Что случилось после титров

Что случилось после титров

Из всех видов эскейпизма для нас самым сладостным является кино. Но долгожданное бегство невозможно, когда твой упертый мозг продолжает сопротивляться и плодит аналитику, хотя по замыслу продюсеров от буйства красок и калейдоскопа перипетий он должен был впасть в счастливый паралич.

Видели лицо ребенка с диабетом? Когда все вокруг жрут конфеты, а ему запрещено? Кино нельзя смотреть с таким лицом. Видимо, со мной что-то не так.

Хэппи-энд придуман, чтобы идиотам крепче спалось. Довольный мозг переваривает сладкое. А преодолев новое похмельное утро, отдохнувшие и заскучавшие обыватели желают повторить опыт, забивают своими бодрыми тушками кинотеатры и впитывают лучистыми глазенками, как неутомимый герой побеждает множество врагов, целует спасенную красотку и красиво уходит в сторону титров на фоне пляжа, мягкого заката и игриво шепчущей морской волны.

Никто не хочет вспоминать, что судьба героя в реальной жизни (редко найдешь такого, но на удивление они еще пока встречаются в популяции) печальна и вполне определенна. Его будет преследовать злодей, травить у всех на глазах, хватать, сажать в подземелье, несколько лет пытать и мучить до смерти. И это никак нельзя остановить: любая активная попытка приведет тебя в тот же застенок. И больше ничего не будет, кроме глумливой улыбки фюрера, когда дрожащие клевреты доложат радостную весть. И вместо милосердных титров эта пытка издевательской реальностью будет непрерывной ровно до того момента, пока ты сам не откиснешь и присоединишься к упокоенному большинству.

Они называют это «пессимизм». Просто, всё так и есть.

Никто не хочет этого знать. Что на титрах ничего не заканчивается. Что зло непобедимо, а истинная природа человека вызывает только омерзение. Что тебя уводят из полутемного зала, оглушенного, на высшем моменте в жизни протагониста, а дальше все пути рано или поздно ведут под откос. И если мы продолжим историю наших любимых фильмов, всё быстро пойдет по звезде.

А мы продолжим.

Жан-Пьер Жене «Амели»

Дивный феномен: все так любят Амели, но ненавидят Мизулину, Савонаролу или Ким Ир Сена с его дурацким чучхе. Хотя, по сути, все это активные социопаты, навязывающие неповинным людям вокруг, как им жить дальше. И даже если маньяк такой кавайный, безобидный на первый взгляд, как это извиняет его деяния? Амели не только постоянно тайно подглядывает и подслушивает, но затем и решительно вмешивается в чужие судьбы, используя сведения, полученные нелегальным путем. А если харассмент незаметный, разве это не делает его более опасным? (Паскудный зеленщик мог и в дурку угодить по причине изощренного газлайтинга!) В самом начале Амели узнает, что принцесса Диана погибла именно из-за назойливого преследования папарацци, но это ничему ее не учит. Она решает, что будет перекраивать жизнь других, если ее саму это будет задевать за живое, а не чтобы сделать их жизнь лучше.

И такое самоуправство никого не пугает: чарующий, стерильный, вылизанный мир фильма будто намекает, что ничего плохого здесь не может случиться, поэтому пусть уж девушка пошалит, а мы похихикаем.

Есть расхожая фраза, что всё зло в этом мире происходит оттого, что добрые люди ничего не делают. Нет ничего дальше от истины. Недаром у медика главная заповедь — «не навреди». Именно из-за того, что добрые, но чрезмерно активные люди постоянно делают, что их не просят, не имея ни малейшего представления (они же добрые, а не умные) о всех возможных негативных последствиях своих действий, и происходят многие ужасы этого мира, в том числе войны и революции.

Что случилось после титров

Нет, действия Амели не привели к страшной катастрофе, но всё же:

Доминик Бретодо, актом неведомого провидения получив детские игрушки, разбудил нежелательные воспоминания, впал в продолжительный приступ ностальгии, меланхолии и мистического трепета, переходящего в дурманящую экзальтацию, из-за чего схватил нервный срыв и пристрастился к крепкой выпивке.

Обсессивно ревнивый Жозеф и привередливая до тошноты Жоржетта с вечной ипохондрией, абсолютно разные, соединенные рандомным трикстерным сводничеством, неготовые к серьезным отношениям, терпению и компромиссам — у этой пары нет никакого будущего, за исключением локальной криминальной хроники.

Осмелевший папаша — глупая черепашка, вытащенная из своего садового панциря — запросто подхватит тропическую лихорадку в каком-нибудь Южном Судане в выматывающем челлендже соответствовать качеству приключений похищенного гнома.

