Трудности и лишения в годы ВОВ

Родословная моей семьи

Эпизод воспоминаний Вали о моей маме: кто не любил сладостей в детстве? Единственное лакомство в то время были коржики, которые пекла бабушка и хранила в ящике, прикрытом полотенцем. Валя, которой было 2-3 года, подошла к коробке и молча взяла коржик, счастливая и радостная, подняла глаза, а над ней стоит моя мама, с ребенком на руках. Струсила, ожидая наказания, и вдруг тетя, улыбаясь, кивает головой, одобряя ее поступок. С тех пор Вале надолго запомнилось то доброе выражение лица моей мамы, и она решила, что моя мама у нее самая лучшая тетя на свете. Никогда не кричала на детей, только укоризненно улыбалась, как это делали мой папа и бабушка.

Переехав в Донецк (Сталино), мама, до конца жизни оставалась в центре внимания всех родственников. В то время там уже находились тетя Фаня (умерла до 1941 года) с детьми: Вера (1914 — 2013 гг.), Полина (1925 — 2009 гг.), Ида (1923 — 2005 гг.), дядя Лева (1898— 1968 гг.) с семьей. Ежегодно приезжала бабушка, тетя Сара (1916-1997 гг.), мать Фаины 1943 года рождения и Толика. Однажды собрались в (1934-1935 гг.) женщины всех семей: бабушка, дочери, две невестки. Было все непросто: пересадки, воровство и грабежи пассажиров… Однако, все были довольны. Получили подарки и приобрели себе обновки: кофточки, юбки, платочки, все, что невозможно было купить у себя в деревне.

Мои родители были очень дружны, и никогда ни по какому поводу не было размолвок. Папа считал недостойным ссориться с женой, моей мамой. Так продолжалось и в новой моей семье с Татьяной Михайловной. За все годы, вплоть ухода в армию, я не слышал в доме громкого слова, брани между ними. Кроме случаев, связанных с моим поведением, о котором в дальнейшем я горько сожалел и переживал, за принесенные шрамы на его сердце. Было за что… Это был промежуток, после ухода из жизни мамы и прихода в дом Татьяны Михайловны, папиной второй жены.

Даже невозможно себе представить те трудности и лишения, которые прошла моя мама, за столь короткую жизнь. Какое бы не было железное сердце — перенести погромы, лишиться родителей в молодые годы, постоянно переживать за детей и близких родственников. Затем эвакуация в начале войны 1941 года с двумя детьми, один из которых был не здоров, притом в положении мной, Вашего покорного слуги, когда ей в теснейших условиях вагона поезда, следовавшего по дороге в Узбекистан, пришлось меня рожать в октябре 1941 года.

Подробностей нашего существования в Узбекистане не имею, так как единственная свидетельница происходящего в то время, Валя, оставалась в осажденном городе и не находилась с ними. Из рассказов брата Бориса (1929-1999 гг.) помню, что ему в 11 лет приходилось подрабатывать — чинить резиновую обувь: галоши, сапоги. Мама вынуждена была сидеть дома с больным ребенком.

Брат Ефим в начале ВОВ (войны 1941 года), прибавив себе год, вместе со всей группой студентов Московского энергетического института пошел, добровольцем на фронт. Практически, я с ним познакомился, когда мне уже было 3-4 года. Это было в городе Донецк (Сталино), когда он, заходя во двор, был остановлен мною и допрошен: «Дядя! А к кому Вы приехали?». В дальнейшем он приезжал только в отпуск: в первую очередь, естественно, домой, а затем на курорты.

Одна из сестер моего папы, тетя Циля (… — 1941 гг.), имела четверо детей. Старшая дочь Полина (1914 — … гг), Рая (1919 — 1976 гг.), Валя 1925 года рождения, ныне здравствующая, и приемная дочь Бетя, которая осталась от старшего брата их отца, родители ее погибли во время погромов 1905 — 1906 гг.

Вот как описывает Валя события тех тяжелых и трагических лет, когда война застигла их под Киевом.

