, когда 2 человека нравятся друг другу, начинают тянуться, происходит встреча. Они понимают, что не могут и не хотят больше друг без друга существовать. И всё как по нотам — завязывается роман, встречи, общение, единение. Я не могу сказать, что у нас было также. Мы общались довольно длительное время заочно, не видя друг друга. Знакомство произошло где-то глубоко в недрах всемирной паутины. Просто поздоровались, просто пообщались, и никаких интриг. И нет дрожи в коленях ни у неё, при упоминании моего имени, ни у меня от обратного. Мы просто оба поняли, что нам надо увидеться. И никто ничего от этой встречи не ждал. Как ежедневный поход на работу — вышел из дома, пришёл, отработал, ушёл. Ничего праздного нет, а из полезного — заработок. В нашем случае заработок — это приток тех положительных эмоций, которые эта встреча обещала. Прелесть в том, что формат общения запросто мог подразумевать секс, но так лаконично, что это нравилось мне. Нет лицемерия, нет фальши, мы взрослые и всё понимаем, но и не напираем на физический контакт. И это здорово, думаю, она это оценит. А вот сомнений в том, какого рода эти эмоции будут, не было ни у кого из нас. И трепет был лишь от предвкушения. Ах, это сладостное предвкушение, как оно ест душу. Как шевелит эндорфины в мозге, как погружает в меланхоличное настроение в предсонные часы.

Но не было, не было этой логической последовательности. Мы знали и понимали, что встреча может быть единственной, и больше никогда не повториться. И никто из даже на йоту не думал о фатальности и неотвратимости этого события. Никто не строил иллюзий по поводу дальнейшего совместного проживания. Всё шло с позиции друзей, между которыми не исключен секс. Вот так просто и по существу.

* * *

Я был уже на подъезде к вокзалу, когда ноги согрелись. Они замёрзли ещё тогда, когда я медленным шагом шёл от дома и до остановки автобуса. От моего дома до вокзала порядка 20-25 км, физически не возможно вычислить точное расстояние. Конец ноября, начало зимы. Была тёплая погода, вечер, с неба крупными хлопьями шёл белый пушистый снег. Фонари светились жёлтыми отсветами вокруг собственных ножек, орошаемые снежинками. Город преобразился в этот вечер; он стал другим, и больше не производил впечатление унылой провинции. Вдруг оказалось, что здесь тоже любят зиму и могут радоваться снегу, ветру, да и радоваться вообще.

Ещё из дома я шёл на остановку в заранее приподнятом настроении — в этот день Она впервые должна была приехать ко мне. Сквозь столько месяцев томления и ожидания встречи, она, встреча, вдруг, неожиданно из сладкой фантазии стала обращаться в нечто возможное, в реальное и я даже несколько тревожился по этому поводу. Она приедет сама, так получилось. Но это даже хорошо, ведь Она живёт в городе, который значительно меньше моего. И ей более моего хочется пройтись по улицам незнакомого городка, посмотреть, как и чем мы живём, какие мы вообще внешне. Я уже прикидывал мысленно, на что она обратит внимание, а что ей, возможно, не понравится.

Выйдя из автобуса, я направился к зданию вокзала. Часы показывали 18:46. Оставались считанные минуты до того, как я встречу её. Я достал из кармана сигарету с зажигалкой и закурил, глядя широко закрытыми глазами в небо. И наверное, мысленно его благодаря. Воздух вокзала, скопление суетливого народа, всё это пьянило. Где-то невдалеке слышался стук колёс о железные стыки, проезжали поезда, отходили и приходили автобусы.

Вокзал всегда был для меня волшебным местом. Фотографы очень его любят за сосредоточие человеческих эмоций; именно здесь встречаются и провожают, плачут и смеются. Встречаются и расстаются, как предстоит встретиться, а потом и расстаться, нам...

«Прибытие завтра в 19:10». Сообщение я получил вчера в 2 часа дня. Бросив окурок в ближайшую урну, я уверенной походкой направился в здание вокзала. Масса людей двигалась в здании по траектории броуновского движения. Маленький мальчик постоянно тянул молодую маму за рукав, митингуя и требуя синего пластмассового робота себе в подарок. Маме приходилось проявлять недюжее терпение, чтобы не шлёпнуть чадо по пятой точке. Спертый воздух и хриплый голос объявляющей прибытия женщины то и дело разрывал гам, стоящий в этом паноптикуме. Объявили и мой поезд.

Я уже не помнил, как оказался на перроне. Вдали виднелся огонёк локомотива, тащившего за собой несколько вагонов. Он медленно и извилисто приближался ко мне, и мне вдруг почему-то захотелось выпить… я пожирал глазами каждый вагон, когда вся эта масса остановилась против меня. Я искал её везде и всюду, реагировал на каждый женский окрик. Наконец, облитая рассеянным светом фонаря, она показалась в выходе из вагона в 10 метрах от меня. Красивая… Боже, какая же она красивая. Я по началу даже растерялся. Подбежав к ней, я принял её сумку, быстро поставил на перрон, и руками снял её с поезда. Сгрёб в охапку, подобно тому, как маленький мальчик хотел сгрести синего пластикового робота...

