Сатана тебя

— Сатана тебя родила, сука! Сатана тебя родила, сволочь! Сатанинский выродок, сатанинский выродок! Сатана тебя родила, сука!.. — бормочет за стенкой тёща, то тихо, то громко, странным образом меняя интонации, но неизбежно возвращаясь к постоянному рефрену: — Сатана тебя… Сатана тебя...

Только что Варвара Степановна спала или тихо сидела у себя в комнате, но стоит Сене зайти в уборную, как в ней гаснет свет, хлопает дверь ванной комнаты и начинаются тёщины песни:

— Сатана тебя родила, сука!.. Сатана тебя родила, сволочь!.. Сатанинский выродок, сатанинский выродок!.. — и неожиданно, непередаваемым тоном: — Красавчик! Красавчик!

Утром, днём, вечером, ночью. В любое время. Стоит зайти в уборную. Стоит выйти из их с Аллой комнаты.

Она почему-то считает, что «красавчик» — это ругательство.

Шизофреничка.

Лекарства действуют на неё плохо. В дурку её не берут — бабушке больше семидесяти пяти. Никакого смысла, кроме лишних хлопот.

Иногда Сеня её жалеет, но всё чаще ненавидит.

Бабушка увивается вокруг внука, старается выполнить любую прихоть. «Мой внук Михаил», — говорит она и тащит подносы с супом, макаронами, холодным — обязательно холодным! — чаем. Внук милостиво принимает эти услуги. Бабка его источник карманных денег.

«Так нельзя, — говорит себе Сеня, — он любит бабушку, бабушка любит его». Только гложет обида: чёрт возьми, он, Сеня, отец этого парня!

Но:

— Сатана тебя родила, сука! Сатана тебя родила, сволочь! Сатанинский выродок! Сатанинский выродок! — всегда с удвоением.

Она по-своему разумна и знает, куда ударить больнее: по родителям.

Теперь Сеня жалеет её всё реже и ненавидит всё больше.

Теперь, когда её не увозят в больницу, когда нет коротких — месяц, два, три — кусочков покоя, Сеня всё чаще желает ей смерти. Ругает сам себя, но желает. Нервы не железные, а ему не двадцать. И даже не сорок.

На работе Сеня отдыхает, а домой возвращается с тяжёлым чувством.

Хочется убить.

Северный Урал! Там у супруги родственники, там тишина и благодать. Вы были на Северном Урале? Смотрели хотя бы издали на древние заснеженные вершины? Состав переползает из Европы в Азию по одноколейке. Справа и слева развалились обросшие зелёной щетиной крутые холмы. Урал здесь невысок, но основателен. Что ему, старому, замшелому, выветрившемуся геологическому объекту человек с его жалкой ниткой железной дороги! Чертовски прочищает мозги. Сразу понимаешь, кто ты есть рядом с вечностью. А тундра? А ручьи с ледяной водой, бегущие из отрогов в сторону Оби? Карликовый лес под бесконечным небом. Побеги шикши на растрескавшихся сланцевых скалах, свечки морошки на укромных полянах. Звон в голове от багульника! Да, комары, да, мошка… Но разве гнус испортит настроение, когда бьётся на крючке серебристый сырок, или нельма, или щокур, или даже самая обычная щучка! «Это не рыба, это сюка!» — Семён не помнит, откуда это. Неважно.

Сегодня эти слова вызывают лишь досаду: Алла едет вместе с сыном, Семёну надо остаться дома — на хозяйстве.

— Не скучай, — говорит Алла, садясь в такси. Раннее утро. Сеню познабливает, он не выспался.

— Отец, я за тебя! — машет рукой Мишка с заднего сиденья. — Держись.

— Непременно, — отвечает Сеня и медленно идёт домой. Грядущую неделю надо как-то прожить. И слово-то какое выбрала: «не скучай!» Можно подумать, ему будет до скуки! Хуже… не то слово, не хуже, а более издевательски, что ли, попроси она не ссориться. Словно Сеня собирается ссориться! Его всегда обижает подобное объединение правых и виноватых. «Не ссорьтесь!» — словно это зависит от него. Век бы её не видеть!..

