Займитесь чем-нибудь другим

Займитесь чем-нибудь другим

Эссе

Недавно перечитывал полное собрание сочинений Пушкина. А почему бы и нет? Не Акунина же с Сорокиным читать. Этого добра раз почитаешь и на всю жизнь хватит. Хотя есть Гузель Яхина…

Но не пожалел. Много новых мыслей родилось, новых ощущений, иначе стал глядеть на некоторые вещи. Пушкин — это наше всё. Он уже сказал за многие поколения вперед.

Но сейчас о другом. Конечно, в избранное, в хрестоматии не включают массив его детских, лицейских стихов, многие наброски, незаконченные стихотворения, черновики, к которым он никогда не возвращался. И правильно делают. Если бы читатель не знал ничего, кроме вот этой лирики, он бы недоумевал, как все это могли напечатать, и где же гениальность и солнце русской поэзии. Но массовый читатель никогда этого не увидит и не прочтет.

—

Представил себе такую ситуацию. В кабинет к редактору одного из литературно-художественных журналов робко заходит молодой человек, явно не славянской внешности, черноволосый, кучерявый, черноглазый, с бакенбардами, которые доходят чуть ли не до подбородка. Может у панков какая-то новая мода появилась?

— Здравствуйте! — бормочет он.

— Здрасьте! — буркает редактор, не поднимая головы от вороха бумаг. У него каждая минута на вес золота.

— Я Пушкин.

— И что? Хоть Танкушкин! Что с того?

Вот молодежь пошла амбициозная. Называет фамилию и уверен, что все его знают.

— Я вам отправлял рукопись. Желал бы услышать ваше решение. Письма вы не прислали, вот решил явочным порядком.

— А!

Редактор возится в ворохе бумаг, наконец извлекает пачку листов. Исписанных мелким летящим почерком. Стряхивает с верхнего листа видимую только ему пыль.

— Ваша?

— Так точно-с.

— Это не рукопись, молодой человек, это макулатура, которая почему-то задержалась на моем столе.

= Позвольте! Но истинные ценители поэзии высоко отзываются о моих сочинениях. Именно они и посоветовали мне обратиться в один из журналов изящной словесности.

— Да. Видно ценители такие же графоманы, как и вы.

— Позвольте объясниться, милостивый государь, если это вас не затруднит. Согласитесь, что подобными словами порядочные люди не бросаются.

— Мне очень дорого мое время, но на этот раз я сделаю исключение чисто из гуманных соображений, чтобы спасти вашу молодую душу и отвратить ее от занятий, к которым она совершенно не приспособлена, не имеет никаких для этого способностей, и которые не принесут ей ничего, кроме страданий и презрения окружающих людей. Вам еще повезло, что ваша рукопись попала ко мне, а не к более черствому редактору. Во-первых, свои опусы надо присылать либо в электронном виде на электронную почту редакции, либо отпечатанными на листах формата А4, шрифтом Times New Roman кеглем четырнадцатого размера с полуторным интервалом с полуторным отступом с левой и правой сторон, а также сверху и снизу. Написанные от руки рукописи мы не принимаем.

— Но позвольте! А Гомер, Данте, Шекспир, Шиллер, вся литература золотого века написаны гусиным пером. И еще как их принимали и будут принимать во все времена.

— Мне хоть страусиным! Я вам сказал на принтере, шрифтом… Что тут непонятного? Ладно! Это так сказать, внешняя сторона, легкоустранимая. Доступная любому. А внутренняя сторона! Что мы видим? Сплошная пропаганда вредных привычек, внебрачных сексуальных отношений, воспевание корпоративных пирушек! А реклама алкогольных напитков, где вы перечисляете их названия! В опьянении, в пьяном угаре вы находите радости жизни. Для вас это просто образ существования. Вместо того, чтобы говорить молодому поколению о пагубности алкоголизма и призвать его к трезвому образу жизни, вы его просто тяните в объятия пьянства. Вы постоянно пишите о том, что алкоголь — это божественный напиток. Другой массив стихов об юных девушках, их прелестях, которые вы называете персями. И как вам мог прийти в голову этот нелепый неологизм! Наверно, по аналогии со сладкими спелыми персиками. Вы призываете представителей молодого поколению к тому, чтобы безудержно предаваться беспорядочным половым связям, ни словом не оговариваясь о том, что это приводит к распространению сифилиса, различных венерических заболеваний, СПИДу, к разрушению моральных устоев, подрыву семейных ценностей, которые являются основой нашего образа жизни. А ведь мы, инженеры человеческих душ, должны говорить молодежи о высоких нравственных ценностях, доносить до нее идеалы высокоморального образа жизни.