На ней была чёрная зимняя куртка, которую она не застегнула, чтобы не было жарко. Под курткой была чёрная тонкая кофта. Сквозь которую не нарочито отсвечивала красивой формой небольшая грудь, спрятанная в лифчик. Синие, обтягивающие джинсы изысканно подчеркивали красоту её стройных ног. Но больше всего брала на себя внимание её шапка. Она была странной формы и была подозрительно похожа на бакен. Но эта причудливость лишь придавала определённый шарм и оригинальность Её образу. В наши края постепенно врывается эта мода, быть оригинальным, носить нелепые вещи. До нашего федерального округа, почему-то, всё доходит несколько позже, чем в другие регионы. Эта странная и не очень приятная тенденция была мною подмечена ещё в 18 лет, когда я начал присматриваться к людям. Везде мир и праздник, а у наших горожан одинаковые вещи. А над перроном пролетела воронья стая...

• Я тоже рада тебя видеть. — сказала она, улыбнувшись.
• Ты ещё красивее, чем я представлял себе. Честное слово, до встречи, мне казалось, что это предел. Но ты превзошла сама себя.
• Спасибо. — сказала Она, несколько смущаясь.
• Как ты? Жить будешь? Или есть желание отправиться в койку?
• В койку? — она посмотрела на меня взглядом, полным ироничного укора. Дескать, ишь какой, с поезда сойти не успела, а он уже намекает. — Нет, сначала надо до этой койки доехать. А потом посмотрим. У тебя есть что-нибудь выпить?
• Я не был уверен, что тебе захочется. Поэтому предпочёл взять, когда будем вместе. Здесь есть где «заправиться».

Я взял её сумку и мы направились в сторону буфета. Я старался не смущать Её своими взглядами, но не мог справиться с собой, и часто откровенно наслаждался её красотой.

— С погодой у вас хорошо. У нас сегодня утром было под 20 градусов. Я боялась, что будет холодно. А у вас «под ноль».

• Да у нас вообще хорошо… — попытался отшутиться я.
• Вижу. — снова иронично сказала она. Её ответно-шутливый тон начинал сводить меня сума. Все сильнее и чаще возникало непреодолимоежелание устроить акт полового сношения в ближайшем безлюдном месте. Мне приходилось прилагать неземные усилия для того, чтобы это не читалось в моих счастливых, полных растерянности, глазах. Но, чёрт подери, она была так красива… — А ты в жизни тоже веселее, чем там, в интернете.
• В интернете все играют роль. Это же свобода, понимаешь? Там можно быть тем, кем тебе хочется. Другое дело, когда доходит до живой встречи. Вот мы с тобой встретились. Ты разочарована? — я начинал атаку. Ведь понятно, что надо быть слишком прямым и не бояться, что тебя оставят на вокзале в чужом городе, чтобы сказать прямо в лицо такое. Да я бы и не оставил. Да меня бы это и не задело.
• Не разочарована. Я тебя примерно таким и представляла. Только ты оказался несколько выше...
• А почему ты предложил кофе, а не 100 грамм?
• Понимаешь, у меня друг как-то умер от передозировки спиртного. Вечером выпил с нами, попрощался, взял себе ещё бутылку. А утром его нашли уже холодным. — я постарался сделать максимально серьёзное, полное скорби лицо.
• Что, серьёзно?
• Конечно! Нет… Мне удалось раскрутить её на ещё одну улыбку. С каждой новой я чувствовал себя увереннее и меньше переживал за неё. Ей становилось комфортнее.
• Долго ехали. Постоянные остановки. Ужасно долго длится всё это, если бы не было остановок, давно бы приехали. И я, наверное, успела бы привезти пирожки горячими.
• Ты привезла мне пирожки?
• Ну да. Хотела угостить.
• Спасибо. — признаюсь, эту улыбку она похитила у меня. — Не боишься, что влюблюсь в тебя после такого широкого жеста? Она улыбнулась и отпила ещё немного кофе. Она держала чашку не просто пальцами, а через куртку — чашка была горячая. Мы угощались её пирожками и болтали. — Не боюсь. Не влюбишься. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что!

Она сказала это с серьёзным видом, искусственно отведя глаза в сторону и сосредоточившись в вымышленной точке. Мгновение спустя не выдержала и расхохоталась. Она действительно не боялась, что я могу в неё влюбиться.

* * *

Двор дома, в котором я жил, не представлял никакой художественной ценности. Он был одним из тысяч таких же дворов нашей необъятной родины и ничем особенным не отличался. Дом выстроился в форме знака вопроса, внутри его двора стояло несколько фонарей, часть из которых благополучно не работала. Однако, под их волшебным тёплым светом, погода приобретала какой-то волшебный оттенок, и создавалось впечатление, что ты находишься где-то в сцене одного из советских мультфильмов про Новый год. В нескольких местах стояли небольшие скопления полупьяной молодёжи, погода им так и шептала. Почти во всех окнах горел свет. А с неба падал крупный снег. Моё самая любимая пора...

Выйдя из такси, я приоткрыл дверцу и подал ей руку. Несколько смутившись, Она подала руку, и осторожно выгрузилась из автомобиля. Я поставил сумку на тротуар, провёл рукой по её щеке. Не знаю почему, но отчего-то мне вдруг так захотелось погладить Её по щеке. Я её несколько смутил и ввёл в состояние противоречивости. Она знала, что этот жест не влечёт за собой никакой ненужной инициативы, это лишь проявление внимательности с акцентом на нежность. И это совершенно нормально. Но она явно не привыкла к такому обращению, и в первый момент даже растерялась. Как забавно она выглядела, когда была растерянна.

