Сладкий яд

1

Ностальгия? Куда-то все делось… Уже не понимаешь, когда читаешь, а когда смотришь на голубей. Но, если ты считаешь, что всё это — — сон, ты до смерти похож на меня. Ты, как и я, помнишь лучшие дни в Праге… По ночам идешь в ближайший бар, делаешь большой глоток абсента и думаешь, думаешь. И наконец — — упс! Это оказался не сон. Это действительно случилось с тобой. Тогда ты, конечно, не понимал, насколько это ужасно. А теперь ты знаешь. Я знаю. Потому что я не смогу этого забыть. Никогда. Поэтому хватит возиться с проросшими перьями.

Забудь обо всем этом. Живи и пой дальше. Мы теперь будем общаться так часто, словно ничего и не было. Постоянно. Но по чуть-чуть. Иногда. Если захочешь… К тому же, смерть — — это иногда другая реальность, верно? Ты на это и намекаешь. О чем бы я еще могла думать? Все уже ясно. Три года назад, кажется, да? Как молоды мы были! Но не спрашивай, сколько нам теперь. Всё кончено. Теперь тебе не понять меня… Смотри, кругом молодёжь… Господи, ведь это было совсем недавно, ах нет. Да, люди никак не могут жить долго. Прости, я лучше помолчу. Не надо больше вспоминать об этом.

— — Лучший в городе яд, млада дама, — — прошептал некто в маске Кафки, склонившись надо мной. Видимо, он почти не пьян, если может прийти на чей-то смех. — — Как печально видеть, до чего может дойти такой цвет, как вы...

— — Пошел прочь, дурак! — — игриво сказала я.

— — Не дурак, красава, а джокер...

— — Да всё равно!

— — Я, может, хотел спросить… Как вас называть — — Ксю, Кся?

— — Откуда вы знаете моё имя? Вы что, следите за мной? Или бессмертный?

— — Просто вы сделали такое лицо, что я вспомнил ваше имя...

Мир, из которого нет выхода. Мир памяти, который становится кошмаром и странным наркотиком, забывается — забываешь его уже, потому что хочешь забыть. И однажды ты говоришь: oh shit… и падаешь назад в ночь. Потому что иного выхода не бывает. Ни у кого и никогда… Никогда...

О да, я добрая, злая, ещё какая? Только на самом деле мой план не имеет к тебе ни малейшего отношения. Так как он не для тебя. Он — для меня. Для того, кто всё чаще прячется в твоём подсознании. Но кого ты не в силах найти… Этого требует интрига. Или, вернее… Не знаю… Наверное, так должно выглядеть в жизни — когда злодей, «спасаясь», шепчет тебе на ухо, придумывая козни в темноте. Представляешь? И ты опять веришь ему. Ничего нового… А потом ты уплываешь в то, чего он ждал столько лет.

Но, в конце концов, и ты будешь смеяться надо мной, когда я буду корчиться на полу, захлёбываясь от мстительного хохота. Не пытайся понять меня… Тебе просто страшно. Я знаю это и наслаждаюсь твоей физической болью… Да, да… Тебе страшно… Но все мы боимся до тех пор, пока не поймём, на что способна тьма. Иначе мы — не существа, а прах… Погасшая спичка, тлеющая в пепле.

Что ж, добро пожаловать в мой мир — мир, наполненный ужасом и безумием. В мир болезней, боли и смерти… Ты вряд ли когда-нибудь задумывался над тем, что за всем этим стоит. Возможно, я сумею убедить тебя в том, насколько чудовищен этот мир. Хотя при этом ты вряд сможешь понять, почему он чудовищен. Как и любой из живущих вокруг.

А вот люди, приходящие сюда, хотя бы пытаются что-то сделать, пытаются преодолеть эту тьму, пусть даже их усилия сводятся к необходимости просто сидеть за своим столом, медленно сжимая и разжимая кулаки… На секунду ты почувствуешь, каково это, но тебя никто не поймет… и не услышит. Потому что даже между собой люди не могут найти общего языка — лишь один из них ясно видит причину происходящего, остальные лишь делают вид, будто видят ее.

Для них мир вокруг — просто темный и страшный лабиринт, по которому они обречены идти всю жизнь. Они ведь сами его выбрали — никто их не заставлял. И они точно не будут в нем счастливы. Да и ни к чему им счастье. Просто не знают, как им с ним быть… Они идут по дороге, ведущей в никуда — а ты мог бы в один миг стать одним из нас. Если бы захотел...

