молоко и мед

— «Кто поставит крест на могилы нам?»

(Дмитрий Ревякин)

Глава 1

— Горе тебе, Москва, горе, вавилонская блудница! — орал, подняв вверх сжатые кулаки брат Игнатий, — сделалась ты жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице, ибо яростным вином блудодеяния своего напоила ты все народы!

Он стоял на телеге в полный рост, скинув шапку и потрясал в ярости руками над головой, обратясь лицом к понимающемуся из печных дымов разбросанных вокруг, как чумная сыпь, деревень городу.Белокаменная высилась впереди златоглавым исполином, жмурящимся спросонья от утреннего мартовского солнца.На проталинах среди тающего уже снега росли обглоданные зимой скелеты деревьев, в ветвях которых дурными голосами вторили Игнатию словно демоны черные вороны.Длинные всколоченные волосы разметались по плечам и придавали ему вид вития, кощунствующего на площади какого-нибудь древнего языческого города.Полубезумные глаза его казалось вот-вот вспыхнут от пылающего в них огня.

— И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее, — не унимался инок, — И грехи ее дошли до неба, и Бог вспомнил неправды ее…

Игнатий захохотал громким неестественным смехом, содрогаясь всем своим телом, как от крупного озноба.Впереди, видимо на перекрестке, стоял конный разъезд стрельцов, выставленных на охрану подъездов к столице.Услышав крики, доносившиеся издалека, но очевидно не разобрав их смысла, двое из них отделились от основной группы и не торопясь направились в сторону беглых монахов.

— Да ради Христа, кто-нибудь заткните ему рот! — прошипел сквозь зубы отец Иоанн, гневно поглядывая вполоборота на вопящего инока и держа в руках вожжи.

Брат Федор схватил Игнатия за ноги и резко дернул на себя, тот, взмахнув руками, упал на живот, ударившись лицом о край телеги.Что-то громко хрустнуло, Игнатий тяжело дыша перевернулся на спину:

— Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое, — сквозь кровавые пузыри, сплевывая выбитые зубы продолжал кричать монах, цитируя Откровение Иоанна Богослова — Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своем: сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!

— Савва, держи ему ноги! — крикнул молодому послушнику Федор и тот зажал трясущимися руками сапоги инока.

— Эх, Господи прости, — прошептал скороговоркой Федор и со всего маху врезал в висок Игнатию.Тот дернулся, уставившись ошалевшими глазами на Савву, — За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее…-пробормотал он напоследок.

Федор ударил его еще раз под дых так, что у Игнатия перехватило дыхание.Он согнулся, сипло и прерывисто задышал, скручиваясь в калач на дне телеги и на время затих.

Тем временем стрельцы остановились поодаль и уставились на монахов с явным недоверием и недоумением, о чем-то между собой переговариваясь вполголоса.Отец Иоанн поднял вверх руку, другой расправил усы и бороду, осклабился и громко крикнул:

— С грядущим вас праздником Светлого Христова воскресения!

Стрельцы посмотрели друг на друга еще раз, махнули на них рукой и повернувшись не спеша поехали восвояси.Отец Иоанн глубоко выдохнул, перекрестился, пробормотал про себя благодарственную молитву и снова взял в руки вожжи.

— Слава Богу пронесло.

Старая, купленная у по дороге у каких-то лихих мужиков, телега с четырьмя беглыми монахами мятежного Соловецкого монастыря медленно поползла в сторону Нижнего Новгорода.

Шел одна тысяча шестьсот семьдесят седьмой год от рождества Христова.

Глава 2

Савва попал в монастырь совсем еще во младенчестве.В небольшой деревеньке, расположенной подле монастыря, в которой он жил с родителями, случился пожар.В огне погибли его отец и мать, задохнувшись дымом во сне, он же чудом спасся, сумев из последних сил выползти наружу.А так как они были в этих краях людьми новыми, пришлыми, то никакой родни у Саввы не было, не было никого, кто бы мог приютить мальца.Монастырская братия, сжалившись, взяла его к себе.

Жизнь в монастыре, спокойная и размеренная, непреступная для посторонних как и сами стены северной твердыни была по душе мальчику.Ему нравились церковные службы и таинства, нравилось читать старые книги про жития святых отцов и мучеников за веру христианскую, разговаривать со старшими братьями, слушать колокольный перезвон и ходить крестным ходом на Святую Пасху.Постепенно Савва как-бы сживался с монастырем, ему и в голову не могла прийти мысль о том, что может быть по-другому.Да и зачем по-другому? Так прошло несколько лет.

Год 1666 ждали со смутной тревогой, слишком много предсказаний было назначено на этот срок.Кроме того, продолжалось исправление церковных книг и обрядов по образу греческому, которое началось после Московского собора в 1654 году.Воздух вокруг дышал началом чего-то непоправимого, того, что потом уже никогда нельзя будет исправить, ожидали конца света и прихода Антихриста.Царь Алексей Михайлович, прельстившись «византийской прелестью», означавшую признание Москвы Третьим Римом, через патриарха Никона проводил унификацию с Константинопольской церковью, уже потерявшей к тому времени независимость и зараженной новым, неведомым духом стяжательства мировой власти и наживы.Старые книги и обряды были объявлены неправославными, отменили двоеперстие и еще многое другое.Великое множество православных христиан во главе с протопопом Аввакумом выступило против нововведений.

В 1666 году было собрано два Собора, посвященных разногласиям церкви. В результате патриарх Никон был обвинен в хуле на царя и Русскую церковь, самоуправстве, жестокости по отношению к подчиненным, лишен сана и отправлен в ссылку. Протопоп Аввакум был расстрижен и предан анафеме, как и другие раскольники.

Вскоре в Москве начался Великий Собор церковный 1666-67 годов с участием патриархов Александрийского и Антиохийского. Собор был созван уже о деле патриарха Никона. Собор, ставший по сути единственным Всеправославным Вселенским Собором, положил конец межпатриаршеству, а старообрядцы были преданы анафеме и выведены из-под церковной юрисдикции и поставлены вне закона.Поведение иноземных патриархов, которые вели себя вызывающе и смотрели на московитов свысока, хотя получали от царя немалые деньги, вызвало недовольство русских православных христиан.

В 1667 году монахи Соловецкого монастыря отказались принять нововведения «никониан», в ответ правительство приняло строгие меры, распорядилось конфисковать все вотчины и имущество монастыря. Годом позже на Соловки прибыли царские полки и приступили к осаде, которая ни шатко ни валко продолжалась несколько лет.Стрельцы зимой спускались в Сумский острог, а местные даже распускались по домам.

Меж тем на Руси отполыхало восстание Степана Разина, после разгрома которого многие его участники нашли себе пристанище за мятежными монастырскими стенами.Савва сам видел атаманов Кожевникова и Сарафанова.Раскрыв рот слушал их рассказы о боях и бранях с правительственными войсками, о народном царе Степане Тимофеевиче и о казачьей вольнице.Однажды он стал свидетелем того, как Сашко, один из беглых казаков, рассказал одну старую легенду еще владимирских времен о таинственном Беловодье.