— Здесь я живу. Это мой маленький мир. И мои законы. Но тебя не должно это пугать, потому что законы эти скорее будут тебя защищать и лелеять, нежели как-то работать против тебя. Чёрт, я опять заумно говорю?

— Нет, всё в порядке. Я тебя понимаю.

— Я здесь вырос. Этот двор — то, что я вижу на протяжении всей своей жизни. Он практически не изменился, а ведь прошло уже 20 с большим хвостом лет. И тебе, со стороны, он был бы вряд ли чем-то интересен. Но думаю, что теперь, после того, как я тебе о нём сказал, ты посмотришь на него другими глазами. Постараешься увидеть мир через мой взгляд, через то, что вижу постоянно я. И этот двор, его маленькая часть.

— Мне начинает нравиться этот двор. — она слушала внимательно и вкрадчиво, стараясь познать и понять каждое моё слово. — Наверно, они все схожи между собой. Но за каждым стоит своя история....

— Ты правильно поняла мою мысль. И мне приятно, что тебе это не скучно. Потому что, знаешь, обычно бывает наоборот. Вот стоит вещь — и стоит. Значит, так и должно было быть. А ведь кто-то проектировал, кто-то возводил. Но это физически. А вот даже философски… — я почувствовал необыкновенное желание рассказать ей об этом именно сейчас. — дом оставляет отпечаток на каждом из нас. Смотря, в каком доме проходит наше детство, как мы живём в нём. Наше отношение друг к другу, к государству, менталитет. Вот это край города, и мой район, в отношении других, считается криминальным. А кто-то всю жизнь живёт в спокойном. И может не понять мою настороженность к группировкам молодёжи. Ну и всё в этом духе.

— Странно, я как-то об этом не думала.

— А об этом никто не думает. Это не является проблемой, и мало кого интересует. А о чём в жизни мы вообще задумываемся? Сколько всего упускаем из поля нашего понимания? И не паримся об этом… ну ладно, ты с дороги. Давай поднимемся.

Я напоил Её вкусным чаем. Она осматривалась. Квартира показалась ей очень просторной и уютной. Особым вниманием были удостоены уборная и ванная комнаты. Ей понравилась советская отделка. Наверное, у себя ей тоже хотелось видеть такую же просторную ванную. А может быть, в Её голове роились мысли другого порядка, но я их не учуял.

Я достал заранее приготовленную бутылку красного вина и открыл её. Штопор издал глухой звук и извлёк пробку из бутылки.

— И всё таки ты романтичен. Что бы ты не говорил.

— Никогда не думал, что это недостаток...

— Мы довольно давно общаемся, и ты знаешь, что я не люблю все эти манеры, аристократичность и прочее. Но вижу, что ты как раз такой породы, но ты не плохой. То есть, ты меня не раздражаешь. А обычно меня это раздражает. Вот он весь такой правильный, белый воротничок. Мужик должен быть мужиком. А когда он ботаник, как это может нравиться?

— Но мы же все разные. И что такое ботаник? Спокойный, уравновешенный человек без стремления к гламурности и не поддающийся веянию моды?

— Не знаю. Мне не нравится. А что вот интересного? Мне сразу видится, как он сидит с книжкой, весь такой «задрот». У него ничего спросить нельзя, сразу умничать начинает. Ну его...

— Я вас понял. — сказал я, и сделал жест, словно поправляя очки, которых не ношу. Она улыбнулась, поняв мой лёгкий сарказм.

— Ну, ты не ботаник, хотя порой говоришь так, как они. Нет, ну серьёзно.

С вином мы уговорили сковородку тушёного мяса и картошки, которые я старательно приготовил к её приезду. Она очень проголодалась в дороге и уплетала кушанье за обе щёки. Оказывается, она очень любила мясо. Голова немного начинала наполняться сладким дурманом. Тело и разум расслаблялись, окутываясь приятным туманом, но не теряя контроля над происходящим. Она становилась всё общительнее, видимо, тоже привыкала к обстановке и понимая, что здесь можно расслабиться в полной мере. Ведь для чего она, в конце концов, сюда ехала.

— Я вот всё не пойму, — сказала она, пригубив бокал с вином. — а почему ты так защищаешь этих «ботанов»? Ты что, выходец из таких?

— Наверное, я просто не вижу «ботанизма» в их определении. Мне сложно понять, как человека можно только за это не любить. Вот часто можно прочитать о вашей, женской логике, что вы ещё в школе начинаете привязываться к «плохим мальчикам», к хулиганам. Почему вы выбираете именно их, как спутников? Я понимаю, что это подростковая психика, но если смотреть в корень, то почему плохое привлекательнее хорошего? Где кроется корень этой игры?

— Нет, ты точно задрот. — сказала она и снова широко улыбнулась, смотря на меня. — ну это же девчонки! Ну что ты хочешь от нас! Нам нужны приключения, эмоции какие-то. Какой прок от того, что на тебя обратил внимание человек, который не популярен? Какая в этом, как её… загадка? Какая самореализация? А плохой — он в центре внимания, он смел, напорист, сможет защитить, да и симпатичнее, как правило.

