Один день после конца света

Легкие болезненно сжимались из-за нехватки кислорода в коричневом от испарений воздухе. На много миль вокруг не было ни единого дерева, ни единой травинки, чтобы хоть как-то способствовать его очищению. Природу убили еще два года назад. Теперь она была полезна лишь для растопки костров — единственного источника света и тепла в этой сгнившей плоти разлагающегося трупа, именуемого планетой.

Мир был уничтожен. Горстка несчастных счастливчиков, которые скорее по прихоти неумолимой судьбы, нежели за её милости, еще боролись за свое существование. Причиной было не желание выжить, а простая привычка и обычный человеческий эгоизм от мысли, что удостоился чести быть последним среди людей. Они просто хотели дожить. Дожить до того момента, когда смерть соблаговолит сжать их в своих объятиях без боли и страха.

Детский разум Табби не хотел мириться со смертью. Её девочка боялась больше, чем окружающий погибший мир, поэтому Табби тут же очнулась от сна, как только тело дало ей знать — она умирает от жажды.

На нетвердых ногах Табби поднялась с каменного пола. Она обвела взглядом свое прибежище в поисках хоть какой-нибудь жидкости. Назвать это помещение домом она не могла; просто очередное более-менее уцелевшее помещение, в котором она обитала, покуда не приходил кто-то из взрослых, так же облюбовавший себе это место. Взрослых Табби сторонилась: мужчины были слишком отчаянны и дики, чтобы взглянуть на её возраст, а женщины слишком голодны, чтобы беспокоиться о том, что она тоже человек.

Но это место пока что было только её «домом». И здесь не осталось ни капли воды. Табби хотела воспользоваться другим способом, но её организм оказался слишком обезвожен, чтобы помочиться. Последняя грань. Еще несколько часов и Табби умрет. Не было другого выхода, кроме как собрать остатки своей воли в кулак и выйти наружу.

Табби подняла с земли длинный узкий кусок рваной ткани, служивший ей перед этим подстилкой для сна, вытрясла его и обмотала вокруг шеи и плеч. Снаружи теперь всегда царил могильный холод. Девочка подошла к оконному проему и выглянула на пустырь, называвшийся улицей. На милю вокруг растянулось кладбище разрушенных зданий, от большинства из которых остался лишь фундамент или дырявая стена. Табби прислушалась. Где-то в её доме копошились тараканы — одна из немногих живностей, что смогла выжить. Их есть нельзя было — плоть наполнена ядовитыми испарениями. Снаружи же никого не наблюдалось.

Табби взяла в руки стеклянную бутылку, которую нашла пару дней назад в этом доме, когда только переселялась, и вышла на улицу. Воду достать было тяжелее, чем пищу. Все колодцы на много миль вокруг либо иссохли, либо были отравлены. Парочка хороших пристально охранялась группами взрослых. Табби к ним не совалась. Те взрослые, кто еще сохранил человечность и помогали выжившим, давно погибли: убиты за пищу и воду, а те, кто был здоров и без болячек — сам стал едой.

Реки и озера тоже отравлены. Живая рыба и хорошая вода осталась лишь в отдаленных от берегах глубинах океана. Воду закачивают в огромные цистерны, очищают от соли на еще действующих кораблях и переправляют в максимально сохранившиеся районы стран, где люди еще не ели друг друга. Табби подслушала эту информацию примерно несколько месяцев назад, но сами рассказчики не были уверены в её правдивости, а Табби не хотела тешить себя ненужной надеждой.

Единственный выход — дождевая вода. Еще год назад дождь был смертелен не только для желудка, но и для кожи. От него на коже появлялись гнойные волдыри и человек либо умирал от инфекции, либо становился носителем уродливых шрамов ожогов — и это был самый благополучный исход. У большей части выжившего населения были шрамы, на них уже не обращали внимания. Табби носила свое клеймо на левом плече, она о нем даже не вспоминала.

Теперь же дождевая вода очистилась, хоть запах, вкус и боли в животе остались, но жизнь она больше не забирала. Последний раз дождь шел почти неделю назад. Редкий и не больше двадцати минут, поэтому Табби насобирала скудные запасы и из-за жажды почти все сразу выпила. Но оставался шанс, что где-то под крышами или в углублениях сохранилось несколько капель. От холода вода медленнее испарялась, а если повезет, можно будет найти тонкую корку льда на сохранившихся окнах.

Табби еще раз огляделась и, повернув налево, медленно зашагала вдоль разрушенных домов, вертя головой в поисках влаги. За прошедшие годы Табби научилась нюхом находить воду, а сейчас, умирая от жажды, она почувствовала бы и одну дождевую каплю.

Мимо правой ноги пробежала маленькая крыса, заставив девочку испуганно оступиться. Хуже людей в этом мире были только крысы. Голодные, обозленные, они накидывались поодиночке или группкой на человека и обгладывали его почти до костей. Крысы так же выпивали все остатки дождевой воды. Но эта маленькая крыса не интересовалась Табби, её стремительное движение значило лишь то, что она учуяла что-то поинтересней свежей плоти. Недолго думая, Табби побежала за крысой.

