Первая сигарета.

( ранним утром выходного дня после тяжкой ночи )

Н.Н.

Что-то как будто подталкивало в спину, пока я спускался по скрипучим ступеням старой лестницы, оповещая приятным скрипом о своем передвижении по пропахшему сыростью подъезду старинного дома, который казался окаменевшим рыцарем в центре старого города. В центре Львова все парадные, подъезды и дворики, казалось, пахнут одинаково. Не возможно было угадать, которая из ступеней заскрипит при следующем шаге и уж большей тайной оказывалось предугадать, каким будет этот звук. Звук ступеней в чужом подъезде после бурной ночи. Улыбаясь наплывшим мыслям, решил обмануть последнюю ступеньку и перепрыгнул ее, о чем сразу же пожалел. Приятный скрип сменился скрежетом, отслоившихся старинных, возможно еще польских или времен австро-венгерской империи, кафельных плиток с приятным и ненавязчивым, незамысловатым узором, прилично поистертым за долгие десятилетия башмаками разных людей, и уж тем более разных производителей. Всё, лирика заканчивалась — цементный скрежет подгонял по скорее покинуть подъезд дома, приютившего на ночь. Толкнув тяжелую дубовую дверь с расшатанной литой ручкой, я вырвался в объятия прохладного осеннего воздуха, еще не загрязненного выхлопными газами автомобилей. От удовольствия закрыл глаза. Рука в кармане нащупывала почти пустую пачку сигарет. Курить хотелось, но омрачать получаемое блаженство дымом казненного в огне табака не хотелось. Открыв глаза, осмотрелся. Слева, как раз между двумя парадными, тем в котором провел ночь и подъездом соседнего дома, прямо посреди тротуара возвышался, слегка покосившийся, но так живописно смотревшийся древний литой металлический столб с указателем трамвайной остановки. «Ну что ж — или трамвай, или такси» — подумал, и медленно, вальяжно, наслаждаясь каждым вдохом еще свежего воздуха, двинулся к остановке. Переборов желание оглянуться на окно квартиры — «кавалерки» на третьем этаже, шел, мягко ставя подошвы ботинок на современные цементные плитки тротуара. Оглядываться не имело смысла.

Она еще спала, когда я, одевшись, скользнул беглым взглядом по кровати, пригревшей на ночь. Лишь холм одеяла и веером рассыпанные пряди иссиня черных волос по подушке выдавали лежащую на кровати ночную знакомую. « У нее так же впереди выходной день, как и у меня. Пусть отсыпается». Улыбнувшись в усы, тихо, как крадущийся тигр, выскользнул из квартиры. Кодовый, еще механический замок мягко шлепнул языком, словно сказав: « Еще заходи». Улыбнуло. Это я так понял. А он то, что имел в виду? Улыбнулся в третий раз. Вот он момент, с которого началось хорошее настроение.

Совершенно не хотелось задумываться об изменении планов на выходные. Думать вообще не хотелось. И что бы облегчить процесс «ничегонедумания», расслабился и прижался спиной к столбу, словно пытаясь поправить, покосившееся от времени его положение. Поначалу стали всплывать в памяти моменты, мгновения и детали прошедшей ночи. Но поняв, что раздракониваю себя, отмел воспоминания и снова закрыл глаза. Ощущение беззаботности и свободы приятно упорядочивало мысли. Вспомнил любимую, не помню где услышанную фразу: «Умейте слушать тишину». Не было желания даже смотреть на часы — «Хм. Вот оно, счастье!» В который раз улыбнулся и сосредоточился на восприятии звуков.

Где то хлопнула форточка. Нет, не там. Впереди и слева. Где то вдали, протяжным визгом колес по рельсам поворачивал трамвай. «Это ж скольких разбудит железный червяк?» Шорох автомобильных шин, скрывая звук работающих двигателей, мягко сливался с общим фоном просыпающегося города. Воробьи. Как то не сразу их слышно. Наверное, от того, что привыкаем к их присутствию. Они ведь повсюду. А где же голуби? Должны быть. А, вот. Слышу. Где то уже топочут по подоконнику, ожидая крошек оставшихся после завтрака. Ворчуны. Тишину безлюдной улицы нарушил звук шагов справа, и снова спереди. Я, таки, один на этой стороне. Немного усилия, чтобы не открыть глаза. Пытаюсь по звукам представить человека, приближающимися шагами оживлявшего сонную, в истоме пытающуюся дремать улицу. Старик. Шаркает ношеными ботинками. На правом пришлепывает каблук. Точно на правом. В руке пакет, который шуршит и от касаний о стену, и когда «подшлепывающая» нога поддает по пакету. Остановился. Может на меня смотрит? Если решится попросить закурить, придется открыть глаза. Глупо разыгрывать из себя слепого. Нет. Пошел дальше. Может бомж? Так и есть. В пакете звякнули бутылки. Знаю этот звук. Это из прошлой жизни.

