Доннерветтер

Командировка выпала на самый тоскливый месяц в году. Первая неделя ноября выдалась слякотной и пасмурной, словно солнце после бабьего, а здесь говорят "альтвайбер", старобабьего лета взяло отгулы. Неудачная затея — ехать в такое время в горы, тем более в местечко с названием Диаблере, "смеющийся дьяволенок" и инспектировать единственный приличный отель на леднике 3000. Но работа — есть работа. Отель запросил рецензию.

"Гостиничный эксперт" прозвучит громко, скорее я была обычным проверяющим, дегустатором цены и качества. Опять — таки не путать с "тайным гостем" или медийным "ревизорро". Ряженый под обычного посетителя, тот приезжает с длинным списком: что подсмотреть, что попробовать, где подслушать, кого подкупить, где снизить рейтинг, где повысить. Он виртуоз— провокатор. Тайный гость всегда копается в грязном белье и пьет осадок, я же в своих поездках радовалась жизни и собирала сливки.

Мне показывали "бест оф бест": лучшие номера, угощали в лучших ресторанах, знакомили с правильно обученным персоналом, грамотно вешали на уши лапшу и пускали пыль в глаза. И я платила им той же монетой. Писала об отелях только хорошие отзывы и утаивала недочеты. А недочеты были всегда.

Но рассказ пойдет не о моей выгодной профессии, а об удивительной и жутковатой истории, случившейся в альпийской Швейцарии. Вы спросите, неужели в самой благополучной стране происходят страшные вещи?

Да, как и везде, и причиной тому полузабытые легенды и рассказанные на ночь сказки. Они возвращаются с новыми действующими лицами и неожиданными декорациями. Жуть скрывается в кажущейся беспричинности действий и затейливости их оформления.

Я в который раз пытаюсь восстановить события, но память словно бережет меня. Картинка складывается поначалу гладко, потом с прорехами, рисунок остается незавершенным и вновь рождает сомнения.

Прошел год, но я до сих пор не понимаю, стала ли свидетелем потустороннего или была жертвой розыгрыша, а если так, то бегающий на ходулях шутник обладал завидной сноровкой и угольно черным чувством юмора.

И шутка его — словно маленький камень, попавший в ветровое стекло, трещина от него только растет.

Я потихоньку схожу с ума. Страдает "душевная конструкция", так бы сказала Марта. Начало мозаики действительно собирается легко. Каждая частичка ложится на свое место, привычно, осязаемо верно. Каждый кусочек быстро и ловко соединяется с другими, но стоит дойти до сердцевины, там сплошные дыры. Первая дыра — это глаза Люка. Остекленевшие, словно замороженные. Вторая прореха — его смерть. Настолько нелепая, настолько притянутая к тем историям, что он любил рассказывать. А еще оглушительный хруст свежего, только что выпавшего, снега за моей спиной.

Хрух-хрухх-ухх.… Беги!

Динь-ли-дон…

Явь-ли-сон…

Чертовы коровьи колокольчики. Оглушительная чистота их перезвона теряется в оглушительно чистом воздухе. Кристальная чистота в кристальной чистоте.

Потерянные пазлы. Глаза, смерть и хруст. Из-за них я не могу связать воспоминания и выпрямить реальность. Мешают те самые колокольчики, их навязчивая глупая песенка. Они постоянно отвлекают, не дают сосредоточиться. Но лучше звон, чем жужжание. Коровы не успевают съедать мух.

За последнюю неделю снег в комнате выпадал дважды, и проклюнулся подснежник, значит, потустороннее тоже играет. За или против? Надеюсь, Люку не за что на меня злиться! Я постоянно отгоняю настырную тварь, что так и норовит на него сесть и поползать. Откуда она взялась? На улице поздняя осень.

И все-таки я виню людей, а не призраков.

Так кто же ты, шутник?

Вальтер, исчезнувший на следующий день и не попрощавшийся со мной? Старик Бруно, бегающий по пересеченной местности на ходулях? Швейцарские пенсионеры — крепкие ребята, но не настолько. Один из альпинистов, решивших посмеяться над "маленькой гусыней" и нарядившийся в овечью шкуру?

И зачем? Вот что важно. Зачем все это было нужно? Та самая беспричинность. Она ключик к двери.

Ладно, вернемся к истории, на первый взгляд она покажется вам легкомысленной, местами даже смешной.

А началась она с обычной рецензии, которая, забегая вперед, скажу — так и не была написана.