Из-за острых ощущений, которые испытываешь, проходя мимо пропасти, иногда чуть не скатываешься в нее сама… Так невысказанное желание было Бы услышано и принято. Сделка была бы заключена… Страшное исчезло бы, жуткое будущее перестало бы существовать, и за всё время наваждения, когда каждый раз кому-то казалось, будто его душа падает в ад, никто из окружающих ни разу не произнес бы ни слова. Никто из них и не знал, что такое ад — разве что помнил из каких-нибудь книг, да и то не всегда.

Или это ты, бес мании, спустился со своих холодных высот, чтобы вылить на эти язвительные страницы очередной безумнейший план? Это ведь вполне в твоем духе… Но что ты делаешь здесь, среди живых, вдали от своего великолепного синего неба. Кто ты на этот раз? Что за желчь тебя наполняет? Нет ответа...

В Гавличковых садах гуляют мужчины с маленькими девочками, перебегают дорогу черные кошки, как будто оставленные для роли зловещего театрального реквизита, а тем временем в нескольких метрах за ними проходит самая настоящая свадьба в бирюзовых церковных одеждах. Я хотела выяснить, существует ли какая-то особая церемония, отличающая эту свадьбу от обычной, но мне сказали, что вряд ли. Но вполне возможно, пояснила мне Эва, провести здесь особый древний обряд, иначе во все остальные дни ни один священник не станет приходить в парк от нечего делать.

Мужчины всегда приходят сюда с женщинами и детьми… Кормят детей трдельниками и милуются с мамами. Да вот только я не мать, и никогда ею не была. А по имени меня не надо звать — — у меня нет имени. И вот что еще… Матери потом уходят, а я остаюсь с ними. Такова моя судьба — — варить кофе, а судьба Эвы — — печь сдобные изделия на вертеле из металла. Она вообще считает, что надо не столько любить мужа, сколько готовить ему еду. Эта так называемая любовь — — мука! Но кто теперь спрашивает кого-то еще? Здесь делают что угодно и когда угодно, никаких условностей… Ну как, нравится капучино?

Вот и мужчины делают с девочками что хотят. Однако Лолита, помнится, требовала от Гумберта не только есть, но и любить ее. Этот урок был чуть сложнее. Впрочем, это не так уж и важно. Не все мужчины любили своих падчериц по-настоящему… Но я знала таких наперечет. Была одна амазонка, взбалмошная полька, чьего имени не следовало вслух произносить, потому что из-за откровенных сношений с кавалером она получила прозвище "дикая кошечка" и… так и не вышла замуж за него. "Смертельный укус" — — таков был ему заключительный урок. Но расплата ее миновала.

Всех этих любителей малолеток следовало проучить. Но… Где еще мне их проучать? Вот она — — моя школа. И мой приговор… Женщина, которая за проступки возместит. И никто не узнает. А то… куда ты денешься? Мало того что тебя сбросят с балкона, тебя еще могут зажарить или сварить. Нет уж. Я заслужила, хватит играть в кошки-мышки… за удовольствие надо платить. Вот так вот. Выбор сделан… Вы сегодня без дочки? Ах, вот она! Как же я не заметила! Как обычно, с подсластителем? Сегодня я не отравлю вас… Вы рады? Но в следующий раз не совершайте ошибки.

2

Почему я думаю, что этого больше никто не поймет? Почему я считаю себя вправе вершить суд? Кто я, в конце концов, такая, чтобы требовать, чтоб все были моральны? Разве мои поступки должны повлиять на ход человеческой истории? И, если уж на то пошло, на чью историю они должны оказать влияние? Может быть, это та история, которую они за нас написали? Что произойдет, когда меня наконец найдут? Останется ли моя книга после того, как меня поймают? Всё может измениться. Я не знаю, с какими неизвестными мне существами я буду беседовать...