Надо сказать, что правительство, узнав об укрывательстве монахами бывших участников разинского восстания, рещило ужесточить свою политику по отношению к мятежному монастырю.Весной 1674 г. на Соловецкий остров прибыл воевода Иван Мещеринов с указаниями начать активные военные действия против монахов, включая обстрел стен монастыря из пушек.Беглые казаки, имея немалый военный опыт, быстро организовали оборону и военную защиту Соловецкого монастыря.Для каждого монаха были определены обязанности по несению караульной службы, и как-то ночью Савва, стоя в сторожевой башне на посту, внимательно всматривался в темноту.Стояла поздняя осень, было холодно, северный ветер завывал в бойницах и в переходах от одной башни к другой.Все предвещало долгую зиму и следом затяжную весну.Где-то на островах выли волки.Савва поежился и придвинулся поближе к костру, который горел на крепостной стене.

— Не спишь, воин? — Сашко бесшумно, по-казачьи, подошел сзади, видимо обходил постовых, — Это хорошо.Как служба? Не в тягость?

— Постоим за веру православную, — расхрабрился Савва, польщенный тем, что сам Сашко не смог застать его врасплох, — Вроде все тихо.

— Тихо, — эхом отозвался казак, глядя в ночь, в звезды, словно пытаясь глазами объять бесконечное.На некоторое время возникла тишина, нарушаемая треском горящих в огне дров.

Видя что Савва начинает клевать носом, Сашко рассказал одну историю, услышав которую молодой послушник не смог заснуть уже до утра.

Глава 3

— Было это во времена Святого Владимира Равноапостольного, и во время оно жил да был один монах по имени Сергий.И довелось ему провести несколько лет в далеких византийских монастырях. Когда же Сергий вернулся в Киев, то рассказал князю одно предание, которое услыхал от тамошних монахов, о сказочном царстве-государстве на Востоке, называемой ими Беловодьем и де царит в стране этой справедливость, добродетель и истинная вера православная. Князь Владимир был так зачарован этим сказом, что снарядил большой отряд на поиски этого самого Беловодья во главе с отцом Сергием — тому было тогда около 30 лет. Чаял князь, что русское посольство возвратится обратно в Киев через три года. Однако ни через три, ни через десять лет отряд сей не вернулся. Видать в дальних краях экспедицию постигло несчастье, и со временем о ней забыли.

Сашко, сидя на корточках перед костром, подбросил в него несколько дров, пламя на миг озарило его бородатое лицо, иссеченное сабельным ударом, разлетевшиеся искры утонули во тьме.Казак протянул руки к пламени и продолжил:

— Но вот через пятьдесят лет в стольном граде Киеве появился глубокий старец, который объявил себя монахом Сергием — тем самым, которого покойный уже князь Владимир послал когда-то на поиски чудесной той страны. И странник сей поведал пораженным боярам да прочему люду городскому удивительную историю о своем долгом походе в Беловодье. Отец Сергий рассказал, что к исходу второго года пути многие участники похода того умерли либо от болезней, либо погибли смертию лютою, пало множество животных. И чего только не довелось повстречать путешественникам русским на пути своем: и пустыни со скелетами зверей чудных, каких никто доселе и не видывал, и реки бездонные с рыбами, о которых никто на Святой Руси отродясь не слыхал, и горы под самое синее небо, и людей народов неведомых, с верой чудной своей и еще много другое.

Только двое его спутников — самые отважные да выносливые — согласились продолжить путь вместе с отцом Сергием. К концу же третьего года тяжелого похода их и этих двоих, еле живых от лишений да болезней, пришлось ocтавить в каком-то селении на попечении местных жителей. Отец Сергий сам был уже ни жив, ни мертв, однако же путь назад он себе отрезал: либо дойти до цели, либо умереть — третьего не дано. Обитатели же мест тех, по которым шел наш инок, рассказывали ему о чудесной стране, которую они и называли Беловодским царством. Эти их речи поддерживали дух отца Сергия добраться до Беловодья, и он с темнолицым проводником упорно шел все дальше и дальше. Еще через три месяца монах достиг границ запретного царства — земли, где вода как молоко, а берега точно как пряники медовые. Здесь попутчик его отказался идти дальше, чем-то страшно напуганный. Отец Сергий остался в полном одиночестве и… все-таки двинулся в глубь запретной земли этой. Долго ли, коротко ли шел он на этот раз — неизвестно, но вот перед изможденным Сергием внезапно возникли два человека. Монах понимал, что они от него хотят, хотя и не знал языка на котором говорили незнакомцы эти. Да, прямо как Апостолы на Пятидесятницу.Они отвели Сергия в селение, где они сами и жили.

Пока Сашко рассказывал свою удивительную историю, к ним постепенно подходили другие монахи и беглые казаки и слушали этот рассказ с нескрываемым интересом.Кто как Савва внимал ему в первый раз, кто уже был знаком с ним, но все равно с удовольствием слушал еще раз, согласно кивая головами.

— А надо еще сказать, что обитатели страны этой приняли отца Сергия как брата. Шли месяцы и годы, а наш русский монах приобретал все новую и новую премудрость Божию. И был он безмерно счастлив, что нашел благонравных, бескорыстных вещих людей, которые трудились во имя Божие. По его словам, мудрецы эти обладали чудесной способностью видеть все, что происходило далеко за пределами их обители. Отец Сергий поведал киевлянам, что огромное число людей из разных стран настойчиво пытались проникнуть в Беловодье, но попытки их крайне редко завершались успехом. В братстве мудрецов издревле существовал закон, согласно которому лишь семь человек в сто лет могли попасть в их страну. Шестеро из них потом возвращались в родные края, неся с собой Слово Божие, а один оставался жить в Беловодье и становился бессмертным…

Еще десять лет пожил Отец Сергий на свете белом и потом преставился, а мощи его нетленные до сих пор лежат в Соборе Святой Софии Киевской.

Глава 4

Несколько дней Савва ходил под впечатлением этого рассказа.Ему шел уже семнадцатый год.Время уходить из дома.Наконец пересказал эту историю отцу Иоанну и спросил того, что он думает по этому поводу.Тот рассвирипел не на шутку:

— Христопродавцы, семя Антихристово! Гореть в геенне огненной тому, кто соблазнит малых сих! — кричал он в бешенстве, — А ты что уши развесил, порождение ехиднино? Того и гляди, так и до ариевой ереси недалеко!

Потом долго ругался с настоятелем монастыря игуменом Никанором.Отец Иоанн не разделял его мнение относительно укрывательства монастырем беглых казаков, считал их бесовским отродьем и врагами церкви православной.Мнение это разделяли многие монахи, которые надеялись, что дело о их неповиновении властям уляжется само по себе.Поговаривали, что правительство тоже рассчитывало на мирное разрешение ситуации и запрещало прежде обстрел монастыря из пушек и что-де царем было гарантировано прощение каждому участнику восстания, добровольно явившемуся с повинной.

Как бы то ни было, весной 1674 года воевода дал приказ стрельцам начать строить земляные укрепления подле монастырских стен и устанавливать артиллерию. Но рано наступивший в октябре холод вынудил стрельцов отступить. Осада снова была снята и войска отправлены на зимовку в Сумский острог.

До конца года монахи, остающиеся в монастыре, продолжали молиться за царя, но 28-го декабря на сходке участников восстания было принято решение не молиться за него. Насельники монастыря, не согласные с таким решением, были заключены в монастырскую тюрьму.

Уже летом 1675 года военные действия усилились и до зимы потери только осаждавших составили 32 человека убитыми и 80 человек ранеными. Мещеринов сделал неудачный приступ к монастырю, был отбит и понес потери.Вскоре прибыло пополнение в составе 800 двинских и холмогорских стрельцов и воеводой было принято решение о проведении круглогодичной блокады.Понимая, что кровь им уже не простят, беглые казаки начали потихоньку уходить из монастыря, многие монахи последовали их примеру.

