Шатается земля как пьяная

ГЛАВА 4

ИВАН МАЗЕПА. ПРЕДАТЕЛЬ, СТАВШИЙ НАЦИОНАЛЬНЫМ ГЕРОЕМ

Книгу под названием «Иван Мазепа: анатомия предательства или путь иуды: от славы к бесчестию» презентовал в Киеве ее автор Сергей Смолянников . Презентация проходила в Российском центре науки и культуры.

В книге автор использовал научные труды, монографии, публикации и произведения художественной литературы, в которых отражены факты биографии Мазепы. Среди них исследования Михаила Грушевского, Вольтера, Николая Костомарова, а также «Три мушкетера «Александра Дюма, поэма «Полтава» Александра Пушкина.

В ходе презентации Смолянников подчеркнул, что в книге представлены документы, которые "отображают истинную сущность Мазепы". Говоря о преступлениях Мазепы, за которые церковь предала его анафеме, автор отмечает, что "изменив православному государству и принеся присягу шведскому королю лютеранцу Карлу XII, Мазепа привел на украинские земли протестантов шведов, которые оскверняли православные храмы и святыни".

Но если для Украины и России Мазепа — изменник и анафема, то для Европы он, главным образом, Мазепа-любовник — популярный персонаж многочисленных произведений времени романтизма, садомазохистский образ героя-любовника, жестоко наказанного за то, что наставил рога законному, но старому мужу-шляхтичу.

Легенда о Мазепе, которая вдохновляла романтиков, начала гулять по миру еще в конце XVII ст. Именно в то время написал свои воспоминания придворный историограф Ян Хризистом Пасек, который служил при дворе короля Яна Казимира вместе с молодым Иваном Мазепой. Сюжет Пасека таков: неподалеку от имения Мазепы на Волыни находилось имение Станислава Фальбовского. Между молодым шляхтичем и юной женой пожилого соседа вспыхнул роман. Фальбовский выследил любовников и приказал слугам раздеть юношу, привязать его к коню и пустить прямиком сквозь заросли терновника и боярышника. Колючие ветви полосовали тело неудачливого любовника. Когда, наконец, полумертвый Мазепа добрался своего дома, стража и дворовые сначала не узнали и не пустили его, потому будущий гетман чуть ли не умер.

Что же именно так нравилось классике романтизма в этой истории? Буквально все! Щекотали воображение привязка к конкретной исторической территории, достоверность действующих лиц и невымышленные страсти — любовь, ревность, мстительный рогоносец и благородный юноша в борьбе за даму сердца. Действие происходило в необычном для европейца антураже: где-то в Польше, из которой впоследствии конь несет Мазепу дикими степями в неизвестное и таинственное Запорожье

Как отмечает исследовательница «Мазепиного портрета», кандидат исторических наук Ольга Ковалевская: «Мазепа — единственный, кому посвящено свыше 20 поэтических и прозаических произведений, авторами которых были Дж.Байрон, В.Гюго, Ю.Словацкий, О.Пушкин, В.Сосюра, Ф.Булгарин, Г.Асаки, Б.Лепкий и другие; свыше 25 гравюр и рисунков, наиболее известные из которых принадлежат Щирскому, Галяховскому, Тарасевичу, Бернигероту; около 10 рисованных портретов; свыше 10 полотен известных европейских художников — Деверия, Буланже, Верне, Жерико, Делакруа, Харпентера, произведения известных композиторов — Чайковского, Листа, Сокальского» Недавно на одном киевском аукционе продавали «Мазепу, окруженного дикими конями» Иоганна Вильгельма Наля — немецкого живописца, который учился в Королевской школе искусств в Париже и написал ее для курфюрста Вильгельма II.

Что касается реального Мазепы, поступил ответ из Швеции на предложение построить в Полтаве памятник Карлу XII и гетману Мазепе. "Власти Швеции не принимают решения относительно сооружения памятников за пределами своего государства. Это вопрос для местных властей. Официальной шведской позиции относительно этого вообще нет. В Швеции нет средств и большого желания соорудить такой памятник", — сказал заместитель посла Христиан Каммин во время своего визита в Полтаву.

После того, как Мазепа умер и был похоронен в Бендерах, остались его потомки, о которых в анналах истории, по крайней мере, известных, сведений нет. Но в начале XX века всплывает человек, о котором у нас только отрывочные сведения, но который оказал огромное влияние на формирование того, что современные нахтигали-«специторики» называют «национально-освободительным движением Украины».

Внешность Мазепы

« Иван Мазепа — среднего роста, стройный; руки тонкие, длинные, белые; гордая голова с белыми пуклями; лицо бледное, гладкое и высокий лоб; глаза темные, глубокие, блестящие, пронзительная, быстрые, яркие; взгляд гордый, строгий, вдумчивый; уста тонкие; усы на польскую моду — длинные, обвислые».

Детство и юность Мазепы

Вся биография Ивана Мазепы пронизана множеством легенд и фактических ошибок. Даже своей мировой известности, сохраняющейся по сей день, Мазепа обязан не столько своим подвигам, заслугам и достижениям, сколько двум любовным романам, один из которых вообще плод литературной фантазии, а второй на самом деле был весьма далек от интерпретации Пушкина. Поэтому перед нами стоит очень сложная задача: шаг за шагом отделить зерна от плевел, сохраняя беспристрастность и строго придерживаясь фактов.

Даже в дате рождения Мазепы по-прежнему имеются разночтения. Казалось бы, вполне определенно можно считать, что родился он 20 марта 1639 года в родовом селе Мазепинцы на Правобережной Украине. Тем не менее, во всех российских справочниках по-прежнему фигурирует ошибочная дата — 1644 год (вслед за Н. Костомаровым), делающая нашего героя на пять лет младше. Детство Мазепы выпало на бурные годы восстания Хмельницкого. Белоцерковский полк, где жила семья Мазепы и в которомдалеко не последнюю роль играл его отец, был одним из центров правобережного казачества.

Из воспоминаний доверенного секретаря и одного из немногих близких гетману людей — Филиппа Орлика (исторический Орлик не имел ничего общего с пушкинским палачом Кочубея) доподлинно известно, что Мазепа обучался в знаменитой Киево-Могилянской академии. Было это, видимо, в начале 50-х годов XVII века. По данным казацкой летописи Самойла Величко (современника Мазепы), он закончил обучение в Академии классом риторики. Отсюда — прекрасное знание языков, поражавшее современников. Мазепа, кроме украинского, русского и польского, свободно владел латынью (по воспоминаниям французского дипломата Жана Балюза, «блестящим знанием этого языка мог соперничать с лучшими нашими отцами-иезуитами»), говорил по-итальянски и по-немецки. Орлик свидетельствует, что очень хорошо Мазепа знал и татарский, которым в те времена владели многие из казацкой старшины.

Академия давала и неплохое знание древних авторов — Платона, Аристотеля. В различные минуты своей жизни Мазепа цитировал по памяти Горация и Овидия. Любимым его произведением был «Государь» Макиавелли. Не правда ли, не совсем обычный образ для казацкого лидера: уединенно коротающий вечер в своем шатре среди военного стана за томиком латинских стихов… Между тем именно в Киево-Могилянке Мазепе, видимо, привили любовь к поэзии — там студенты изучали литературу от греческой классики до Ренессанса. Впоследствии гетман сам будет писать стихи, которые и сейчас поражают глубоким философским смыслом, трагичностью и верностью формы.