= Но у меня не только об этом.

— Да. Не только. Согласен. В этом отношении ваши стишки довольно многопредметные. Вот целый цикл, посвященный лицейской дружбе. Лицей, как я понимаю, закрытое учебное учреждение, где обучаются только юноши и преподаватели — лица мужского пола.

— Совершенно верно.

— Вы так восторженно воспеваете лицейскую дружбу, что складывается впечатление, что вы из этих…

— Из которых?

— Ну…

Редактор большим и указательным пальцем одной руки делает кольцо, а указательным пальцем другой руки начинает быстро водить туда-назад в это кольцо.

— Милостивый сударь!

Смуглые щеки посетителя бледнеют, пальцы сжимаются в кулаки, желваки начинают ходить.

— За подобные намеки вы знаете, что…

— Знаю. Прекрасно знаю. Среди бомонда, элитки вы становитесь своим человеком. Там это знак качества, принадлежности к высшему обществу, а не к стаду. Но мы придерживаемся традиционных отношений и знаете, не будем нарушать закон о пропаганде этих самых нетрадиционных отношений. У нас это наказуемое деяние. Есть у вас стишки о природе. А как без этого? О снежной буре, листочке, о море. Ну, вот хотя бы «Прощай, свободная стихия! Последний раз передо мной…» Только всё это на тысячу ладов воспето, перепето. Знаете, набило оскомину. Что касается ваших исторических баллад, то это скорее антиисторические бредни, ничего общего не имеющие с подлинной историей, с которой вы знакомы весьма поверхностна. Вот князь Олег умирает у вас от укуса змеи, которая якобы выползает из черепа умершего коня. И такую смерть ему якобы предсказал языческий шаман.

Редактор поморщился. Лицо его стало похоже на помидор, который до поздней осени залежался на грядке.

— Ни один историк не подтвердит вам этого факта. Ах, да! До этого он еще прибивает свой щит на ворота Царьграда. Вы можете себе представить эту картинку? А я вот не могу. К тому же это и политически недопустимо. Русский князь прибивает свой щит на ворота суверенного города Турции Стамбула, название которого вы переименовали на русский лад. А это грозит дипломатическими осложнениями. Нам еще не хватало проблем с Турцией. Худо-бедно, но мы сотрудничаем с ней… Коснемся поэтической, формальной стороны. В поэзии это очень важно. Что это, молодой человек? Полная беспомощность. Вы рифмуете любовь и кровь, мой — твой, сплошь и рядом глагольные рифмы, имена собственные рифмуются с именами же собственными. Это в поэтике называется бедными рифмами. Вы произвольно переставляете в словах ударение, чтобы выдержать ритм. Это недопустимая безграмотность. Изменяя ударение, вы получаете на месте нормального слова какую-то абракадабру. Ужас! Используете усеченные формы прилагательных. Это вообще ни в какие рамки не лезет. Это даже безграмотный школьник себе не позволит. И как вам только не стыдно делать было это? Как у вас рука не отсохла?

—

Вы негодуете, осуждаете редактора? А зря. Поскольку он совершенно прав. Он исполнил свой долг.

Уже давно установлено незыблемое, что всё, принадлежащее великому человеку, должно быть сохранено. И место этому всему в музее, в архиве и тщательно оберегаемо.