Наконец 8 января 1677 года из-за предательства чернеца Феоктиста монастырь был взят приступом, отец Никанор, Сашко и еще двадцать шесть человек были казнены, остальных сослали в близлежащие остроги.Отец Иоанн, иноки Игнатий и Федор, Савва сумели во время решающего штурма уйти через потайной ход.Посовещавшись, решили продвигаться в Поволжье, куда, как говорили, уже ушло немало старообрядцев.Сказывали также, что живут они там общинами, строят свои церкви и молятся как заповедовали наши святые отцы.

Глава 5

Нижегородская земля щедро принимала староверов, особенно много было скитов на реке Керженец.Решили двигаться в Оленевский скит, который по праву считался самым древним на всей нижегородчине. Основан он был еще в XV веке иноками Желтоводского монастыря, сопровождавшими Макария Желтоводского в Унжу после разорения монастыря Улу-Махметом. По старообрядческому преданию, на месте, где был основан скит, по молитве преподобного Макария странникам явился олень — отсюда и произошло название скита.

После церковных реформ патриарха Никона оленевские пустынножители не приняли нововведений и ушли в раскол. Согласие, к которому принадлежал скит, определялось как беглопоповское, куда спокойно принимались священнослужители, не принявшие никоновских нововведений.Оленевский скит располагался среди знаменитых нижегородских лесов, рубленные срубы и деревянные церкви вставали среди могучих деревьев как великаны из старых русских сказок.Местная община приветливо приняла в свои объятия беглых монахов из Соловецкого монастыря, тем более, что они уже были вроде как пострадавшие за веру.Жизнь снова вошла в свое привычное русло.

Прошло несколько лет, Савва возмужал, принял монашеский постриг и по-прежнему жил в скиту.Трудился в поле, ходил на охоту и ловил рыбу, починял с остальными братьями старые кельи и достраивал новую церковь.А еще он выучился звонить в колокола и стал звонарем.Ему нравился этот звук, исходящий с высокой колокольни и идущий волнами вниз по верхушкам деревьев к самому виднокраю.И будто бы сама душа неслась вослед серой уткой, замирая то ли от высоты полета птичьего, то ли от свободы, наполняющей все его существо словно сам воздух.Отец Иоанн, зная особое пристрастие его к чтению, часто приносил книги, которые свозились в Оленевский скит со всей Руси беглыми монахами.Были тут и апокрифы, и исторические хроники, и труды древних эллинских философов и многое другое.Савва проглатывал книгу за книгой, но что-то ускользало от него, оставалось недосказанным и каким-то чужим, неискренним.

— Что ты все мечешься, Савва? — спрашивал его отец Иоанн, который был его духовником и наставником, — Что никак найти не можешь?

— Не знаю, отче, — отвечал он.

Видимо, все же есть в мире вопросы, на которые нет ответов, да и как можно дать ответ, когда и вопроса не ведаешь? И вот как-то раз, сидя в монастырской библиотеке, попалась ему на глаза одна книга, которая так и называлась «Книга глаголемая летописец», и вторая книга как бы в продолжении первой «Повесть и взыскание о граде сокровенном Китеже».До самой полуночи засиделся Савва над книгами этими, читая последние строки уже при трепете свечи и свете далеких звезд, что гляделись с темного неба в узкое окошко библиотеки.В бледном лунном сиянии вставал образ благоверного великого князя Георгия Всеволодовича:

— «Сам же благоверный князь Георгий поехал с места того сухим путем, а не по воде. И переехал реку Узолу, и вторую реку, именем Санду, и третью реку переехал, именем Саногту, и четвертую переехал, именем Керженец, и приехал к озеру, именем Светлояру. И увидел место то, необычайно прекрасное и многолюдное; и по умолению его жителей повелел благоверный князь Георгий Всеволодович строить на берегу озера того Светлояра город, именем Большой Китеж, ибо место то было необычайно красиво, а на другом берегу озера того была дубовая роща».

Представлялось как строили умелые зодчие град сей, маковки трех церквей златоглавых с высокими звонницами-во имя Воздвижения Честного Креста Господня, во имя Успения и Благовещения пресвятой владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии, сторожевые башни с бойницами и высокие ворота, ведущие в город.Слышалось ржание коней татарских да топот копыт, бряцанье кольчуг русских, звон мечей и удары боевых топоров о щиты, разбиваемые в щепки, предсмертные стоны раненных и крики торжества победителей.Виделось солнце красное в кровавых подтеках, дым над горящей землей и сам Большой Китеж, опускающийся под воду.

— «И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою божиею, — так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл господь тот град дланию своею. И стал он невидим по молению и прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает, кто не узрит скорби и печали от зверя-антихриста. Только о нас печалуют день и ночь, об отступлении нашем, всего нашего государства московского, ведь антихрист царствует в нем и все его заповеди скверные и нечистые».

Свеча погасла, Савва зажег новую и дочитал до конца:

— «Если же пойдет, и сомневаться начнет, и славить везде, то таковому закроет господь град. И покажется он ему лесом или пустым местом. И ничего таковой не получит, но только труд его всуе будет. И соблазн, и укор, и поношение ему будет за это от бога. Казнь приимет здесь и в будущем веке, осуждение и тьму кромешную за то, что над таковым святым местом надругался, над чудом, явившимся под конец века нашего: стал невидим град подобно тому, как и в прежние времена было много монастырей, сделавшихся невидимыми, об этом было писано в житиях святых отцов, там подробнее прочтешь.

И к сему нашему постановлению ни прибавить, ни убавить и никак не изменить, ни единую точку или запятую. Если же кто прибавит или как-нибудь изменит, да будет, по святых отцов преданию, проклят, по преданию известивших о сем и утвердивших. Если же кому это неверным мнится, то прочти прежних святых жития и уведай, что было много в прежние времена сего. Слава в троице славимому богу и пречистой его богоматери, соблюдающей и хранящей место оно, и всем святым.Аминь».

Едва взошло солнце, Савва собрал немного еды, сухарей, фруктов, флягу с водой, вышел из ворот и направился на восток, на Светлояр.По прямой до озера было около пятидесяти верст.

Глава 6

— Эй, садись, подвезу! — вслед за скрипом колес донеслось с дороги.Телега, запряженная двумя лошадьми ехала в ту же сторону, куда направлялся и Савва.Здоровенный бородатый мужик в сером армяке, надетом поверх холщевой рубахи указал на место рядом с собой.

— Благодарствую, — молодой монах забрался в телегу и сел на облучек с хозяином.

— Кержак что-ли? — мужик внимательно осматривал попутчика, — Куда едешь-то?

— На Светлояр.

— Вон оно как! Хорошее дело, подсоблю по силам.Я-то как раз из тех мест буду, из Воскресенска стало быть.Как звать-то тебя?

— Савва.

— А меня Степан, — мужик протянул свою огромную ладонь и стиснул в ней монашескую руку, — Места у нас и вправду сказать волшебные.Про Китеж-град слышал?

— Слышал.Правда сие?

— Вот как Бог свят! — Степан широко перекрестился три раза, — В хорошую, ясную погоду, только чтобы тихо да спокойно было вокруг, особливо осенью, в отражении небес в глади водяной можно и сам город узреть.А если еще и прислушаться, утром или вечером особенно, то слышно над озером как играют в Китеже скоморохи буйные на гуслях и поют песни про времена давно минувшие и впредь будущие.

