Самокритика: научный и литературный стиль

Самокритика: научный и литературный стиль

На мой роман «Прелюдия: Империя» я получил краткую, но содержательную рецензию Виктора Гайкалова, которая достаточно верно отразила и его сильные, и слабые стороны. Поскольку такая комплексность — большущая редкость, она помогла мне кое-что понять.

Как достоинство было отмечено, что в сложном сюжете концы с концами полностью сходятся, что модель общества продумана тщательно и достаточно всесторонне. Конечно, при этом автор рецензии решил, что модель недостижима… сначала я тоже так думал, но сейчас уже в этом не столь уверен. Как большой недостаток были оценены «чисто литературные параметры». Просмотрев после этого текст ещё раз, я поразился громадному количеству стилистических помарок.

Примечание. Если сравнивать с подавляющим большинством издаваемых книг, язык мне не кажется хуже и стиль беднее. Но в основной деятельности я привык оценивать свои работы по высшим параметрам (со всеми достоинствами и недостатками такого подхода), и, если мерить здесь этим же аршином, я «полностью согласен с оценкой рецензента».

Признаюсь честно: когда писал, редактировал текст многократно, и поэтому был удивлён не просто отдельными помарками, а буквально на каждой странице, которые стали видимы после того, как я надолго от него отвлёкся. Далее, меня удивило, почему же подавляющее большинство заинтересованных читателей не шло дальше отдельных помарок, которые я немедленно исправлял. Подумав недельку и проанализировав, я понял, что меня подвела противоположность научного и художественного стиля изложения. Читатели в основном были из среды учёных-естественников, информатиков и инженеров. Для них мой стиль был органичен: гораздо вольнее, чем в научно-популярной литературе, но сохраняющий основные черты научности. А в науке мои труды считаются написанными очень живым языком.

Сопоставим научный и художественный стиль.

1а. Основная задача научного произведения — обеспечить однозначность восприятия. Ради этого можно пожертвовать ясностью и понятностью: главное, выразить идеи и конструкции так, чтобы их не переврали, а прозрачность придёт потом.

1аа. В научно-популярном произведении однозначность остаётся главным приоритетом, но ясность чётко находится на втором месте.

1б. В художественном произведении многочисленность толкований является скорее большим достоинством (если они были предусмотрены автором, а не возникли из-за водянки мозга). В «Прелюдии» я это понимал и дал возможность видеть разные пласты, но в рамках небольших кусков текста инстинктивно стремился к тому, чтобы выражаться как можно точнее, не теряя ясности. Так что стиль и замысел всего произведения вроде бы вошёл в концептуальное противоречие с оформлением локальных кусков его текста.

1бб. Но, тем не менее, по зрелом размышлении я понял, что на самом деле такое «противоречие» — не из тех, что подлежат устранению. Наоборот, было бы отлично показать, что это возможно красиво реализовать. И возможность такого сочетания уже была продемонстрирована, в частности, Умберто Эко.

Итак, первое расхождение не является определяющим. Но дальше становится не так хорошо.

2а. В научном тексте, из-за требований однозначности понимания, одна и та же вещь называется одним и тем же именем, сколько раз в одном и том же абзаце она ни встретилась бы. Местоимения почти начисто изгоняются.

2б. В художественном тексте нужно как можно шире использовать синонимы и ссылки, никогда не называя одно и то же одинаково в маленьком куске его. Поэтому широко пользуются местоимениями.

Вот здесь привычка меня подвела: просмотрев текст, я заметил, что по пять-шесть раз в абзаце повторяется одно и то же слово, что даже там, где можно было бы воспользоваться местоимением или ссылкой, этого не делается. Остаётся лишь посыпать голову пеплом.

3а. В научном тексте структура предложения должна быть как можно более ясной, особенно если оно по необходимости длинное. Иначе его обязательно поймут превратно. Поэтому используются явные способы выделения частей, прежде всего, придаточные предложения.

3б. В художественном тексте придаточные предложения по возможности «изгоняются» и заменяются причастными, деепричастными и тому подобными оборотами. В научном тексте такие вещи не поощряются.

Здесь нельзя однозначно сказать, что лучше, что хуже. Остаётся лишь следовать старому мудрому правилу: «В чужой монастырь со своим уставом не суйся».

4а. При редактировании научного текста основное внимание уделяется проверке логической стройности и обоснованности.

4б. Художественный текст часто игнорирует несообразности. И порою превращается в «поток сознания», или, говоря грубо и точно, бред. Зато при этом стараются расцветить его всяческими «красивостями».

Здесь ни капли уступать обычаям богемы не собираюсь, и даже аргумент про монастырь не действует. Надо было показать не имитацию мысли, а мысль в действии. Я по аналогичным поводам вспоминаю замечание людей богемного вида на выставке картин академика Фоменко, которые я могу просто читать как гениальные визуализации высших идей и абстрактных структур: «Вот это да! Какой же дури надо было принять, чтобы увидеть такое?» То, что находится для человека за пределами восприятия его ума и души, воспринимается ограниченными людьми как бред, тем более, если они не могут вообразить себе другого источника вдохновения (грубо говоря, черпают идеи из ада, а не у Бога).

И ещё раз большое спасибо В. Гайкалову, который заставил меня самого увидеть недостатки текста. Поскольку я уделял при написании главное внимание устранению нестройностей в сюжете и в идее, а также «популярному» показу особенностей мышления и поведения творцов действительно нового, это проходило мимо меня. Впрочем, в науке с техникой такое часто бывает: увлекаются главной идеей и коряво реализуют её.