Ректором Академии в те годы, когда там учился Мазепа, был известный православный деятель Лазарь Баранович. Активный сторонник Хмельницкого, он должен был прививать своим студентам идеалы казацкой вольности. Впоследствии ученик Барановича гетман Мазепа будет жертвовать огромные деньги на строительство храмов в его епархии, всячески способствовать его усилиям по распространению идей просвещения в Украине.

Примерно в 1657-1659 годах молодого Мазепу посылают учиться на Запад. И. Бутич пишет, что Мазепа изучал артиллерию в Голландии, в городе Девентере. Кроме того, он был в Италии, Германии, в Париже, на юге Франции. В этот период Мазепа закончил курс философии — высший этап в системе образования того времени.

Поворотным моментом в жизни Ивана стал выбор его отца — сторонника гетмана И. Выговского и Гадячского договора. В условиях обострения отношений с Москвой идее Княжества Руського были привержены многие выдающиеся деятели Украины — И. Богун, О. Гоголь. Получив вместе с гетманом награды от польского сейма, Степан Мазепа затем в 1659 году разделил и его судьбу изгнанника. Это было сложное время. Сторонников Выговского преследовали, Юрий Немирич был растерзан чернью, как и посланец гетмана, зачитавший на раде статьи Гадячского договора. Выговский вынужден был удалиться от дел и довольствоваться пустым званием воеводы киевского. Так же почетно, под именем подчашия черниговского, отстранился от политики и Степан Мазепа. Желая уберечь сына, он отправляет его к польскому королю с письмами от Выговского. Поляки в этот период заигрывают со старшиной, стремясь удержать хоть небольшую их часть на своей стороне, и Иван получает должность королевского покоевого — почетный придворный сан, дающий право находиться при особе короля. Факт далеко не исключительный — на польской территории учились дети многих из казацких старшин, например знаменитого полковника О. Гоголя. Имеются сведения, что при польском короле находился и сын легендарного запорожского атамана Ивана Сирко. Сам будущий гетман объяснял, что отец хотел дать возможность сыну «обучаться обхождению с людьми возле королевской особы, а не где-нибудь в корчмах». Между прочим, в литературе часто ошибочно пишут, что Мазепа был «пажом» (вслед за французом де ла Невиллем). Между тем «покоевый» — это одна из официальных почетных придворных должностей Речи Посполитой, наряду с «конюшим», «кравчим» и другими.

Мазепе было всего двадцать лет, но он был прекрасно образован, имел широкий кругозор и огромные амбиции. До нас дошли воспоминания человека, встречавшего его в этот период его жизни. Француз Жан Балюз писал, что «в молодости видел пана Мазепу, красивого и стройного, при дворе…».

Молодой красавец-казак, владевший европейскими языками, не мог не выделяться в окружении Яна Казимира. Вряд ли сам король — бывший кардинал и фанатичный католик, известный своей грубоватостью и непримиримостью к казакам, мог питать к нему теплые чувства. Однако имеются смутные данные, что королева, француженка Мария Людовика, покровительствовала юному Ивану. Косвенно об этом говорит и тот факт, что Мазепу «хорошо знал» французский посол при варшавском дворе — отец Жана Балюза. Само по себе близкое знакомство мелкого придворного (к тому же — казака) с иностранным послом вызывает много любопытных предположений. Следующий французский посол, Бонак, позднее писал: «Как я слышал от пани воеводиной Бельской, гетман Мазепа помимо других своих способностей легко привлекает к себе своими чарами женщин, если только хочет этого». Способность эту Мазепа не утратил вплоть до самой старости.

О придворном периоде жизни Мазепы мы знаем достоверно только два эпизода, но весьма показательных. Первый относится к его взаимоотношениям с Яном Пасеком, автором знаменитого «Памятника», принесшего европейскую известность имени Мазепы, хотя и в далеко не самом выгодном свете. Именно Пасек приписал Ивану эпизод, который впоследствии использовали Байрон и Пушкин — что якобы за любовную интригу с некой замужней шляхтянкой оскорбленный муж пустил его скакать обнаженным на диком коне. Известно, что Пасек приводит в своем произведении много фантазий и литературных вымыслов, так что попробуем разобраться, что же было на самом деле.

В 1661 году Пасек случайно встретился с Мазепой, ехавшим из Варшавы к королю в Гродно. Иван сразу же догадался, что Пасек направлялся к литовским конфедератам в качестве посланника своего командира, воеводы русского, и поспешил сообщить об этом королю. Пасек был арестован, но сумел оправдаться перед сенаторами. Однако, безусловно, затаил злобу на «нобилитованного казака», как он сам именовал Мазепу. В своем «Памятнике» Пасек приводит очень любопытный и показательный случай их очередного столкновения. Произошло это в «последнем покое, перед тем, где был король», то есть в приемной. Пасек, придя к Яну Казимиру, увидел там Мазепу (тот ведь был «покоевым»). Поляк, по собственному выражению, был «хорошо выпивший» и сразу обменялся с Мазепой несколькими острыми фразами, а затем ударил его по лицу. Иван схватился за саблю, Пасек тоже. Придворные бросились к ним, крича: «Стой, стой! Король здесь за дверью». При этом, как отмечает Пасек, никто не встал на сторону Мазепы. Ситуация очень показательная. Мазепа проявил смекалку и, соблюдая интересы короля, арестовал бунтаря-конфедерата. Теперь он был публично оскорблен своим оппонентом, и все равно симпатии его польских коллег были на стороне пьяного забияки-конфедерата. Самое примечательное, как это объяснял Пасек: «…тот был немного плут и к тому же казак, недавно нобилитированный». Это описание он завершил следующим пассажем: Мазепа «пошел из покоя чуть не плача; не так ему было больно от удара, как от того, что придворные не признавали его за коллегу». Эпизод этот прекрасно характеризует отношение среднего польского шляхтича к украинским казакам, даже к шляхетной старшине. Тут можно вспомнить, как другой поляк-шляхтич, Миколай Емоловский, писал в 1659 году в своем личном дневнике с возмущением, оценивая условия Гадячского договора: «…казаков, простых крестьян 2000 человек званием шляхетства польского награждено». То есть разницы между «холопом», «крестьянином» и «казаком» они не видели.

Король формально примирил Мазепу с Пасеком, заставив их публично обняться, но последний решил по-своему отомстить «казаку» и приписал ему в своем «Памятнике» историю адюльтера с пани Фальбовской. Возможно, похожий эпизод и имел место где-то в Речи Посполитой, но явно не с Мазепой (хотя не исключено, что тот и впрямь пользовался благосклонностью польских шляхтянок). Пасек в своем произведении заявляет, что Мазепа «от стыда» поехал вон из Польши и что якобы не знает, что с ним дальше стало. Это явная ложь, так как в 90-е годы XVII века, когда Пасек писал свой «Памятник», о Мазепе, тогда уже гетмане Украины, знали в Речи Посполитой все. Пишет Пасек, что Мазепу «отдали на учебу к французам», но этот эпизод его биографии, видимо, имел место еще до службы при польском дворе.