— Колдун первой стадии, сука! — встречает его тёща. — Колдун первой стадии, сволочь!

Только её не было, комнаты стояли пусты, и даже не пахло неопрятной её старостью — и вот! Нарисовалась. Стоит и сверлит взглядом, бандитка.

Как хорошо, что впереди будний день! Придёт на работу на два часа раньше, посидит в тишине и покое. Сначала придётся постоять у подъезда, подождать, пока откроют контору. Полчаса, не больше, зато без Неё.

День проходит хорошо. Да что там, просто замечательно! Счета оплачиваются в срок, заказы формируются. Иногда Семёну кажется, что работа движется сама по себе, без малейшего его участия. Он просто присутствует при этом кипении цифр, лавирует среди потоков данных, автоматически отвечает на звонки, пишет что-то в почту… Пьёт кофе. Травит анекдоты, болтает в курилке. Курить он завязал, но весь день сидеть на одном месте скучно.

… За окном маршрутки мелькают улицы и перекрёстки. Послеобеденный дождь умыл город и листву, и стало совсем благостно. В наушниках низкий женский голос поёт о любви, девушки на улицах нарядились в мини. Так бы ехать и ехать без конца! Не злит даже растопырившаяся в проходе толстая тётка, обвешанная полосатыми баулами; сумка с какими-то кирпичами внутри больно бьёт по коленям. Тётка роется в кошельке, считая мелочь — не могла набрать монет заранее! От неё удушливо несёт дезодорантом. Какая ерунда...

Сеня вынимает наушник и кричит через салон: — После переезда, пожалуйста!

Два квартала до дома. В животе родится холод, ноги мельчат шаги. Развернуться, завалиться в кабак и вернуться пьяным? Но пить не хочется, от водки у Сени противно болит голова, кроме того… не по-мужски это — бежать от маленькой тощенькой старушонки.

Дома темно. Тёша прилипла к кухонному стеклу и монотонно качает головой. Она не поворачивается, пока Сеня разогревает себе вчерашний суп, ест и моет посуду. Обошлось.

«Обошлось!» — радуется Семён, уходя в свою комнату и включая ноут. Весь вечер его, да и ночь тоже.

От долгих странствий по Сети ломит виски и слезятся глаза, и Сеня укладывается. Четыре часа сна вполне его устроят…

— Сатана тебя родила, сука! — что-то мокрое падает на кровать около локтя. — Сатана тебя родила, сволочь!

В ошалении Сеня выныривает из дрёмы. Включает ночник. Этим чем-то оказывается комок туалетной бумаги. Или нечто похожее: Семёну не до изучения всякой дряни. Тёща в дверях желтеет морщинистым лицом. У-у-у… гадина!

На миг он теряет контроль над собой. Оказывается, это так сладко — потерять контроль! Отбросить людское и культурное, позволить внутреннему зверю выпрыгнуть из клетки!

Сеня соскакивает с кровати, хватает старуху за худые локти и толкает сквозь дверной проём, через короткий коридор, в её нору — комнату напротив.

— Замолчи, мерзость! — кричит он, кидает её на диван и хлещет ладонями по щекам раз, другой, третий, едва сдерживаясь, чтобы не ударить кулаком, не сломать тонкие кости, не размазать ненавистное лицо в кровавую кашу. Не убить бы её, в самом деле. Убивать — это совсем не то, что желать кому-то смерти.

Убивать Сеня не хочет.

— Сатана тебя родила, сука, — хрипит тёща упорно. — Дерётся, сатана… — удивляется она, и Сеня в очередной раз убеждается, что вовсе она не больная, а просто решила сжить его со свету, и, значит, поделом ей! — Чтоб у тебя руки отсохли! Сука, сука!..

Ничего не боится, дура...

Шатаясь, Семён возвращается к себе. Она не придёт больше сегодня, она никогда не приходит после драки. На душе гадко, болят отбитые пальцы: у старухи на редкость жесткая физиономия. Невыносимо стыдно. Он опять не сдержался и побил её.