Кукольная деревушка Диаблере в несколько сот душ местного населения располагалась в такой же кукольной, окруженной неприступными скалами долине, в самом сердце Вадуазских Альп. Говорят, в средние века она слыла проклятым местом, даже пастухи обходили стороной ее пастбища, как на грех бескрайние и сочные. Ходили слухи, в одной из тамошних пещер ночует сам дьявол, оттого и появилось чудное название.

Времена меняются, "проклятые места" становятся очень доходными, старые легенды обрастают длинными бородами. И чем длиннее борода, тем больше желающих пощекотать ею свои нервы. На месте пастбищ строятся кемпинги и отели, приезжают люди и рассказывают новые истории. Как ни крути, чертовщина — лучший рекламный движок.

Диаблере было последним в моем списке, одна ночь в отеле на высоте тысяча двести и "финита", можно лететь домой, писать красивые рецензии и получать за них красивые денежки.

Добраться до "края света" легко на веселом, всего-то в три вагона, раскрашенном в салатный цвет, поезде. Локомотив дотянул бы меня по зубчатой дороге за час, но я решила воспользоваться давним знакомством с Вальтером. Его яркий желтый Опель с вадуазскими номерами ждал меня возле станции в Эгле.

Тем более отель, где он работал, я и собиралась инспектировать и нахваливать.

Общих тем для разговора у нас было достаточно. Вальтер — "свой парень" родом из той еще социалистической Германии, женат на русской. Язык парень понимал хорошо, но говорить пока стеснялся. А если и выдавал несколько заученных фраз, то звучали они колоритно и свежо. Как "сами мы не местные" и "понаехали" попадали точно в яблочко. Работа в соседней стране слыла для немцев удачным карьерным витком. Даже в таком забытом Богом месте.

Вальтер служил менеджером по продажам отеля Виктория, единственного приличного в захолустье, куда вела нас сейчас горная дорога. То, что он был шутник высокого ранга, всем известно. Только человек с юмором мог развестись с дочерью хозяина отеля, жениться на русской переводчице и не потерять должности у бывшего тестя. А с виду ничего особенного: рыжеволосый голубоглазый крепыш, слегка неуклюжий, с крупными чертами лица. Что привлекало к нему женщин? Веснушки, яркие и сочные, рассыпанные по лицу, рукам? Уверенность и даже наглость в глазах? Неистощимое чувство юмора? Последнее качество сыграло на руку с бывшим родственником. Иначе бы владелец отеля порвал в клочья трудовой контракт и распрощался с зятем.

Я, как женщина голосую за юмор, уверенность и мальчишескую бесшабашность. Чем еще нас завоевать, если не родился красавцем?

Вальтер несся с сумасшедшей скоростью по серпантину и только посмеивался, видя, как я жмурюсь, охаю и хватаюсь за сердце.

— Ленхен, не бойся. По этой дороге можно ехать с закрытыми глазами. Хочешь, покажу?

Захохотал, заглушая мой визг.

— Окей, больше не буду. Все женщины одинаковы, смешно пугаются.

И тут же добавил со всей серьезностью:

— Видимость падает.

Он был прав, выйдя из поезда, я сразу заметила затянутые плотными полосами тумана виноградники. Предгорья Эгля, расчерченные вдоль и поперек, похожие на лоскутное одеяло, всегда славились прекрасными сортами белого вина. Сейчас же поросшие лозами склоны походили на слоенный зыбкий пирог. Горные пики были почти не видны из-за низкой облачности.

И чем выше мы поднимались в горы, тем рассеяннее становился свет, и облака тумана опускались все ниже.

— Это называется "доннерветтер"! Черт побери, по-русски! Моя жена всегда тянет буквы "ё" и "е" и говорит, русские все так делают. Правда?

— Правда. Ч-ёрт поб-йери.

Немец попробовал повторить, но бестолку. Крепко вцепился в руль, пропустил по встречке пассажирский автобус, спускающийся к железнодорожной станции. Разъехаться на узкой горной дороге стоит нервов и сноровки.

— Погода в горах меняется несколько раз в день, и, скорее всего, этой ночью нас ждет первый снег.

— В начале ноября? Не рано ли?

— Снег — это хорошо! Это деньги. Когда идет снег, хозяева горных отелей потирают ладони и уже подсчитают барыши. Их деньги падают с неба. Сейчас поднимемся — расскажешь мне о своей поездке, все сплетни, кто, где и почему. В наших рядах удивительная текучка. А пока у меня вопрос, как у тебя с нервами? Крепкие?