Справа авто. Не такси. Двигатель еще не прогрет, подкашливает. Значит, спешит и выехал из двора поблизости. Пружины поскрипывают, выхлоп еще не адаптировался с нервностью ноги, давящей на педаль акселератора. Проехал, удаляется. Шаги старика на его фоне исчезли. Ха …. Еще и клапан постукивает на кулачке распределительного вала. Может зря я не стал автослесарем. Ведь учился же. Свернул. Удаляется. Шагов бомжа тоже не слышно.

Один? Я снова один? Нет. Шаги справа. Торопливые. Подошва твердая. Пальто расстегнуто — полы мягко подбиваются ногами при широких шагах. Ближе. Это что за звук? А … Мобильный. Кнопки клацают синхронно с разнотональным пикающим звуком. Сбился. Номер будет набирать снова. Так и есть. Все по новой. Шнурки стучат по тротуару и ботинкам. Торопливо одевался. Иначе заправил бы или завязал двойным узлом, что бы, не мешали при ходьбе. Проходит. Курит. Вот гад. Как курить охота. Нет. Еще постою. Воздух, как бальзам. Фу. Противный у него одеколон. Значит из дому. Успел побриться и смешал запахи туалетной воды, одеколона, лосьона, дезодоранта и Уинстона. Уинстон, конечно же. Сам с трудом подбирал себе альтернативный сорт, когда исчезли из продажи мои любимые …

А это что? Вверху, сзади. Скрежет. Наверное, холостяк. Отскребает яичницу стальной лопаткой от чугунной сковороды. И курит при этом. Гад. И окно открыл и паузы делает, что бы пепел стряхнуть. Все соскреб. Сейчас есть начнет. А вот и чайник у него посвистывать начал. Ну, точно холостяк. Пиво открыл. В такую-то рань. Налил примерно пол стакана и снова чиркнул зажигалкой. Воздух влажный, звуки хорошо слышны.

Ну, вот снова по моей стороне, только слева. Женщина. Пожилая. Одышка даже здесь слышна. Свернула, дорогу переходит. Каблук не высокий, широкий. Полная. Шуршит сумкой безостановочно. Дышит очень тяжело. Еще раз свернула, теперь за угол.

Тихо. Один. Нет трамвая. Какому таксисту придет в голову меня здесь искать? А … постою. Куда спешить. Может, зайти, куда ни будь? На чашку кофе с булочкой. Свежей ….В такую-то рань, свежей? Вчерашнюю подадут. Или подождать и дома уже. Смеюсь. Вдруг мысль мелькнула. Вернуться, разбудить, напроситься на завтрак. Или нет. Код помню. 357. Наивно. Вернуться, тихонько пошерудить на кухне и с завтраком на две персоны обратно в постель. А после. Прощаться будет сложнее. Нет. Уж лучше дома.

Еще звук. Справа. Бег. Спортсмен. Давай, давай! Бегом от инфаркта! Кроссовки не новые, но хорошие. Мне ли не знать — сам, когда не лень бегаю. А сегодня лень. Да и силы не те. Еще бы. Как она меня назвала? Ах, да. Кобемачо. Смешно. Суммирующее от кобель и мачо. Смеюсь. А спортсмен полноват, вес сгоняет. Специальный костюм. Ну мне то это не грозит. Конституция не та.

Слева. Велосипед. Шуршит колесами. Люблю львовскую брусчатку. Полюбил, когда от велосипеда избавился. Как вспомню звук «стиральной доски» под колесами, особенно, когда спешишь — зубы сводит. Давно никуда не спешу. А велосипед, хоть и старый, но ухожен. Седло чуть слышно поскрипывает. Следит. И едет аккуратно. Медленно. Поравнялся. Наверное, рассматривает меня. Думает: «Пьяный». А, пусть думает. Ему уже скоро — метров через тридцать брусчатка кончится. Поднажмет. А ведь он воздуха в три раза больше меня потребляет. Вредитель. Курить хочу. Зависимость. Но, как алкоголик не хочет пить в одиночку, так и закурить бы с кем вместе. Солидарность в уничтожении собственного здоровья уменьшает пагубность творимого. Кто сказал? Я сказал. Только что на ум пришло. Сегодня еще накурюсь. Палитра еще не высохла, а доделать хочется, хоть время и терпит.