Одежда, кухонная посуда, предметы, окружавшие его — всё подлежит сохранению. Была бы возможность, сохранили бы и пыль, которая оседала при его жизни. Что касается писателей и поэтов, то и всё, написанное ими, и, разумеется, к ним, даже если это счет за квартплату. Но его в руках держал великий человек. И этого вполне достаточно. Или записка для жены, чтобы она непременно покормила пса. Поэтому, если вы обратитесь к академическому собранию сочинений поэта или писателя, то найдете там много такого, что совершенно не предназначалось для печати. И с недоумением будете разглядывать деловые расписки, разнообразные юридические документы. Само собой, здесь и черновики рукописей, которых может набираться десятки к какому-либо произведению. Для читателя это не представляет никакого интереса, так же, как и пространные замечания и комментарии, набранные мелким шрифтом. Это для науки, для исследователей. Поэтому я не понимаю тех людей, которые непременно желают иметь в своей библиотеке полное академическое собрание сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Блока и прочих. Большую часть этих томов ни они, ни их близкие не откроют ни разу в своей жизни. Если они, конечно, не литературоведы, не гоголеведы, не блоковеды, которые всю жизнь заняты жизнью и творчеством одного писателя или поэта. То есть бывает до девяноста процентов полного академического собрания — это не читабельные тексты, то есть тексты, не предназначенные для массового читателя. А ведь еще выходят и сборники дополнительных материалов. Рядовому читателю вполне достаточно трехтомника, пятитомника любимого автора или даже избранных сочинений в одном томе. Особенно это касается поэтов.

Массовый читатель знакомится с творчеством Пушкина, Гоголя и других великих писателей по томику избранных произведений, куда включают самые-самые лучшие шедевры, которые и принесли этому писателю славу великого, так сказать, писателя на все времена. Тем более, если взять школьные хрестоматии, где лишь несколько перлов, шедевров избранных писателей. И обычно на этом школьное литературное образование заканчивается.

Возьми массовый читатель первый том академического издания Пушкина, где его детские и лицейские сочинения, и начни читать, то будет разочарован. И вряд ли читателя надолго хватит. Сколько здесь беспомощных, ученических, подражательских вещей. Пространные его эклоги и элегии ничего, кроме скуки, не вызовут. К тому же многие строки останутся просто непонятыми, поскольку изобилуют античными персонажами и мотивами, разнообразными мифологическими персонажами, архаизмами, старославянизмы, галлицизмами, именами реальных людей той эпохи. И содержание многих произведений может показаться мелким и ничтожным. То засохший цветок в книге, то ручеек в парке, то дамская шляпка. Это солнце нашей поэзии? Это Пушкин — наше всё? Такое впечатление, что он расписывал гусиное перо, перекладывая на бумагу первое, что придет в голову.

Пушкин — такой же человек, как и все. Он не родился с золотым пером в руке. И как любой человек, любой писатель, прошел через этап ученичества, ремесленничества, подражательства, набирался опыта, совершенствовал навыки, приобретал житейскую мудрость. В отличии от обычного графомана для него это была лестница, ведущая вверх, к будущим шедеврам. Конечно, была и явная природная одаренность. Этот кучерявый, непоседливый мальчик, как тот богатырь, рос не по дням, а по часам, чтобы вскоре, как молния, блеснуть своей поэмой «Руслан и Людмила», после появления которой многим стало ясно, что в русскую поэзию пришел гений. И это только начало, после которого он будет год за годом удивлять и удивлять читателя.