Эпизод «с конем» — вымысел Пасека и с хронологической точки зрения. Его столкновение с Мазепой в придворном покое произошло в 1662 году (примерно в начале лета), и соответственно расправа Фальбовского должна была иметь место после этого. Но «уехать с Польши» Иван в конце 1662 года никак не мог, так как в конце января 1663 года король послал его (своего «покоевого») к гетману Правобережной Украины Павлу Тетере. Со своим заданием Мазепа справился успешно, и в конце марта Ян Казимир поручает ему необыкновенно торжественную и почетную миссию — отвезти Тетере «клейноды» — символы гетманской власти. При этом многие вопросы для обсуждения с гетманом поручались Мазепе «на словах». Король настолько высоко ценил молодого казака, что считал возможным на следующем этапе его поездку к гетману Левобережной Украины Якиму Сомко, с которым у поляков были крайне напряженные отношения[. Все это, безусловно, доказывает, что вымысел Пасека о «постыдном бегстве» Мазепы из Польши не имеет под собой никакой основы. Если бы на нем действительно стояло «позорное клеймо», он не мог бы получить столь почетного задания от короля. Следует отметить, что Николай Костомаров и ряд других хулителей Мазепы, вопреки очевидности, не подвергали этот эпизод его биографии сомнению.

Миссия Мазепы к правобережному гетману — это второй известный эпизод его «придворной жизни». Встретили Мазепу у Тетери крайне недоброжелательно. Гетман был оскорблен, что клейноды были привезены ему от короля «персоной столь маловажной», и напоминал, что его предшественникам они вручались польскими сенаторами. Королю было написано гневное послание, достаточно ясно иллюстрирующее, что происходило у Тетери. От лица Войска Запорожского заявлялось, что гетману запрещено принимать регалии из рук Мазепы, «как лица вовсе незначительного, своего брата-казака, неизвестного ни там, ни здесь никакою заслугою: он-де не дорос еще до такой чести, и крепко журило его за то, что он, не давши себе отчета в том, кто он такой и какое его звание, отважился возложить на себя ту обязанность…».

В какой-то миг мир Мазепы рухнул, оказываясь воздушным замком, построенным на песке. В дальнейшем ему еще несколько раз предстояло начинать все заново, оказываясь на грани гибели. Каждый раз он мужественно держал удар судьбы и находил в себе силы, чтобы начать сначала. Но, наверно, тогда, в первый раз, в двадцать четыре года, было особенно тяжело. Неожиданно откровенно и жестко ему дали понять, что в Польше он всегда будет только «казаком-схизматиком», человеком второго сорта, без права претендовать на многое. А для казаков он был «ляхом», никому не известным и никому не нужным. Все его знания языков, европейское образование и незаурядный ум ничего не значили. И теперь, в двадцать четыре года, после долгих лет упорных занятий и трудов, надо было начинать все сначала, если его не устраивала роль середнячка, покорно сносящего все удары окружающих.

Мазепа делает непростой, но верный выбор — он остается в Украине. Он понял, что здесь он свой, «казак», хотя и неизвестный. А в Польше — он тоже «казак», и значит — чужой. На всю свою долгую жизнь он сохранит неприязненное отношение к «шляхетской республике», не сумевшей оценить его по достоинству, и будет с тайным удовольствием наблюдать начало падения Речи Посполитой.

После неудачного пребывания у Тетери, во время похода поляков на Левобережье Мазепа отклонился от королевской службы и остался при своем отце. Тут нельзя забывать о связях Степана Мазепы с Иваном Выговским, который выходит в 1663 году из тени небытия и возглавляет старшинский заговор на Правобережной Украине, направленный против Польши. В этом заговоре принимали участие такие выдающиеся деятели Украины, как Иван Богун (он возглавлял заговор среди казаков, бывших при короле), Петр Дорошенко, Остафий Гоголь, Михаил Ханенко, митрополит Иосиф Тукальский и многие другие. С. Мазепа тоже не остался в стороне от этих событий, тем более что их эпицентр был в районе Белой Церкви — недалеко от родового гнезда Мазеп. Заговор потерпел неудачу, Выговский и Богун были казнены, многие арестованы. В этой обстановке, в условиях начавшегося восстания на Правобережье, Мазепа и остается в Украине. К тому же в 1665 году умирает его отец. В 1666 году Дорошенко заключает союз с Турцией, направленный против поляков, в 1667 году умирает королева Мария Людовика, а в 1668 году отрекается от престола Ян Казимир. Украина уже никогда добровольно не будет с Польшей, и только на белом коне победителя вступит Мазепа в польские земли.

Делая свой выбор в пользу казаков (что вообще-то было естественным следованием семейным традициям), Мазепа ставил себя в непростую ситуацию. У него были молодость, силы и военные навыки — неплохой багаж, чтобы начинать карьеру в Войске Запорожском. Жан Балюз отмечал его «большую военную отвагу». Но силы и ловкости было явно недостаточно, чтобы добиться желаемого. С его честолюбием и амбициями такой путь был слишком долгим и уязвимым. И Мазепа принял решение, сразу менявшее его статус: примерно в 1668 году он женился на вдове Ганне Фридрикевич, старше его по возрасту, имевшей двух детей. Главным достоинством Ганны были ее родственные связи. Ее отец — Семен Половец, был знаменитым казацким старшиной, полковником белоцерковским еще при Богдане Хмельницком. В конце 60-х годов XVII века он имел звание генерального есаула, а затем и судьи у Петра Дорошенко. Первый муж Ганны (он погиб около 1665 года) — Самуил Фридрикевич — был белоцерковским полковником у Тетери, а затем у Опары. Родная сестра Ганны была замужем за Дорошенко. Таким образом, благодаря своей женитьбе Мазепа сразу становился близким и доверенным человеком в окружении гетмана Дорошенко. Это лишний раз доказывает, что на прошлом Мазепы не было никакого «пятна позора» в стиле россказней Пасека — можно не сомневаться, что в противном случае ему бы не позволили породниться с казацкой элитой Правобережья.

Конечно, ни о каком «бурном романе» с Фридрикевич, по крайней мере, со стороны Мазепы, речи не шло. Налицо — брак по расчету. Поступок, безусловно, свидетельствующий о честолюбии нашего героя и о его страстном желании сделать карьеру. Впрочем, вряд ли в истории были политические или военные деятели, лишенные честолюбия. Но, с другой стороны, брак Мазепы доказывает, что вопреки шаблону, использующемуся в определенного рода литературе, он совершенно сознательно сделал свой «казацкий» выбор, порвав все нити, связывавшие его с Варшавой.

Следует отметить еще один момент: именно в течение этих нескольких непростых лет Мазепа превратился из вспыльчивого и заносчивого юнца, который хватался за саблю в приемной короля и решался отправиться к гетману с регалиями власти, в того Мазепу, который так и остался для историков загадкой. Скрытного, не доверяющего никому, сдержанного на эмоции и держащего за семью печатями свои мечты и планы. Только обладая огромной силой воли и необыкновенной целеустремленностью, он мог совершить это превращение, позволившее ему стать успешным дипломатом и политиком.

Весьма показательны два независимых отзыва людей, хорошо лично знавших впоследствии Мазепу. Орлик писал: «От покойного Мазепы научился я, что когда в свою очередь нужно высказать свое мнение, то нередко бывает лучше совсем промолчать». А Жан Балюз отмечал, что когда Мазепа «разговаривает, то больше любит молчать и слушать других… Он принадлежит к тем людям, что предпочитают или вообще молчать, или говорить и не сказать». И это при том, что Мазепа оставался надменным гордецом, способным на безудержную страсть, не лишенным тщеславия и не безразличным к внешним атрибутам своей власти. За нарочитым самоуничижением перед российскими временщиками скрывались блестящий ум и сознание собственного превосходства, за холодной расчетливостью карьериста — пылкий романтизм человека, верящего в свои идеалы.