А, может быть, я лишь женщина, перенесшая эту бесчеловечную болезнь, избавившая мир от ее последствий, но затем совершившая самоубийство, чтобы избавиться от нарушающего чистоту моих помыслов страха? Если бы я могла поговорить с маньяком, я бы сказала: "Здравствуй, друг. Мне нужна твоя помощь". Но я, кажется, уже попрощалась с ним. Теперь я должна решить, как мне с этим жить. Мы могли бы помочь друг другу. Потому что иначе это будет неправильно. А в том, чего я хочу, правильно всё — — и правильно всегда! Даже тогда, когда непонятно, где правда, а где ложь…

Сглотнув, я пытаюсь побороть страх. Нужно вспомнить, зачем я это делаю, а для этого надо хоть чуть-чуть расслабиться. Где-то здесь был бар… Я закрываю глаза. Наступает полная тишина. И вдруг над моим ухом раздается шёпот: "Послушай, ты в порядке?" Вглядываюсь в сумрак, но никого не вижу. Снова слышен тихий смех, словно ветер прошелестел листвой: "Да не бойся, я нормальный человек..." Не могу, не могу на него посмотреть. Вдруг я понимаю, отчего смех стал таким неожиданным — за секунду до этого в небе раздался глухой грохот, какой обычно производят звуки взрыва. Дождь хлынул, как из ведра, прямо над моей головой.

Он продолжался, во всяком случае, ещё несколько секунд, прежде чем я потеряла сознание. А затем — только лёгкая тень за закрытыми веками. Воспалённая фантазия пытается нарисовать нечто невообразимо ужасное. Усилием воли я загоняю её обратно, но образ уже сформировался в моём сознании, а эмоции, наполняющие меня, настолько сильны, чтобы я не побояласт воплотить его в действительность.

Нечто смотрит на меня пустыми глазницами — — овальный капюшон странного, неземного вида, похожий на непропорциональный шлем. В центре капюшона, будто растёкшаяся ртуть, видна округлая выпуклость, до смешного похожая на человеческую голову с неплотно сжатыми губами. Но это не человек. Больше всего оно похоже на зомби, готовую вырвать у тебя душу. Тёмная красноватая масса на месте лица шевелится и шипит. Что-то очень странное происходит со мной — я напугана, парализована и совершенно потеряла способность к сопротивлению.

Падаю на землю и с трудом переворачиваюсь на живот. Что-то слегка бьёт меня в бок. Я встаю на четвереньки, ощупываю пальцами свою голову и ноги, оглядываюсь по сторонам. Всё в порядке, мне просто показалось. Передо мной по-прежнему черная дыра, только она выглядит теперь значительно ближе и размывается. Только что была каменная плитка, а теперь передо мной что-то вроде дыры в земле. Впрочем, нет, земля вокруг просто исчезла. Теперь я вижу смутные контуры, похожие на очертания каких-то статуй. Нет, теперь это просто скалы. Здесь не кладбище, я стою на перекрестке нескольких улиц.

А я с детства знала, как сильна в человеке способность видеть, слышать и чувствовать. Неужели я её потеряю? Ведь уже давно я знала: моя судьба — быть Хозяйкой тайны… А сегодня, здесь, я и есть та самая хозяйка… Я была ею всегда, теперь я должна найти свою настоящую, единственную дорогу. О кто ты, таинственный мой покровитель? Но задать такой вопрос во всеуслышание я не решалась. Рядом было только шуршание осеннего ветра в ветвях, да шум дождя. Я подняла голову, но неба было уже не видно.

Ведь всё уже свершилось, разве нет? Ведь теперь ничто не может помешать мне достичь дна. Уже перешагнула. Уже лечу! Еще немного… Главное, не спешить. Еще чуть-чуть… А там всё само придет. О, как я счастлива! Какой необыкновенный мир! Какая торжественная красота! Сколько одиночества и волшебства в этом совершенном хаосе! Я просто восхищена, поражена и счастлива… Спасибо тебе, мой господин!

— — Ты чего нажралась? — — спрашивает Эва.

Хотя в безумии моем есть что-то завораживающее… Запахи — — яркие, необычные. Всё вокруг сияет и сверкает. Оно пахнет тленом, но на вкус это какие-то невероятно острые ягоды, в общем, смесь цветов. Если смотреть через грязные большие стекла, можно увидеть в блеске луны что угодно, начиная с несчетных звезд и кончая лучами голубого света, настолько близкого, что он кажется практически инфракрасным. Видна всякая букашка, любая травинка. Обычная земная жизнь отмирает где-то очень далеко отсюда.

— — Совсем у тебя крыша поехала. И почему ты мне сразу не позвонила? — — продолжает подруга. — — Слышишь?

— — А? Мы должны сейчас идти на вокзал, потом долго ехать. Ты что, забыла? — — рядом говорит Алекс, ее муж. — — Эва! Там нам сразу скажут...

— — Да погоди ты!

— — Что такое? Э-э, ничего себе! Где это ты так? — — спрашивает он меня.

