Детство, 60-е...

Вот уж повезло мне с детством — провел его рядом с легендарным Свенским монастырем, где в 60-е находился детдом для детей с полиомиелитом, моя бабушка совмещала заведование местной больницей и врачевание в этом детдоме, а мы — супоневские мальчишки, практически жили в живописных монастырских развалинах...

МУЗЫКА

Первое и самое сильное впечатление детства — музыка. И настоящий патефон, выносимый на летний столик нашей больничной усадьбы. Тяжелые и хрупкие пластинки на 78 об. в минуту, и две из них потрясли навсегда — полонез Огинского и "Awara Hoon" (песня Раджа) Рави Шанкара из фильма Бродяга. Несмотря на неудобства механического звуковоспроизведения, этот способ передавал неповторимые обертона — близкие к духовым инструментам и цепляющие не хуже будущих хай-файев. Воздействие композиций сегодня тоже кажется не случайным — они были шедеврами и взаимопереплетениями двух музыкальных культур, и «ян» Огинского дополнялся «инь» Шанкара...

Потом, уже на электрическом проигрывателе звучали первые "долгоиграющие" 33 1/3, а по новому диапазону УКВ — недавно открывшееся Радио Маяк, первая музыкальная станция в СССР. Это было в 60-е годы, а телецентр в Брянске был построен в канун моего рождения, да и электричество появилось в поселке Супонево лишь в середине 50-х. До этого, мои дед и отец пользовались батарейными ламповыми приемниками, например "Родина 47-52" — с тяжелыми анодными и накальными батареями или несправедливо забытым чудом — термоэлектрогенератором (ТГК-3), одеваемым на керосиновую лампу...

Можете представить, каким казался мальчику 60-х мир научной фантастики и, особенно, книг Ивана Ефремова — под дымящую печку и (электричество еще часто отключалось) керосиновую лампу или стеариновую коптилку?

ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ

Волшебнее всех сказок, эта книга читалась зимними ночами — под натопленную печь и под теплым одеялом…
А до этого надо было как следует замерзнуть, возя на санках воду из колодца близ реки, а с зимы 1968/69 — уже из колонки (уличный водопровод появлился в Супонево к 50-летию Октябрьской революции).

Как типично у Скорпионов, в детстве я часто болел (а может и излишне лечила ортодоксальная бабушка-врач), и постельный режим с радостью отдавал чтению. И "Туманность Андромеды" в голубом картонном переплете была воистину заменой Библии в атеистической семье!

Как и многие, сперва читал лишь космические главы с Тантрой (самкуя это и подобные слова), потом осилил и полюбил остальные и… рисовал звездолеты — их подробные рисунки-чертежи висели на стенах и засоряли все школьные тетради, а игры со сверстниками (чаще всего на деревьях и в развалинах Свенского монастыря) посвящал космосу — цитируя фрагменты книг и фильмов.

В 66-м в Брянск приезжал Гагарин (мы его ждали в Супонево, но недождались..), а парой лет позже, в роковой для многих 1968 год — скорбили о его гибели… И следующей настольной книгой, после "Туманности", стала более практическая — "Записки авиаконструктора" Александра Яковлева.

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

С детищем этого конструктора (воистину — фантастика, учитывая реалии детства) мне повезло познакомиться в 68 году, совершив первый полет в Москву на новом Як-40! Воистину — ничего более фантастического в жизни уже не припомню — это был прыжок в будущее: конструкция, дизайн, высота и скорость этого маленького звездолета превзошла все ожидания, и я бы не удивился, если бы он поднялся в Космос и высадил нас, скажем, на Марсе… Но вместо Марса было Быково, и увидеть землю из-за облаков, из почти стратосферы — было абсолютной фантастикой за тогдашние 10 рублей. После этого (а потом были и другие) полета, я уже не сомневался, что на Марсе будут цвести яблони, а люди будут жить так же долго, как ефремовские герои, и уж конечно при коммунизме...

МОСКВА

Пока же другой планетой… была Москва, куда попадал каждый год, а там — метро, ВДНХ, музеи и киоски с десятком сортов мороженного! Но еще раньше запомнились как чудо — газовая колонка в Измайлово и "бесшумная" горячая вода в Медведково. Прожив десять лет детства с холодными удобствами на улице, а зимой коллективно пользуясь горшками, мы не могли нарадоваться главному чуду цивилизации — ватерклозетному унитазу, что казался особой наградой москвичей за заслуги перед остальным народом...

Ну и, конечно, московская еда — отсутствующая в провинции: глазированные сырки, белый щербет и молоко в пакетах! По детским меркам того (да и более позднего) времени, москвичи много и часто ели — но вот движения, свежего воздуха и тишины тут не хватало. Было ощущение поезда, когда шум, пассивное движение и замкнутость пространства тянут непрерывно заедать стресс…

Зато как радовались московские родственники — гостя в нашем Супонево: с высокого холма монастыря отрывалась величественная пойма Десны, дымящие промышленные пригороды и синева бесконечного брянского леса!

ДОМ

До моего рождения родители жили в служебном флигеле больницы, а после начали строить дом из двух половин, деревянный — ибо он быстро собирался из стандартного сруба. Место ему нашлось рядом с больничной усадьбой, что переходила в одноименный сад, а уже тот был частью большого-монастырского, вдоволь снабжавшего больных и селян неповторимым сортом "антоновки"...