Многие негативно оценивают эту двойственность Мазепы, считая его лицемером. Но разве мог другой человек вырвать Украину из хаоса Руины, находить компромиссы с противоборствующими лагерями, строить и создавать, побеждать и объединять? История отвечает однозначно: сделать это смог только Мазепа.

Его карьера у Петра Дорошенко началась в страшное для Украины время. Руина охватывает всю территорию Гетманщины — в буквальном и переносном смысле этого слова. Как яростные коршуны, дрались за украинские земли Московское государство, Речь Посполитая и Турция. По Андрусовскому договору 1667 года Левобережье осталось за Москвой, а Правобережье — за Польшей. Интересы гетманов и Украины при этом, разумеется, не учитывались. Можно тут отметить, что Речь Посполитая, выбрав путь имперской экспансии, спустя сто лет повторит судьбу разделенной Украины.

В самой Гетманщине, как обычное следствие революционных событий, началась кровавая борьба за власть, в которой каждая группировка жаждала гибели другой. На Правобережной Украине гетман Тетеря бежал, бросив булаву. На его место избрали Опару, который вскоре был убит. Гетманом стал Петр Дорошенко, который по примеру Хмельницкого заключил союз с Крымом в декабре 1666 года. Он начинает поход на Левобережье, стремясь вновь объединить Украину. Гетман Левобережной Украины Иван Брюховецкий, проводивший промосковскую политику, своей попыткой провести перепись населения для установления жестких налогов вызвал всеобщее недовольство. В условиях наступления Дорошенко на Левобережной Украине вспыхнуло массовое восстание против Брюховецкого. Он сложил булаву перед Дорошенко, но это не спасло его от гибели. На какое-то недолгое время Гетманщина вновь собралась под булавой единого гетмана. Но воспользоваться моментом Дорошенко не сумел. Он уехал в Чигирин (гетманскую резиденцию на Правобережье), оставив своим заместителем Демьяна Многогрешного. Искушение властью оказалось слишком велико. Многогрешный присягнул на верность Москве в обмен на булаву левобережного гетмана (март 1669 года).

Дорошенко хотя и не признавал «самозванца», но готов был с ним сотрудничать, чтобы добиваться от Москвы уступок, широких автономных прав, на которых он готов был признать власть русского царя. Для того чтобы иметь на переговорах с Москвой более весомые аргументы, Дорошенко заключил договор с Турцией о совместном освобождении правобережных земель Украины от польского владычества. В мае 1672 года султан выступил с огромной армией, взял неприступную твердыню Речи Посполитой — Каменец-Подольский и осадил Львов. Поляки в ужасе подписали 7 октября 1672 года Бучачский договор, по которому отказались от притязаний на Украину. У Москвы теперь были развязаны руки, чтобы принять Дорошенко вместе с Правобережьем.

Но Руина делала свое темное дело. Жажда власти овладевала сердцами. Старшина организовала заговор против Многогрешного. По соглашению с московскими воеводами его арестовали и отправили в Москву (март 1672 года). Там бывшего гетмана подвергли пыткам и, не добившись никаких доказательств его вины, вместе с семьей навечно сослали в Сибирь. Левобережным гетманом избрали генерального судью Ивана Самойловича, ставленника старшины, полностью лояльного Москве. Самойлович хотя и был сторонником идеи объединенной Гетманщины, но опасался, что единым гетманом мог стать Дорошенко.

Между тем внешняя ситуация тоже меняется. Польский военачальник Ян Собеский одержал блестящую победу над турками под Хотином, и вскоре восхищенная шляхта избрала его польским королем на место умершего Михаила Вишневецкого. На Правобережье росло недовольство против Дорошенко из-за грабежей его союзников татар и турок. К тому же ему приходилось воевать еще с одним самозваным «гетманом» — Иваном Ханенко, ориентировавшимся на Польшу. Самойлович всячески настраивал царское правительство против Дорошенко, и в Москве начали охладевать к идее «единой Украины», осуществление которой представлялось все более сложным и далеким.

Вот в такое страшное время Мазепа становится близким к Дорошенко человеком. Удушающая атмосфера Руины — всеобщей подозрительности, недоверия и доносительства должна была оставить неизгладимый след в душе Ивана. Орлик впоследствии писал о Мазепе, что «всем известно, как он никому не верил и как тяжело было заслужить его доверие». В эти годы Мазепа пишет поэму, одну из трех дошедших до нас (точнее — думу), в которой с болью и гневом рассуждает о трагичной судьбе Украины. Жестокий укор он бросает своим соотечественникам:

Мира искренне желают,

Но не вместе все гуж тянут.

Тот направо, тот налево,

А все братья, то-то дело!

Нет любви и нет единства,

Как у Желтых Вод начали биться;

От раздора все пропали

И себя завоевали.

Он осуждал гетманов, заключающих союз с неверными, продающихся за деньги полякам или прислуживающих Москве. Такая политика, по мнению Мазепы, приводила к огромным бедам на Украине.

Со всех сторон враждуют,

Огнем, мечом воюют.

Кругом несправедливости,

И нет нигде учтивости;

Мужиками называют

И присягой попрекают.

На извечный вопрос «что делать?» Мазепа откровенно писал: «Я один, бедный, не одолею» и призывал «без всякой политики» взяться за руки:

А за веру хоть умрите,

Вольность нашу защитите!

Эта поэма Мазепы, без преувеличения, представляет собой одну из самых верных оценок сущности Руины.

Работать с Дорошенко было непросто. Хотя он был старше Ивана только на двенадцать лет и в свое время тоже учился в Киево-Могилянской академии, но они происходили из разных миров. С юных лет Дорошенко служил в казацких войсках, пройдя за годы восстания Хмельницкого путь от рядового до полковника. Суровый, жесткий и мрачный — с ним было сложно находить общий язык. Но идеалы единой, сильной Гетманщины, в которые так свято и бескорыстно верил Дорошенко, навсегда остались священными и для Мазепы. Своеобразным символом этих идей был все тот же Гадячский договор, за который боролся отец Ивана, которого теперь добивался от поляков Дорошенко и к которому снова обратятся старшины Мазепы в тревожном 1707 году.

Дорошенко вполне оценил «расторопность и пытливость» молодого казака. Правда, занимал он в окружении гетмана весьма своеобразное положение — ему доверяли, его ценили, к нему относились с уважением, но официального звания не давали и держали на некоторой дистанции. Иван принимал участие в военных экспедициях Дорошенко, летом 1672 года возглавлял гарнизон захваченного казаками Крехова (в окрестностях Львова). Поляки со злобой писали, что в Крехове Мазепа отдал католический монастырь «врагу святого креста на разграбление». В основном же занимался он дипломатической деятельностью.

Биографы Мазепы (даже А. Оглоблин, Д. Эварницкий и др.) полагали, что Мазепа только однажды (или дважды) ездил с поручениями гетмана в Турцию. На самом деле, можно говорить, что Мазепа становится основным связным Дорошенко в его переговорах со своими татарско-турецкими союзниками. Первое упоминание о его поездках относится к весне 1673 года. Русские поймали дорошенковского есаула, который на пытке сообщил, что гетман отправил в Крым казака, «прозвища ему Мазепа», за ордой и что тот уже прислал гонца с известием, что хан выступает из Крыма со всей крымской и ногайской ордой. В сентябре того же 1673 года Мазепу встречают в Рашкове на границе с Молдавией. Вместе с толмачом он ехал из турецкой земли, от султана, куда его отправил Дорошенко. Самое любопытное, что в обоих случаях Мазепу, возглавлявшего посольства, именуют просто «казаком». Реальная его роль при гетманском дворе была несравненно выше.