В годы Второй мировой войны Киев пережил один из самых разрушительных моментов своей истории. Серьезный урон нанесли не только фашистские бомбардировки, но и Красная армия, которая при отступлении дотла сожгла и разрушила центр украинской столицы. С 1941-го по 1943-й годы погибли сотни тысяч киевлян, а трагедия расстрела евреев в Бабьем Яру вписана кровавой страницей в страшную историю мирового геноцида.

4 июля 1941 года какое-то безумие охватило город. Словно враг уже возле Киева. Все улицы города наполнены бегущими к вокзалу людьми. У всех единственное желание — уехать и только скорее, как от чумы или проказы. По всему городу движения войск, магазины закрыты.

Где-то к середине июля в связи с очень плохими слухами и страшным зрелищем на дорогах: повозки, машины, орудия, походные кухни, пехота, все смешалось в одну непрерывную бегущую толпу, стремящуюся прочь из города, двинулись и родители Вали. Ее отец, ему было уже порядка 65 лет, мать, моя тетя Циля в возрасте 62 лет и дети: старшая Рая, к этому времени окончила 3 курс физфака Днепропетровского университета, Валя была в 9 классе. Прошли до деревни Бабанка (12 км от Умани). Отец сел у обочины дороги и сказал, что дальше идти не в силах, вернется с мамой домой, а они могут идти.

В конце концов, вернулись все домой. Однако решение было однозначно: надо выбираться из города. Целыми днями, с утра и до вечера, ходили по улицам (в то время они проживали на центральной ул. Ленина, в подвале). За день проделывали путь в 70 км, возвращались усталые и пыльные. Где-то к концу июля через город шла большая армейская грузовая автоколонна, груз закрыт брезентом, всего несколько солдат в кузове, и по нашей просьбе разрешили сесть в кузов машины. Вместе с другой молодежью, в основном девушки, так как ребят в возрасте с 15 до 18 лет мобилизовали по повесткам и увезли, Валя и Рая двинулись в путь. Продвижение было не быстрым, так как впереди шла пехота и никто не знал, что это были последние выехавшие из города, ибо ночью 30 июля Умань была взята, и кольцо замкнулось.

В ночь на 1 сентября автоколонна была встречена минометным огнем и осветительными ракетами в открытом поле. Повозки, машины, орудия, походные кухни, пехота — все смешалось в одну непрерывную бегущую толпу. Рядом находилась какая-то деревня, в каждом подворье погреба, ямы для овощей. Валя с Раей присоединились к населению и спрятались в укрытии. Утром в яму просунулось дуло автомата, и немецкий солдат в каске. Предложили солдатам выйти, иначе всех расстреляют. Нас не тронули. Это было в районе Подвысокого, где бои шли уже две недели. Пришлось возвращаться домой, в Умань.

На второй день возвращения в дом зашли полицейские и погнали на работу. Привели на какую-то стройку: здание школы переоборудовали в почту. Девчонок поставили на подсобные работы. И так продолжалось каждое утро: приходил полицейский, собирал всех из окрестных домов и уводил на работу. Домой уже возвращались без охраны. Вскоре туда стали приводить пленных на более тяжелые работы по рытью траншей для кабеля и прочее, под охраной полицейских. Руководитель работ не был из числа фашистов и эсэсовцев и нередко давал по куску хлеба девушкам, которые скрыто, втихую, делились с пленными. В связи с тем, что при отступлении из города был подожжен хлебозавод, было голодно, и люди в том числе, и мама Вали, таскали горящую кукурузную муку и ею питались. Эту же заваренную баланду ее мама в ведре носила раненным солдатам. И все это возможно было, пока очень скоро евреев объявили вне закона, и стало запретным все.

Это было начало. Страшное начало. Еврейская община Умани, которая имела свою многовековую историю, была обречена на жестокую гибель от рук нацистов и их пособников. Гитлеровцы после регистрации еврейского населения создали в Умани гетто, которое носило временный характер. Издевательства и убийства евреев продолжались все время существования гетто.

