Тьма обволакивала, звали меня за собой сгнившие кости прошлых людей, а теперь — лишь еды червей. Их голоса раздавались за деревянными границами то ли запирающей меня, то ли защищающей похоронной коробки. Этот барьер был настолько тонок, что я ощущал, как их руки касаются досок и обжигают меня своим дыханием. Они очень громко и неустанно дышали, словно хищник вдыхает сладостный запах добычи в предвкушении, когда он вцепится в плоть, когда прольёт кровь горячую, оставляя лишь обглоданные кости, какие сейчас вокруг меня.
Одинокий дрожащий свет спички отсчитывал мои секунды чёрной сгоревшей линией. Я знал, что как только спичка потухнет, я погружусь во тьму и увижу эти глаза в проёмах и просветах гроба. Как только эти существа разглядят меня, каждое моё движение, каждый панически быстрый вдох и каждый импульс внутри моих вен и артерий, тонкие пальцы вцепятся в мою кожу, разрывая её до мяса, столь свежего и желанного ими мяса. Я услышу скрип и треск досок, а потом монстры разрушат гробовую коробку и мои истошные вопли, и их смех, и клацанья зубов, и противные плямканья разорвут тишину, взрывая землю, холодную от дыхания костлявых чудовищ, забавляющихся от моих предсмертных содроганий, от выражения страха, дикого животного страха на моём лице. И лишь тьма будет знать об этом, лишь черви и жуки будут слышать мою боль, чувствовать последнее биение уставшего сердца. И после смерти разум мой исчезнет; не будет боли, не будет страха, ни темноты, ни света; и ничего не вспомнит обо мне: ни другие люди, ни деревья, ни животные, за которыми я ухаживал, ни стены гроба, ни смеющиеся существа, ни черви, что после минуты сочувствия примутся за пожирания моих останков — того, что не доели монстры за границами погребального ящика. Душа моя будет скитаться, вспоминая, как долгие, бесконечно долгие, минуты перед смертью меня терзали, рвали, пугали, а смех и клацанье ртов тех существ застынет навечно в моей памяти.
Но пока этого не случилось — и это более мучительно. Ожидание, жестокое, долгое и тихое ожидание, разрывающее разум быстрей и больней, чем звери разрывают плоть. Кап-кап… Что-то капает на крышку гроба, что-то горячее. Возможно, это чья-то слюна, кто-то слишком нетерпелив.
Кап-кап… Стук… Дыхание… Спичка горит дрожа. Лишь бы не погасла: хочется жить. Но жив ли я сейчас? Лёжа в гробу со спичкой — моим таймером — едва дыша и трясясь от страха, я жив? Это называется "жизнь"? Лежать и бояться неизбежного — того, что будет обязательно, того, что случится всегда, случается со всеми. Тогда стоит ли продолжать "жить"? Откладывать смерть слабым огоньком, который может потухнуть от вашего же дыхания за секунду. И всё будет бессмысленно — всё станет бессмысленно: никто не услышит криков, никому не будет жаль.
Моё дыхание успокоилось, затихло. Я закрыл глаза — темно. Но существа неподвижно стояли снаружи, а значит, что спичка ещё горела, хоть я не видел этого "спасительного" света. Был ли смысл в том временном свете, если он всё равно погаснет, оставив меня наедине с ужасом? Только один тяжкий вздох и она погаснет… Я набираю в лёгкие последний воздух и...
Выдыхаю.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.