Весной 1674 года в Переяславе назначается всеобщая рада для избрания гетмана единой Украины — «обеих берегов». Это было историческое событие. Ожидалось, что правобережные казаки тоже примут участие в выборах. Ханенко, порвав с поляками, сложил на раде клейноды. Дорошенко все же не поехал и послал своим представителем на раду Ивана Мазепу (!) с заявлением о принятии подданства Москве. Трудно сказать, как Мазепа представился на раде. В царской грамоте к Дорошенко говорилось: «Прислал к ним в Переясловль генерального своего писаря Ивана Мазепу…». На это Дорошенко возражал: «Послали есмы, хотя не генералного писаря, однако нам верного приятеля, господина Мазепу…» Весьма примечательная формулировка! «Верный приятель», но «господин»… Доверительно, уважительно, но подчеркнуто не «генерального писаря» (первый после гетмана пост в Гетманщине).

27 марта 1674 года в Переяславе представители десяти полков Украины избрали единым гетманом Ивана Самойловича. Была принесена присяга на верность царю и заключены очередные пункты соглашения с Москвой. Но по возвращении Мазепы Дорошенко изменил свое решение о подданстве царю и сохранил союз с Турцией. Как утверждал впоследствии Мазепа, правобережного гетмана подбил на это кошевой атаман Иван Сирко. Впрочем, вполне возможно, Иван в данном случае выгораживал Дорошенко и мстил запорожцу. Основания у него для этого, как мы увидим ниже, имелись.

Приближался очередной поворотный момент в судьбе Мазепы. На этот раз — весьма трагический. Дорошенко отправляет его к турецкому визирю. Миссия эта была очень важная и ответственная, учитывая складывавшуюся ситуацию. Многие правобережные полковники перешли к Самойловичу, сын Дорошенко потерпел поражение, и Москва была, как никогда, сильна. Мазепа вез письма гетмана к хану и визирю, 15 пленных казаков — видимо, для подтверждения лояльности Дорошенко турецкому двору. С ним также было девять татар, служивших проводниками и охраной. Мазепа ехал хорошо известным ему маршрутом, через Дикое Поле, таящее столько опасностей.

При переправе через реку Ингулу на них напали запорожцы. Сохранилось довольно много, правда, сухих описаний этого происшествия. В результате короткой кровавой стычки часть татар была убита, другие утонули в реке, казаки освобождены. А Мазепа? Мазепа попал в плен к запорожцам.

По всей логике события он не мог остаться живым. В кровавой и жестокой бойне, когда все сопровождавшие его погибли… Однако мы еще не раз сможем убедиться, что сам Бог хранил Мазепу.

Запорожцы — вольные, лихие рыцари «ножа и топора», не признававшие соглашений, присяг и договоров, служившие то королю, то царю, то самому черту, считавшие себя «защитниками христиан», но на деле ставшие одними из главных виновников Руины. Они ненавидели «реестровых» казаков, тем более — шляхетных старшин, не признавали неприкосновенности чужих послов — тем более к «неверным». Ненавидели они и Дорошенко, как подданного султана. Попасть в их руки, только что обагренные кровью, когда в воздухе царила смерть, а освобожденные пленники взывали к мести!

Мазепа позже сухо заявлял: он от них не бежал, боя с ними не чинил и бывшие при нем письма отдал Сирко. Сопротивляться большому отряду запорожцев, равно как и пытаться бежать от них — означало верную смерть. Но и остаться, и добровольно отдать себя им в руки можно было, только не потеряв присутствия духа. Впрочем, надо признать — Мазепа умел быть храбрым, встречать опасность с холодной головой и с достоинством смотреть в лицо смерти. Он поступал так всегда, в самые страшные минуты своей жизни. Точно так же он будет держаться и на смертном одре.

Первым о пленении Мазепы написал польскому магнату подчашию серадскому переяславский полковник Дмитрий Райча. В его словах, что «Иван Мазепа, который вашей милости пану, как понимаю, известен», попал «в руки Ивана Сирко», сквозила ирония. Райча не мог предположить, что его собственная судьба через несколько лет будет находиться в руках этого самого Мазепы, уже — гетмана. Но тогда он был прав — поляки могли торжествовать: бывший «покоевый» должен был бесславно умереть от запорожских пыток.

Источники рознятся в подробностях того, что происходило дальше. Сам Мазепа говорил, что оставался с Сирко в степи почти пять недель. Сирко позднее упоминал, что запорожское войско «дарило Мазепу душею и здоровьем» — то есть даровало ему жизнь (но не свободу). Значит, как минимум такой вопрос, как стоит ли ему жить, поднимался. Самойло Величко в своей «Летописи» говорит, что на раде запорожцы, услышав показания освобожденных ими казаков и прочитав бывшие с Мазепой письма, тут же хотели его «растерзати и убити». Но сделать этого не дали Сирко и другие «товарищи» (то есть заслуженные казаки). Величко приводит полулегендарное сообщение, что там, на раде, кто-то из атаманов (возможно, сам Сирко) якобы сказал запорожцам «пророческие» слова: «Панове братя, просим вас не убивайте сего человека, может он вам и отчизне нашой впред згодитися». Войско послушалось, сохранило Мазепе жизнь, но заковало его в «крепкие кандалы». Впрочем, дальше Величко приводит явно ложные данные, что якобы Мазепа провел в кандалах «несколько лет» и был отпущен запорожцами только после долгих увещеваний Самойловича и после выплаты им откупного. Здесь сказывается та неприязнь, которую Величко испытывал к Мазепе, так как был близким к Василию Кочубею человеком (не раз он с восторгом отзывается о последнем на страницах своей летописи) и не мог простить его казни. Отсюда стремление добавить унизительные для Мазепы детали, а с другой стороны — показать, что тот был всем обязан Самойловичу, которого впоследствии не преминул сменить на гетманстве…

На самом деле все обстояло по-другому. Но можно не сомневаться, что, находясь в руках запорожцев, Мазепа пережил одни из самых страшных и унизительных минут своей жизни. Навсегда он сохранит скрытую ненависть и отвращение к Запорожью. Конечно, Сирко не ожидал, что за его пленника начнется настоящая политическая борьба. 3 августа Иван Самойлович (гетман «обоих берегов» Украины) сообщил царю, что Сирко и запорожцы с целью заслужить царскую милость поймали дорошенковского посла Мазепу и освободили пленных левобережных казаков. Сирко прислал Самойловичу найденные у Мазепы письма, но гетман этим не удовлетворился и начал требовать выдачи самого посланца. Последовал и царский указ кошевому, чтобы тот прислал Мазепу. Но Сирко отказывался. Трудно однозначно сказать, что удерживало знаменитого атамана, на собственном опыте знавшего, что такое русская Сибирь. То ли сказывалась запорожская традиция «не выдавать», то ли он не хотел окончательно ссориться с Дорошенко, отсылая его ближайшего помощника на расправу. Сам Мазепа, по-прежнему находясь в плену у запорожцев, вероятно, и не догадывался, на каком уровне самые влиятельные политики боролись за голову его — еще почти никому не известного казака.