Большой сад тогда называли "колхозным" и это название принималось нами естественно, как и детский санаторий — в разгромленном еще до войны и заросшем травой Свенском монастыре. Сад был излюбленным местом для игр, к тому же там было настоящее озерцо с плакучими ивами, где женщины стирали белье, а мы плавали на плотах, наспех сколоченных из досок близлежащих заборов.

А после фильма "Таинственный остров" — мечтали и о подводной лодке, но строить ее было не из чего, разве что пожертвовать оцинкованным корытом, где мама купала нас с младшим братом...

ЗЕМСКАЯ БОЛЬНИЦА

Под тамбуром деревянного корпуса больницы была свалка медицинского мусора, в основном — пустых пузырьков и ампул, но иногда там находились парафиновые отливки странной формы, из которых мы делали факелы, а младшие ребята их просто сосали, как леденцы… Назначение отливок я понял позднее, листая бабушкины фолианты по акушерству и гинекологии, и это открытие лишь добавило жгучего любопытства к больничным секретам и тайнам пола. Сегодня я сочувствую тем селянкам, кто из-за недостатка гигиенических знаний и средств, частых абортов и инфекций массово страдал воспалительными процессами, что порой лечились лишь вливанием горячего парафина и оставляли такие "анатомические леденцы"...

Рядом с лечебным корпусом были прачечная, от которой пахло сыростью и антисептикой, конюшня с жеребцом по имени Мальчик (чью анатомию нам упорно мешал изучать кучер) и сеновал, забитый по крышу душистым сеном.

ИГРЫ

Игр с жесткими правилами, кроме традиционных пряток и войнушки, уже не припомню. Зато не забуду популярную тогда считалку для пряток: "Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить — все равно тебе водить!" В других играх "немцем" обычно был я — ведь таковым, со слов своих родителей, ребятня считала моего отца Рудольфа, правда для справедливости добавляли — "не фашист, а немец, который за нас"...

Драться я не любил, хотя физически был не слабее своих сверстников и сейчас вижу, что главными условиями для их уважения были тогда — независимость и искренность чувств. И лишь с ними — знания, когда ты цитировал любимые места из Беляева или Ефремова, а у друзей загорались глаза...

— "Полезли, поиграем в это", звали они на ближайшее дерево, и через минуту с него доносилось дружное гудение в носы и команды — "ключ на старт, протяжка, зажигание… поехали!!!"

ЧЕЛОВЕК-АМФИБИЯ

По следам фильма и свежепрочитанной книги родилась история про "Биомедцентр СССР", что ищет добровольцев на повторение опыта Сальватора, написаны и отпечатаны на нашей трофейной машинке "Рейнметал" письма к руководителю лаборатории в Ленинграде — профессору Шаврову и его "ответ", причем фамилия Шавров была взята из книги Яковлева — с фотографией его "самолета-амфибии" (такая натяжка, как оказалось, не противоречила детской логике).

Была заведена папка с надписью «Совершенно секретно" для хранения таких писем, фотографий и вырезок из прессы, а также бесчисленных рисунков Ихтиандра в знаменитой чешуе и маске с плавником… Папка надежно пряталась (хотя ее название, как тогда казалось, вызовет ужас взрослых), но постоянно мучил страх и стыд ее попадания в руки отца — даже не знаю почему, видимо здесь был некий фрейдизм… И наконец — придумана символика приветствия и узнавания будущих людей-амфибий: салют типа пионерского — с волнообразным движением рукой в конце, напоминающим стиль плаванья Ихтиандра в ластах, и клич, наподобие мантры — "О-ааа, о-ааа" из оригинальной музыки к фильму Андрея Петрова…

Конечно, это был недостойный, по взрослым меркам, обман… Но, сделав первый шаг, я настолько увлекся проектом, что поверил в него сам и передавал эту веру друзьям как почти религиозную. Главным претендентом на вторую роль был сосед и одноклассник Саша Жигалкин — доверчивый и драчливый сын прапорщика, живший в Супоневе с бабушкой. Мать его работала в воинской части и жила с мужем в коммунальной комнате, очевидно потому и оставив сынка в лучшем микроклимате старинного села. Саша безмерно поверил в "проект ЧА" и терпеливо ждал, почему я, устыдясь, был вынужден написать настоящие заявления и послать их по найденным в журналах солидным адресам — теперь и сам искренне ожидая ответа...

По "рекомендациям профессора Шаврова" мы интенсивно готовились к жизни амфибий — учились плавать и нырять, переносить боль и холод, и главное — хранить тайны. Саше в то время вырезали аппендицит и он гордо показывал шрам — вызывая необъяснимую зависть, и чуть свысока рассказывал о наркозе — констатируя, что еще более готов к заветной операции...

Мечтая, мы представляли будущую жизнь и работу — как истинно свободную: неограниченное плаванье и изучение подводных тайн, секретные операции и восторг наших Гутиэре, коим мы будем небрежно дарить жемчуг и пиратское золото…

Видимо, эти мечты вырывали нас из скучной предписанности жизни, опыта лицемерия дома и в школе, убогости нашего быта и непролазной грязи — первый асфальт в этих местах проложили лишь к 1985 году.

Год спустя мы посвятили в проект еще несколько пацанов, и этот дух загадочности висел над нами до 5-го класса и моего переезда в город, а там были новые знакомства и другие — еще более невероятные фантазии...

(продолжение следует)

2008 г.