Неожиданный поворот. Интересно, в какую сторону?

Пояснение не заставило себя ждать.

— Сейчас межсезонье, и как ты знаешь, многие отели закрыты на плановую реконструкцию. Наш в том числе. Да, я помню, что подтвердил тебе одну ночь и инспекцию. Все в порядке. Отель обязательно осмотрим, тем более мы заложили новый бассейн и теннисные корты, а ночевку я организую в соседнем пансионе. Но могу предоставить комнату и в нашем "Оверлуке". Виды гарантирую!

— Ночевать одной в пустом отеле?

— Почему в пустом? В соседнем корпусе, где идет ремонт, спят рабочие. Но в жилом крыле — да, одна. Зато, какой экспириенс! На всю жизнь.

— Шутки шутишь?

— Нет, я совершенно серьезно. Переночуешь в хороших условиях, на большой кровати, в номере люкс с панорамой на ледник. Правда без завтрака, но обещаю ровно в восемь стоять перед дверью с капучино и сандвичами. Или идешь к нашим соседям, Бруно и Марте, в их крошечный пансион с удобствами на этаже. Только там будет неспокойно. На днях заехала группа альпинистов. О-го-го каких! Бородатых, сильных, потных мужиков. Выбирай.

— Непростой выбор.

Вальтер довольно хохотнул. Хлопнул меня по колену.

— Би хеппи! Совсем одна ты не будешь. Люк, наш бармен, спит на первом этаже, ресторан официально работает в режиме "фреш энд лайт", безалкогольном для активно отдыхающих. Другое дело, что Люк все-таки любит выпить и…

— Спит как убитый. Ясно. Подумаю, Вальтер. Сначала посмотрим твой отель, потом я решу.

Сколько не приближай карту, "дьявольскую" деревушку не разглядеть среди неприступных глыб четырех ледников. Вечные стражи хранят ее от времени и долгое время хранили от цивилизации. Технический прогресс добрался в маленькую долину лишь последние десятилетия. Построили новые канатные дороги, подъемники, облагородили места отдыха и пешие тропы.

Первое что бросилось в глаза, стоило миновать указатель — строительные краны, возвышающиеся за линией милых сердцу, заросших цветущей геранью шале.

— Неужели кантональные власти дали добро на продажу земельных участков?

— Увы. Если бы только для жилого строительства. Ходят слухи, пустырь перед Викторией тоже ушел с молотка и никому иному, как семье Леклерк, Бруно и Марте. Старики держат тот самый альпинистский пансион. Планируется постройка отеля.

— Плохие новости, Вальтер. Вы лишитесь вида на ледник, а значит и гостей.

— Гостей мы и так теряем последнее время.

— В каком смысле теряем?

Весельчак нахмурился и тут же перевел разговор в привычное русло.

— Их воруют и едят.

Я недоуменно цыкнула языком. Невозможный человек!

— Раз в год. Все зависит от погоды, — невозмутимо пояснил немец.

— Не поняла.

— Случаются особые ночи, когда "Валэ", так мы зовем ветер с Лемана, приносит теплый воздух. Он цепляется за горы и висит неделями. Летом все заканчивается сильным ливнем, порой селями, а зимой снегопадом. В прошлом году, в декабре, нас откапывали два локомотива. Засыпало намертво.

— Шутишь?

— Какие уж тут шутки?

Пока Вальтер рассуждал о капризах погоды, его желтая машинка проезжала по центральной улице с привычными для любой глубинки вокзалом-почтой-кирхой-маркетом. Я же краем глаза следила за местными обитателями. Сосредоточенные, хмурые, они все куда-то спешили. Работница почты убирала с подоконника выложенные стопкой газеты. Вокзальные служащие, встретив только что прибывший поезд, сновали по перрону с указателями пассажирских автобусов: скорее-скорее, время отправления, опаздываем! Молоденькая продавщица супермаркета заносила в подсобку ящики с овощами. Девушка то и дело поглядывала на небо. Но, несмотря на туман, опускающийся клоками на землю, небо оставалось ясным. Пока еще ясным.

— Год назад в октябре пропали двое, молодая пара из Японии. Зарегистрировались у нас, потом плюнули на непогоду, нацепили рюкзаки и отправились на гласьер, на ледник. Азиатов не поймешь. Моя жена что-то говорила про "тонкий Восток".

Короче, спасатели никого не нашли. Даже репортаж был. Скандал еле-еле замяли. Они же не первые. Два года назад бесследно исчез парень из местных, но тот был помешан на скалолазании, ходил всегда один, без страховки.