— Я с тобой не соглашусь. Наши ботаники были симпатичными. И хулиганы были откровенно пошлыми и дикими. Они часто унижали девушек, но не переставали от этого им нравиться.

— Это грустно. — подвела она.

* * *

Отец ушёл из семьи, когда Ей было 7 лет. Он предпочёл милой суете семейной жизни бутылку вина и без сомнения сделал выбор в пользу последней. Несколько раз она видела его после ухода, но общение не приносило ей никакой радости. Да и какой радости можно ждать от спившегося мужчины, в котором от отца не осталось, пожалуй, ничего, кроме фамилии. Не то, чтобы он умер для неё, но общения с ним она явно не искала. О матери никогда не говорила. А я предпочитал не спрашивать. Всё детство ей снились эти швыряния предметов по комнате, этот вечный запах спирта в квартире и сплошная, трехэтажная нищета. Она росла дрочливой девкой. Играла с ребятами на улице, не познала радости от игры в кукол, но переиграла во все футбольные матчи во дворе. Ссадины и царапинами были её верными спутниками. И ближе ей было запускать змея в небо, чем сидеть, играя с куклами.

Мужчин у Неё в жизни было немного. С первым она переспала на выпускном вечере в школе. Это был невзрачный мальчик с прямыми, как солома волосами, который вплоть до 10 класса таскал с собой пенал. В каждом классе есть такой отверженный изгой. Его страшно не любили одноклассники и девчонки, но всё же был у него один сильный козырь — это его голубые глаза. И именно им Она поддалась в последний школьный вечер. За территорией школы, где-то в кустах, в пьяном порыве и минутной слабости, закрыв глаза и решив бесповоротно, она стала женщиной. Проспавшись на следующий день, помнила только, что это было больно… и была кровь. Чертовски не вовремя, когда ты в выпускном платье… а он, он был просто мальчишкой.

Больше Она его не встречала никогда. Где-то слышала, что он устроился работать в какую-то крупную компанию, в сомнительно-высокой должности в столице. Она поступила в институт и продолжала там учиться до сих пор. Её мало волновала жизнь, как таковая. Она приучила себя к самостоятельному принятию решений и нередко связывалась с не очень хорошей компанией. Там быстро освоила спиртное в больших количествах, секс без обязательств да и прямоту суждения. В этом мире для неё всё было и просто и понятно. Не надо было думать об этикете, о своём месте в иерархии этого общества. Здесь было всё просто — силен — значит прав! По выходным, и не только, эта компания нажиралась спиртного и бродила по улицам, ища приключений. Нередко приключения находились и тогда побитые, уставшие, но довольные, они возвращались по домам. По утрам, вместе с похмельем, смывалась вся горечь и синяки, а жизнь начиналась заново. Она настолько глубоко погрузилась в этот мир, что в какой-то определённый момент перестала понимать грань, в которой этот мир граничит с другими. Этот новый мир стал центром вселенной и отрезал возможность понимать другие точки зрения.

Влюбилась впервые… да она уже и не помнила, когда первый раз влюбилась. Это был знатный обормот. Высокий и полный, он матерился, как сапожник и не переносил, когда кто-то посягал на его мужское достоинство. Говоря иначе, постоянно дрался и унижал тех, кто был его слабее или младше. Она была от него в восторге, но понимала, что это неправильно, с точки зрения эволюции, которая её, на тот момент, волновала мало.

Позже было ещё несколько мужчин, но ничем особенным они не отличились, потому Она привыкла даже не вспоминать о них.

* * *

Мы опустошили несколько бутылок вина, всё приготовленное мною мясо и уничтожили больше пол пачки сигарет прежде, чем вернуться домой, в комнату. На лоджии было прохладно, но обстановка в сочетании со спиртным так располагали к знакомству, и время прошло незаметно. Она рассказала, что интересного произошло с ней в дороге. Я о том, чем увлекаюсь и как живу. Небо было по-зимнему глубоко синим и спокойным. Двор опустел, многие его завсегдатаи уже спали. Она держала сигарету в правой руке, и, выпуская дым, казалось, погружалась в себя. Но стоило к ней обратиться, как сразу она же оживала и продолжала беседу. Я не лез в бардак её мыслей. Мне хватало любезности, которой она меня одаривала. Она была солидарна со мной и тоже не хотела ничего лишнего.

— Вот ты говоришь, что всё в жизни имеет свои причины и логику. Так?

Я кивнул.

— Тогда почему кто-то счастлив, а кто-то постоянно живёт и варится в дерьме? Почему у меня нет виллы и постоянно пополняемого счёта?

— Ну… счёта нет и у меня. А ты хочешь счёт и виллу? Это сделает тебя счастливой?

— А кто не хочет?

— Я не хочу. Вилла — это, конечно, круто. Только что я в ней делать буду? Мне не нравится большое пространство. И уход за таким имением — слишком хлопотно. Мне бы небольшой дом или квартирку с удобной кухней и раздельным санузлом, и лоджию небольшую, чтобы всегда можно было потешить себя сигаретой, не выходя в подъезд. И для счастья хватит. Главное, чтобы было с кем. Вот сейчас с тобой, и мне хорошо. Понимаешь? — я подмигнул.