— И что, никто в город сей так и не смог попасть? — спросил Савва.

— Нет, туда — никто, а вот гости оттуда случаются. Вот днесь заходил в село старец один с длинной седой бородой в старинной такой одежде, просил продать хлеба, а расплатился-то древними русскими монетами времен нашествия Батыева. А монеты-то, я тебе скажу, выглядели как новые. И, значит, спрашивает старец этот такой вопрос: «Как сейчас на Руси? Не пора ли восстать Китежу?»

— И что? Что ответили ему?

— Кто? Бабы-то? Да что они могли ответить…

Много еще чего интересного рассказал Степан монаху, всего и не упомнишь.Да только долго ли, коротко ли ехали они, а доехали до перекрестка, который крестом расходился на опушке леса.Степан положил в котомку Савве хлеба и прочей снеди, хлопнул его по плечу:

— Ну, будь здоров, друже! Тебе вот прямо по проселку, никуда не сворачивая.Тут недалече будет.Смотри ж, обратно будешь идти-заходи в гости, милости прошу…

Солнце медленно катилось к горизонту, близился вечер, то самое время когда границы между этим миром и иным стираются и становятся тоньше волоса человеческого.Савва шел быстро, почти бегом, словно бы боялся опоздать и не увидеть что-то важное, что-то такое, что искал всю свою жизнь.В конце концов побежал.Тяжелые сапоги, ряса и котомка мешали движению, он едва не упал, споткнувшись о камень, лежащий на дороге.Задыхаясь, добежал до места, где лес начал расступаться, открывая вид на озеро.Перешел на шаг и наконец очутился на берегу Светлояра, тяжело дыша перевел дух и подошел к воде.Озеро было не большое, овальное, саженей наверное триста пятьдесят на двести или около того.Ничего.Словно бы боясь спугнуть что-то неведомое и разбить что-то хрупкое как хрусталь, Савва закрыл глаза и задержал дыхание.Открыл глаза.Опять ничего.Озеро, окруженное высокими деревьями по прежнему стояло под ослепительно голубым небом, громко квакали лягушки, словно бы звали своего Ивана царевича, в камышах буянили воробьи и гонялись над самой водой за комарами стремительные ласточки.

Не было ни теремов расписных, ни церквей Божиих, ни стен крепостных и не слышно было песен скоморохов буйных и звона колокольного.И долго еще ходил Савва по берегу и всматривался в зеркальную гладь Светлояра, пытаясь увидеть там в глубине то ли город сказочный и волшебный, то ли полузабытое детство свое, когда так легко верилось во все самое чудесное и прекрасное на земле.Слезы текли по щекам и саднило где-то глубоко в сердце, то ли от обиды, то ли от злости на самого себя, что пустил в это самое сердце чудо, которого нет.

Потянуло вечерней прохладой, в сполохах вечерней зари появились первые звезды и взошла полная луна, как всегда беспечная и насмешливая, словно улыбка самой вечности.

Савва повернулся и медленно побрел прочь от озера.

Глава 7

Отец Иоанн сидел на его кровати, обхватив голову руками и, нахмурившись, сосредоточенно смотрел в одно место куда-то в пол, и казалось бы, разговаривал сам с собой.Савва стоял рядом и виновато молчал.Сквозь небольшое оконце светило яркое солнце и веселый радостный луч, забежавший словно бы невзначай в монастырскую келью, удивленно озирался вокруг.Все случившееся и пережитое недавно казалось каким-то давно забытым сном, который так не хочется вспоминать.

— Савва, что ж ты делаешь? Это же бесовщина, чудес пустосвятных и знамений ищут только язычники, а для исповедующего веру Христову все это суть соблазны сатанинские.Душу свою надо спасать не чудом преходящим, а непрестанным усердием в посту и молитве, собравши воедино все усердие свое и разумение.Царствие небесное достигается усилием и самоотречением ради Христа, который есть наш Господь, и был, и есть, и грядет, и град божий один лишь есть, се небесный Иерусалим.И если глаз твой соблазняет тебя-вырви его, ибо николиже не попасть тебе туда по воскресению из мертвых.Слышишь ли меня,, Савва?

Все было правильно в этих словах, впитанных с самого детства, правильно и понятно, много раз истолковано и разумно и доходчиво объяснено.Головой он понимал, что все это правда, что так идет испокон веков, так, а не иначе и на этом стоит белый свет.Но что-то внутри него, казалось кто-то другой, противилось этому, сопротивлялось, не хотело этому верить и не желало смириться, как надежда, которая никогда не умирает до конца.Савва поднял голову и исподлобья посмотрел на своего наставника:

— Если чуда нет, то никто не спасется.

Отец Иоанн тяжело вздохнул, поднялся и подошел вплотную к Савве. «Как же он постарел!» -пулей ружейной пронеслось у того в голове, — «Как же я этого не заметил?»Его духовник, казалось, стал и ростом меньше, и как-то вроде бы осунулся весь, и изморозь белым узором тихой сапой вползла в некогда черные как воронье крыло волосы.И только очи его все сильнее продолжали сиять на лице ярким светло-голубым светом.Отец Иоанн взял инока за плечи, отдвинул немного от себя и посмотрел прямо в глаза:

— Савва, ты же мне как сын, — тихо сказал он.

— Да, отче, — Савва опустился на одно колено, поцеловал руку и приложил ее к своему горящему лбу, — Прости меня, грешного.

Мгновение отец Иоанн смотрел на него молча, пристально вглядываясь, словно бы пытаясь найти в своей памяти того маленького мальчика, некогда взятого в монастырь после смерти родителей.Смотрел и не мог вспомнить тот момент, когда ребенок превратился в мужчину, и венец судьбы из терновых стеблей, из которых и Спасителю сплели венок перед казнью, лег на его волосы.Тот самый миг когда расходятся пути-дороги, когда закрывается за тобой дверь, когда приходит время снять урожай и когда мудрый обретает путь.Наконец улыбнулся, взъерошил непокорные кудри на его голове и нарочито строго начал пенять ему:

— А ну вставай уже, некогда рассиживаться! Так в лени да в праздности своей проворонишь само Царствие небесное.

И опять все пошло по-прежнему. Служба монастырская не из легких.Молитвы, работа по хозяйству, строительство нового и ремонт старого и конечно же его любимый колокольный звон.И снова душа летела за звуком, взапуски с ветром носилась над лесом, купалась в облаках, наполненная псалмами Давидовым и звонкими тропарями.И казалось, так будет вечно.

Глава 8

Оленевский скит был не единственной обителью старообрядцев в Поволжье.Вокруг Нижнего Новгорода располагались большие скиты….и многие другие, поменьше.Все они принадлежали к так называемой «древлеправославной» церкви.Часто представители одного скита ездили в гости к другому, а то и сразу в несколько скитов зараз.Проходили свои соборы, на которых старообрядцы решали общие вопросы о ведении богослужения, о крестном знамении и иконописи, о поклонах и крестном ходе, символе веры и имени Спасителя. У старообрядцев сохранялась своя система образования, включающая заучивание наизусть множества молитв, обучение чтению и началам арифметики, знаменному пению. Основными учебниками традиционно были Азбука, Псалтырь и Часослов. Особо одарённых детей учили славянскому письму и иконописи.