Попить успокоительного?

— Да, мама, конечно. Нормально. Ты же знаешь, что у меня? Нормально в пределах погрешности. Не звонила ещё. Зачем? Сутки прошли. Ой, да что с ними случится! Не переживай. Да, в отпуск к вам поедем, как обычно. Целую!

Сеня осторожно кладёт телефон на стол. Левая кисть не слушается: пальцы онемели — с утра. Туннельный синдром — привычная штука. Сеня, как делал не раз, долго растирал и грел их горячей водой. Зря, стало дёргать и жечь. Будто у стоматолога — заморозка работает, дошла до носа и даже век, а зуб всё равно болит. К обеду стало лучше, только пальцев словно нет. Чертовщина полная. Пробовал колоть иглой, но прекратил дурацкий эксперимент: игла упёрлась в кость. Дохтур-энтузезист, понимаешь. Заразу не занести бы…

Приходится настукивать письма одним пальцем. Невелика разница, да и опыт есть, когда левой держишь трубу, а правой по клаве брякаешь. Но ведь непорядок же?

Вечером, в супермаркете, маленький казус и неудобство. Очередь ропщет: сколько можно копаться? Сеня рассыпает монеты и ползает, собирая. Вдобавок из расстёгнутой барсетки разлетается по полу необходимая житейская мелочь: лекарства, разнообразные кабели для гаджетов, очки, флэшки, плеер… Всё, что нельзя оставить дома — обыски случаются, знаете ли. Спиной он чувствует презрительные и насмешливые взгляды окружающих. От стыда и злости противно стреляет в виски. Красный, как рак, расплачивается, наконец, и уходит, кренясь на правый бок.

Рука чужая уже почти до локтя. Болтается, как перекинутый через плечо батон колбасы. По дороге домой Семён замечает, что с пальцев капает кровь. На ладони — длинный порез. Опираясь о пол, рассёк о бутылочный осколок и даже не заметил. Чёрт! Надо к врачу, но когда? Завтра — дел невпроворот. Кто ими займётся вместо него?

— Явился, сатана! — встречает его тёща.

Иногда она говорит — «вселился». Сеня уже не знает, что лучше. В слове «вселился» есть капля смысла; это её квартира, а он — в примаках. Всё прочее — иррационально. Это пугает более всего. Ничего нельзя объяснить, ни о чём договориться. Остаётся ужасаться и ждать, что будет потом.

— Бог мне защитник! — продолжает старуха. — И не убоюсь я зла, что пожелает мне человек!

В сумраке прихожей луч низкого солнца падает на её лицо, поэтому кажется, что глаза её горят мрачным православным огнём. Алькайеда чёртова.

Вчера она была главной бедой в его жизни. Сейчас Семён в этом сомневается.

Сеня перегружает продукты из пакета. Рука мотыляется из стороны в сторону, заляпывает кровью дверцу холодильника. Надо убрать, пока не вернулись Алла с Мишкой.

Можно и не дождаться, внезапно понимает он. Отбросить копыта, если оно полезет дальше! Кисть, локоть, плечо… Лёгкие и сердце? Желудок и пищевод? Воображение пускается в галоп, рисуя яркие картины мертвеющего тела. Кишки отвечают резким спазмом; гадство, если сейчас… в ближайшие минуты… он не попадёт в сортир, то… ему станет нехорошо во всех смыслах!

Там пусто — какое счастье! Но… Кто-то пробовал быстро освободить рычаг пряжки ремня — одной рукой? Купился же он когда-то на сомнительное удобство!.. Или просто не было нормальных ремней, таких, как раньше, надёжных и вечных, с дырками?

Сознание парадоксально делится на три потока. В первом бьётся паника и предчувствие позора, второй хладнокровно наблюдает и подхихикивает, сука! Третий вытаскивает наружу безрукого инвалида из далёкой молодости. В шлёпанцах и тенниске с зашитыми рукавами разгуливал тот по городскому саду, сжимая в зубах горящую сигарету. Рассказывали, он не пропускал ни одной драки и знатно махался ногами. Сеня удивлялся: как он делает это, как он вообще живёт? Как, чёрт побери, он застёгивает ширинку?

