Мой старый друг

Псы встречают меня хриплым лаем.

— И вам поздорову, — отвечаю словами из прочитанной в прошлой жизни книжки. Когда я ещё не знала, что читают здесь нас.

Смахиваю с люка листья и усаживаюсь. Псов понять можно. Тут тепло. Даже в сильные морозы пятачок возле него не замерзает, и вверх тянутся струйки пара — как будто танцуют или пишут картину.

Мы тоже пишем — кровью. Не все. Желчью, слизью, дерьмом — кому что досталось.

Разрываю на куски бережёную булку хлеба. Мне уже не надо, а собакам ещё целый день бегать в поисках еды. Молча хватают и исчезают в густом покрывале тумана.

Никаких тебе благодарностей.

Улица быстро учит, что есть пустая трата времени и сил.

Старый друг кивает приветно, бросает мне в лицо несколько капель, из тех, что слезами омывают его листья.

Мы знаем: слёзы не слабость — счастье!

Сегодня он дарит мне то, чего мне недостанет.

Улыбаюсь.

Спиной прижимаюсь к стволу. Старому другу можно довериться… и расслабляюсь.

Вместе мы ждём, когда придёт рассвет.

Мне повезло родиться в день, когда в вершинах светит солнце, трепещет в воздухе любая тень, и осень весело смеётся…

«Тьфу! Придумается же такое», — вздрагиваю я.

Это всё поэзь!

Стыдно как-то называть стихами то, что я ещё недавно перечитывала по сотне раз, забывая, что надо добыть пожрать.

Стихи — это то, что печатают в книжках с золотыми переплётами, а это так… сетература.

Хорошее словечко — как печать, прилепил и сразу понятно, с чем дело имеешь.

Вычитала там же, где и стихи.

Жаль, не дотянуться мне до них теперь.

Зачем в наш век держать на почте компьютер с доступом в интернет, если у каждого есть смартфон — ткнул кнопку и… прощай жизнь!

Солнце!

Час, когда золотые брызги дробятся в тумане, рисуют тени на асфальте и легонько касаются лиц — мой самый любимый.

Но в дни, когда золото небес наполняет сиянием необыкновенно прозрачный воздух, им можно любоваться бесконечно. В его любви нет больше ни ярости, ни страсти — только тихая грусть уставшего светила и нежность перед прощанием.

Вот и старый друг прощается. И воздух наполняется трепетом пунцовых листьев, много краше легкомысленных бабочек.

И мне пора. Примета верная — проснулся и ничего не болит, значит, умер.

Чернота, что поселилась на пальцах в ту августовскую ночь, когда вдруг случилось минус семь, уже перебралась на живот, следовательно, и до сердца недалеко осталось.

Я хотела только одного — попрощаться.

Это был долгий путь из подвала, где мне повезло приютиться, но я его одолела.

— Прощай, старый друг! — шепчу и погружаюсь в золотое сияние.