Картина Кровью

— Ты хочешь исповедаться?

— Ха-ха-ха! Нет, отец, разве я похож на того, кто верит в Бога? Хотя, знаете, было время, когда я истинно верил. Но даже если ваши лжеучения правдивы, по-вашему, Бог простит меня за то, что я совершал? Нет. Я так не думаю. До моей казни осталось не так много времени, я сижу в этой жуткой сырой камере и жду исполнения приговора. Вы думаете сейчас, когда мне уже нечего терять, я обрету Бога? По-вашему для этого я вас сюда позвал?

— Обрести Бога никогда не поздно. Люди очень часто начинают верить в свои последние моменты жизни. Но если я здесь не для этого, то чем я тебе могу помочь?

— Я раскрою вам свою тайну, отец, а потом вы поймете, зачем нужны мне. Но не считайте эту историю исповедью.

Началось все с головной боли. Мне было двадцать пять, когда я впервые почувствовал, как голова словно разламывается с треском на две части. К тому времени я уже был один. Родители погибли в автокатастрофе, а других родственников у меня не было, так что помочь мне было некому. И какие бы средства я не пробовал — ничего не помогало. До этого я думал, что головная боль примитивна, но оказалось, что я не знал о ней ничего. Каждый день голова болела по разному. В один день, словно сотни молний бегали по мозгам, издавая характерные звуки. Иногда мне даже казалось, что я чувствую запах жареного. Возможно, это было лишь мое воображение. Но одно я знал точно — мой мозг поджаривался. Именно такое ощущение я испытывал от этих молний. В другой день в моей голове рылись миллиарды муравьев. И не просто рылись — они кусались. А звук копошащихся насекомых в голове просто сводил с ума. В такие дни я думал о суициде. Была и другая боль. Тупая и отдаленная. Скорее даже не боль — это стало моим нормальным состоянием. В нем я проводил основную часть времени. И все было нормально, пока не возникали молнии или возвращались муравьи.

Я решил обратиться к врачу. Объяснил ему ситуацию и симптомы. Чем больше он меня обследовал, тем больше специалистов интересовалось моей ситуацией. Я вырос в богатой семье, и после смерти родителей все досталось мне. Никогда ни в чем я не нуждался и уж поверьте, все эти процедуры были дорогими. Очень дорогими. И бесполезными. Ничто и никто мне не мог помочь. Напоследок врач мне сказал, чтобы я нашел себе дело по душе. «У тебя нет девушки, нет работы или любимого занятия, — сказал он мне: — тебе нужно на что-то отвлечься. Иначе ты долго не протянешь». По правде сказать, серьезных отношений на то время у меня ни с кем еще не было, а собирать марки — это не для меня. Коллекционированием занимаются неудачники, и я в их ряды поступать не желал.

Тогда я решил попробовать себя в искусстве. Петь и плясать я не умел, как собственно и писать, а вот рисовать мечтал с самого детства. Я приобрел себе холст и краски и сразу приступил к работе. Моя первая картина была чудовищной. Школьники младших классов рисовали, наверное, лучше меня. К тому же головная боль так и не покинула меня. Но я не бросил свою затею и продолжал рисовать. После пятой моей картины я понял, что из меня очень плохой художник. Но рисовать мне нравилось. Во время процесса я отвлекался от всего и успокаивался внутренне. Правда лишь на то время, пока не болела голова. Точнее пока я чувствовал отдаленно-тупую боль. Когда же боль усиливалась, я не мог ничего делать, только лежал на кровати и стонал.

Вечерами я стал выпивать дома в одиночестве. Выпивка стала моим лучшим другом. Иногда я так и засыпал с бутылкой в руках в пьяном угаре. И как же вы думаете, отец, что меня пробуждало от сна? Головная боль! От нее нельзя было уйти или скрыться. От нее не было средства. Я так думал.

Но я ошибался.