— А причем здесь ваш отель?

— Это ты у нашего бармена спросишь. Он старожил. Расскажет тебе про пастуха.

Вальтер явно не шутил, я пристально разглядывала его в ожидании, вот-вот дрогнет, улыбнется. Немец был сама серьезность.

— И ты предлагаешь мне переночевать там?

— Так японцы в горах пропали, а не на территории. И альпинист — одиночка тоже.

— А что за пастух?

— Да, ерунда. Местная страшилка. Хочешь, я тебя открою один секрет? Знаешь чем обычная корова на лужайке отличается от горных? Наши коровы — мутанты, у них ноги телескопические, то с одной, то с другой стороны удлиняются. Жиг-жиг! И щиплют себе травку. Понаблюдай!

— Еще скажи, у местных пастухов тоже телескопические ноги. Так удобнее по горам лазить и за стадом следить.

Вальтер как-то странно взглянул на меня и криво усмехнулся:

— У того пастуха говорят — да.

Возможно, мой словарный запас дал сбой, я хотела переспросить коллегу, все ли я правильно поняла насчет пастушьих ног, но машина уже свернула на территорию отеля, и мое внимание привлекли ремонтные работы.

Ограда для двух теннисных кортов уже стояла, освещение тоже было смонтировано, рабочие раскатывали оранжевое прорезиненное покрытие. Причем явно спешили закончить работу до темноты, ожидая ухудшение погоды.

Сегодня все спешили. Все кроме меня. Впереди лишь короткий осмотр отеля и свободное время — надо прогуляться по центральной улице длиною в пол километра.

— Албанцы. Дешево, но качественно. Проверенные ребята, второй сезон на меня работают. Заключаем контракт на три месяца с проживанием, все делают в срок.

Машина притормозила у главного входа. Я вылезла и смогла, наконец, распрямить затекшее тело. Вдохнула полной грудью.

Отель Виктория стоял в удивительном месте, на самом краю долины, спиной к остальным жилым постройкам и лицом к знаменитому трехтысячнику. Все четыре стража, неприступные горные вершины были как на ладони. Вид из окон отеля на бескрайние пастбища и вечные льды, иллюзия птичьего полета над пропастью — стоили дорого.

От главного входа до самых предгорий зеленел пустырь, ровный как скатерть. Палево-рыжее стадо, в десяток голов, лениво щипало траву всего в нескольких метрах от меня. Можно подойти и погладить.

Бубенцы на коровьих шеях звенели мелодично, нежно, убаюкивающе. Кристально чистый камертонный звук растекался плавными, геометрически выверенными волнами и медленно таял в кристально чистом воздухе.

Динь-ли— дон,

явь-ли-сон,

динь — ли — дон.

И действительно, думаешь о сне, реальность не может быть настолько совершенной.

— Видишь, какая у нас тут идиллия? Можно самую больную голову вылечить. Иди за мной, — Вальтер вытащил из багажника мой чемодан и направился к входу.

Я оглядела стадо в поисках пастуха, но никого не заметила. Проволок с током, огораживающих пастбище, так же не было видно.

— А кто следит за коровками? Они могут зайти на территорию отеля.

— Сколько здесь работаю, никогда не заходили. Значит, кто-то следит!

Пришла пора рассказать о Люке.

Если существуют прижившиеся на Земле "инопланетяне", то он был один из них.

Тарелка его потерпела крушение, зацепившись за горный пик, мальчика воспитали местные аборигены.

Представьте себе существо роста ниже среднего, состоящее из костей и небольшого количества мышечной ткани, покрытого, по словам Вальтера, с головы до ног татуированной кожей. Не знаю — верить шутнику или нет, но на руках, шее, ключицах маленького бармена действительно красовались сплошные затейливые рисунки. Возможно на его бывшей планете Тату это в порядке вещей, но на землян действует ошеломляюще.

Лишь лицо, опять таки из-за полумрака, нечеловеческого серо-зеленного оттенка еще оставалось без наколок, но до поры до времени. Над бровями уже пробежались первые штрихи, напоминающие заклинания на санскрите, а на чисто выбритом подбородке красовались маленькие рыбки "инь-ян".