Помимо Самойловича в сражение за Мазепу вступил Григорий Григорьевич Ромодановский — знаменитый русский воевода и полководец. Ромодановский прославился своими действиями в Украине еще с 50-х годов XVII века. Воевал с Выговским, Богуном, Юрием Хмельницким, неоднократно не без помощи своей армии возвращал Украину к присяге царю. Отличался жесткостью, если не жестокостью, безусловным военным талантом и отличным знанием местной ситуации. Между прочим, сын его учился в Киево-Могилянской академии. Ромодановский лично написал Сирко, требуя выдать Мазепу. Получив отказ, он, не колеблясь, послал в Харьков и арестовал жену Сирко. Зятя атамана велел доставить к себе и сделал соответствующее внушение. После этого зятя отправили к Сирко с устным сообщением. Кошевой атаман сдался и прислал Мазепу в Черкассы, где находились гетман и Ромодановский. В своем сопроводительном письме к Самойловичу Сирко любезно писал, что «по желанию твоему» посылает Мазепу «для словесного разговора о намерении Дорошенко».

Самое удивительное заключалось в том тайном письмеце, которое знаменитый атаман направил гетману: «…зело и покорно велможности твоей прошение свое приносим о Иване Мазепе… твоя милость, яко отец милосердый, покажи милость свою, чтоб он в неволе не был…» Свою просьбу Сирко объяснял тем, что скажут — «войско дарили его (Мазепу) здоровьем и волею», а «Серко засылает в неволю». Письмо заключалось следующими словами: «И повторе велможности твоей, добродея своего, прошу о том человеке». Никогда, ни до этого, ни после, Сирко так ни за кого не просил.

Можно предположить, что Мазепа ехал с тяжелым сердцем. Из огня да в полымя. От своевольных запорожцев — во вражеский стан Самойловича, ненавидевшего Дорошенко и все, что с тем было связано. Вот тут-то и следует вспомнить об одном из самых ярких талантов Мазепы. Орлик писал про него: «Никто не мог лучше обойти человека, привлечь его к себе. Не достигнув с первого раза своей цели, он не складывал оружие, не переставал обхаживать человека до тех пор, пока не делал своим». Самойлович стал одним из первых, кто пал перед «чарами» Мазепы (таких будет много, не исключая самого Петра Первого). Уже через несколько дней после официального допроса в Черкассах гетман писал к «пойманному дорошенкову казаку» (официальное выражение из русских документов того периода): «Мой ласкавый господине Мазепо! Как я говорил вашей милости и дал слово, что при имуществе своем и при здоровье со всем домом своим пребывати будешь, то и повторяю».

Русские без колебания применяли пытки к дорошенковским старшинам. Правда, после Переяславского соглашения они стремились привлечь правобережных казаков на свою сторону, а Мазепа, несмотря на свой низкий официальный статус, был человеком непростым. Но недооценивать удивительные способности самого Мазепы, сумевшего крайне неблагоприятные обстоятельства обратить в свою сторону, тоже не приходится.

У грозного Ромодановского тоже, видимо, осталось благоприятное впечатление о первых разговорах с Мазепой. В своем письме к царю он именовал его «Иваном Мазепой», не «Ивашкой», как обычно русские писали об «изменниках», и передавал полученные от него сведения про Дорошенко. В частности, Мазепа рассказал Ромодановскому, что Ян Собеский хочет заключить мирное соглашение с турецким султаном. Это известие должно было стать неприятной неожиданностью для Москвы. Оно поднимало значимость показаний Мазепы. Надо отдать ему должное: ни тогда в Черкассах, ни позже в Москве Мазепа не сказал ничего вредного для Дорошенко — кроме того, что и так было известно из найденных при нем писем, и, наоборот, всячески его выгораживал.

Убедившись, что гетманский посол имеет важные сведения, Ромодановский принимает решение послать его к царю — с русским офицером, неженским писарем и «провожатыми». Вот уж точно как в сказке: «…и пленник, и не пленник»… События развивались быстро: 16 июля Сирко послал Мазепу в Черкассы, а 25 июля он был уже отправлен в Москву. Отпуская его, Самойлович был настольно заботлив, что в своем письме давал всяческие наставления, как лучше себя держать в российской столице. В частности, советовал рассказать «что ни есть о замыслах Дорошенковых, о договорах Собеского с Турком, о хане, о Сирке… и малого не утаив дела». И даже наставлял, чтобы Мазепа в дороге изложил все эти сведения «статьями», чтобы сподручнее было давать отчет в Малороссийском приказе «или где будет надобно». И в заключение: «…подай Бог вам счастливой путь и скорый к нам возврат. Чего желая, Богу вас предаю». Один факт обращения «на вы» к пленнику чего стоит!

Но даже этим гетман не ограничился. Он пишет царю сопроводительное письмо, в котором просит Мазепе «во всем дати веру», а затем почти дословно повторяет мольбы Сирко о скорейшем его отпуске, чтобы войско не попрекало, «будто мы людей вашему царскому величеству и нам склонных посылаем на заточение…».

Мазепа к тому времени давал показания в Москве. Повторив уже сказанное в Черкассах, он не преминул насолить запорожцам и их атаману. Он объяснял решение Дорошенко не признавать Переяславское соглашение тем, что посланцы Сирко отговорили гетмана отсылать булаву — «и чтоб им запорожцам соединиться с ним Дорошенком заодно так, как было при бывшем гетмане Хмельницком, также и с ханом Крымским». Таким образом, Мазепа в Москве не только защищал своего гетмана, но и сеял недоверие к Сирко. С не меньшим удовольствием раскрывал он и планы поляков. «Сверх словесного приказу, служа великому государю», он поведал о стремлении Собеского, договорившись с Турцией, ударить на Московское государство.

В результате Мазепа произвел на дьяков посольского приказа хорошее впечатление. Ему позволили видеть «царского величества пресветлые очи», царь наградил сопровождавших его казаков и ему самому велел дать пару соболей «в три рубли», то есть довольно дешевых. Пройдет всего несколько лет, и Мазепа будет получать в Москве награды, равные целому состоянию. Но тогда, для полупленника с неясным положением, это было уже блестящим началом карьеры.

15 августа в столицу прискакал очередной гонец Самойловича с просьбой гетмана отпустить Мазепу. 22 августа царь написал Сирко, что указал ехать Мазепе в Украину и «жить ему велели с женою и с детьми при своих добрах на сей стороне Днепра».

Изменник Мазепа и битва Полтавская 1708-1710 годы

Петр I думал, что это нападение сделано будет на ту часть России, где находилась новая столица ее и области, недавно отнятые у Швеции. Вместо того Карл XII явился там, где никто не ожидал его, — в Малороссии. Но этому была причина.

Начальником малороссийских казаков, которые составляли главную часть жителей Малороссии, был в это время гетман Мазепа. С молодых лет он славился своим умом, образованием и ловкостью. Этими качествами ему так хорошо удавалось скрывать свои пороки, что до самой старости никто не подозревал в нем обманщика и хитреца, который достигал всего коварством и лестью. Вместе с другими обманывался и Петр. Он видел в Мазепе одного из вернейших слуг своих и любил его за неустрашимость, которую он показывал во всех сражениях, где только участвовал. В первый раз отличился он в войне с турками, при Азове, и с того времени обратил на себя такое милостивое внимание государя, что при учреждении ордена Святого Апостола Андрея Первозванного он был вторым из генералов, получивших этот знаменитый знак отличия. Кроме того, разные милости, которыми Петр осыпал казаков малороссийских, разные права и преимущества, которыми они пользовались, беспрестанно доказывали расположение государя к гетману их. Чем заплатил этот неблагодарный за доверчивую любовь царя? Изменой — самой низкой, самой постыдной!