Ни один учитель даже на факультативных занятиях не рискнет изучать и разбирать подростковые элегии Пушкина. Хотя не спорим, что и в них немало бриллиантов. Но что это может дать, кроме знания античной мифологии, ибо понять смысл этих элегий нельзя, не зная античных мифов. Не изучают же в школе опусы Тредиаковского, Хераскова, Сумарокова, хотя в свое время их имена были на слуху у просвещенной публики. Для своего времени это были довольно приличные стихотворцы, но не гении, не великие поэты, которых стали забывать уже при их жизни. Они готовили почву для прихода Пушкина, и уже за это потомки должны быть благодарны им. Гении не появляются, как голуби из шляпы фокусника. Гениев рождает эпоха. Но изучать творчество Сумарокова и Тредиаковского — увольте! Поэтому я не рекомендую читать и академического Пушкина, Лермонтова или Достоевского. Если, конечно, вы не профессиональный литературовед. Тут без этого никак. Время уже отобрало их эвересты, их шедевры. И зачем знать их подготовительные тренировки, когда они наращивали мускулы, проверяли свои силы?

Редактора можно понять. У него на столе гора рукописей. И всё это требует рассмотрения и ответа. Он по опыту знает, что по большей части это макулатура, графоманство. Талант — это всё-таки редкость. Проходят годы, и редко какая рукопись окажется действительно достойной печати. Он хватает очередной манускрипт, читает начало, нару страниц из середины, из конца. Этого вполне достаточно. Вздыхает: «Ну, конечно! Что и следовало ожидать!» И отправляет очередную рукопись в мусорную корзину. Где только ей и место. Сколько же их развелось пишущих, присылающих!

Шаблонный ответ у него уже подготовлен: «Ваша рукопись нам не подошла. Она не отвечает требованиям нашего издательства». Или что-нибудь в таком духе. Хотя рукопись не отвечает никаким требованиям. Зачастую даже элементарной грамотности. Сколько раз за день ему приходится отправлять это сообщение! Чаще всего незадачливый автор вообще не получит никакого ответа. Это тоже форма отказа.

Разбирать достоинства и недостатки очередного опуса — я вас умоляю! В прочем, можете заказать платную рецензию литературного консультанта. Они уже набили руку на подобного рода рецензиях.

И штатный рецензент вряд ли будет читать вашу рукопись, если это не гениальный шедевр. Вы у него не один. Да и других дел по горло. Скользнет взглядом по диагонали. И вот уже составил мнение, которое, надо отдать должное, обычно оказывается справедливым. Всё понятно. У него тоже несколько шаблонов для рецензий. Остается только выбрать нужный шаблон, кое-что заменить, ставить имя автора, название рукописи.

Но всё-таки никогда не теряйте надежды, сколько бы раз не отвергали ваш шедевр.

Опубликовать свою рукопись может любой, какого бы она ни была качества, либо вообще при отсутствии оной. И поэтому публикуется очень много всякого и всяких. Вы уже догадались, о чем это я. Да-да, наши издательства за денежку публикуют всё, ну, кроме того, что запрещает закон. А так ворота широко открыты. Заходите все. Только не забудьте захватить денежный мешок. За отдельную плату можно заказать обложку, иллюстрации, корректуру, сделать твердый переплет или мягкий.

Жалко денег, не заказывайте! Опубликуют ваш опус со множеством орфографических и грамматических ошибок, с именами героев, которые меняются через каждые пять страниц. Не можете же вы все детали держать в голове! Издателю же, что дали, то он и напечатает.

Ни один магазин таких книг для продажи не берет. Ему нужны раскрученные авторы, которые у всех на слуху, по произведениям которых снимают фильмы и ставят спектакли. Книги этих авторов постоянно спрашивают читатели, и они разлетаются как пирожки. Это всем знакомая обойма из пары десятков авторов, попасть в которую не проще, чем в члены королевской семьи. Каждое их новое произведение начинают рекламировать, едва только автор приступает к его написанию. А если вы не из этой обоймы, то забирайте в издательстве весь тираж и дарите книги родственникам, знакомым, можете бесплатно их раздавать в многолюдных местах.

Утешайтесь тем, что ваш шедевр можно поставить на полку рядом с Пушкиным и Булгаковым. Очень приятное соседство. Ну, и что с того, что они с вами в поле даже рядом бы не сели! Для графоманов полное раздолье, конечно, если у них есть деньги и им не жалко тратить их. А дело это довольно дорогое. И если вы живете на одну зарплату, то не потяните его.