А это что? Нет не автомобиль. Странный звук. Кто-то катит какую-то тележку на мягких надувных шинах. Дворник? Вряд ли. Выходной. Хотя. Не я же один такой трудоголик. Нет. Не дворник. Поравнялся спустя минуту, после того, как запах стал щекотать ноздри. Хлеб. Свежий. Свежайший. Разносчик свежего хлеба. Какой аромат. Сейчас точно закурю. Нет подожду. Пусть проедет дальше. Грешно такой запах убивать жженой травой с примесью бумаги пропитанной селитрой и еще чем то, не помню. Покатил дальше. Временем отработан маршрут. Он-то во сколько встает? Это уже не «жаворонок». Сова не дремлющая, необыкновенная. В «Красной книге» место. Не смешно. И где этот трамвай? Пройтись в более людное место, там такси проще нанять. Нет. Не пойду. Не хочу. Еще постою. Приятно.

Окно. Не форточка. Окно сверху. Прямо напротив. Чирк! Спичка. О … Божественный звук. Еле сдерживаюсь, что бы, не открыть глаза. Трубка! Она! Это волшебное «Памп — памп». Быстро раскурил. Табак или сушит, или добавляет выпотрошенный сигаретный. Жаль высоко. Этаж третий. Запах не чувствую. Наверняка бы сорт определил. Еще бы. Первую трубку учительница подарила в девятом классе. А «трубочник» опытный. И раскурил быстро, и для поддержания горения использует «обратную тягу» — периодически дует в трубку. Так делают те, кто курит трубку, во время работы. Моряки, художники, писатели … « Без цукру!» Шикарный баритон. Сейчас его половина колдует над подносом. Я даже представил себе, эти изысканные чашки. Нет чашечки. Именно чашечки из сервиза с нарисованными дамочками в длинных платьях. Как там его? Ах да, «мадонна». Придумал же какой-то хитрый или недалекий. Причем там мадонна. А ведь это бренд. Эй, стоп! Без фантазий! Просто слушать тишину. Отхожу от ночи на износ. Кобемачо! Смешно. Хотя … оно того стоило. Она … Долго еще ногти на спине чувствовать буду. Стоило. Стоило — не то слово. Даже во рту пересохло. А ведь почти не пили. И привкус. То ли крови от прокушенной в экстазе губы, то ли … Точно, крови с привкусом остатков ее помады. Нет. Сейчас точно закурю. А может заявиться завтра без приглашения? Ага … прихожу, а там другой. Хватит опыта семейной жизни. Никаких внезапных возвращений из командировки.

Звук. Два. Идут двое. Шаги широкие — мужчины. Идут по дороге. Один время от времени цепляет каблуком брусчатку. Второй в спортивной обуви, но не в кроссовках. Подошва жестковата. Один курит. Пепел упал на одежду. Куртка. Отряхиваясь, цепляет ногтями синтетическую ткань.

Ногти. Попридумывали же бестии. И еще сколько всяких прибамбацов. И серьги в уши, и крашеные ресницы. Тюннинг. А в их белье вообще только они и разбираются. Хорошо — сама разделась. Правда, после того, как я чуть было не сломал застежку. А ведь сразу на спине искал. Вечно забываю, что они еще и спереди бывают. Им бы еще с боков их пристроить. Вот была бы потеха. Хотя … Наверное, рвали бы просто.

А это что? Что-то со скрипом. Шорох и скрип. Это же дверь. Почти за спиной, только левее. Дверь соседнего парадного. Цок … цок …цок… Очень медленно. Тонкий высокий каблучок. Остановилась. Ветра нет, а запах, как будто охватил всю улицу. Запах должно быть дорогих духов. Никогда в них не разбирался. Но в природе такого, точно не найти. Смотрит, наверное, на меня. Что ж, пусть. А вдруг открою глаза, а реальное не соответствует образу. И что тогда? А какое мне, собственно, дело? Хотя, пускай. Вроде игры. Остановилась и стоит. Ни звука. Даже воробьев не слышно. Холостяк доел свою яичницу. Морской писатель-художник растягивает удовольствие из лже «мадонны», созерцая свою половину с полотенцем на голове и в домашнем халате. Но звуков то нет. Ни голубей. Ни машин. Все замерло. Эй, стоп! А что так сердце стучит? Угомонись! Ты ведь не из рейса, насквозь проголодавшись. Тебе бы отоспаться и за работу.

Вот уж верно классик написал — тишина повисла. Может, нет ее? Исчезла. Испарилась. Лучше бы в трамвай превратилась. Смешно? Да нет. Загадочно.

