Немой мир.

На что похож человек?

Думаю на музыкальную шкатулку с маленьким механизмом в уголке и свободным местом. Красивое сравнение, не правда ли? Или, может, на свечу, колеблемую ветром, как в какой-то песне. Мне больше нравится про шкатулку. Механизм работает; музыка играет, накапливается, а потом исчезает, освобождая место новым мелодиям. Хотя самые-самые (не знаю, какие мелодии запоминаются больше всего) задерживаются в шкатулке дольше других.

***

Весенним ветром пронесусь по грязным дорожкам облезлой дачи, вместе с гостями познакомлюсь с её хозяевами, впитаю запахи чувств, её наполняющие, а потом полечу дальше, полечу всё забывать.

Каждый год, весной, старая дача оживала, и я всегда сюда возвращался. Когда он впервые появился на даче, мать часто плакала, утешала себя: «Это ведь не самый худший вариант? За что мне это?». Напряжение, именно это чувство всегда витало рядом с ним. Меня никто не видел, а он и слышать не мог. Я только нежно щекотал его и разрумянивал худые щеки. Когда я впервые заговорил с ним, он не ответил, когда я впервые прикоснулся к нему теплым майским дуновением, он улыбался мне. Больше не жалею его. Он понимал меня не хуже других, даже не слыша.

Через семь лет с ним появился брат, голубоглазый и светленький. Мать любила маленького ангела, и я любил его, и все любили его. Я шептал его имя, он отвечал мне. Он слышал мои слова и наслаждался ими.

Мы часто играли втроём. Мы веселились. Старший брат запускал змея, а я, словно котенок, резвящийся с клубком шерсти, подхватывал крылья небесной игрушки и поднимал её выше проводов. Дети смеялись, и я смеялся. В такие моменты мне хотелось нежно обнять двух моих маленьких друзей, рассказать им об этом огромном мире вне дачи, о мире, так тщательно скрытом забором, о мире, который был виден только мне да змею. Но один из них никогда бы не услышал.

***

Настоящая весна только началась. Ещё немного холодно, но уже солнечно. На даче снова гости, шумные и весёлые. И я снова вернулся к этому родному, привычному месту. Два моих друга тоже здесь, и ещё один мальчик, слишком шумный, слишком весёлый. Он не отходит от голубоглазого светленького чуда. Каждый считает своим долгом взять малыша на руки, погладить по пушистым волосам. К другому брату не подходят. С ним тяжело говорить, он читает слова по губам и не все до конца может понимать. Гости чувствуют себя неуютно рядом с ним. «Миша, Миша»: шепчу я. Он не слышит. Я глажу его тёмные волосы. Он не улыбается. Так мы весь день бродили по огороженному квадратику травы, достали из гаража змея, но долго не игрались с ним. Миша ушёл домой один.

Началась гроза. Слишком весёлые и шумные дачники скрылись от ливня в доме. А дождь метался от одиночества, и всё кружилось. И весь мир так шумел, что я ничего не слышал, совсем ничего. Мне уже было не страшно, я уже сроднился с это бурей: бился в стёкла, трепал крышу. Как будто кто-то, не переставая, играл напряженную, угнетающую мелодию на скрипке, играл на нервы, но так умело и живо.

Утром все спали. Только маленький ангелочек, наспех одетый матерью, вышел с мелками ко мне. Я молчал, и он молчал. Он сосредоточенно разрисовывал стены гаража, а я молчал. Малыш рисовал человечков, злого и доброго, маленького и большого, грустного и весёлого, я молчал. Вокруг все сияло после бури. И мир пел и шептал, но грустный человечек этого не слышал. Вдруг малыш развернулся ко мне и спросил: «Куда вчера змей улетел? Мы забыли змея? Давай найдём его для Мишки!»