Животное не обратило внимания на преследователя. Оно бежало строго вперед, два раза поворачивало в прощелины между разрушенными зданиями и наконец-то забежало в маленькую норку под куском стены, в которою Табби даже при всей своей хрупкой комплекции никак не смогла бы пролезть. Девочка досадно сжала губы. Если бы она была умнее, то поймала эту крысу и съела, обеспечив себе хоть какое-то насыщение, но её мысли занимала только вода. Голод она давно перестала чувствовать.

Воспоминания о пище позволили Табби переключить свое внимание, и её нюх почуял еле уловимый, но точно существующий запах жареного. Кто-то жарил на костре — необдуманное и смертельное решение; на запах сбегутся все местные, и если тех людей будет меньше двух, им несдобровать. Табби в такие разборки не лезла, но запах был слишком привлекателен. Она решила пойти, проверить, может у тех людей будет хоть какая-то вода, и девочка сможет её незаметно украсть?

Табби принюхалась и постаралась определить точный источник запаха. Она пошла прямо, держа нос высоко, как недавно вымершие собаки, и спотыкаясь об каменные развалины; особенно большие ей приходилось перелезать — она не смела сойти с прямого пути.

Вдруг нога Табби натолкнулась на что-то мягкое и упругое. Препятствием оказался еще свежий труп мужчины, довольно плотного, здорового на вид и на удивление опрятного. Половина головы была залита кровью. Тот, кто убил мужчину, был либо слишком глуп и сыт, чтобы оставить его и не съесть, или слишком слаб, чтобы дотащить до своего логова. Второй вариант относился и к Табби, поэтому она просто опустилась на корточки и стала обшаривать карманы трупа. Ничего. Пусто. Табби не расстроилась. Она оглядела кофту мужчины, удовлетворенно заметила, что кровь не попала на ткань, и стала стаскивать её с погибшего.

Кофта стала золотой находкой. В отличии от прошлой одежды Табби — рваной большой футболки, тоже чужой — кофта была целой, теплой и пропахла потом и трупной плотью достаточно, чтобы этого не замечать. Табби натянула подол кофты на коленки, опустила рукава до самых пальцев, заново обмотала вокруг шеи свой шарф и продолжила путь. Футболку она не сняла — будет чем укрывать ноги во время сна.

Примерно через три минуты ходьбы Табби различила впереди тонкую струйку дыма. Она насторожилась. Ничего подозрительного не было слышно. Девочка подобралась ближе настолько, чтобы можно было видеть сам костер. Как она и ожидала, возле костра сидели только двое людей: мужчина и женщина. Пугливые, щуплые, но не обозленные — такие могли бы поделиться с ребенком пищей или водой, но Табби не хотела испытывать судьбу. На костре жарились большие куски мяса, нанизанные на палки. Мясо явно не крысиное, да и запах слишком вкусный. Этот запах Табби умела узнать. Наверное, именно поэтому те двое людей так воровато оглядываются, сидят в тишине и стараются не смотреть друг на друга.

Табби оглядела местность вокруг костра. Её глаза лихорадочно шарили вокруг, по земле, в обломках, ощупывали одежду людей. Наконец, под складкой плаща мужчины она смогла разглядеть выглядывающее горлышко пластиковой бутылки. Что бы ни было в той бутылке, если мужчина прячет её, значит, она не пуста.

Во рту девочки образовался комок вязкой слюны. Она с усердием проглотила его и сделала шаг в сторону костра. Но раздавшиеся шаги загнали её обратно в укрытие.

К костру приближались трое мужчин. Без слов и эмоций, они просто шли вперед с дикой сосредоточенностью во взгляде, уверенным хромающим шагом. Эти были одичавшими, озверевшими пожирателями плоти, руководствующиеся только инстинктом — полностью потерявшие человечность.

Мужчина, сидевший у костра, напрягся и заслонил собой женщину. Они оба отодвинулись от костра на пару метров — поняли, что мясо уже не их собственность. Дикари приблизились к костру и взяли палки с еще полусырой нанизанной плотью. Чтобы насытиться не хватит и на двоих, а голодны были все трое.

Они разобрали между собой скудные куски, перерыкиваясь как гиены, обгладывающие одну зебру. Проглотили их в два счета, а запах жареного и вкус лишь обострил голод. Один из дикарей повернул голову в сторону мужчины и женщины.