Оболочка оболочкой, другое дело глаза инопланетянина. Бездонные, прохладные озера. Рукопожатие и визуальный контакт, точнее глубокий "нырок", совершили чудо. Захотелось остаться в баре " У Люка", в уютном темном уголке, под черно-белой хроникой: фотографиями первых покорителей вершин, спортсменов и случайно заехавших селебрити. Захотелось любоваться переливающейся изумрудно-янтарной гаммой выстроившихся на его витрине напитков и размышлять. Да о чем угодно размышлять: о курсах валют, о падении индекса доу джонса, о снеге летом, о подснежниках зимой. А Люк бы подходил, присаживался рядом, заканчивал мысли.

И я была не одна такая, "нырнувшая".

Несмотря на малочисленность дьявольской деревушки, в баре у Люка толпился народ.

Безалкогольная концепция "фреш энд лайт" отошла на второй план. Летний сезон давно закончился, а зимний еще впереди. Барную стойку занимали плотные молодые люди в треккинговой экипировке, серьезные и хмурые, видимо те самые альпинисты из пансиона Бруно. Неважная погода помешала их планам, и ребята отдыхали в ожидании лучшего прогноза.

Представив себя ночевку по-соседству с пьяными, изголодавшимися по адреналину мужиками, я поморщилась. Нет-нет, лучше здесь, одной, в запертой комнате, тихо и спокойно.

Но я в любой момент могу передумать, тем более до пансиона Бруно рукой подать, двухэтажное шале стояло сразу за построенными теннисными кортами, если воспользоваться запасным выходом, Вальтер сказал — его не запирают, сразу буду там.

Помимо колоритной внешности, Люк был неплохим рассказчиком.

Гуляя сегодня по совершенно пустой деревне, местные пуритане закрывают двери домов с закатом солнца, я наткнулась на магазин с очень странными деревянными масками. Осклабившиеся редкозубые Бабы Ёги, одна "краше" другой, соревновались в цене. Самая ежистая оказалась и самой дорогой. Продавщица говорила исключительно на французском, тыкала пальцем в бирку "handmade", "ручная работа" и не могла толком сказать, почему за деревянные поделки надо выложить сотни франков.

Люк объяснил.

— Эти старинные маски от нечистых духов называются "чагатта", их выпиливают из стволов, чем корявее дерево и чем уродливее черты, тем лучше. Волосы делают из пакли, так страшнее. Вешают на северной стороне дома, в тени, оттуда на людей смотрит зло. Накануне Великого поста мужчины надевают на себя лохматые овечьи шкуры, снимают со стен маски, на руки и ноги натягивают деревянные колоды, ни одна часть тела не может выдавать в ряженом человека. Идут толпой по улицам, точнее переваливаются с ноги на ногу и отпугивают злых духов. Бум-бум. Жуткое зрелище, особенно при свете факелов.

Вальтер двусмысленно крякнул и тут же спрятал улыбку. Подмигнул мне: он тебе еще не то расскажет, повернулся к стойке.

— Дружище, а не продегустировать ли нам по пять капель твою коллекцию? Как ты относишься к абсенту, Ленхен?

К абсенту я никак не относилась, слышала о ранее запрещенной полынной настойке, но никогда не пробовала. Сомнение на моем лице лишь подзадорили немца.

— По пять капель, не больше! Не понимаю, как быть в Швейцарии и не попробовать традиционный пастуший напиток. Будешь спать, как младенец, и видеть красивые сны. Люк, налей нам немного за счет заведения.

Ну, была не была.

— А еще, Люк, расскажи мне про пастуха. Что это за сказка? — расхрабрилась я.

Инопланетянин словно обиделся. Глаза-озера подернулись изморозью, но быстро оттаяли.

— Это не сказка. Все произошло на самом деле, вот только когда, никто из старожил не скажет. Давным-давно местное стадо пас парнишка, юродивый, не от мира сего. Ничего не боялся, водил коров на высокие пастбища, где сочная трава и чистые ручьи. Ночевал в пещерах. По-соседству с самим дьяволом, от которого пошло название деревни. Юродивому и черт был не брат!

На тонких губах Люка появилось подобие улыбки и тут же исчезло.

— Но сколько не дергай нечистого за хвост, беда уже ходила по стопам. Сильный ливень вызвал камнепад, стадо разбежалось, пастух бросился искать коров и погиб под обломком скалы. С тех пор перед ухудшением погоды люди вспоминают глупца и крепко накрепко закрывают дома и хлев. Говорят, он возвращается и набирает новое стадо. Правда или ложь, но стоит сойти первому снегу, скот у некоторых падает. Коровьи души забирает пастух и теперь внимательно следит за каждой. Только на тех коровах колокольчики не звенят.

— Следит за каждой?