Обсуждали и политику властей, гонения на старообрядческую церковь, слушали вести из других согласий, которые находились в других областях бескрайней России.Приезжали представители из Черниговской губернии и Задонщины, из северного поморья и Урала, из Украины, Литвы, Польши и даже из далекой Сибири и Забайкалья.К тому времени царь Алексей Михайлович умер и престолом фактически владела его дочь от первого брака царевна Софья.Гонения на старообрядцев усиливались и это требовало общих скоординированных действий.

В одну из таких поездок, которая пришлась как раз на суровые крещенские морозы, отец Иоанн тяжело заболел.Жар, переходивший в сильный озноб, словно бы высасывал из него жизнь и он таял буквально на глазах.Монахи лечили его всевозможными снадобьями, настоями, отварами, но все было тщетно.Лицо его как-то по-особенному осунулось, глазные яблоки впали, а нос заострился.Тело исхудало и руки, выглядывавшие из широких рукавов рясы, казались полупрозрачными.Савва дни и ночи напролет стоял на молитве, воспаленные глаза его выдавали недосыпание, в голове гудело и все вокруг казалось каким-то нереальным.

На седьмой день все стало ясно.Отец Иоанн исповедовался и причастился, все ждали конца.Он уже никого не узнавал, метался в бреду, стонал, кашлял кровью и с каждым мгновением угасал.Савва ни на миг не отходил от кровати умирающего, все еще надеясь на чудо.Всю ночь просидел возле изголовья под иконами не сомкнув глаз, пока наконец под утро не провалился в сон, краткий и тревожный.Будто бы наяву стоял он в келье отца Иоанна пред образом Богоматери и молился за здравие своего наставника, как вдруг словно бы чье-то леденящее душу дыхание обожгло ему щеку.Савва, обомлев, обернулся и застыл как вкопанный.Перед ним стояла дева, одетая в белые одежды, словно первый снег в ноябре, с длинными, черными как смоль волосами, с которых стекал на пол лунный свет и бездонными глазами, где стояла ночь и горели рассыпанные чьей-то рукой звезды.На бледном, словно погребальный саван, лице алели ярко-красные, будто бы испившие только что свежей крови, губы, застывшие в какой-то странной улыбке.Она посмотрела на него и вся душа его перевернулась, затрепетала, то ли от страха, то ли от осознания того, что смерти больше нет.

— Савва! Савва! — позвала она одними губами…

— Савва! Да проснись же ты наконец! — отец Иоанн теребил его плечо.Савва очнулся, рывком вскочил на ноги, ошалело оглядываясь по сторонам, все еще не понимая где он находится.Наконец посмотрел на своего наставника, узнал его :

— Отче! — бросился он к кровати и обнял отца Иоанна, — а я думал, что ты помер.

— Ну и дурак! — отец Иоанн улыбнулся, — как же можно умереть, имея такого заступника? Знаю, что ты молился за меня непрестанно.

— Так выходит, что есть чудо?

— Конечно есть.По вере и чудо.Ищущий да обрящет, ибо Бог слышит его молитвы и ведет его путями особыми, только Ему одному ведомыми.И ты тоже ищи, сын мой, видно судьба у тебя такая.Ты вот что, подай-ка мне мой Псалтырь, хочу почитать его.А ты поди пока, скажи настоятелю, что со мной все хорошо.

— Я мигом! — Савва протянул наставнику книжицу с псалмами царя Давида.

— Савва, постой, — отец Иоанн вдруг схватил его за руку и пристально посмотрел прямо в глаза, — Помнишь, что Христос говорил в проповеди Нагорной? «Не входите широкими вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель…потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».А ведь это все про тебя, сын мой, помни об этом. — он еще раз посмотрел на него, улыбулся, — Ну все, иди.

Что-то нехорошее сдавило на миг сердце, но Савва решительно отогнал морок, открыл дверь кельи и побежал через двор искать настоятеля Филарета.Спросил у братьев, работающих во дворе, оказалось, настоятель сейчас на рубке леса, верстах в двух от обители.Деревья рубили в бревна, на месте тесали их и привозили в обитель, где уже кололи на дрова.Савва прибавил шагу, хотелось первым принести благую весть, на душе было легко и солнечно, как и нынче утром.Он уже прошел больше половины пути, как вдруг страшная догадка пронзила его сознание:

— А ведь он прощался со мной…

Все еще не веря самому себе, вернее не желая верить, еще и еще раз прокручивал в голове последние события.Вспомнил старинное народное поверье о том, что умирающему перед смертью на некоторое время становится легче, дабы мог он проститься со своими близкими.Повернулся, побежал обратно, на ходу кляня свою глупость и несообразительность.Во мгновение ока добежал до обители, пересек двор, быстрым шагом дошел до кельи отца Иоанна и открыл дверь.

Он лежал на кровати под иконами, запрокинув вверх голову и глядя своими голубыми глазами куда-то в потолок, выражение лица его было спокойно, радостно и торжественно.Словно бы он после долгой дороги наконец-то вернулся домой.Руки его лежали на груди, правая сжимала нательный крест с изображением Спасителя, а левая-Псалтырь, раскрытый на странице с его любимым двадцать вторым псалмом:

— «…и если я пойду и долиною смертной тени, то не убоюсь зла, потому что Ты со мной.»

Глава 9

После похорон отца Иоанна Савва дал обет молчания на три года.Не с кем было более говорить, да и не о чем.Сама жизнь разделилась на до и после, как будто бы сердце лопнуло пополам и он смотрел, как растет эта трещина между ним и остальным миром и ничего не мог поделать.Как мог цеплялся за жизнь.Единственными собеседниками его стали книги из монашеской библиотеки, иконы в изголовье кровати да его любимые колокола, И лился над лесом звон, полный очаяния, горечи невосполнимой утраты и невыносимого одиночества, которое могут вынести только люди.

К тому времени царем стал юный Петр Первый, царевна Софья была сослана в монастырь.Последовала новая радикальная церковная реформа, которая упразднила патриаршество.Стремительными темпами развивалась промышленность, науки и искусства, армия и флот, на глазах менялись нравы и обычаи, сам язык и облик народа русского.Россия превращалась в империю.Старообрядчество, со своей приверженностью к старине, не вписывалась в новую жизнь, гонения со стороны государства усилились.Приходилось платить двойные подати, за что старообрядцев даже стали называть «двоеданами».

Многие собирались и уходили далее в Сибирь, на Алтай и в Китайскую Манжурию.Уходили целыми семьями, нагрузив на сразу на несколько подвод нехитрый скарб, останавливаясь на постой то в деревнях и селах, подальше от глаз посторонних, то в лесу под большими и раскидистымидеревьями, а то и в чистом поле.Останавливались и в Оленевском скиту, пополняли запасы провизии и обменивались скудной информацией о других местах, где живут другие старообрядцы.

С высокой колокольни Савва часто смотрел, как уходят они дальше в неизвестность, словно птицы перелетные поздней осенью, улетающие на зиму в теплые страны.Вот и на Светлую Русь пришла осень, теряет она свои золотые наряды из дорогой парчи да скатного бархата и остается в одном рубище с сумой переметной за плечами.Да только некуда ей податься, чтобы перезимовать и переждать лютое время, потому как не перелетная она птица и всю жизнь свою проводит в родных лесах дремучих да полях бескрайних, подле широких рек да озер бездонных, в родовом своем гнезде.Переживет ли она эту зиму, не замезнет ли в пургу да вьюгу, не заснет ли вечным сном в кромешную ночь? Бог ведает.