— Да ну, что уход. Если уж ты в состоянии купить себе виллу, в состоянии будешь и нанять людей, которые будут за ней следить. Я думаю, что именно так и будет всё. Большое пространство — это круто. Посмотри сам — вышла утром, потянулась и пошла в душ, в другой конец дома. Солнце светит, ярко, радостно, пока дошла до душа, уже проснулась. И собаки дома, кошки, много… и кролик. Точно! Завела бы кролика, такого мощного. Чтобы шерсть была пушистая… и белого! Да! Белого! Вот это круто… эх

— Да, кролика — это в тему.

— Ты издеваешься, да? — её губки собрались в чуть начинающийся бантик, а взгляд попытался стать серьёзным.

— Нет, просто я представил кролика посреди этого рая. Столько живности, столько места, и… кролик. Почему кролик? Почему, скажем, не ондатра или ласка?

— И ласка и ондатра — это для богатых. Они сидят и жируют. Им дай волю, они людей начнут заводит в своих домах.

Она ненавидела богатых. Я не знал, что именно она понимала под богатыми; Людей, добившихся успеха усердным трудом, либо баловней судьбы, чьих-то сынов и дочерей, которым досталось всё готовое, и которые привыкли в этой жизни только снимать сливки. Но ненавидела она их одинаково — твёрдо и решительно. У неё даже менялось выражение лица, когда тема как-то касалась кого-то из них.

— В богатстве нет порока. Я считаю, что это просто данность. И нельзя всех за это осуждать.

— Можно же оставаться нормальными людьми, если у тебя много денег? Вот почему они все скотами становятся?

— Я тебе вот что скажу, не все те богачи, кто сволочи. Или так — не все те сволочи, кто богачи. Это же модно сейчас — быть сволочью. Я вот знаю несколько достаточно богатых людей, которые прекрасно относятся к окружающих. И в них больше уважения к миру, чем, скажем… у котов. Те вообще страстные природные эгоисты. Просто если бы вселенная, по сути, была эгоизмом — коты непременно стали бы её центром.

— А причём здесь коты?

— Коты это зло.

— Почему зло?

— Потому что ты не можешь не любить кота по определению. Это животное создано, чтобы от него все люди были в восторге. А в этой жизни мы часто тянемся к тому, что для нас добром быть не может.

Я досказал фразу и почувствовал, как от меня только что начало нести философским пессимизмом. Два молодых человека, которые нравятся друг другу, сидят и говорят о добре и зле. И лютой ненависти. Я понимал, что всё это действо было одной сплошной словесной и семантической патологией. Оно незаметно лилось и растекалось по дому, безвозвратно пожирая время, выделенное нам на то, чтобы мы наслаждались друг другом в самом откровенном смысле. Тикали часы, стоял выключенным в углу компьютер, а мы говорили о судьбах вселенной.

* * *

Мне сложно было сосредоточиться на чём-то, кроме её ног. Я глядел на них при каждом удобном случае. Уже в джинсах я понял их форму, мне представилось, как они будут выглядеть в лёгком домашнем халате. А быть может, и без него. Кожа нежна и воздушна, как одуванчик. С каждым движением ткани по этой коже, с каждым игривым отблеском света, кожа была была всё прекраснее. Джинсы тесно огибали упругую попку, подчёркивая соблазнительные, горячие бедра. У всех женщин кожа приятная, или так — кожа женщин приятнее кожи мужчины. Так задумано природой, мужчина являет собой источник сексуального желания для женщины, но не тактильной нежностью. Или, скажем, не от прикосновения к коже. Хорошо, не на всех местах. Мужчина придуман и воплощен иначе — он другой породы. И часто приходили в голову мысли, что Она — это природный шедевр, и он не должен оскверняться прикосновением смертного, максимум, что дозволено — любоваться. А прикоснуться хотелось. Дурман в голове активно сподвигал меня на сексуально-агрессивные подвиги, а желание понравиться этой женщине и завоевать её духовно, останавливало и моментально трезвило. Каждый раз, говоря ту или иную фразу, мне приходилось пропускать её через такое количество фильтров цензуры, что голова готова была взорваться от усилий, направляемых на совершенно глупые и нелогичные цели. А ведь это как посмотреть. Отключи я голову, неизвествно, что начали бы нести уста, и какой бы тогда удар мог испытать лоб. А что бы досталось тогда мозгу и сердцу...

Грудь приятно выдавалась под полупрозрачной домашней майкой, в которую она была облачена. Она привезла её с собой. Наверное, очень привязалась к ней ещё дома. Я постоянно искал на выступающих холмах груди признаки сосков, но мне не удавалось их обнаружить. Лифчик напрочь съедал их манящие очертания и делал грудь почти идеально круглой. Несколько раз она ловила мой взгляд на ней, но кажется, особо против ничего не имела.

Когда мне было 17, меня привлекала в женщинах большая грудь. Это казалось таким манящим, большим и желанным. Иллюзия прошла, когда впервые увидел ареолу, находящуюся на большой груди. Я встречался с девушкой, на 2-3 года младше меня. Она не отличалась ни умом, ни сообразительностью, ни какими либо хорошими манерами. Она просто была и всё. Несколько полная, с грудью полного четвёртого размера и с голосом, схожим на динамик советского вокзала. Его хрипоте позавидовали бы все певцы-шансонщики вместе взятые, и поэтому когда она начинала говорить, приходилось невольно щуриться.

