Я - Париж

Это что, дождь? Не-ет, нельзя называть гордым именем "дождь" такую мелкую, гадкую изморось! Она только вид города портит и прохожих раздражает. Ни посевам на полях, ни цветам на клумбах не помогает.

Людей на улицах на редкость мало. Мои парки, правильные улочки, мостовые — всё обезлюдело, будто бы не в силах проснуться с утра. Невыносимая, гнетущая тишина и влажный воздух: типичное утро в Париже. И ещё ты сегодня уходишь...

Да. Ты уходишь. Знаешь, я уже слышу твои медленные, но гулкие шаги. От них не по себе. Твои шаги издеваются над тишиной, а следы смывает "дождём". Так мы с тобой прощаемся.

А ведь раньше я и подумать не мог, что люди, живущие во мне, в Париже, могут быть столь двуличны. А ты, ты, мон шер ами, как ты мог оказаться тем, кого они посмели изгнать из своего общества? И это после всего, тобою сделанного? После волшебной музыки, что раздавалась из твоего окна; после стихов, которые ты читал мне на подступи к Эйфелевой башне; после песен, оживлённой волной гулявших среди народа; после романов, мне посвящённых, и картин, мне подаренных. Ещё пару недель назад этот народ рукоплескал тебе! Мужчины в своих самоуверенных беседах ссылались на твои размышления. Женщины со слезами восхищения на глазах рисовали твой портрет в воображении, придавая тебе качества, недоступные обыкновенным смертным. Дети хлопали в ладоши при упоминании твоего имени. А теперь тебя выгоняют, выгоняют из Парижа, из Франции, из их жизни… Боже, какая мука с тобой прощаться!

Должно быть, я навсегда запомню вчерашний полдень. Погода была такая же, что и сегодня: тучи и изморось, будь они неладны. Ах, да, ещё и ветер на что-то очень злился. А ты пришёл к самой башне, сел у задворок и замер. Четверть часа ты просидел на месте, не проронив ни слова, а я ждал, когда ты объяснишь своё задумчивое молчание или хотя бы прервёшь его. Но сам я сделать это боялся; мы с тобой молчали вместе. Твои плечи тихонько подрагивали, и, вглядевшись в твоё опущенное лицо, я заметил поблёскивающие бороздки слёз. Что случилось? Мне хотелось кричать. Умоляю тебя, прошу, не молчи!

Ты услышал мой немой крик. Шёпотом, едва различимым за шелестением листьев на ветру, ты проговаривал слова. "Прости меня, — рассеянно шептал ты, время от времени делая тихие, но тяжёлые вздохи, словно в попытках пробить ком, заполонивший лёгкие и мешающий дышать. — Прости меня, родной Париж. Мне надо… уйти, и поскорее. Они меня проклинают. Они лишили меня всего: дома, гражданства, прав. Любви. Отказали… Отказали в существовании. "Недопустимые антиправительственные идеи"! Они отвергли… Отвергли меня от своей жизни!.. Надо уходить. Нельзя жить изгоем, нет, не позволят".

Ты снова замолчал. Будто бы силясь вспомнить, понять что-то жизненно важное, ты теребил в руках белоснежный носовой платок и отдавался терзающей лихорадочной дрожи. И вдруг резко переменился в лице. Твои брови опустились и нахмурились, твои глаза теперь блестели чем-то иным помимо остатков слёз. Ты сказал: "Не-еет, так больше нельзя. И я не могу по-другому!" Внезапно поднявшись на ноги, ты воодушевлённо и будто безумно вскричал: "Любимый Париж, я покину тебя достойно!"

Я — Париж, и я отпускаю тебя. Сегодня, в этот пасмурный день, я даю тебе шанс найти себя в новом мире. Ты вскинул голову по направлению моросящих капель. Ты уходишь достойно! И я могу, имею полное право тобой гордиться, как бы больно ни было расставаться! Ты вышел за городские ворота, перешёл границу города. Остановившись, наверное, на минутку, ты бросил последний взгляд. Не очень-то смелый, да и усталый чуть-чуть. Но такой дорогой и такой настоящий. Ты ушёл искать новую дорогу, а мне лишь осталось провожать взглядом твою мужественную фигуру, удаляющуюся в тумане.

Ты ушёл. Но остался последний вопрос. Ты оставил меня? Или я исчез из тебя навсегда?..