— Именно, ноги его вырастают до самого неба, так он видит каждую отбившуюся…

— На ходулях ходит? — я не могла сдержать смех.

— Вот-вот, все смеются, а стоит увидеть, бегут сломя голову и мочатся в штаны.

Сначала "Кублер", без туйона, надо привыкнуть к вкусу.

Не успела я удивиться переходу, как тонкие пальцы Люка ухватили с изумрудно-янтарного стеллажа темную, почти из черного стекла бутылку. Привычно продемонстрировав нам этикетку, бармен разлил жидкость по узким рюмкам.

— Цвет от хлорофилла, тут в основном полынь, анис, фенхель. Предлагаю не разбавлять, чтобы не спугнуть волшебство.

— Похоже на микстуру от кашля.

— Всего сорок пять градусов. Не бойся, — успокоил меня Вальтер, показывая пример.

Проглотив огненную жидкость, я заморгала, пряча слезы от шибанувшего в нос резкого травяного аромата.

— Это самый известный сорт нашего абсента и самый слабый. Сейчас попробуем бесцветный, хорошей дистилляции "Ла Блё". А хочешь, расскажу еще одну старинную легенду, о священнике — людоеде?

Увидев мои испуганные глаза, Люк широко улыбнулся.

— В давние времена горные деревни были отрезаны от мира, ни железных дорог, ни автомобильных, лишь протоптанные пастухами, часто осыпающиеся тропы. Снегопад лишал жителей не только связи с остальными, но и пропитания. В том страшном году снег шел целую неделю, он засыпал все дома до крыш. Люди, словно кроты, рыли норы, добирались друг до друга. Постепенно съели все запасы, начался голод. И тогда пропал первый ребенок. Спустя неделю второй. Пока не стаял снег, искать детей не могли. Но и потом поиски ничего не дали. На следующий год нашу деревню опять засыпало, и все повторилось. Дети исчезали один за другим. Трое за три месяца. И только летом пастухи наткнулись на пещеру с обглоданными детскими костями и истлевшим трупом пожилого священника. Голод свел его с ума, старик воровал детей и ел. А потом в минуту озарения и раскаяния удавил себя.

"Ла Блё" лучше пить неразбавленным и одним махом, иначе встанет комом в горле.

— Ужас какой, — выдохнула я и сделала большой глоток. — Вот это да! Крепкий.

— Подожди немного, здесь уже есть туйон, он начнет менять мир вокруг тебя, — Люк вновь расплылся в улыбке, в еще более доброжелательной.

— О нашем леднике Тсанфлерон тоже ходит легенда. Раньше там не было льда, а лишь бескрайний цветущий луг, пастухи любили водить туда стада. Но на краю луга стояла небольшая скала, ее прозвали Дьявольской кеглей, горные бесы стали там играться, швырять в нее камни, камни с грохотом катились вниз, угрожая жизни. Люди не поднимались больше на цветущий луг, постепенно он заледенел, превратился в безлюдную пустошь.

Ну и напоследок черный "Логан", настоянный на полынном корне. Приготовлю его по старинному рецепту.

Я заворожено следила за руками Люка, за его мелькающими перед глазами изящными пальцами. Готова поклясться, они стали чуть длиннее, прозрачнее, их стало больше, они порхали веером, шуршали шухх — шухх над стойкой и напоминали крылья чудного насекомого.

Бармен достал пузатый бокал с узким горлышком, наполнил его темным, как смоль напитком, положил на край узорную ложку с куском рафинада, сбрызнул сахар каплей абсента и поджег. Расплавив, размешал сироп в бокале.

— Пей! Только быстро!

Мне было уже не страшно.

Чего бояться в самом прекрасном месте на земле, в компании замечательных людей. Понимаю, почему женщины без ума от Вальтера. Он очень симпатичный, когда улыбается. А улыбается он постоянно.

Люк — вообще чудо, говорит, а рыбки на его подбородке смешно виляют хвостами.

Инь-ян, инь-ян.

Я перевела взгляд на сидевших напротив альпинистов. Один краше другого. Может стоить переночевать в пансионе Бруно? Почему они на меня так смотрят? Я им нравлюсь.

— La petit goosey.

Это они мне говорят?

— Ну и как? Что чувствуешь?

Как странно, голос Вальтера донесся издалека, хотя сидел он рядом. Я не знала, что ответить, не могла отвести глаз от своих рук, они таинственно мерцали, посверкивали. Эффект Кирлиана? Вот вам и доказательство.

Показала ребятам.

— Вы тоже это видите? Красиво, правда?