Замкнутый и податливый Нино хлебнет сполна нежданных каждодневных проблем, ведь делить постель с ходячим бедствием — это не инертно прохлаждаться в мире безопасных грез.

Синдром неприметной мессии у Амели будет только обостряться, ее проделки будут становиться все более назойливыми и опасными, и настанет день, когда она серьезно преступит закон как досадную помеху в ее грандиозных планах осчастливить человечество (ведь прошлое незаконное проникновение в чужую квартиру и прочие милые каверзы сошли ей с рук). И остается только надеяться, что чарующая мелодия аккордеона сумеет разжалобить изумленных нелепостью дела присяжных.

Гарольд Рэмис «День сурка»

Концепция фильма к 1993 году была далеко не нова. Только в СССР были созданы «Зеркало для героя» и «Подробности жизни Никиты Воронцова», построенные на временной петле. И большинство этих историй объединяет абсолютная необъясненность такой магической механики ни для захваченных персонажей, ни для внешнего наблюдателя. Герой заброшен равнодушной вселенной в зацикленный бесконечный кошмар и оставлен там без малейших намеков на маршрут и даже саму возможность побега. Ему остается лишь заниматься апофенией — искать логику и смыслы в совершенно разных, зачастую несвязанных явлениях, разрабатывая определенные обязательные ритуалы, по сути, придумывать новую религию. Фил Коннорс (примадонна), например, пытается преодолеть заскорузлый снобизм и полюбить местное приветливое быдло. Что сделать искренне почти невозможно, и он застревает в промозглом захолустье на тысячи лет.

При этом герой даже не рассматривает такие негативные концепции, как чья-то злая воля, хотя очень подозрительно, что в этом маленьком провинциальном городке он сразу же утром встречает мутного Эда — страхового агента, с кем учился в старших классах (в совершенно другом месте) и которому запретил встречаться со своей сестрой. А если это была первая и последняя любовь крипового Эда? И Фил сломал человеку жизнь? А тот каким-то неведомым колдунством заманил и пленил виновника своих несчастий в этом жизнерадостном Сайлент Хилле? (Может, на самом деле он усыпил Фила наркотиками и мучает его в каком-то подвале, а тот видит грезы про день Сурка, так как пытка воспринимается растянувшейся почти на вечность?) И единственным выходом из этой петли является убийство злого мага?

Но человек всегда верит в лучшее: что его злоключения происходят в соответствии с чьим-то глобальным и безусловно-добрым замыслом, и всё в итоге будет хорошо, нужно только постараться, раскаяться в грехах и правильно выполнить все надуманные героические ритуалы.

Что случилось после титров

Пляски с бубнами неожиданно сработали, следующий день подгрузился. Съемочная группа уехала из ненавистного городка, вернулась домой, в цивилизацию, но неожиданно застряла уже в 3-м февраля и снова утром оказалась в заснеженном Панксатони. И теперь не только нарциссичный Фил, но и остальные (Рита, Ларри) должны найти выход из рекуррентного кошмара. Они не знают (хотя могли бы догадаться), что не только сегодня, но и каждый следующий день их ускользающего будущего должен стать идеальным (по непонятным, необъявленным критериям), а любой вовлеченный в их тайну оказывается с ними в той же временной петле. Через несколько тысяч лет беспрерывного, изматывающего повтора они уже настолько ненавидят друг друга (см. «Взаперти» Ж-П Сартра), что организовать совершенный день почти нет шансов: каждодневные скандалы неизбежны. Да и что бы это изменило? 4-ое февраля будет ничем не лучше, число заданий и тестов не уменьшится, и не стоит ли просто отпустить и забыть про будущее, которое никогда не наступит? Carpe diem, все дела…

Вообще, зачем двигать время вперед? В будущем наверняка не ждет ничего хорошего: только болезни, старость и смерть. Ты получил на халяву свой маленький, но бесконечный рай, в котором ты царь и бог. С всеведением и почти всемогуществом. А в вымученном завтра у тебя так разболится зуб или прихватит сердце, что ни о чем другом и думать не сможешь. Или начнется война, голод, эпидемия. Всенародно выбранный диктатор запустит маховик репрессий, как журналист и порядочный человек ты должен на это как-то реагировать. И тогда пыточный конвейер засосет уже тебя. А вот в таком дне ужаса и боли застрять не пожелаешь никому. Хотя добрые христиане или мусульмане обожают предрекать такое каждому еретику (по сути, почти каждому на планете). При этом заготовив себе белесые кущи с арфами и ангелами (или девственницами), хотя странно, что люди мечтают попасть в рай, где их ждет точно такой же день сурка, однообразие и скука.