Он успевает.

Потом сидит в блаженстве, о котором не принято говорить, и старается не думать о сорванных ногтях.

Отключается свет.

— Сатана тебя родила, сволочь, — захлёбываясь, шепчет тёща в щель между дверью уборной и косяком. — Сатана тебя родила, сука!..

Полная идиотка. Зачем ей нюхать его дерьмо?

В ванной, перед тем, как погаснут лампы, Сеня успевает достать припрятанный фонарик. Он обычно лежит в тумбочке, среди стиральных порошков и отбеливателей, там, куда тёща почему-то не лазит. Хороший туристический фонарь с ёмкой батареей. Сеня ставит его на минимум и приводит себя в порядок, мстительно не слушая камлания за стенкой. На него снисходит — впервые за вечер — успокоение. Жизнь уже не кажется такой гадкой, в ней даже можно увидеть перспективу. А рука… Завтра он запишется к врачу. Может быть, завтра же удастся попасть на приём. В общем, всё будет хорошо.

Он даже умудряется поджарить яичницу. Это трудно, но, как ни странно, возможно. Раскалённую яичницу, приготовленную правильно, так, чтобы желток уже схватился, но не превратился в подмётку; с колбасой, обжаренной с двух сторон до корочки. Белок может быть чуть жидковат — это не критично. Такое блюдо надлежит есть с горячей сковородки, чтобы масло вокруг ещё кипело, а сверху пузырился расплавленный сыр. Чёрт, ради этого стоит жить!

А как же водка?!

Когда Сеня с ледяным стопариком возвращается на кухню, яичница уже сгружена в помойное ведро, а сковорода стоит в мойке. Из крана в неё бьёт тугая струя воды. От ужина остался только запах сыра.

Ох, гадина!

От гнева и обиды мутит. По пищеводу поднимается тошнотная волна, расплёскивается кислятиной во рту. Дзынь! Рюмка летит в раковину — зачем она теперь нужна? — а Семён хватает сковородку...

Дверь старухиной комнаты распахивается от толчка, и хозяйка валится на диван. Мелькают в темноте тощие голени.

— Иди вон отсюда! — верещит она. — Тебя никто не звал!

Сеня не слушает, он выбирает время и место. Ему нечем держать старухины руки, и он старается прижать их коленом. Бабка неистово впивается в ногу ногтями: будут ссадины, а то и воспаление. Гадина, дрянь!..

Бамм!

Тёща будто не замечает удара, ведь это не старый надёжный чугун, так, фольга из алюминия.

Иное дело Сеня. Снизу доверху руку простреливает резкая боль, потом сковородка падает из слабеющих пальцев.

Сеня в панике выбегает из комнаты. Цепляет мёртвой рукой за косяк, запинается и падает. Мелькает жёлтое старухино лицо. Какие у него тяжёлые и непослушные руки! — успевает удивиться Сеня, и его затылок встречается со стеной.

Утро. Утро? Наверное, да. Рассеянный свет пробивается сквозь сомкнутые веки. За окном фыркает двигатель автомобиля — сосед собирается на работу. «Это просто сон!» — ликует Сеня. Почему-то, чем дольше он живёт, тем меньше видит светлых, радостных снов, и тем больше посещают его кошмары. Правда, недавно приснилось, что она померла и даже похоронена. В памяти, как наяву, осталось долгое отпевание, приторно-сладкий дым кадила и лицемерные благоглупости попа. И стук комьев земли по крышке гроба, и даже сухие глаза жены. И ещё жуткая обида, что всё оказалось неправдой!

Долгий и реалистичный кошмар, однако, сладок пробуждением. Ничего не болит, ничего не беспокоит. Ничего не было!

Почему не звенел мобильник? Наверное, ещё рано, и есть время немножко полежать. Но сначала — старость не радость, в свои пятьдесят с небольшим Сеня иногда чувствует себя таким старым! — в туалет. Мочевой пузырь дал ему передышку на целую ночь, но сейчас сыграл побудку.