Есть. Есть звук. Сумочка. Прожужжала молния. А это, что? Не узнаю. Не люблю, того, чего не понимаю. Какой-то шорох. Позже щелчок. Кошелек? Пудреница? Что там у них в сумочках еще бывает? Идио-о-от! Это же портсигар! Она, размеренно, словно передразнивая твое сердце постукивает сигаретой по портсигару. Тук — тук — тук. Нет. Я дважды идиот! У нее Н Е Т зажигалки!!! Да здравствует их забывчивость! Теперь то, на конец, тебе не грозит стать алкоголиком-одиночкой. Курить. Курить. Ку …

« Глаза открой!»

Шок!

Чуть было не ослеп. Двойное воздействие на сетчатку глаза — дневной свет и красота незнакомки. Ослепление дополнял искрящийся блестящий плащ. Разлету бровей позавидовали бы черноморские чайки. В меру оттененные перламутровой помадой губы застыли в немом вопросе. Тук — тук — тук … Затем легкий, грациозный взлет руки с сигаретой. Жест достойный заядлого игрока, дотянувшего финал игры с козырным «тузом», зажатым в кончиках пальцев. Немой вопрос с губ скользнул на глаза. Длинные ресницы вздрогнули, обнажив зеленые глаза в которых прятались два острых сверла. Взгляд сверлил. Губы спрашивали. Рука требовала. Но … Но ноги налились свинцом. Руки, сжимавшие в карманах зажигалку и сигареты, словно ватные, отказывались повиноваться. Спина же приросла к столбу. Я стоял и молча, пялился на воплощение дьявола и ангела в одном лице.

Оцепенение постепенно прошло, я достал зажигалку. Не помня, как во второй руке оказалась сигарета, попытался оторваться от столба, но не смог. Ее рука с сигаретой в трех вытянутых пальцах стала медленно опускаться, и я протянул руку с зажигалкой в ее сторону. Раздался щелчок. Хватило здравого смысла не зажигать огонь, а лишь издать крышкой призывный, как мне показалось, звук.

Брови ее в недоумении изменили линию разлета, но через мгновение вернулись в первоначальное положение. Еще не отреагировав губами, она улыбнулась глазами, и плавно опустив руку с сигаретой, волшебство, воплощенное в облике этой женщины стало медленно направляться в мою сторону. Цок … цок …. Цок … цок … На пятом шаге, она застыла на одном каблуке, второй грациозно наклонив, установила его с углом равным наклону Пизанской башни. Она стояла прямо передо мной. Как раз спиной к окну интеллектуала с трубкой. Глаза ее сверлили мои очки. И в этот момент я был благодарен изобретателю затемненных линз.

Я поднес зажигалку и сухим щелчком высек огонь, как раз на высоте ее губ, чтобы ей не пришлось наклоняться. И в этот момент, случилось нечто, вернувшее в эту идиллию и звуки, и подвижность моего тела. Неизвестно как, подкравшийся автомобиль, проезжая близко к тротуарной бровке со всего маху влетел в лужу за ее спиной и окатил нас с ног до головы изрядной порцией остатков ночного дождя. Львиная доля брызг пришлась на спину незнакомки. Она покачнулась. Каблук, который нес основную нагрузку от веса неожиданной сокурильщицы, соскользнул в выбоину между тротуарных плит. На фоне звука удалявшегося автомобиля раздался треск, и я в последний миг успел подхватить это божественное создание в женском облике, обеими руками. Я ждал ругани, истерики, возмущений. Но на лице незнакомки прорисовалось лишь выражение, персонажа голливудского фильма, получившего тортом в физиономию на рождественском карнавале.

Затем это выражение сменилось улыбкой, перешедшей в тихий конвульсивный смех.

Мы быстро пришли в себя и даже забыли отпустить в адрес уже скрывшегося автомобиля заряд ненависти и возмущения. Мы просто стояли и смеялись. Я услышал шум слева. По дороге медленно подъезжал автомобиль со всеми признаками свободного такси. Водитель, с интересом наблюдая за происшедшим, стал притормаживать. Он еще не успел задать вопрос, как я лишь кивнув ему головой, стал помогать спутнице развернуться, на уцелевшем каблуке. В этот момент я и заметил, что мои сигареты, зажигалка и сигарета девушки лежат на тротуаре обильно политые содержимым лужи.

Но курить уже не хотелось. Мы сели в такси и в тот момент, когда мы тронулись, я поднял глаза на окно квартиры на третьем этаже. Той самой квартиры, тепло которой еще хранилось во мне и в моей одежде.

Укоризненный взгляд карих глаз из под копны роскошных волос цвета воронова крыла, показался мне бортом пиратского фрегата, готового начать палить из всех пушек одновременно. Я, вздрогнув, отвел взгляд. И первое, что увидел — уже прикуренную у водителя тонкую, дамскую сигарету, которую протягивала мне моя, теперь уже попутчица.

Я закурил.

2 — 3 декабря 2008 г.