Однажды в начале лета через скит проходила целая община старообрядцев, которая шла на Алтай, вел их настоятель тамошней церкви отец Сергий.Это было его уже второе алтайское путешествие, первые же переселенцы прошли тем путем несколько лет назад, дошли до места Верхний Уймон и обосновались там.Стали строить поселок с раскрашенными яркими красками палисадниками и фасадами так называемых изб-пятистенок, сами шили себе одежду из льна и украшали ее разными символическими узорами.Сеяли рожь и пшеницу, разводили скотину домашнюю, ловили рыбу да охотились.С местными жили мирно, заложили новую церковь.

Узнав об этом, многие кержаки из соседних поселений изъявили желание отправиться на новые земли и отец Сергий приехал в качестве проводника, чтобы поспособствовать им.Всего же с ним собралось ехать около ста человек, собрался ехать и Савва.Настоятель Филарет благословил его:

— Поезжай, может и нам скоро придется.

И была еще одна причина, по которой Савва решился на это путешествие.Отец Сергий на днях показал ему одну рукопись, которая называлась «Путешествие инока Марка в Опоньское царство».Говорилось в ней, что он, якобы, обнаружил сто семьдесят девять православных церквей и среди них сорок русских и что-де патриархи тамошние имеют рукоположение свое от самого Фомы Апостола. В путешествии Марка был описан путь в страну Беловодье: «От Москвы на Казань, от Казани до Екатеринбурга, и на Тюмень, на Каменогорск, на Выборскую деревню, на Избенск, вверх по реке Катуни, на деревню Устьюбу, во оной спросить странноприимца Петра Кириллова. Около их пещер множество тайных, и мало подоле от них снеговых гор… От них есть проход Китайским государством сорок четыре дня ходу через Гоби, потом в Опоньское царство, которое стоит средь моря-океана, раскинувшись на семидесяти островах»

Глава 10

Ехали все лето.Поволжье с ее раздольем и ширью поднебесной сменилось горами Уральскими и степным Яиком, за которыми начиналась Сибирь-матушка, край суровый и бескрайний, где словно эхо звенело в памяти людской грозное имя атамана Ермака Тимофеевича.Русские леса сменялись первозданной тайгой, сопками, а то и настоящими горами со снеговыми вершинами в ослепительной вышине, с которых начинали свой путь быстроногие реки.Здесь все было по другому: и звери, и птицы, и люди, и казалось даже сам воздух-первородный, свободный и единый в самом себе, еще не разделенный как человеческое сознание на прошлое и настоящее, на земное и небесное, на людское и божие, на правду и кривду.

Помощником отца Сергия был Матвей, мужик лет пятидесяти, крепкий, бородатый, с цепким взглядом немного насмешливых глаз из-под густых бровей.Что-то восточное и казалось едва уловимое сквозило во всем его облике: в плавных и отточенных движениях, в говоре и манере разговаривать и в самом мироощущении, свойственном азиатским людям.Как-то разговорившись с ним, Савва понял причину этого:

— Матушка у меня из местных однако, а батюшка-то русский, из первых переселенцев.Рассказывал, что прадед наш еще с Ермаком в Сибирь пришел, из казаков наш род идет стало быть, ну и конечно влияние местное имеется, как говорится на лицо.

— Так значит корень православия сибирского, русский корень, чрез тебя на земле этой произрастает? — улыбнулся в ответ Савва.

— На счет православия это правда, а вот русский люд тут и ранее жил.

— Да оттуда ж раньше-то?

— Точно тебе говорю, и не сомневайся! — Матвей, сидя в седле, даже развернулся к монаху всем телом своим, — Среди местных-то то и дело нет-нет да и встретится человек то с волосами светлыми, то с глазами голубыми, ну вот как у нас с тобой.

Савва, держа вожжи телеги, недоверчиво посмотрел на Матвея:

— А как-же оказались русские в краях этих? По доброй ли воле своей, али бежали от кого?

— Известное дело-бежали.На Руси всегда есть от кого бежать, была бы выя, а хомут завсегда найдется.Кто от царя-батюшки с опричниной его окаянной бежал, кто от бояр лютых, кто долю свою обойти стороной хотел, судьбу свою обмануть, а кто вот как и мы, от церкви антихристовой утикает.Говорят, что все началось с тех, кто от крещения Руси при князе Владимире Святом в земли эти подался.Местные, однако ж, так говорят.

— Да как-же можно было от веры Христовой бежать? — удивился Савва.

— Все бывает: комар мычит и бык летает, — ответил проводник скороговоркой и замолчал, будто бы задумался о чем-то или пытался вспомнить.

Чудно было от слов этих, вдруг каким-то нездешним повеяло ниоткуда или сразу отовсюду, закружило голову и припомнилось детство, и старая легенда, услышанная от беглого казака и еще многое другое, что слышал за свою, уже довольно длинную, жизнь.И снова всколыхнулась душа, и затрепетала как смех ребенка, который делает первые шаги по земле и смотрит в глаза матери, улыбающейся ему в ответ и протягивающей навстречу свои руки. Матвей вдруг нагнулся к Савве, и глядя-не смотрит ли отец Сергий? — полушепотом заговорил ему прямо в ухо:

— Дед мой, царствие ему небесное, так мне сказывал: отсюда пойдешь между Иртышем и Аргунью, коли не затеряешься, то придешь к соляным озерам. И дойдешь ты до гор Богогорши, а от их пойдет еще трудней дорога. Коли осилишь ее, придешь в Кокуши. А затем возьми путь, через самый Ергор, к самой снежной стране, а за самыми высокими горами будет священная долина. Там оно и есть, это самое место… В далеких странах, за великими озерами, за горами высокими, там находится священная земля, где процветает справедливость. Там живет Премудрость божия на спасение всего рода людского. Зовется это место Беловодьем. Много народу шло туда. Наши деды тоже ходили. Пропадали три года и дошли до святого места. Только не было им позволено остаться там, и пришлось вернуться. Много чудес они говорили об этом месте. А еще больше чудес не позволено им было сказать.И ты про это никому не говори!

Сказав это, проводник серьезно посмотрел на Савву свысока и медленно отъехал в сторону.До самого конца путешествия он больше не разговаривал на эту тему, как Савва ни пытался разговорить его.

Как-то отец Сергий спросил, улыбаясь:

— А что, Савва, услыхал ты уже побасенки Матвея моего? — и увидев, что тот замешкался, не зная что ответить, засмеялся:-Он их всем рассказывает, уж поверь мне!

— Что же правда из этого?

Отец Сергий на миг задумался, неожиданно посерьезнел и вдруг сказал:

— Точно не знаю, но верую нерушимо, что есть на земле места сокровенные, Богом спасаемые грады и обители, где твердо и нерушимо соблюдается древнее благочестие и епископы православные сияют как солнце…

Глава 11

Наконец в первых числах сентября были на месте.Перевалили небольшой хребет и сверху открылся вид на долину внизу: расступившиеся сопки окружали берега извилистой реки, утонувшей в бушующем море сибирской тайги.Отец Сергий, зажмурившись от бьющего в глаза солнца, вздохнул полной грудью и засмеялся:

— «…и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали...» -он широко перекрестился и радостно оглядел новых переселенцев, — стало быть, с новосельем всех вас!