Я пригласил её к себе, подпоил дешёвым пивом. И всё получилось как-то само собой. Это было даже смешно — она взяла меня за руку, и пригласила на кровать. Я молча повиновался ей, до конца не понимая, какого окончания мне стоит ожидать и на что стоит рассчитывать. Ласки были весьма посредственными и уж очень явно заученными. Молодые девицы всегда делились между собой опытом, как делать это правильно. Собирались небольшие коалиции, где в подробностях обсуждалось, что можно себе позволять делать с парнем, а чего не стоит. В закоулках школы можно было услышать такие подробности, что улыбка невольно посещала моё лицо. Вкладывать душу в свои начинания эти девушки явно не старались. Поводив небрежно и одинаковыми движениями по моей спине, она, очевидно, ждала от меня какого-то чуда. Почувствовал себя лампой Аладдина. Когда я снял с неё лифчик, передо мной открылась заветная картина. Вот она — большая грудь. Очень большая грудь. Большая грудь напомнила мне счастье, потому что как только я её увидел, она начала куда-то ускользать, пытаться стечь вправо или влево. Ареола большого диаметра сразу и совершенно перестала мне нравиться. Позже узнал, что большая ореола бывает чаще у беременных женщин. И это просто физиология, но ей 16 и её ореола по размерам напоминает мою голову. Секса с этой девушкой у меня не было.

* * *

— Я постелю тебе в комнате, на кровати.

— Хорошо. А у тебя можно будет послушать музыку?

— Можно. А что ты хочешь послушать? — во мне вдруг что-то проснулось. Захотелось использовать её просьбу в личных целях, увидеть в этом её призыв побыть с ней.

Я включил компьютер и показал ей папку с музыкой. Она погрузилась в изучение и тщательный поиск.

— А кто такой Нопфлер?

— Это блюз, и немножко кантри.

— Я могу это слушать. Мне как-то один знакомый показал кантри, вроде ничего. Я помню, что она такая быстрая всегда, веселая.

— Ну, типа того. Веселая, как вся моя жизнь.

— Обычно говорят наоборот.

— Как наоборот?

— Ну, что жизнь невеселая. И часто можно услышать выражение «страшна, как вся моя жизнь».

— Я не считаю свою жизнь страшной. Мне кажется, она совершенно нормальная. Я же никому не мешаю. Стараюсь не мешать. А то, что она не как у кинозвёзд, так это уж извините....

— Да я не о том. Просто привыкли все считать, что жизнь — это что-то такое, что всегда могло быть лучше, но никогда не будет. Типа, нет света в конце тоннеля. Понимаешь?

Нопфлер весело наигрывал на гитаре заводные мотивы кантри. Я расстелил Ей кровать, сделал всё аккуратно, как себе. Она обернулась и посмотрела на результаты моего труда, затем на меня. И снова с этой ехидной улыбкой. Я никак не мог понять, что же это значит...

— Я могу быть тебе ещё чем-то полезен? Ты можешь не стесняться, и просить всего, что тебе хочется… — я выдержал паузу, — кроме виллы и постоянно пополняемого счёта.

— А что мне может понадобиться ещё… например? — на последнем слове она даже несколько пришепнула от сарказма.

— Не знаю, но что бы не понадобилось, я к твоим услугам. Воды, например, захочешь, или спину чтобы тебе кто-нибудь размял. Да что угодно. Я уж про секс вообще не говорю..

Я сделал лицо отчуждённого человека. Словно это говорилось не мною и совершенно не ей. Лицом я был где-то в вершинах Гималаев, хотя мысленно — гораздо ближе. В районе резинки от её трусиков. Я представлял, как она снимет одежду и нежно нырнет под одеяло, накрывшись приятным пледом, что я ей приготовил. Начнёт принимать тепло собственного тела, и, уставши с дороги, довольно быстро погрузится в сладкий сон. Тело будет набираться сил, расслабляться. Естесственый процесс, при котором отдыхает даже мозг. А вино сделает сон совсем глубоким. Я представил, что буду рядом, когда она будет засыпать. Буду её обнимать, буду прижимать к себе и ласкать. Ласкать жадно и настойчиво, но нежно. Я заставлю её захотеть меня самого. Заставлю возжелать и быть горячей, иного просто не может быть. Я представил, как гашу свет и вовсе не ухожу из комнаты, как уверенно иду к ней, подхожу всё ближе и ближе. Играют джазовые наигрыши Тэрри Лэнга, и в этом торжественном и сексуальном настроении мы будем сливаться воедине этой ночью. И это будет самая длинная ночь, которая не закончится в ближайшие десять, а может быть, и сто лет. Но это не важно, важно то, что мы нашли друг друга, мы встретились, и секс — это не окончание пьяного угара — но лишь логическое продолжение большой и чистой любви. И кто будет нас судить? Кто будет давать нам оценку? Кто сможет вообще узнать об этом пламени страсти, об этой сладкой бездне, которую в тот момент мне головокружительно хотелось подарить Ей? Где-то на заполярном севере отколется часть айсберга, размером с 9-этажный дом, в Италии взорвётся вулкан, в Ирландии случится землетрясение, а мы только будем ещё только растворяться друг в друге. Она поглотит меня, в прямом смысле, вберёт в себя и будет дарить себя всю до тех пор, пока оба не отвалимся без сил.