Можно сказать, что у Мазепы оно было более чем излишнее. Вообразите, что для него не довольно было пользоваться всеми почестями, иметь первый чин в государстве, иметь ордена — русский Святого Андрея и польский Белого Орла; не довольно было управлять не только всеми казачьими полками, но и всей Украиной; быть владетелем 40 тысяч душ крестьян, пожалованных ему Петром, в нынешних Орловской и Курской губерниях; наконец, не довольно счастья быть любимцем государя, — ему захотелось быть самому государем независимым. Вы думаете, что это была шутка? Совсем нет! Послушайте, как он обдумал план свой. На тех самых местах, которые составляют Малороссию, было прежде Северское княжество, и вот дерзкий гетман казаков вообразил, что он может возобновить это княжество и сделаться князем его. «Это возможно, — думал Мазепа. — Польша близко отсюда, а там повелевает и новым королем, и народом тот Карл XII, которому стоит только захотеть — и я на престоле древних князей Северских! Я доставлю ему за это помощь всего малороссийского войска против Петра, а польскому королю буду льстить обещанием присоединить к королевству его славную Украину».

Как задумано, так и сделано. Шестидесятилетний Мазепа, пылкий, как молодой человек, не откладывал никогда надолго своих намерений и потому и на этот раз тотчас же поручил самым надежным друзьям своим представить королю шведскому свои изменнические предложения.

Нечего говорить, с какою радостью Карл XII принял их! Считая себя и без того героем непобедимым, каких успехов не мог он ожидать от своей храбрости, видя вдруг на своей стороне все войско малороссийское? С благодарностью согласился он на все желания Мазепы и сверх того обещал в случае неудачи скрыть его от гнева царского в своей Швеции.

Все эти переговоры велись в такой тайне, что ни Петр, ни министры его Головкин и Шафиров нисколько не подозревали замыслов гетмана, но зато в самой Малороссии нашлись люди, понимавшие обманщика, несмотря на все старания его скрыть себя. Нужно думать, что эти люди ненавидели гетмана, потому что неутомимая внимательность, с которой они подсматривали за всеми поступками его, не могла происходить от чего-либо другого, как от ненависти. К счастью России, таких людей было много в Малороссии: Мазепа был несправедлив, дерзок, можно сказать — даже бессовестен со своими подчиненными. Удивительно ли, что они желали освободиться от своего притеснителя? Однако неприятели Мазепы долго не были для него страшны: ни один из них не осмеливался действовать против любимца царского, но в 1707 году он оскорбил жестоко, нестерпимо генерального судью казаков Василия Леонтьевича Кочубея. Это был старик, уважаемый всем войском, почтенный по своим заслугам и рождению. Глубоко чувствуя сделанную ему обиду, он старался всеми силами отомстить за нее, и его не пугало все могущество дерзкого повелителя Украины. Вот он-то и открыл все тайные связи изменника с поляками и шведами. Как ужаснулся верный сын России опасности, грозившей ей! Как увеличилась ненависть его к Мазепе с той минуты, как он увидел в нем не только своего оскорбителя, но и врага Петра! Нисколько не медля, он описал все узнанные им подробности измены гетмана и в январе 1708 года отправил это донесение к царю с одним из преданнейших друзей своих — полковником Полтавского полка Искрой. И проницательный Петр, и умные вельможи его приняли доносителей за врагов славного гетмана и к нему же отослали их для суда и наказания!

Они погибли. Мазепа же еще более утвердился в доверии государя и с новым жаром и без боязни принялся за постыдный заговор свой. Карл XII с полной надеждой на успех отправился в Россию и в августе 1708 года уже перешел Днепр.

Пошел он прямо на Малороссию, а не на новую столицу нашу, которую ему так хотелось уничтожить? Он думал, что скорее достигнет своего желания, когда соединится со своим сильным сообщником и уже вместе с ним пойдет к Петербургу. Но кроме этого соединения для него нужно было еще другое: из Лифляндии вышло шестнадцатитысячное войско под начальством генерала Левенгаупта и спешило к королю своему. Петр, еще не знавший об измене Мазепы, предвидел вред, какой мог произойти для русских от соединения Левенгаупта с Карлом, и решился во что бы то ни стало не допустить этого. Он отправил против Карла фельдмаршала Шереметева, а сам пошел вслед за Левенгауптом и догнал его в нынешней Могилевской губернии, около Пропойска, в местечке Лесное. Здесь Петр наш одержал такую блистательную победу над шведами, что в восхищении называл ее матерью той знаменитой Полтавской победы. Левенгаупт потерял большую часть своего войска, пушки и все запасы, которые вез для армии короля.

Такая неожиданная потеря заставила Карла XII как можно скорее спешить в Малороссию, где недостойный гетман с нетерпением ожидал прихода его, чтобы объявить свою измену России. В октябре 1708 года, ровно через три месяца после сражения под Лесным, шведы появились во владениях Мазепы, на берегах Десны. Два соединившихся врага нашего отечества объявили малороссиянам свободу и восстановление княжества Северского. Но как же удивились они, когда увидели, какое действие произвело это объявление! Малороссияне, вместо того чтобы обрадоваться, ужаснулись, и бесчестный гетман успел только обманом переманить за Десну две или три тысячи человек, все же прочие остались верными своему законному государю.

Карл XII, хотя и жестоко обманутый в своих расчетах на помощь Малороссии, не пришел в уныние и с прежней гордостью, с прежней дерзкой самонадеянностью продолжал поход свой. Он шел по Украине, потому что плодоносные поля ее доставляли большую пользу его армии, начинавшей чувствовать недостаток в съестных припасах. К этому несчастью шведов присоединилось вскоре другое: настала зима с самыми сильными морозами. Воины Карла так много терпели от них, что часто находили их на дорогах окостеневшими от стужи. Но и этот ужасный вид не мог поколебать души короля: он все еще считал себя непобедимым и, проведя в Малороссии пять месяцев, решился в апреле 1709 года взять приступом город Полтаву, лежавший на берегу реки Ворсклы, впадающей в Днепр. Полтава, существующая и теперь, казалась для Карла XII таким значительным городом, что он думал получить в ней награду за все труды и неудачи свои во время этого похода.

Горестно было для великой души Петра узнать низкую измену Мазепы, горестно тем более, что эта измена погубила двух благороднейших людей — Кочубея и Искру! Упрекая и себя в этой погибели, царь спешил возвратить семействам несчастных отнятую у них честь и имение. Потом с благодарностью обратился он к малороссиянам, наградил верность их, наказал небольшое число преданных Мазепе, самого же его приказал предать церковному проклятию, которое вечно будет продолжаться над изменником.

Поручив Малороссию новому гетману Ивану Скоропадскому, Петр приготовил все для решительного сражения с Карлом XII. Не только сухопутные силы его блистали самым лучшим устройством, но даже и морские, разъезжавшие около Азова и Таганрога, были в таком положении, что могли выдержать всякое нападение турок, если бы эти южные соседи наши вздумали помогать шведам. Но Петр не боялся этого: мир с Турцией был недавно подтвержден, и в окрестностях Полтавы ожидал его Карл XII только с одним помощником своим — Мазепой.

Царь приехал к Полтаве в июне 1709 года, когда осада продолжалась уже около трех месяцев. Осажденные были доведены шведами до большой крайности и уже недолго могли противиться. Тем скорее спешил Петр спасти их и, уверенный в покровительстве Божием, назначил днем сражения 29 июня, когда празднуется у нас память Святых Апостолов Петра и Павла. В то же время это был и день именин государя. Но Карл предупредил его двумя днями и начал первый утром 27 июня. Битва была отчаянная с обеих сторон. Петр сражался за счастье народа своего, за все вновь созданное им царство, которое должно было уничтожиться вместе с торжеством Карла. Карл защищал славу свою, свое название героя и своих несчастных воинов, которых ожидала неминуемая погибель в стране врагов-победителей.