Не мешкая взялись за работу, надо было до холодов поставить стены, сделать перекрытия и покрыть крыши новых домов.Труд у старообрядцев всегда был в особом почете, жизнь их не баловала, приходилось надеятся только на свои руки да на природную смекалку, которая у русского человека, кажется, рождается вместе с ним.Савва жил при церкви, которую строили всем миром, сам храм только что возвели и сейчас достраивали колокольню, службы же проводили в молельном доме, который поставили сразу же по прибытию в эти места еще первой партии переселенцев.

Тихо и спокойно шла жизнь в Верхнем Уймоне, медленно текла рекой тихоструйной среди трудов праведных да святой молитвы.Казалось, беды и напасти обходили стороной это место.Меж тем Россия воевала с турками на вечно неспокойном юге, со шведами на севере, Петр рубил окно в Европу, не жалея ни денег, ни людей, ни даже себя самого.Снова поползли слухи об Антихристе, которым на этот раз объявили самого молодого царя, бесноватые искали знамений и чернь внимала им, раскрыв от удивления рты.Ветер молвы народной приносил в Сибирь запах дыма и пороха, пота и крови и слезы радости от торжества русского оружия.Воистину, имперский орел двуглавый глядел сразу в обе стороны света белого, на восток и на запад.Но все это было не здесь, не сейчас, а как будто бы в ином мире, который живет разве что в сказках народных, слагаемых со времен незапамятных.

Однако же и на эти места со временем взглянуло око государево.Многие старообрядцы снимались с насиженных мест и уходили все дальше и дальше на Восток в поисках лучшей доли.И, как всегда в лихолетье, с новой силой стали крепнуть слухи о сказочном Беловодье, об ослепляющей разум мечте, без которой нет сил жить более, о той тонехонькой соломинке, спасающей этот мир.Ибо от вопросов, остающихся без ответов, возникает пустота, которая самое себя не терпит.

Однажды в церковь, при которой как и раньше, жил Савва, после обедни пришел Матвей вместе с каким-то мужиком, явно не из здешних.Внешнось его выдавала в нем охотника, явно много чего повидавшего.Они постояли под образами, перекрестились истинным крестом двуперстым, совершили земные поклоны и все это делали с каким-то странным усердием.Матвей поздоровался с Саввой и вполголоса пояснил:

— Это сват мой Фома, живет далече отсюда, несколько ден пути на восход солнца.В прошлую седьмицу пришел ко мне на заимку ни жив, ни мертв, едва насмерть не замерз, по молитвам лишь ко Пресвятой Богородице да по милости божией душа с телом не рассталась.Насилу выходил.

— Как же это его угораздило?

— Говорит, что в Беловодье был.Уж не знаю, верить ли, али нет? Может в бреду что привиделось, уж больно чудные рассказы его.В пургу и не такое бывает, и ум за разум заходит, и морок глаза застит и сны наяву снятся.

— А где он промышлял? — спросил Савва.

— На Камень, в край Бухтарминский ходил, соболя бил, белку, этим и живет.Зимой-то мех особо ценный, а вдругорядь травы да коренья всякие собирает.

Вышли во двор, после церковного полумрака в глаза ударил яркий солнечный свет, звонко хрустел декабрьский снег под ногами и вода с сосулей капала вниз.Познакомились поближе.Фоме было немногим за сорок, видимо он еще не совсем оправился от болезни, изможденное лицо с красными воспаленными глазами, замедленные движения выдавали очевидную общую слабость.Он повернулся лицом к церкви и еще раз перекрестился и хрипло рассмеялся:

— Вот уж взаправду говорят: «Гром не грянет-мужик не перекрестится», уж и не чаял света белого увидеть, ну теперь слава Богу все позади.

— Дошел да Беловодья-то?

— Не знаю.На обратном пути от Камня попал я в пургу кромешную, уж сколько по тайге кругами ходил сейчас и не вспомнить.И то ли это еще на этом свете приключилось, то ли на том привиделось, но будто бы дошел я до это святой земли, где живут русские люди, которые прибегли туда еще от смуты никоновойи называется эта земля Беловодьем. И стоят по всему тому месту церкви, в которых богослужение идет по старым книгам, таинства крещения и брака совершаются по солнцу, за царя не молятся и там крестятся двумя перстами. В тамошних местах татьбы и воровства и прочих противных закону не бывает. Урожай там круглый год и всякие земные плоды бывают и злата и серебра несть числа. Светского суда не имеют, ни полиции, ни стражников там нету, а живут по христианскому обычаю. Бог наполняет сие место.

Фома задумался, словно бы сквозь пылающий жар, медленно пожирающий все тело и озноб, что горохом сыплется за шиворот, пытался что-то вспомнить.Видно было, что на волоске висела его жизнь тогда и сейчас отказывает память, чтобы не замерла душа, вспоминая все это.Еще мгновение он молчал, потом промолвил:

— Так просто туда не попасть, слугам антихристовым дорога туда заказана, а ежели собрался искать то место, то веру надо иметь неколебимую. Поколеблешься в вере, так туманом Беловодскую справедливую землю закроет.Сколько там я пробыл не знаю, очнулся уже у Матвея.

Савва долго смотрел им вслед, с удовольствием наблюдая, как заботливо поддерживал Матвей своего друга под руку, и как смотрел Фома на солнечный свет, улыбаясь, будто бы видел его первый раз в своей жизни.

— А ведь не жилец… — вдруг пронеслось в голове.

Глава 12

Долина Бухтармы была известна под названием Камня, то есть горной части Алтайского края, поэтому ее жители иногда именовались каменщиками.Говорили, что там дальше, за великим озером Лобнор, за горами высокими Куньлуня, находится страна Белых вод, где реки текут медом, где не собирают податей и где только для староверов стоят церкви православные.

Вот такое было Эльдорадо, только вместо золота, серебра и жемчугов самоцветных, искали там источник истинной веры, свободы и справедливости.Ибо не хлебом единым жив человек, а уж тем более русский и видимо такова уж его судьба до самого конца времен.

Фома умер через неделю, так и не сумев до конца оправиться от болезни.Отпевали его при стечении почитай всего населения Верхнего Уймона, ибо все слышали его рассказ про путешествие в чудесную страну.После полудня похоронили на местном кладбище.

— Видно не услышал его бог, — вдруг неожиданно зло сказал Матвей и зыркнул взглядом вокруг.

Савва вздохнул, хорошо понимая то состояние, в котором тот сейчас находился.А ведь вправду говорят, что многие знания порождают большие печали.Надо было что-то сказать сейчас, потому как для каждого времени есть свои слова:

— Господь всех слышит и со всеми говорит, но только по-своему и не все этот язык понимают, ибо тот язык иной.

— Сам-то хоть веруешь в то, что говоришь? — Савва поймал на себе цепкий охотничьий взгляд исподлобья, от которого у многих бы сжалось сердце и засосало под ложечкой.

— Верую, Матвей, теперь уже верую.

— Так значит, все в руках божиих?

— Истинно так.

По весне поползли слухи о прибытии на Алтай правительственных войск, которые должны были способствовать политике сбора новых податей и всевозможных повинностей, включая рекрутчину, что конечно же было для старообрядцев неприемлемо.В июне Матвей со своими сыновьями собрался в Бухтарминскую долину, где с давних пор была у Фомы охотничья заимка.Он собирался за лето построить новый сруб, перезимовать и уже следующей весной вернуться за своей семьей.

— Пойдешь с нами? — спросил у Саввы.

— Пойду.