Однажды вечером я решил напиться не дома, а где-нибудь в людном месте. Вечерний бар за углом моего дома оказался весьма кстати. Прокуренное, воняющее пивом и потом темное и тесное помещение встретило меня радушно. Чего нельзя было сказать о его завсегдатаях, не увидевших в прилежно одетом богатеньком новичке своего кореша. Я успел изрядно выпить, прежде чем ко мне пристал здоровенный бугай. И тут все завертелось и понеслось. Мы вышли на улицу. Вокруг собралась толпа, и я первым почувствовал, как на меня налетел его кулак. Это был удар кувалды. Такой мощи я не ожидал. Пока я валялся в луже собственной крови, до меня дошло, что терять мне особо нечего. И это придало мне силы встать. Толпа ревела, восхваляя бугая. А я чувствовал, как постепенно нарастает головная боль. А вместе с ней и ярость.

Удары полетели рекой. Мы били друг друга так, словно дрались насмерть. И, как сказал один мой знакомый — большой шифоньер упал с грохотом. Я не остановился и продолжал бить его. Сначала бил ногами, потом упал на него сверху и продолжил бить кулаками по лицу. Точнее по тому, что осталось от его лица. Безжалостная и неразборчивая толпа ревела. Как и моя головная боль. Они были похожи в этом плане. А потом послышался звук сирен и толпа разбежалась. Бугай подо мной издал последний вздох и тоже покинул меня, уходя в мир иной. Если он, конечно, есть, в чем я сильно сомневаюсь, но скоро узнаю, ха-ха. Я тоже поспешил скрыться, и спокойным, но быстрым шагом направился домой…

— Ты сожалеешь о содеянном?

— О содеянном? Да вы что, отец! Это был один из лучших моментов в моей жизни. Когда я пришел домой и после душа лег спать, мне казалось, что я не смыл с себя кровь того парня. Я успел протрезветь и долго не мог заснуть с этими мыслями в голове. Тогда я еще верил в Бога и не понимал, что со мной произошло. Если бы вы мне задали этот вопрос в то время, я бы наверняка ответил, что сожалею. Но тогда я остался один, и мне все же посчастливилось уснуть. Снов не было. Спал как убитый. Впервые за долгое время. А когда проснулся — головная боль прошла. Это было чудо. Я себя чувствовал вполовину моложе и сильнее. Настроение было такое, что казалось, от радости полечу. Я даже не сразу вспомнил о том, что произошло накануне вечером. А теперь скажите мне отец, если есть Бог, почему он так сделал? Почему он наградил меня адской болью и забрал ее, когда я убил человека?

— На этот вопрос у меня нет ответа. Пути господни неисповедимы.

— Да, да, да. Я не ожидал от вас другого ответа. Как же вы можете заставить меня каяться, если даже не можете ответить на мои вопросы?

— Я не могу заставить тебя каяться. Ты должен сам прийти к этому. Я лишь…

— Это был риторический вопрос, отец. А знаете, что со мной было дальше?

— ?..

— Меня обуздала страстная идея рисовать. Обычно я брал холст и долго смотрел на него, прежде чем что-то нарисовать, но не в этот раз. Я начал рисовать сразу, не думая, что я делаю, как я это делаю, и что получится. Я рисовал, и рисовал, и рисовал. К вечеру картина была готова, и она была прекрасна. Сильно уставший и голодный, но доволен своей работой, я снова спал как убитый. На следующий день у меня купили картину за десять тысяч долларов. Никогда еще я не зарабатывал столько за день. Но, как вы помните, деньги у меня водились, и радости от них большой у меня не было. Я больше радовался оценке моего труда. Ведь я не был профессионалом в рисовании. А через два дня пронеслась новость, что мою картину продали какому-то арабскому шейху за миллион зеленых. Вот тут мне стало как-то не по себе.

Но именно с тех пор я начал радоваться жизни. Ходил по клубам, гулял ночами напролет и ни о чем не думал. Жизнь текла бурной беспечной рекой, и я отдавался полностью ее течению. Казалось, что до этого все было всего лишь страшным сном. Это была очередная моя ошибка. Я понял это, однажды проснувшись в чьем-то доме, на берегу моря, после бурной ночи-вечеринки с головной болью. У меня никогда не было похмелья, сколько не выпивал, поэтому боль эту я узнал. Ад вернулся, кода жизнь только начиналась. И снова мысли о суициде, как о выходе из неизбежной ситуации забрались в мою больную голову. Как о побеге из оков боли, давящих и сжимающих мою свободу, и забирающих мою силу. Я забился в своем доме и никуда не вылезал. Пытался снова рисовать, но ничего не выходило. То есть вообще ничего. Это было ужасно. Чувство нарастающей где-то внутри меня паники становилось все сильней. «Что делать?» — задавался я вопросом и не мог найти ответа.