Жутковатая картина, но главное помнить, что если внешний мир застыл, каждый день ты можешь меняться внутренне, и завтра ту же убогую реальность увидит уже немного другой человек, и только благодаря этому прогрессу точка сборки сместится и экспириенс будет уникальным.

Павел Арсенов, Кир Булычев «Гостья из будущего»

1984 (так совпало), пионеры сталкают женщину-жирафа, понимая, что она пришелец. Напарываются, как в детских садистских стишках, на странный агрегат. На машину времени нет ни паролей, ни ключей, нет даже элементарной защиты от дурака. Результат: малолетний дурак в будущем, а Алиса, та самая, в прошлом. В детстве ты не задаешь вопросов по логике сюжета. Просто балдеешь от чарующей музыки, закрепляющей ощущение чуда: настоящее ободряюще, будущее вообще выше всяких похвал.

Самый известный способ футурологии (он же чуть ли не единственный) — линейная экстраполяция. У советского писателя-фантаста, если он вообще надеется на публикацию, через 100-200 лет наступит что? Правильно, межпланетный коммунизм, мир Полудня. Плюс каждый человек благодаря совершенному воспитанию и образованию (не забывать о направляющей роли компартии) еще до получения паспорта вырастает в супермена, что способен покорить не только бесконечный равнодушный вакуум, но и ужасающий 20-й век. Все вырастают как на подбор, но улыбка Алисы уникальна, и потому бесценна: никакой Макаренко вам здесь не поможет. Все очарованы, она вещает.

Что случилось после титров

Врала Алиса, пытаясь приободрить и внушить исторический оптимизм, или действительно что-то могла прочитать в этих восторженных отроческих лицах, теперь совершенно не важно. Ничего из того, что напела Алиса во время прощания, не произошло. Своими сказочными спойлерами она изменила будущее, ведь точное знание своей судьбы ослабляет мотивацию этого добиваться и в какой-то ключевой момент не хватает кумулятивного эффекта в точке прорыва. Изменения со временем коснулись и страны: СССР распался (не только из-за Алисы, он и так был обречен), всё течение времени переменилось и наша Гостья из будущего никогда не родилась. (Прости, Алиса, мы всё прое…) Коля Герасимов не уставал трезвонить повсюду, что побывал в будущем. Лег в дурку, тяжелые препараты не смогли выбить из него эту навязчивую манию, но после развала Союза произошло сокращение финансирования и его выпустили на волю как тихого, неопасного фантазера. Он публиковал бессвязные новеллы в журнале «Мир фантастики», но их почти никто не читал. Толстячок Фима стал олигархом, заработал/наворовал миллиард и свалил в Лондон. Остальные школьники 6 «в» выросли шлюхами и бандитами (ведь всем известно, что в 90-е других профессий не было), кто пережил «лихие» — осели по офисам тихим планктоном. Никто в итоге не стал академиком, не полетел в глубокий космос, не изобрел машину времени. Соответственно, никто не прыгал в прошлое за макгайвером-миелофоном, не менял своими действиями будущее. Возможно, из-за этого причинно-временного парадокса дедушки произошел коллапс всей галактики, но это не точно.

Может быть, проблема была в том, что в будущее они все отправились не из реального Советского Союза, а из фантазийного, ультранаивного пространства соцреализма, не имевшего ни малейшего отношения к действительности, поэтому и прибыть они могли только в депо нашей глубокой фрустрации и сожаления о неспособности достичь неосуществимого.

У гениального румына Раду Жуде есть полудокументальный киноспектакль о тоталитарном прошлом времен Чаушеску. И там архивные кадры с ясноокими румынскими детьми, также поющими о своем чудесном коммунистическом будущем, которое, естественно, вовсе не наступило и никогда не наступит. И этот лютый кринж абсолютно меняет оптику восприятия «Крылатых качелей» и «Прекрасного далеко», которые до сих пор выбивают сентиментальные слезы, так как впитаны чуть ли не с молоком матери на уровне религиозной догмы. Новым поколениям уже не понять, что, наверное, к лучшему.

Стенли Кубрик «Сияние»

Неудивительно, что мужик поехал кукухой, когда его наглухо заперли на пять месяцев с уродливой женой и ребенком-шизофреником. Хотя, если задуматься, какая ещё могла быть семья у писателя-неудачника? Литератор в принципе должен оставаться одиночкой, чтобы его никто не отвлекал от главного и заветного. Это он и пытался объяснить навязчивой женушке. Но когда она с первого раза не поняла, тогда, и только тогда, что логично, он и взялся за топор. Вообще, начинающий писатель — горе в семье. А начинающим при нынешней конкуренции можно оставаться до самых седин. Так и ещё садистский социальный эксперимент: предложить американскому писателю почти на полгода отказаться от выпивки! Джек Лондон, Хемингуэй, Карвер — представьте их в таком отеле. Есть от чего заполучить бессонницу с кошмарами и странными видениями наяву.