* * *

Утро было солнечное и морозное. Окна покрылись узорчатым инеем и было невообразимо свежо. Я прислушался не вставая с кровати, в доме было тихо. Она ещё не проснулась. Надев домашнее трико, я осторожными шагами направился на кухню, чтобы поставить чайник на огонь. Голова была свежа, но трещала так, словно пока я спал, туда ввели несколько кубиков чего-то того, что заполнило её изнутри, и теперь беспощадно распирало череп в несколько сторон одновременно. Глаза немного затекли, и лицо было не первой свежести. Мне хотелось поскорее умыться и принять ванную, чтобы предстать перед Ней в свежем виде. Я проверил, сколько воды в чайнике. Добавил из крана, и поставил на огонь. Не смотря на то, что на улице уже было светло, свет от пламени всё равно бил по глазам. Я ощущал на кухне аромат вчерашней встречи, перемешанный с запахом большого количества выкуренных сигарет. Картина получалась не очень интересная для обычного зрителя, но для меня это был праздник истинной красоты и настроения. Множество фейерверков, излучающих доброту и отзывчивость, взрывались внутри моей головы (быть может, это и ломило её в разные стороны). Праздник встречи, эмоций, чувств, наслаждений, сладкой мечты, и начала её воплощений. В ванной было довольно сухо и темно. Умывая лицо прохладной водой, я вспоминал, на чём же оборвался наш вчерашний разговор. Определённой темы, как у тематического форума, у него не было. У него не было даже малейшего вектора, потому что вектор диктовал бы направление. А направление было на полное отсутствие направления. Значит, оно, всё-таки, Было! Лицо не сияло даже после обработки прохладной водой, но оно старалось. Честно...

Когда я вышёл из ванной, вода в чайнике уже успела закипеть и окна лоджии запотели. Я достал маленькую сковородку, и, залив её немного маслом, поставил на огонь. У меня вдруг появилось желание сделать банальнейшую вещь на этой планете. Я решил принести завтрак этой женщине в постель. Каждый случай, в котором женщине приносили завтрак в постель, ассоциировался у меня с проявлением благодарности за то, или иное действие с романтическим подтекстом. Будь то секс, чувства, приготовленный вчера ужин и многое другое. Но не под одно из этих определений моё сегодняшнее желание не подходило. Оно ломало картину моего привычного мозгоустройства, и поэтому с большой головой, в 9 утра я готовил завтрак с усердием и энтузиазмом. И, впервые за долгое время, не себе любимому.

Запах поджаренной ветчины с яйцами и свежей зеленью разбудили бы даже того, кто уже успел отдать душу Всевышнему. Вернул бы его обратно на землю и соблазнил приятным ароматом. Кофе я делать не стал, решил, что горячий чай будет лучшим инструментом для приятного пробуждения женщине, которая даже будучи во сне, уверенно меняет мою картину мира и влияет на меня.

Негромко играло кантри Нопфлера, оно слышалось из-за закрытой двери, и я тихонько постучал.

— Да… — раздалось из комнаты. Она явно уже не спала, но и из постели вставать не собиралась.

— Я могу войти? У меня для тебя есть тут...

— Ну… войди.

Я приоткрыл дверь, и медленно, подносом вперёд вошёл в комнату, стараясь не смотреть на неё. Жалюзи старательно скрывали утреннее солнце, подобно мне, пытающееся заглянуть в эту комнату. Она прикрывалась одеялом и несколько удивлёнными, ещё не до конца открывшимися глазами смотрела на меня. Её удивление было искренним. Я не стал смущать её своим затянувшимся присутствием.

— Я тебе завтрак принёс. Если хочешь, оставлю и уйду. Подожду, пока встанешь и позавтракаешь. — я, уже, как-бы, невзначай, начал ставить поднос, заведомо отворачиваясь и собираясь уходить.

— Ну ты что в самом деле? Останься! Спасибо, приятно. Мне такого ещё не делали, только в кино видела и в книгах читала. А мне как… стоит одеться, или как?.. — она небрежно чуть опустила одеяло с плеч до почти низа живота. Оголилась прекрасная грудь, поддерживаемая настолько невинным взглядом, что я чуть не уронил поднос.

Нет, это не было нелепой случайностью — это был самый что ни на есть холодный расчёт. Это дало искру в моём мозгу, которая моментально нашла резонанс внизу живота в виде приятного покалывания. Про себя подумал — она что, серьёзно? Ведь тоже, наверняка, страдает сейчас головой, и так откровенно не боится меня удивить? Я большой любитель чудить в состоянии похмелья, но ни разу за свою жизнь не встречал родственной души и понимателя. Это состояние забвения, как состояние наркотического опьянения. Когда всё кажется доступным и приятным, даже боль. Когда удовольствие удесятиряется и приносит волшебные ощущения. Когда можешь нести вслух любую околесицу и не бояться быть непонятым. Это же… другой мир, другая вселенная, галактика. Да что там — другой космос. И я иногда в нём бываю, а как больно бывает от того, что не с кем этим поделиться. Как хочеться влить в кого-то эту радость, рассказать, посвятить, добавить краски и сюжета и снова и снова приходить в это состояние. Не чувствуя, а порой и просто плюя на внутренний тормоз, которые мотивирует свой отказ вредом здоровья. А что здоровье, я ещё молод! Мне ещё успеется. Я ещё могу потягивать шампанское с рябчиками. А по утрам быть счастливым от суженых сосудов в голове и пищевого отравления. А как теряется в серых тонах жизнь обычная в сравнении с хорошим, ядрёным похмельем! Как пресно и ущербно она выглядит, забившаяся в угол, в самый низ сценария, который был написан для веселья. Как мало в ней истинного веселья, в жизни реальной! И вдруг появляется кто-то, кто мне нравится, кого я, уже, наверно, хочу и смеет мне показывать, что она такая же… я, быть может, хотел бы помечтать о ней. Да о чём я?...