Так прошла неделя, растянувшаяся на долгие года, как мне казалось. Я перестал, о чем-либо вообще думать, и отдал себя полностью на растерзание боли. И вот однажды мне приснился тот парень из бара, которого я забил до смерти. Он был жив во сне и надсмехался надо мной. Говорил, что я слабак и бил меня точно в лоб. Проснулся я посреди ночи от толчков боли, точно в том месте, куда он бил. Боль была жуткой и новой. Спать мне перехотелось, и я решил, что прогулка мне не повредит. Когда свежий ночной воздух дыхнул на меня своим прохладным дыханием, я сразу понял, что буду делать дальше. И чем дальше я шел, тем увереннее и настойчивее были мои намерения.

На пустынных улицах ночью никого не было. Это играло мне на руку. Свою жертву я нашел быстро, потому что знал, где искать. Прохор, местный бомж, спал как обычно в парке, под старым дубом, укутанный в свой рваный, вонючий тулуп. Давно пора было его убрать. Ходил везде, побирался да вонял. Здоровый такой мужлан, а работать не хотел. Побиранческая жизнь видно ему была в пору. Я все сделал быстро. Сильно голова болела, и раздумывать долго не хотелось. Ножом разрезал ему горло прямо во сне, он даже и опомниться не успел. Так и оставил его там. Дальнейшая его судьба меня не интересовала. Помылся и лег спать. А утром проснулся как огурчик. Полон жизненных сил и счастья. И без головной боли.

— Ты чудовище… Так нельзя…

— Да? Вы так думаете? И что мне нужно было терпеть эту боль? Я ведь чуть вены себе не вскрыл из-за нее. Суицид тоже в списке ваших грехов находится! Только какой из них более страшный никто не говорит. А я, знаете ли, жить очень хочу. И ни как Понтий Пилат, до встречи с мессией, мучаясь от головных болей, а нормальной, человеческой жизнью. Правда, ха-ха, жить мне уже осталось не долго.

— А ты не думал, что Бог проверял тебя? Может он хотел возложить на тебя серьезную миссию. Может…

— Перестаньте, отец. Бог мог бы мне и так все сказать, если бы он был. А если он и есть, он слишком труслив, чтобы показаться на глаза и ответить за то, что он со мной сделал. На этом моя история не закончилась отец. Прошу, выслушайте ее, воздерживаясь от излишних высказываний.

— Хорошо. Я выслушаю тебя, но мне так и не ясна цель моего визита. Все, что ты мне здесь говоришь, здесь и останется. Я никогда никому об этом не расскажу.

— Всему свое время, отец. Когда я закончу, вы все поймете. Знаете, что было дальше?

— Догадываюсь — ты нарисовал картину?

— Это была не просто картина. Это была сама жизнь. Таких картин я в жизни никогда не видел. Назвать ее шедевром — это не сказать о ней ничего. Мне предложили за нее сто тысяч, но я в последний момент передумал ее продавать. Пока я шел домой, цена за нее поднялась до полумиллиона, но я отчетливо дал понять, что не собираюсь ее продавать. Последний раз мне сделали предложение через два дня. Предлагали два миллиона, но я даже не стал перезванивать, и удалил сообщение с автоответчика. Жизнь снова текла рекой, и бурлила с одной лишь разницей — теперь я знал ей цену.

У меня был план, я уже знал, кто будет следующей жертвой моего кровавого ритуала. Пока было время, я изучил множество видов оружия и некоторые из них даже испытал на условных мишенях. Картину в итоге я все же продал за пятьдесят миллионов, но оказалось, что мой покупатель, босс местной бандитской группировки, купил у меня картину лишь ради сделки со мной. Можно сказать — он купил меня. Каким-то образом он узнал, что я интересуюсь оружием и решил предложить мне работу. Киллером. Я должен был убрать его конкурента из соседнего города. Поначалу я подумал, что меня с кем-то путают, но он убедил меня в серьезности своих намерений. Он много обо мне знал, и мне пришлось согласиться на эту сделку.