Вместо того чтобы ответить мне, Вальтер обратился к Люку.

— Быстро забрало. Она видимо ничего не ела.

— Плюс высота, — усмехнулся инопланетянин.

На моих губах застыла ответная глупая улыбка, сколько не старалась, я не могла от нее избавиться, стирала руками, бесполезно. Накрепко приклеилась. Все посетители бара не сводили с меня удивленных глаз.

— Пойдем, — Вальтер потянул меня за рукав и вывел из бара. — Твои вещи уже в номере. Будешь спать на втором этаже.

Улыбка отклеилась только в лифте. Я аккуратно сложила ее и убрала в карман.

Когда я проснулась, в моем номере шел желтый снег. Штукатурка отколупывалась, слетала кусочками с потолка, превращаясь в мягкие снежные хлопья. Пол, кресло у окна, одеяло покрывал тонкий невесомый слой, стоило дотронуться, снежинки разлетелись, словно тополиный пух.

Несмотря на снегопад, ночь за окном была очень ясной, светящейся!

Я вышла на балкон, любуясь полной луной, напоминающей разрезанный апельсин. Луна слегка покачивалась, роняла сок, приплясывала на небесах, как игрушка "Йо-йо", кто-то высоко дергал ее за ниточку. Пустырь перед отелем покрывал свежевыпавший сверкающий снег. Коровы утопали в нем по колено, они словно олени зарывали головы в пушистые лимонные сугробы, копошились там, выискивая спящих мух. Колокольчики их давно замерзли и уже не звенели. В лунном свете рыжая коровья шерсть посверкивала бронзой, оттого стадо казалось игрушечным, вылитым из металла.

Беззвучная, оглушающая пустотой ночь превратила все Живое в мерцающую переливами от серебра до античного золота хрупкую Нежить.

На неживом бархатном небе, по-соседству с апельсиновой луной и дырочками от звезд переминался на длинных ногах человек. Тот самый неживой Пастух. Поднявшись высоко-высоко над пустырем, он следил за своим неживым стадом.

Еще один длинноногий и лохматый, отмеряя саженями шаги, пересекал пустырь, быстро приближался к отелю. Еще немного и он сравнялся бы с балконом.

Я разглядела овечью шкуру, уродливую маску с крюком вместо носа, вывернутый набок рот. Чудище явно спешило, споткнувшись о металлическую корову, злобно выругалось и лязгнуло зубами. Наверняка тоже железными.

Успела спрятаться за занавеску. Сердце почти остановилось.

Не помня себя от страха, бросилась в коридор и только сейчас вспомнила, что совершенно одна.

Хотя нет, есть Люк! И он должен спать внизу.

Представшая глазам картина ввергла меня в ужас. Снегопад был не только в моей комнате.

Барную стойку полностью завалило. Стулья торчали из сугробов, словно гнилые пеньки. За одним из столов, уставившись неживыми оледеневшими глазами в окно, сидел Люк. Увидев там нечто, он мгновенно замерз, лишь пальцы — палочки, длинные и жухлые еще дрожали, указывая на приоткрытую дверь черного входа, словно пытались сказать:

— Беги отсюда! Не оглядывайся!

Под потолком плотоядно зудело, переливалось темно-зеленое мушиное облако.

— Беги отсюда!

Я еле успела захлопнуть за собой дверь, как в нее ударились тысячи жадных головок.

До пансиона Бруно было всего ничего, через минуту я уже колотила звонок и хрипела:

— Bitte, bitte. Пожалуйста!

На втором этаже вспыхнул лимонный свет, раздался мужской смех, и в распахнутое окно вылетела знакомая фраза:

— La petit goosey!

Входная дверь, наконец, открылась, хозяйка отступила, пропуская меня в дом.

Дальше провал. Дальше та самая мозаика, которую так и не удалось полностью собрать.

Возвращаются маленькие осколки: хлопочущая Марта укутывает меня ярко-желтым шерстяным одеялом, шепчет:

— Donnerwetter, das war ein Traum. Это был сон, черт побери!

Кружка с дымящимся желтым молоком. Не могу ее держать, руки дрожат. Ставлю на стол. Дую.

— Пей, там пять капель охотничьей настойки. Успокоишься и крепко заснешь.

И тут пять капель.

— Пей, petit, пей!

От пережитого ужаса я послушная как дитя, пью молоко и быстро забываюсь сном.