Жительница нашего села, которое она покинула еще на заре туманной юности, удачно вышла за бизнесмена и перебралась в Москву, где она почувствовал литературный зуд и к тому же поверила, что у нее есть к этому все необходимые качества. И стала стряпать стишки, как блины. А поскольку с деньгами у нее проблем нет, то стала и публиковать их. Разумеется, за свой счет. Потому как ни одна редакция подобное публиковать бы не стала. В школе она, видимо, не числилась в отличницах. По русскому языку уж точно. Думаю, что тройка с огромным минусом за диктант была для нее большой удачей. Ладно там стилистические ляпы, с грамматикой — просто убийство, еще и орфографические ошибки чуть ли не в каждой строке. И какое-то подобие рифм. Вроде она — поплыла, морозы — папиросы. Ну, ладно. Может быть, свежий взгляд, глубокое содержание, какие-то поэтические находки? И тут ничего подобного. Сплошь банальности, вроде «травка зеленеет, солнышко блестит», но только изложенное безграмотно и коряво, так что взгляд спотыкается на каждой строке. Прочитав пару страниц, вы будете поражены: как можно было подобное написать. Даже младщеклассник постыдился бы подобного. Неужели никто из близких не сказал этой даме, что никакие это не стихи, а бессмысленный набор слов? Хотя может быть среди близких у нее очень деликатные люди. Так бывает. Не хотят портить отношений. Ну, и пусть себе тешит свое самолюбие, нашла игрушку и играется с ней, как малое дитятя. Зачем же отбирать у ней эту игрушку? Как говорится, чем бы дитя не тешилось… А может быть, еще и похвалили. Книжки снабжены множеством фотографий, где она в различных ракурсах, с подругами, с мужем и сыном на московских и парижских улицах. Наверно, была уверена, что парижские фотографии поднимут ее рейтинг как поэтессы.

В нашу школу пришла внушительная бандероль с ее последней книжкой и сопроводительным письмом. Куда их? Раздали учителям. Те, кто прочитал, делились потом впечатлениями: «А что это такое? Сборник орфографических и грамматических ошибок и нелепостей?»

Получили такие бандероли и местные библиотеки. Наверно, поэтесса уверена, что оказывает честь своим землякам. Надо же чем-то и кем-то гордиться в своей тьмутаракани.

Можно и так. Хотя мое глубокое убеждение, что каждый труд должен был оплачен. А тут вы тратите время, силы, напрягаетесь. И еще платите за это все немалую сумму. Представьте себе столяра, который делает табуретки и раздает их бесплатно прохожим, еще и выплачивает им деньги за то, что они берут его изделие. Бред! Абсурд! Но в литературном творчестве такой бред и абсурд считается нормальным явлением.

Чаще всего первые шаги писателей и поэтов, которые ныне почитаются как великие, на литературной поприще были неудачными и зачастую приносили им разочарование.

Гоголь выкупил всё издание своей поэмы «Ганс Кюхельгартен» и сжег его. И страшно мучился от того, что кто-то мог прочитать это. Некрасов стыдился своих юношеских стихов, которые составили первый его поэтический сборник «Мечты и звуки» и ничего не переиздавал из этого сборника.

Маяковский в автобиографии признавался, что когда он сидел в тюремной камере, то исписал целую тетрадь стихами, подражая тогда модному поэту Надсону. Но при выходе у него эту тетрадь отобрали. И он только благодарен тюремщикам, потому что стихи эти были очень плохими.

Ранний подростковый Есенин — это частушечный, балаганный поэт, у которого сплошь и рядом шаблонные образы и банальные строки. Такими стишками зачастую балуются в его возрасте.

Таким примерам несть числа. И этом нет ничего страшного. Никто же не будет осуждать мальчиков и девочек, которые только пришли в спортивную школу и, конечно, имеют очень слабые результаты. Редко кому с первых шагов творческой деятельности удавалось создать совершенные произведения, которыми они могли бы гордиться всю последующую жизнь. Это многих отвратило от художественного творчества. Не хватило настойчивости, упорства, желания много трудиться и учиться, и не опускать руки при первых неудачах. Может быть, многие из них в последствии стали бы выдающимися музыкантами, художниками, поэтами. Но и осуждать этих людей не стоит.