— Мы… — пролепетал мужчина, дрожа от страха. — Мы знаем, где есть еще мясо, только, пожалуйста, не трогайте нас. Мы покажем…

Его широко раскрытые глаза глядели с мольбой, увлажняясь от наплывших слез. Женщина уткнулась лицом в плащ мужчины и пыталась громко не плакать. Табби знала, чем все закончится, видела такое сотню раз. Один из дикарей сделал шаг в сторону пары. В следующее мгновение вся их троица сорвалась с места и накинулась на кричащих людей. Двое дикарей занялись мужчиной, третий умертвлял женщину. Они начали стягивать с обоих одежду, чтобы обнажить питательную плоть. Табби с напряжением наблюдала за плащом мужчины. Дикари стянули плащ одним махом и откинули вбок. Как только это случилось, Табби тут же выбежала из укрытия и бросилась обыскивать его.

Пусто. С застывшим сердцем Табби оглянулась на груду пыхтящих тел. Из-под мертвого мужчины выглядывала крышечка раздавленной бутылки. Жадная земля впитывала питающую влагу. Табби непроизвольно вскрикнула и кинулась к нему. В безнадежном порыве она оттолкнула одного из дикарей и схватилась за лопнувшее горлышко. Рывком потянула бутылку на себя. Получилось! Бутылка у неё, но воды в ней на два глотка, не больше, и все же это была вода, чистая вода.

Вдруг на запястье Табби, держащем расплюснутую бутылку, сомкнулась чья-то рука. Один из дикарей заметил её, и уставился на воду в бешеном вожделении. Табби дернулась, но хватка была стальная. Дикарь что-то промычал и поднял вторую руку. И тут девочка вспомнила о стеклянной бутылке, которую все еще сжимала в правой руке. Сжав пальцы сильнее, она ударила бутылкой по лицу дикаря. Стекло разбилось о его висок и расцарапало руку Табби. Даже так, удар вышел не сильным, дикарь не упал, но хватку ослабил. Девочка смогла вырваться. Она прижала воду к груди и побежала. Буквально через два шага её что-то схватило за ногу и Табби повалилась на землю, придавив собой бутылку и расплескав еще больше воды. Она испуганно уставилась на небольшую лужицу под своей грудью, после чего повернула голову и увидела, что её ногу сжимает женская рука. Ноги женщины обкусывал один из дикарей. Она уже была полумертвой и глядела на Табби слепо, тянула к девочке в мольбе дрожащие руки. Женщина пыталась ползти, но её усердия даже никто не заметил.

— П… пом… ги… — вырывались хриплые стоны из её окровавленного рта.

Табби уставилась на женщину во все глаза. Грудь девочки дрожала от частых вздохов. Как в забвении он оттащила ногу от руки женщины, поднялась и побежала вглубь развалин, не оглядываясь.

Давно Табби не видела такого осознанного взгляда, как у тех двоих: женщины и мужчины. Может, они и были последними «людьми», кто еще надеялся, любил, и понимал, кто еще сохранил понятие человечность. Но их убили, как и убили их предшественников и всех тех, кто пытался навести порядок. Настал именно тот период после конца, когда осталось лишь дожить до смерти, и не пытаться выжить.

Табби бежала недолго — сил не было. Она забежала в первый попавшийся дом и упала на грязную землю, усыпанную осколками выцветшего кафеля. Из глаз Табби текли слезы. Её переполняло горе и отчаяние, сравнимое лишь с тем, которое она ощутила, оставшись одна в погибшем мире. Её горло сдавливали беззвучные рыдания, глаза щипало от соленых слез, а голова туманилась, предвещая скорую смерть от жажды.

Вытерев рукавом кофты глаза, Табби уставилась на пластиковую бутылку в своих руках. На дне плескалась влага. Глоток, всего один глоток, но он обеспечит ей еще день жизни, а там можно будет еще что-то отыскать.

Табби опустила голову, обдумывая случившееся. Как вдруг, краем глаза девочка заметила нечто странное. Оно было маленькое, почти крошечное, но имело эффект больший, нежели яркий слепящий луч солнца. Табби приподнялась и подползла к углу дома. Под навесом из плоских камней, спрятанный от глаз и холода, из-под пыльной земли выглядывал росток. Высотой не больше пяти сантиметров, почти высохший, но зеленый. Зеленый, как на картинках сожженных в кострах книг, как на рисунках, найденных на свалках, как облупившаяся краска на некоторых разрушенных стенах.

Растение высыхало. Умирало, как тело Табби от нехватки влаги. Девочка видела это. Она поглядела на бутылку в своих руках. Было ли это подобие выбора, посланного ей неумолимой судьбой или просто жестокое стечение обстоятельств? Увидеть уничтожение жалких попыток природы вернуться на эту землю или, наоборот, перед своей смертью стать свидетелем нового начала?… Табби уставилась на два сухих листика, маленьких, как ноготки девочки. Природа вернется, рано или поздно, с этим ростком или с другим. Она вернется. Люди убили природу, а потом природа убьет их скудные остатки. Захочет ли Табби видеть все это?

Девочка подняла глаза на зияющую дыру в потолке. Сквозь грязные облака, далеко-далеко, уже различались звезды.