Жизнь вернулась с мучительной головной болью и стыдом. Меня морозило, в гудящей голове занудливо пели коровьи колокольчики:

Динь-ли-дон

Явь — ли — сон

Конечно сон. Весь какой-то желто-зеленый. Только вспомнить его полностью не удалось. В конце одни осколки: замерзший Люк, мухи, хруст снега за спиной, ухх-ухх…

Беги, не смей оглядываться! Оглянешься— оледенеешь!

Насколько муторно и грязно было внутри, настолько мир за окном казался девственно чистым и совершенным. Ослепительно совершенным.

Первый выпавший снег и проглянувшее солнце превратили деревушку в рождественскую открытку. Снегопад укрыл толстым пуховым одеялом лужайку перед пансионом и крыши домов. Нахлобучил пушистые шапки на печные трубы и коньки, а стоящие у соседнего отеля елочки нарядил в короткие шубки.

И все было прекрасно в белоснежной и доброй сказке, кроме машины скорой помощи у теннисных кортов и глубоких следов, петляющих от отеля к пансиону. Моих и …

Думать ни о чем не хотелось. Мысли прожужжали: посмотри — следы не звериные и не человечьи, а натыканы палками, и лениво утихли. Лучше слушать перезвон колокольчиков, чем их мерзкое жужжание.

Потом, потом. Завтра!

Динь-ли-дон.

Какое мне дело до этих следов?

Явь-ли-сон.

Какое мне дело, кто или что их оставило? Сейчас хочется одно — бежать к чертям из этого гиблого места.

Хозяйка пансиона заставила принять аспирин, по-доброму пожурила: "ай-ай, порядочным дамам нельзя пить абсент, душевная конструкция страдает", так и сказала — "конструкция". Напоследок угостила мятными леденцами и с душой праведницы проводила к выходу.

Ее муж как раз загружал мой чемодан в минивен. Сам догадался за ним сходить, я бы точно не решилась переступить порог Виктории.

— Мадам, нам надо спешить. Поезд отправляется через пятнадцать минут. Дорогу занесло. К нам поднялся локомотив, расчистил пути.

— В отеле что-то случилось? — я кивнула в сторону уехавшей скорой.

— Да, сердечный приступ у бармена. Доигрался паренек, — старик перекрестился.

Я все-таки оледенела. Страх накрыл меня с головой и приморозил к месту. Что значит доигрался? С кем или чемиграл Люк? Он и меня включил в свою дурацкую игру? Только ему не повезло. А мне удалось сбежать?

Беги отсюда и не смей оглядываться! Беги отсюда и не задавай вопросы! Не буди уснувших под снегом мух.

Хорошо, Люк, не буду!

Я села рядом с Бруно в минивен и благодарно кивнула его жене. Все!

Мы отъехали.

Последнее, что сохранила память — лохматая овечья шкура. Марта растянула ее на скамейке перед входом в пансион, просушить на солнце.

Наверное, это и был тот самый камушек в ветровом стекле, от него и поползла трещина в "конструкции"

Около магазина с масками я попросила Бруно притормозить. Сняла со стены магазина самую страшную чагатту — на всякий случай, и, не говоря удивленной продавщице ни слова, выложила на прилавок деньги.

Тем же днем улетела домой.

От Вальтера долго не было новостей. Лишь через полгода он написал, что после несчастного случая с барменом был вынужден сменить место работы. Получил назначение генеральным менеджером в строящемся на пустыре перед Викторией отеле. Пригласил на открытие.

Я вежливо отказалась и поздравила его с повышением.

Вот и вся история. Нелепая, правда? И вроде бы все в ней понятно.

"Ищи, кому выгодно!"

Кому выгодно распространять небылицы и рассказывать страшные сказки? Кому выгодно пугать гостей? Но почему тогда умер главный сказочник? И почему я схожу с ума?

Вы бывали в лабиринте полукривых зеркал? В особенном лабиринте, где все зеркала правильные, кроме одного, самого главного? Взглянув в него, кажется, весь мир сгорбился, потерял точку опоры и перевернулся. И выход из ловушки тут же захлопнулся.

Кривое зеркало должно быть в самом центре моей мозаики. Но его тоже нет, как и трех потерянных кусочков. Мне бы увидеть неправильное отражение, понять, где явь, а где сон. А там и "глаза, смерть и хруст" лягут на место и дверка откроется.

Ту чагатту я повесила в своей спальне и назвала "Люк", в память об инопланетянине.

Иногда Люк изволит шутить, тогда в комнате идет снег, и растут подснежники.

Главное, не разбудить спящих под снегом мух.

Тогда начнется совсем другая история.