В этот знаменитый день нельзя было решить, который из двух государей неустрашимее. Тысячи пуль летали около них обоих, не пугая ни одного. Одна из них пробила у русского царя шляпу, другая — седло, третья попала в крест, висевший у него на груди [102]. Король же, за несколько дней перед тем раненный ночью при осмотре казацких пикетов, не в состоянии был сидеть на лошади и приказал возить себя между рядами своих воинов в качалке. Когда же запряженные в нее лошади были убиты, пересел на верховую и раненую ногу положил к ней на шею. В таком положении он быстро носился между своими храбрыми шведами, ободрял их воспоминаниями о победах над русскими, предвещал новую славу и на этот день. Но предвещание его не сбылось: эта слава и этот день принадлежали Петру. Шведское войско после непродолжительного сражения было совершенно разбито, и Карл едва спасся бегством от плена.

Прекрасно описан этот знаменитый день у Пушкина в его поэме «Полтава». Насладитесь этим описанием:

Горит восток зарею новой.

Уж на равнине, по холмам

Грохочут пушки. Дым багровый

Кругами всходит к небесам

Навстречу утренним лучам.

Полки ряды свои сомкнули.

В кустах рассыпались стрелки.

Катятся ядра, свищут пули;

Нависли хладные штыки.

Сыны любимые победы,

Сквозь огнь окопов рвутся шведы;

Волнуясь, конница летит;

Пехота движется за нею

И тяжкой твердостью своею

Ее стремление крепит.

И битвы поле роковое

Гремит, пылает здесь и там,

Но явно счастье боевое

Служить уж начинает нам.

Пальбой отбитые дружины,

Мешаясь, падают во прах.

Уходит Розен сквозь теснины;

Сдается пылкий Шлиппенбах.

Тесним мы шведов рать за ратью;

Темнеет слава их знамен,

И Бога браней благодатью

Наш каждый шаг запечатлен.

Тогда-то свыше вдохновенный

Раздался звучный глас Петра:

«За дело, с Богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь как Божия гроза.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом,

Гордясь могущим седоком.

Уж близок полдень. Жар пылает

Как пахарь, битва отдыхает.

Кой-где гарцуют казаки.

Равняясь, строятся полки.

Молчит музыка боевая.

На холмах пушки, присмирев,

Прервали своей голодный рев.

И се — равнину оглашая,

Далече глянуло ура:

Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,

Могущ и радостен, как бой.

Он поле пожирал очами.

За ним вослед неслись толпой

Сии птенцы гнезда Петрова —

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны:

И Шереметев благородный,

И Брюс, и Боур и Репнин,

И, счастья баловень безродный,

Полудержавный властелин.

И перед синими рядами

Своих воинственных дружин,

Несомый верными слугами,

В качалке, бледен, недвижим,

Страдая раной, Карл явился.

Вожди героя шли за ним.

Он в думу тихо погрузился.

Смущенный взор изобразил

Необычайное волненье.

Казалось, Карла приводил

Желанный бой в недоуменье…

Вдруг слабым манием руки

На русских двинул он полки.

И с ними царские дружины

Сошлись в дыму среди равнины:

И грянул бой, Полтавский бой!

В огне, под градом раскаленным,

Стеной живою отраженным,

Над падшим строем свежий строй

Штыки смыкает. Тяжкой тучей

Отряды конницы летучей,

Браздами, саблями звуча,

Сшибаясь, рубятся с плеча.

Бросая груды тел на груду,

Шары чугунные повсюду

Меж ними прыгают, разят,

Прах роют и в крови шипят.

Швед, русский — колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет,

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть и ад со всех сторон.

Как верно представлена эта страшная картина битвы! Но вот приближается час победы Петра:

Но близок, близок миг победы.

Ура! мы ломим; гнутся шведы.

О славный час! о славный вид!

Еще напор — и враг бежит,

И следом конница пустилась,

Убийством тупятся мечи,

И падшими вся степь покрылась,

Как роем черной саранчи.

Эта победа считается знаменитейшей в истории Петра. Утвердив за Россией места, завоеванные ею у Швеции, и в них новый порт и новую столицу ее, она доставила русским то, что было главной целью жизни Петра: соединение их с образованными европейцами. Европейцы не желали этого соединения, они боялись возрастающего могущества России и старались уничтожить его. Это старание поручено было ими соседу России — королю шведскому. Он усердно исполнял сделанное ему поручение. Что было бы со всеми новыми учреждениями Петра, с многочисленным флотом его, с его вновь образованным войском, с его знаменитым портом на Балтийском море — одним словом, со всеми его великими намерениями, если бы Карл XII стал победителем. Можно поручиться что все это было бы уничтожено: резкий король шведский в гневе своем уже не раз кричал страшным голосом: «О! И моего хлыста довольно будет, чтобы выгнать этих негодных москвитян не только из Москвы, но даже и из всего мира!»

Вместо того грозный предсказатель сам обратился в бегство. И как? Без войска, почти с одним только изменником Мазепой и несколькими адъютантами, в татарской телеге! И куда же? В одну из пограничных областей Турции — Бендеры, умоляя о покровительстве султана! Последний отряд его, состоявший из 16 тысяч человек под начальством генерала Левенгаупта, оставался еще в окрестностях Полтавы, на берегах реки Ворсклы. Петр отправил в погоню за ними князей Голицына и Меншикова, и 30 июня, через три дня после Полтавской битвы, все 16 тысяч шведов, искусно окруженные со всех сторон 9 тысячами русских, сдались без сражения со всей амуницией, знаменами, артиллерией и королевской казной.

Со смирением христианина наслаждался царь русский своей знаменитой победой. Относя весь успех ее к всемогущему покровительству Бога, он смотрел на поля полтавские как на места священные, как будто ручавшиеся за будущую славу России. Необыкновенный дух его, быстрый, проницательный и благочестивый, не сомневался в этой славе, и потому благодарность его к Всевышнему была неизъяснима! Он изъявил ее торжественно на другой день победы, 28 июня, на самом месте битвы. Молебствие совершалось в обширной походной церкви посреди поля полтавского. После обедни погребены были на этом же поле в одной огромной могиле тела убитых защитников России, а в другой — тела врагов их, шведов. Над первыми Петр собственными руками поставил крест, над вторыми плакали печальные соотечественники их, попавшие в плен. Все они были тут же, на торжестве вместе с русскими, но никто не оскорблял их насмешками; напротив того, после обедни сам царь пригласил генералов и офицеров их к своему обеденному столу и в отмщение всех дерзостей, какими часто Карл XII оскорблял народ его, позволил себе сказать только следующие слова: «Вчера брат мой Карл просил вас сегодня на обед в шатры мои, и хотя он не сдержал своего слова, но мы выполним это, и для того прошу вас со мною откушать». За этим обедом добрый царь всячески старался развеселить унылых шведов и не один раз пил за здоровье учителей своих в военном искусстве. Так почти всегда он называл их. Пушкин говорит и об этом славном пире:

Пирует Петр. И горд, и ясен,

И славы полон взор его.

И царский пир его прекрасен.

При кликах войска своего,

В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок подымает.