Не до конца понятно, почему эту семейную бытовуху, или как это называют в ментовке — «кастрюльные дела», посчитали хоррором. Смерть от обморожения на фоне алкогольной депривации и синдрома отмены — грустная, конечно, история, но вполне обычная и вовсе не страшная. Хотя погубил чувака конкретно топологический кретинизм — это ж надо умудриться заблудиться насмерть в декоративном лабиринте 50 на 50 метров!

Что случилось после титров

А дальше отель закроют из-за параноидальных слухов о сверхъестественных феноменах, демонических сущностях и тому подобного мракобесия, которое всегда распространяется окрест в среде необразованной деревенщины. И лишь случайный заблудившийся турист будет уматывать с воплями, повстречавшись с призраком обледенелого мужика с топором. Но только до тех пор пока кто-то хитрый и пронырливый не придумает, как дурную славу превратить в крутой пиар и начнет проводить тематический хоррор-квест по мотивам этих жутких событий.

И лет через двадцать на один из таких ивентов подпишется странный, дерганый молодой человек, который разговаривает со своим пальцем, а из женщин предпочитает несовершеннолетних близняшек. Вот и начнется настоящая потеха. Некоторые психические болезни передаются по наследству, знаете ли.

Ингмар Бергман «Седьмая печать»

Есть известный род мании величия, когда человек, побывавший с религиозной миссией в Иерусалиме, начинает слышать голоса и воображает себя пророком. Теоретически, такой богоискатель может и с самой Смертью начать в шахматы играть, кто его разубедит? А Смерть всегда читерит: подглядывает, подслушивает, ходит два раза подряд, психологически угнетает, поэтому следи за своими фигурами и последовательностью ходов, жалкий смертный, и надейся, что у создателя на тебя другие планы.

Но создатель — человек решительный и безжалостный. Ведь верный путь стать великим режиссером — с самого начала думать о смерти серьезно; явить философскую, экзистенциальную трагедию про духовный поиск во время чумы. Отличный путь перестать быть великим режиссером — выдать трехчасовую мыльную клоунаду, как муж с женой собачатся перед разводом. Но, может быть, это просто возрастная деградация: волшебный кувшин иссяк, а замороченная публика любое вторсырье схавает и так.

В современном мире даже пресыщенные и избалованные зрители готовы платить за концерт какой-нибудь Тейлор Свифт миллионы. В средневековье в деревне единственное развлечение — как местный дурак в грязи измажется. Но когда к вам на час заехали артисты, всё, что они получат — кусок навоза в лицо, промискуитет в кустах и унизительный глум в таверне.

Так давно сложилось, что честный художник за свободу платил удушающей нищетой, но что ещё нужно для искреннего творчества?

Что случилось после титров

Всё смерти поддается, но артисты, циркачи всегда выживают: везеньем, нелепым чудом, на отточенной животной интуиции. Они странствуют на своем ветхом фургончике сквозь века и континенты, от города к городу, от сердца к сердцу, рожая, воспитывая и подбирая вдоль дороги все новых фокусников, танцовщиков и скоморохов, кто-то способен видеть духов, другой слышит музыку сфер; в 14-м веке в Англии они принимают священника-расстригу за его дурную пародию цапли и после ставят первый в истории true-crime, срывая скандальный аншлаг и попутно раскрывая заговор аристократов-содомитов. Доктор Парнас бессмертен (а с ним карлик-философ и дочка Воровайка), дядюшка Римус и поросенок Фунтик неуловимы (с карамелькой за щекою), Тибул и Суок неутомимы, изобретательны, пластичны, но несгибаемы. И каждый свой «Воображариум» везет с собой, портал в невидимые простому глазу долины: Мольер сочиняет на ходу комедии и фарсы по пути из Бордо в Орлеан, из Руана в Гренобль, а затем обратно в Париж; Бельмондо-Пьеро с Кариной-Коломбиной травят байки в придорожном трактире и пародируют вьетнамскую войну за пару смешков и пригоршню медяков, готовя легендарный глупый бунт 68-го года.

Артисты перерождаются и выживают, храня огонек культуры, честного творчества и цивилизованности в любые времена, даже такие страшные как сегодня.