Метатрон (отрывок)

Префект очень не любил передвигаться в носилках. Носилки — это для весталок и матрон, а воину не к лицу болтаться по ухабам в тряпичном шатре. Но, Антипа предупредил его: в городе неспокойно, и в носилках будет безопаснее.

Спокойствие в городе было нарушено самим тетрархом. Этот тупица и бездельник умудрился заточить в темницу местного авгура, что переполошило всех ос. Зелоты засновали по улицам, а простые иудеи стали зло поглядывать на римлян из-под своих насупленных бровей.

Пилат плохо разбирался в здешних верованиях. Он все мечтал, когда его отправят в более дружелюбную и тихую провинцию, а потому не интересовался иудейскими сказками. Но он прекрасно понимал, что нельзя трогать веру и верующих, ни своим, ни чужим. В противном случае, быстро людей не угомонить. Они будут шататься и шептаться по углам до тех пор, пока не найдут выход своему недовольству. Люди наверняка потребуют крови, чтобы успокоить волнение в своей душе. Они всегда так делают, когда не знают, как поступить иначе.

Конечно, авгур оскорбил самого Антипу и его жену… Но народ безумно любит этого авгура, многие даже считают его чуть ли не божеством, Пилат не раз слышал, как иудеи говорят о нем придыханием. А, вот, тетрарха никто не любит и не уважает. То, что сказал авгур про Иродиаду, уже давно вертелось на языках у всех ее подданных. Он лишь имел смелость произнести все вслух.

Антипа поступил опрометчиво, ему следовало стерпеть обиду и сохранить покой в стране, но тетрах был дураком, да еще и шел на поводу у своей вероломной жены. Умная и талантливая Иродиада легко могла бы управлять государством. Но ее чрезмерное тщеславие портило жизнь и ей, и всем, к кому она прикасалась.

Уже несколько дней Антипа очень любезно и настойчиво зазывал префекта к себе на скромный ужин: хотел угостить вином из своих виноградников и языками фламинго, приготовленными по особому рецепту. Тетрарх любил пышные и помпезные застолья и не знал меры в поедании вычурных яств, так же, как его жена не знала меры в стремлении обрести власть.

Пилату ехать не хотелось. От изысканных блюд и медовых речей Антипы наутро у префекта болели и голова, и желудок. К тому же было очевидно, что тетрарх попросит на ужине его прикрыть, помочь казнить авгура по-тихому… А ввязываться в иудейские распри, да еще и в религиозные — себе дороже. Риму это не нужно, Пилату лично — тоже. Если тетрарха растерзает толпа, будет лучше всем. Даже его жене, поставившей на этого глупца все, что у нее еще оставалось.

Но префект все-таки поехал. Он сам бы не смог ответить, почему он решил посетить Антипу. Наверное, стало интересно, как тетрарх выкрутится на этот раз, что предложит, ему, префекту, в обмен на помощь.

За размышлениями Пилат даже не заметил, как оказался у дворца Антипы. Рабы, несшие носилки, остановились, и префект отодвинул завесу. По ступенькам дворца уже бежали мускулистые нубийцы, чтобы подставить свои лоснящиеся спины под ноги Пилата. «Восточное варварство!» — подумал префект, ступая на одного из склонившихся нубийцев. — «В Риме бы просто вынесли скамью». Пилат ворчал, потому что одна из его старых ран давала о себе знать. Но кое-что примечательное отвлекло его и заставило забыть о плохом настроении.

Вдоль одной из стен дворца, постоянно оглядываясь, крались две женщины: служанка в варварском платье и госпожа в лазурной палле. Госпожа кралась удивительно грациозно, будто кошка, увидевшая мышь, что ворует зерно в амбаре. Нечто неуловимое в ее движениях заставило старого вояку замереть на месте. Ему вспомнилась Клавдия, еще совсем молодая, легконогая, тонкостанная… Она была прекрасна когда-то, будто Селена, сошедшая с небес. Но время не пожалело жену префекта. Клавдия постарела, и ни одна из заветных притирок матрон не могла вернуть ей былую красоту.

— Префект! — окликнул кто-то Пилата, и он вдруг понял, что все еще стоит на черной спине раба. Неожиданно обретя невиданную легкость, префект изящно соскочил с раба и направился к тому, кто звал его. Это был Маннэи — главный стражник тетрарха, человек коварный и хитрый, как сам Аполлон.

— Скажи мне, Маннэи, кто эта женщина? — Пилат близоруко сощурился и махнул рукой в сторону заинтересовавших его фигур. Главный стражник посмотрел туда, куда ему указывали, и заметно помрачнел. Маннэи был предан семье тетрарха, как пес, и хотя префекту была неведома причина такой верности, он отдавал ей должное .

— Это служанка госпожи, я думаю. Пойдем, тетрарх тебя ждет, префект.

— Маннэи, не обманывай меня! Я догадался, что та, что в еврейских одеждах — служанка! Кто, в лазурной палле, крадется вдоль стены? — Пилат понял, что узнал нечто, о чем ему никто не хотел рассказывать.

— Я не знаю, но…

— Это Саломея, Иродиадина дочка, — внезапно ответил на вопрос своего господина один из рабов префекта, неотступно следовавший за ним. — Она частенько сбегает из дворца, это всем известно.

Маннэи побагровел, но заставить замолчать или наказать раба Пилата он не мог. Так что, гнев главного стражника сжигал изнутри сжигал его самого.

— Ну, веди меня к Антипе, — лукаво ухмыльнулся префект. Он уже знал, что попросит у тетрарха в обмен на помощь.