Сеня открывает глаза: он в прихожей. Дьявол… Теперь и ноги туда же… Что ещё может отказать, спина? Сеня гонит эту мысль прочь. Он пытается пошевелиться, и в скальп впиваются сотни игл! Чуть не плача, Сеня качает головой из стороны в сторону, но её что-то держит, и вдруг это что-то с треском рвётся, он поворачивается набок и утыкается носом в засохшую кровь с обрывками волос. Его волос!

Натекло из разбитого затылка, приклеился.

Теперь, кроме потолка, Сеня видит стенной шкаф, разбросанную обувь и открытую дверь в комнату тёщи. Любезная Варвара Степановна смотрит в окно, облизывает пальцы и крестится. Быстро-быстро.

Как неохота звать её на помощь! Но придётся. Сеня с ужасом осознаёт, что без неё не обойтись. Теперь без неё никогда не обойтись, и от слова «никогда» холодеет в груди. Остаться в Её воле, полностью зависеть от Неё, пока не вернутся жена и сын!..

— Варвара Степановна… — осипшим голосом зовёт Сеня.

Старуха не отвечает. Безучастно стоит у окна, облизывает пальцы и крестится. Облизывает и крестится. Быстро-быстро.

— Варвара Степановна! — взывает Семён. — Ну помогите же мне!

— Ишь, на «вы» заговорил, колдун, — внезапно оживает тёща. — Что же ты сдохнуть не можешь? Сатана тебя родила, сука! Сатана тебя родила, сволочь!

Боль скручивает живот. Нет сил терпеть и… Сеня мочится в штаны.

Он лежит в тёплой вонючей луже и понимает: скоро, очень скоро ему приспичит по-крупному. От тоски хочется доставить старухе радость и умереть прямо сейчас.

«Я старый самолёт», — раздаётся голос Маргулиса.

Телефон! Как он мог забыть про телефон… Где же он? А… вот!

Дёргаясь, как червяк, по сантиметру Сеня ползёт к мобильнику.

«Я толстый самолёт, — сетует Евгений Шулимович. — Я джамба… лабамба!»

Плевать, что нету рук! Зато есть нос! Неужели он не сможет нажать кнопку носом, такую большую, удобную кнопку?

«А мне разбавили бензин водой», — звучит «Машина времени». Песня длинная, Сеня обязательно успеет. Двигаясь к вожделенной трубе, он молится всем несуществующим богам: ты, кто решил мне позвонить! Дождись, я скоро, мне осталось совсем чуточку!.. Ты же понимаешь… я могу быть занят… умываться… сидеть на горшке… дождись меня! И я буду спасён!

«И у меня заклеен скотчем винт, И нету дыма над моей трубой...»

Шлёп-шлёп.

На артритных ногах подходит Варвара Степановна, подхватывает трубку...

«И на хвосте мо...»

С грохотом обрушивается вода в унитазе. Всё, конец. Хороший был телефончик.

— Сатана тебя родила, сука! Сатана тебя родила, сволочь!

Беда… Кажется, у него остались только шея и глаза.

— Воды… — просит он. Ага, и язык ещё за него!

Молчание.

— Воды принесите, Варвара Степановна, — молит Сеня. Жажды нет, но вокруг такая тишина!.. — Принеси же воды, нечисть! Твоя взяла, подохну скоро, дай напиться, старая!..

Молчание.

По потолку, прямо над ним, ползёт муха. Он скоро помрёт, а эта наглая тварь даже не заметит! От бессилия душат слёзы. Где тёща? Сеня скашивает взгляд вниз и влево и …встречается с ней глазами. Спокойно и благостно, совсем не как при жизни, смотрит Варвара Степановна с траурной фотографии на стене.

— Ываа… — говорит Сеня. — Аваа?..

Мерзкая боль стекает со лба к затылку.

С кем он воевал последние дни?

Сеня пытается понять…

Пытается по