Вот подробные факты из статьи автора Подольского А.: «Геноцид еврейского населения в среднем Приднепровье во время нацисткой оккупации Украины (1941-1944 гг.) Днепропетровск, Кировоградская область, Черкасская область.

Уничтожение украинского еврейства было составной частью нацистского плана «окончательного решения еврейского вопроса». Это политика тотального убийства народа. Все без исключения евреи: мужчины, женщины, дети, старики были обречены на гибель. Евреев убивали не за их политические взгляды или какое-то сопротивление нацистскому режиму, а только за то, что они были евреями.

Первый погром в Умани нацисты устроили 23 сентября 1941 года. Из рассказа Раи, старшей сестры Вали, которая находилась в партизанском отряде: «В этот день я на рассвете ушла в соседнюю деревню. Возвратившись, я никого дома не нашла. Квартира была разгромлена. Я бросилась к городской тюрьме. Из-за ограды доносились крики «Шма Исроэль», рыдания женщин, плачь детей…. Всех мужчин погнали к кладбищу. Женщин и детей, до трех тысяч человек, загнали в жарко натопленный подвал тюрьмы, наглухо закупорив двери и все отверстия. Многие задохнулись. Трупы издавали ужасное зловоние. И лишь когда вонь стала разноситься по всей тюрьме, немцы открыли дверь. Все эти дни я не отходила от ограды. Я видела подводы, груженные голыми телами. Это были задохнувшиеся женщины и дети. Среди них я увидела три курчавые головки моих двоюродных сестренок.»

Валя с матерью в это время была у соседей и попала в подвал Дворца пионеров, куда сталкивали людей, захваченных в разных местах города. Всю эту работу выполняли полицейские под руководством немцев. Помещение было без вентиляции, и люди стали терять сознание от удушья. Когда Валя, задыхаясь, порвала не себе кофточку, открылась дверь подвала, возле которой она стояла и вошедший немец с пистолетом, и с ним переводчик начали допрос: «Нет ли тут украинских детей?». Мама Вали быстро сообразила и шепнула дочери, чтобы та назвалась. Так Валя оказалась на свободе, где на поверхности толпа женщин-неевреев, не дождавшихся своих детей домой, настояли поискать их в подвале.

Неоднократно натыкаясь на патруль, идя глубокой ночью по темному городу без единого света в окнах, Валя что-то объясняла: откуда идет и что не еврейка. Однажды попались ей патрульные с девчонками, одна из которых признала ее. Не долго думая, Валя легла на землю в траву, и они не нашли ее. Пришла к лучшей подруге-украинке, но ее отец в дом не впустил и указал на сарай, где дали ей возможность находиться до следующего утра. Утром открылась калитка двора и в щель сарая она увидела свою сестру Раю. Оказалось, ее захватили дома вместе с отцом и большой группой евреев с соседнего двора, которые хотели найти укрытие в подвале их дома. Гнали их на территорию тюрьмы. Отец был уже в возрасте, быстро идти не мог, и его забили прикладом, когда донесли до тюрьмы, он скончался. Периодически подъезжала машина и увозила на расстрел в Сухой Яр. Начальник полиции, возглавлявший полицейских, оказался бывшим преподавателем Раи по институту. Заметив ее в толпе, всеми силами старался направлять полицейских в обход того места, где она стояла. С наступлением темноты оставшихся отпустили, и Раю в том числе.

Тетя Циля, мама Вали и Раи, находясь в подвале Дворца пионеров, по счастливой случайности, осталась жива, так как находилась рядом с узкой щелью окна, и не задохнулась. Немногие уцелели, единицы, которые стояли рядом. Утром подъезжали подводы и увозили трупы.

После этого погрома в семье остались живы тетя Циля и двое ее девочек. Недалеко от них жила семья тети Зони, сестра моего папы и тети Цили: она, муж, пятеро детей и бабушка. Уцелели только тетя, дядя и одна дочь.