А дальше все шло как по маслу. Была цель — я ее устранял. Получал деньги и жил припеваючи, наслаждаясь каждым моментом свободы. Да, я стал киллером, и каждый день только повышал свои навыки. Заказы не уменьшались, и я делал все вовремя и четко. А босс бандитской группировки теперь стал и моим боссом. Картины я тоже рисовал, но они уже были не столь шедевриальны как первые две. Моя жизнь, наконец, обрела смысл, как бы вам, отец, это не нравилось. Убийства одушевляли меня и успокаивали. С каждой новой смертью я словно получал новый опыт. Что-то обретал, чего раньше мне не хватало. Я полностью отдался новой жизни. И никогда больше не задерживался на одном месте. Объездил весь мир, и новая жизнь, скажу я вам, мне очень даже нравилась. Головные боли меня больше не тревожили.

Жизни теперь были у меня две. В одной я был безжалостным и серьезным киллером, известным в определенных кругах бандитов и политиков. Собственно первые не сильно отличались от вторых. Мне не нравились ни одни, ни другие. Но меня прельщало то, что я стреляю по таким же ублюдкам как и они. Во второй жизни я был всемирно известным художником, дарящим людям то, чего они никогда не видели. И это было в высшей степени круто. В первой жизни я был низкорослым коренастым и лысым, во второй я был полной противоположностью — высокий, толстый и с шевелюрой ниже плеч. В обеих жизнях я был профессионалом, и в свое оправдание, скажу вам, отец, вторая жизнь мне нравилась больше. Но ее не было бы без первой. Жизнь убийцы была ритуальной частью жизни художника. И все шло ясно и правильно, пока не появилась она…

Мой заказ, который я не смог выполнить. Когда я увидел ее, еще не думал, что она засядет так глубоко в мое сердце. Я просто видел красивую и жизнерадостную девушку. А перед тем как спустить курок рука дрогнула, и пуля прошла чуть выше сердца. Это была моя самая большая глупость, за всю мою жизнь.

Анна выжила. Я узнал, где ее лечили и наведался к ней, зная, что за мной будут следить те, кто заказал ее. Когда я был у нее, она лежала в бессознательном состоянии. Я просто посмотрел на нее и понял, что она часть меня. И в этом я был прав. Она с тех пор была всегда со мной. Но все по порядку.

Итак, Анна осталась моим неоконченным заказом, который я во что бы то ни стало, должен был закончить, пока это не сделали за меня и не подмочили мою репутацию хладнокровного убийцы. Но убивать ее я не хотел. Оставался один вариант — убить заказчика. И это было не таким уж сложным заданием. Заказчиком был мой босс. После долгих лет работы со мной мой он доверял мне. Больше того, все, что я умел, я умел благодаря ему. Это он дал мне волю и практически вырастил во мне киллера. Так что он был для меня как старший брат, и подобраться к нему было очень легко. Мы обедали вместе, с ним было еще двое головорезов. Их я устранил сразу, двумя выстрелами в упор из пистолета. Глушитель сделал свое дело — никто ничего не услышал. Даже мой босс не сразу понял, что происходит. В его глазах читался страх, но я видел, как рука тянется к кнопке под столом. Один взмах. Нож, попал четко в лоб, умер он мгновенно. Потом я спокойно вышел из здания, где меня все хорошо знали. Мне очень не хотелось убивать его, но пришлось. За мной даже не начали погоню. Люди его в итоге разбежались к конкурентам, а многие просто ушли. И вот же ирония, единственный человек, которого я не хотел убивать, оказался последним, кого я убил. Пока я не пошел на крайние меры. И дело даже не в том, что не было заказов. Были. Много. Но все мои заказы заканчивались досрочно. Понимаете, кто-то убивал их раньше меня. Все конечно думали, что это был я, но на деле я даже подготовиться не успевал.

Поначалу я настораживался, потом начал серьезно беспокоиться, а потом ко мне вернулась головная боль, и я поклялся выследить этого мерзавца. Теперь, когда я получал заказ, моя цель была под прицелом кучи камер, микрофонов и различных следящих устройств. Но, я так ничего и не смог засечь. Убийца был профессионалом. И когда отчаянье начало захватывать меня, пришла одна гениальная мысль, и через какое-то время я получил еще один заказ. Моей целью был не политик или бандит, как обычно. Мне заказали некоего известного художника.