Она позавтракала и сразу освежела. Я не стал смущать её своим присутствием и забрав поднос, унёс его на кухню. Вымыл посуду и думал, что же делать дальше. Переполняемый безграничной радостью от приятной гостьи, я впадал в ступор, чем же мне наполнить этот день, чтобы он не был для Неё скучным. Как превратить это похмелье в праздник. Я понял, что если я не смогу осчастливить собой эту женщину, особенно сегодня, в этот знаменательный для нас обоих день, то грош мне цена. Где гарантия, что я смогу ещё когда-либо встретить своё счастье? Такой гарантии не мог дать мне никто. Я вспоминал из наших переписок, что она любит, но не смог сосредоточиться ни на чём. Я пылал к ней всё большей и большей любовью и страстью. Теперь страсть имела большое влияние и я с трудом сдерживал порывы ворваться к ней и совершить...

Ведомый амоком, я снова пришёл к комнате и постучал в дверь. Но будучи уверенным, что спрашивать согласия не придётся, был приятно порадован своей проницательностью.

— Я тебя жду, а ты всё не идёшь. Тебе особое приглашение надо? Иди сюда!

Она больше ничего не показывала под одеялом. Она просто смотрела на меня, маняще, расслаблено. Она знала, что я приду. Да разве я мог не прийти? Я не заставил Я лишил себя одежды и присоединился к ней. Солнце зашло за тучи, стало немного пасмурнее, фонари были покрыты инеем, прохожие быстро шли, прикрывая лица воротниками. А я уже знал, что эту женщину я никогда и никуда от себя не отпущу. Это моё личное счастье, это человек, которому надо быть со мной, и у которого просто не может другой судьбы, кроме как судьбы быть со мной. Да она и не хотела меня покидать. Пока мы придавались плотскому наслаждению, у меня то и дело в голове мелькали картины, как мы вдвоём счастивые и старые, сидим рядом, и всё ещё жмёмся друг к другу где-то на осенней скамейке парка. А вдруг мы ещё совсем молодые путешествуем по городам. И весь мир говорит нам о том, что мы сделали правильный выбор, всё благодарит нас за то, что мы нашли друг друга. Разглядели в бесконечном потоке жизненных неурядиц и нашли в себе силы соединиться. За то, что она спросила разрешения одеться...

* * *

Внезапно дыхание перехватило. Изображение вдруг стало уменьшаться, и, уходя в перспективу, маленькой точкой на горизонте, окончательно закрылось, словно в старом телевизоре. Я почувствовал, как медленно открывается мой левый глаз, ибо затёк от неудобной позы. Сердце билось очень спокойно и не было ясности ума. Много картин пронеслось у меня передглазами, но никак я не мог понять, в чём же причина того, что происходит. Свет бил в затёкший глаз, настроение было обыденно никаким и чесался живот. Да это же… это было моё пробуждение. Из сладкого мира сна, я вдруг вернулся в мир своего типичного одиночества и теперь был обречён только вспоминать сладостные грёзы. Урывками, неточными моментами разбилась красивая история о моё пробуждение и уход в реальный мир. Мир людей и их ошибок. Голова гудела, мозг подсказывал, что есть какие-то дела, вспомнить о которых у меня сходу не получится, но важность которых никуда не уйдёт и будет висеть на мне тяжким камнем, не давая успокоиться совести. Чёрт! Что же меня разбудило...

Я попытался вникнуть в окружавшую меня обстановку, но не нашёл источника того, что оборвало мой сон. Да будь оно неладно! Если только оно не сулит мне безграничное счастье. А как часто такие вещи приносят счастье? С погрешностью в одну единицу — никогда! Вот она, реальность. И как её некоторые любят. Да вообще, какого чёрта любить! Да пошло оно всё. Я попытался потянуться, и задел рукой своё домашнее трико, сбив его на пол. Из него вывалился дрожащий от вибрации телефон. Меня осенило — вот ты где, зло вселенское, что оборвало мой сладкий сон, что заставляет болеть мою светлую голову. Лучше бы у тебя была хорошая новость, а то слишком плохо начинать день с такого груза тяжких мыслей и разочарования. Нажав кнопку, я машинально положил телефон на тумбу около кровати, даже не посмотрев содержимого. Потянулся и пошёл в сторону ванной, чтобы привести себя в порядок. На экране телефона жидкокристаллическими буквами была подсвечена надпись «Прибытие завтра в 19:10»...