На том и порешили.Собрались быстро, взяли оружие, снасти да топоры, все остальное решено было добывать по дороге.Сыновей было у Матвея двое, Антип и Николай, оба рослые, плечистые, как и подобает сибирякам, остальные же домочадцы его остались дома.

Вышли засветло, чтобы до комаров успеть пройти как можно больше, шли быстро, но без суеты.Вскоре волнение, которое обычно свойственно первым шагам всякого мало-мальски значимого путешествия, поутихло и в голову нахлынули всякие разные мысли.

— Сам-то я всего один раз у Фомы на заимке был, но думаю с божьей помощью отыщем, — уверенно сказал Матвей, — место там уж больно приметное.

Через десять дней были уже в долине, заимка Фомы стояла как ни в чем ни бывало, в распадке среди сопок у берега небольшой горной речушки.На следующий день стали искать деревья, необходимые для строительства и нашли их неподалеку, метрах в пятидесяти.Понемногу стали ставить сруб, благо опыт у всех четверых имелся большой.Сыновья Матвея били зверя и птицу, ближе к осени пошли грибы да ягоды.Предполагали уже к октябрю успеть со строительством, но в сентябре неожиданно задождилось и пришлось переносить планы на более поздний срок.В итоге домой собрались лишь в ноябре.

Шли налегке, усталые но довольные, тайга полыхала красно-желтым огнем и отблески осени, как языки пламени, казалось поднимались до небес.Было тихо, свежо и прохладно.По ночам ставили шалаш, накладывали на землю еловые ветви и звериные шкуры, разводили у входа костер и так спали до утра.Вверху над деревьями стояла ночь, а над ней, где-то там высоко-высоко в небе, горела луна и казалось, что будто бы сама бездна смотрит тебе прямо в глаза.

Прошли уже большую часть пути, как вдруг ударил мороз и начал срываться снег.Матвей тихо ругался про себя, но не особо, уже было ясно, что до дома осталось всего ничего.На следующий день встретили местных хакасов, своих старых знакомых, те перегоняли небольшой табун с плато домой на зимовку:

— Однако, Матвей опять дедом стал, а Антипа отцом!

— Как это? — Антип остолбенел, — вроде рано же еще?

— Не знаю: рано ли-поздно ли, поехали с нами, вот, две лошади есть.

Улыбаясь Савва смотрел на старшего матвеевского сына, на его волнение и нетерпение и понятно было без слов, что мыслями и всей своей душой он уже не здесь.Решили, что поедут Антип и Николай, все-таки такое событие, как появление ребенка на свет божий, не каждый день в жизни мужчины бывает.Николай хмурился, поглядывая на отца:

— Сами-то дойдете?

— Да что ж мы, дети что-ли какие несуразные? — Матвей рассердился не на шутку, — завтра к вечеру уже дома будем.

Сыновья уехали и, глядя как их отец смотрит им вслед, Савва первый раз в жизни пожалел, что у него нет детей.

Глава 13

В последнюю ночь Савва долго не мог заснуть, сидел на входе в шалаш лицом к костру и не отрываясь глядел на шальные языки пламени.Матвей спал внутри их импровизированного жилища и его храп разносился далеко окрест.Савва поежился, было как-то неуютно и холодно, в последнее время почему-то стало накатывать ощущение одиночества, к которому так и не смог привыкнуть.Обернулся и посмотрел на спящего своего друга и поймал себя на мысли, что завидует этой способнося обычных, простых людей жить, Жить не торопясь, без спешки и суеты, размеренно и целенаправленно, постигая жизнь самой жизнью.

— Савва! — вдруг услышал он и поднял глаза.

Впереди, по едва выпавшему снегу, в бледных отблесках догоравшего костра в длинной белой рубахе и босиком шел отец Иоанн.Полупрозрачный, как дым из печной трубы в сильный мороз, что белыми облаками уходит в небо, опираясь на посох, он подошел к Савве и остановился.

— Отец Иоанн? Ты живой?

— А ты? — словно бы эхом донеслось в ответ.

— Я? — Савва замешкался, не зная ответ на такой казалось бы простой вопрос, — Я не знаю.

— Никто не знает, — отец Иоанн слабо улыбнулся, — Многие из мертвых кажутся живыми и живые с виду как мертвые.Из великого множества званных лишь единицы избранных, испокон веков тянется золотая цепь и ходят они по земле не касаясь ее, мертвые среди живых и живые среди мертвых.

Подул ветер и видение заколыхалось, стало растворяться в морозном воздухе, как сон поутру.

— Савва, — опять донеслось уже совсем как бы издалека.

— Что, отче?

— Ничего не бойся…

Рано утром собрались в дорогу, намереваясь уже вечером быть дома.Потянуло откровенно сильным морозом, перед глазами замельтешил мелкий, назойливый снег и где-то вдалеке завыла вьюга.

— Врешь, не возьмешь! — весело рассмеялся Матвей.

Прибавили ходу.И вдруг, переходя по скользким ото льда камням маленькую речушку, Савва упал, резкая боль пронзила все его тело до самой макушки.Попробовал снова встать и не смог.Матвей подбежал, подставил плечо и вместе они доковыляли до берега.Осмотрел ногу, достал какую-то ткань, разорвал ее на длинные куски, приложил к ноге две палки и стал бинтовать.

— Худо дело, брат, — вслух проговорил он, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

Вскочил на ноги, взял топор и яростно начал рубить тонкие побеги деревьев:

— Сделаю носилки, ужо как-нибудь доберемся до дому.

— Не надо, Матвей, сам знаешь-в пургу только из сил выбьешься и сам погибнешь.

— Добро, — после короткого замешательства сказал тот, — Сбегаю за помощью, тут уже совсем рядом.

Быстро стал рубить еловые ветви, положил на них Савву, накрыл сверху шкурами.Натаскал сухих дров, разжег костер-

— Ты держись, я мигом!

С этими словами засунул за пояс топор и стремглав бросился бежать, насколько это позволял снег.Савва остался один, на душе почему-то было светло и спокойно и только немного грустно, непонятно по какой причине.Мороз крепчал, отчего деревья тихо потрескивали, пламя в костре постепенно догорало, задуваемое ветром, и вьюга медленно сужала круги.

Иногда он забывался и проваливался то ли в сон, то ли в дрему, прошлое возникало перед ним как страницы какой-то книги, которую читал когда-то давно, но уже успел изрядно забыть.Да и книга-то не ахти какая попалась, пятьдесят две страницы всего, прочитать ее за один присест можно запросто. Костер уже совсем прогорел, его самого порядком занесло снегом, землю накрыла ночь и только снег по-прежнему летел с неба как стая белых голубей. Савва улыбнулся и закрыл глаза.Он уже не видел людей с факелами, которые торопились к нему, не чуствовал как Матвей бил его пощекам и не слышал что именно тот кричал ему в ухо, не знал что будут нести его на руках семь верст и как отпоют в церкви и похоронят на третий день.

Он шел по лесу в длинной белой рубахе, опираясь на посох, босиком прямо по снегу и глядел как впереди, среди расступающихся деревьев, встает город, в великолепии своем затмевающий сам белый свет.С высокими крепостными стенами и башнями сторожевыми, с тремя церквами златоглавыми, блеск куполов которых светит паче солнца красного, и воротами, распахнутыми настежь как глаза ребенка.И слышны были голоса играющих на гуслях и на свирелях, и трубящих трубами и поющих такие прекрасные песни, про какие никто и слыхом не слыхивал. И лился откуда-то сверху колокольный звон, от которого так хотелось смеяться…