Это был мой единственный шанс найти моего же убийцу. Я сделал так, чтобы новость об этом стала известна многим. Потом я подготовил в строжайшем секрете зал для выставки моих картин. Камера стояла через каждый метр стен и потолков. Везде. Зал был без окон, и если бы убийца захотел бы меня убить, ему бы пришлось это делать внутри. Потом художник широко разрекламировал свою выставку. Киллер исчез, но появился мастер картин.

Народу надо сказать было много. Я не ожидал такого полчища поклонников моего творчества. Это усложняло задачу. Постоянно кто-то хотел со мной поговорить, поздороваться, взять автограф. К тому же муравьи в моей голове устраивали революцию. Но я был не один. Со мной были наемники, которые были в курсе дела и докладывали мне все, что видели. Я тоже следил в оба. В самом разгаре выставки я понял, что мой убийца пришел. Не знаю как, но я его чувствовал. Не смотря на то, что мои наемники ничего подозрительного не замечали, я приказал закрыть все выходы и входы. Закрыть все, что можно и нельзя. А потом я приказал стрелять.

В зале, конечно, был не я, а мой двойник, ха-ха. Но все сработало. Когда наемники начали стрелять, послышался ответный огонь. И не из одного ствола. Этого я не ожидал, но сильно не расстроился. Это нужно было сделать.

Конечно же, внутри началась паника, но я приказал никого не выпускать. Народ ринулся к выходу, безжалостно давя друг друга, словно стадо баранов, увидевших дракона. Закрыть совсем все выходы, не успели, и я отдал приказ стрелять во всех, кто захочет выбраться наружу. Послышались крики ужаса и грохот бьющихся колонн и витрин. Но все это не остановило толпу, и они пробивались на улицу, где я встречал их свинцовым дождем из автомата. Вскоре все прекратилось. Кровь текла рекой. Остальные люди забились в шоке ужаса по углам. Стены, потолок, пол и картины — все было в крови, кусках мяса, кишках и обломках костей. Воняло серой, испражнениями и пылью простреленных стен. Большая мясорубка выглядела зловеще и мерзко. Меня начало тошнить, но я сдержался. Наемников моих смяла толпа, и они валялись на кафельном полу, захлебнувшись в луже крови. Я добивал выживших с «калашом» на перевес. Оставлять свидетелей было нельзя. Когда я закончил, хотел было уйти, вложив в здание столько тротила, чтобы от него и мокрого места не осталось, но остановился. Мне стало вдруг интересно, кем же был мой убийца и я начал рассматривать трупы. От некоторых воняло так, словно он уже давно разложился, у других от лица ничего не осталось. Ничего подобного я еще не видел. И тут я нашел труп с пистолетом. Я его повернул к себе лицом и не поверил своим глазам. Это была Анна. Анна была моим убийцей. Как я и говорил, она не покидала меня. Я настолько был ошарашен и обескуражен, что даже не сразу услышал вой сирен. А когда услышал, бежать было поздно. По правде говоря, бежать было поздно с самого начала. Но как так быстро они узнали? Ведь я все продумал. Выбрал день, когда полиция была загружена, выбрал здание, самое дальнее от ближайшего полицейского участка и вообще от жилого массива. Сделал все быстро и четко, а они все равно успели. Парадокс? А потом я заглянул на документы Анны и мир в моих глазах рухнул. Она была полицейской. И сразу все стало на свои места. Она следила за мной с самого начала, и вот я попался на ее уловку.

На суде я видел всех, кого она «убила» вместо меня…

— Ты будешь гореть в аду за содеянное. Такого Бог тебе не простит.

— Это он вам сказал? Ха-ха! Не волнуйтесь, отец, я не переживаю по этому поводу.

— Мне по прежнему не ясна цель моего здесь присутствия. То, что я услышал… это… я постараюсь забыть, как только смогу.

— Не смогли бы отец, даже если бы я вас отпустил.

— Что это значит?

— Видите ли, суд шел ужасно долго, головная боль просто разрывает меня. А перед казнью я бы хотел в последний раз насладиться жизнью.