Хорошо, если этим молодым людям попадались умные и прозорливые редакторы, которые не разносили в пух и прах первые творения и не советовали заняться чем-либо другим, а про литературное творчество забыть начисто и никогда к нему не обращаться. Но такие крайняя редкость. Для подавляющего же большинства редакторов существует планка и всё, что ниже ее, признается ими полностью бездарным и недостойным и малейшего внимания. И потому зачем возиться с такими авторами? Не принимается в расчет ни молодость автора, ни то, что это его первые шаги. Если ты приносишь рукопись, то будь любезен подавать на редакторский стол только несомненный шедевр.

Cвою задачу редактор видит в т том, чтобы среди груды рукописей отыскать годную для его издательства. Остальное это не его забота.

Действует он по принципу: умеющий плавать, выплывет, а кто утонет, значит, туда ему и дорога. Поэтому только очень наивные люди верят в то, что редактор будет проталкивать его рукопись. Бросать кому-нибудь спасательный круг и учить плавать, это уже не его забота. Для этого есть всякие семинары, литконсультанты. Удивительно вот что: как гений, писавший до поры до времени посредственные стихи, вдруг ярким метеоритом вырывается на литературный небосклон, и все замирают в восторге — «Как это прекрасно! Ничего подобного еще не было!»

Разве многостраничные элегии, оды с античными образами обещали гениальную поэму «Руслан и Людмила»? Наверно, не только для читателей, но и для Пушкина она стала неожиданностью.

Или кто мог ожидать от автора беспомощной подражательской поэмы сборник повестей «Вечера близ Диканьки»? А ведь отчаяние Гоголя было настолько велико, что он хотел вовсе забросить писательство.

Это явление подобно взрыву, оно всегда неожиданно, застает врасплох, удивляет. Как же так, вроде ничего не предвещало подобного, и вот тебе раз, случилось! Этот феномен не объяснишь рационально. Явление гения всегда загадка. Недаром же говорится, «искра Божья», она же может упасть, когда угодно и на кого угодно.

Быть великим поэтом — это не значит быть совершенным версификатором. Порой излишнее версификаторство даже мешает проявиться истинному таланту, когда непосредственность ощущения заменяется ремесленничеством. Поэт — это особый, не от мира сего человек. Да, поэтом надо родиться. Поэтический дар дается от рождения, как и музыкальный слух. Это состояние души, это особое зрение и особый слух. Поэт видит и слышит то, что не видит и не слышит обычный человек. Поэтому поэт постоянно удивляет окружающих. Поэт иначе видит мир, не таким, каким его видят другие люди. Он замечает то, что большинство людей не замечает и равнодушно проходит мимо. Рядовой человек увидит в гусенице вредителя и поморщится от отвращения, а поэт увидит состав из пассажирских вагонов, который передвигается по долинам и склонам.

Валерий Брюсов был совершенным версификатором, он опробовал все формы и жанры в своем творчестве, делал он это мастерски, причем смело брался за такие сложные формы, на которые редко кто решится. Из его стихов можно составить блестящее пособие по версификаторству. И что? А ничего? Кто читает сейчас его холодные ремесленнические стихи? Да, он вошел в историю русской литературы, но не стал звездой, солнцем русской поэзии, как Пушкин, Лермонтов или Есенин, которые не очень-то баловались версификаторскими изысками и на конкурсе версификаторов могли бы не занять призовые места.

И вот если бы на стол редактору выложили бы рукописи Брюсова и Пушкина, то он, несомненно, выбрал бы Брюсова прежде всего из-за его поэтического мастерства.

Какой бы тогда была наша литература? Брр! Даже мурашки бегут. Нет! Нет! Мы такого не хотим!