— — Маньяка встретила, — — отвечаю. — — И представляешь, он оказался прав… Теперь я думаю, что надо сделать себе новую татуировку. Вот так: на всю спину. Слово «Deceased». Типа, "ты покойник". Это по-английски… Готичеким шрифтом, я думаю...

— — Да ты что? Зачем? И что будет, если он узнает, где ты живешь? — — испугалась Эва. — — Я серьезно спрашиваю.

— — По-моему, очень подходящее слово, правда? Ну и, понятное дело, имя… Чтобы с идентификацией потом проблем не было. Мне в бэби-клубе за шесть штук семнадцать татуировок сделали. И первая тоже классная была. Сейчас покажу...

— — Всё! В другой раз покажешь. Нам на вокзал надо, — — выталкивает меня Эва.

— — На каком месте? — — интересуется Алекс.

— — Я тебе покажу одно место! Я тебе такую татуировку сделаю, своих не узнаешь!

Дверь захлопывается перед моим носом. Сука-а! Прогонять подругу ночью нехорошо, но я уже падаю на мокрый асфальт и рыдаю, размазывая слезы грязными руками по щекам. Где-то рядом орет сиреневая кошка, мать ее тачка, совсем рядом.

3

Непонятные видения, перед тем как исчезнуть, сгустились в моих мыслях и заняли все мое внимание. Постепенно в них стали появляться люди, смеющиеся и пляшущие под дождем, и я начала вспоминать детство. Где-то там, в самой глубине души, давно соскользнувшей вниз, затерялись непривычные слова. Они все еще повторялись и складывались в странную и чем дальше, тем более страшную мелодию — — "нетерпеливую и безответную песню юности".

Как-то в детстве я видела во сне огромные деревья с висящими на ветвях отрубленными головами животных. Среди деревьев — — железный рыцарь на коне. На траве между деревьями притаился каменный медведь. Деревья защищали его и рыцаря от ветра, и это было самым главным. Всё остальное казалось мне тусклым и ненужным. Рыцарь повернул в мою сторону голову в шлеме и спросил:

— — Что ты делаешь в Долине смерти, девочка?

Надо мной качнулись и опали ветви. Вслушиваясь в шепот ветра, я пыталась ослабить веревки, которыми была привязана к кровати. Получалось с трудом. Набравшись смелости, я прошептала слово, которое, как я знала, поможет мне освободиться. И когда ветви зашумели сильнее, словно очнувшись, заговорила громче: "У-би-ть… уб-и-ить". Сняв путы, сразу почувствовала себя свободнее.

Хорошо, что я успела вспомнить это слово. А потом уже было не до мыслей. Я встала на ноги, но, услышав шорох в кустах, замерла. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять — — кто-то смотрит на меня. За мной действительно следили. Из кустов вышел толстый лысый, весь в коричневых складках жира и морщинах, человек.

— — Спой похоронную песню, Иббу, — — сказал рыцарь. Было непонятно, к кому он обращается: ко мне или к толстяку.

Человек запел очень странно. Он сильно фальшивил, с большим надрывом и долгими паузами; у него на плече сидел огромный ворон, который бил крыльями в такт песне. Но я не хотела слушать. Теперь вокруг было нечто иное: похоже, мое детство кончилось. Звуки стали длиннее… Они уже слышались отовсюду. Я оказалась на пустынной дороге среди холмов. Дороге к свободе.

Потом в мелодии появилось несколько сильных музыкальных тактов. При первом же знакомом звуке я узнала тоскливый вой ветра, перекатывающуюся по телу дрожь, ясную, холодную и что-то вызвавшую в памяти, поступь смерти с косой — — и еле слышные слова: "С такой, могу сразу сказать, смерть точно не справится!"

Я очнулась и увидела вокруг почти черный дремучий лес. Теперь, когда меня больше ничто не сковывало, он показался мне мрачнее и неприветливее, чем когда-то в детском кошмаре. Подняв голову, я обнаружила, что лежу на земле, только не на лесной поляне, а в большом овраге. Посреди него, скрестив ноги и положив руки на колени, сидел на пне пожилой колдун с седой бородой.

В руках у него был пучок белых ниток, на которые он нанизывал прозрачные стеклянные шары с узорами из разноцветных камешков — — точно такие, какие я раньше видела в небе над Долиной смерти. Мне стало жутко. По-моему, он не был моим врагом, но я не осмеливалась псмотреть на старика и боялась пошевелиться, потому что голова кружилась и было трудно дышать.

Как я здесь оказалась? Я помню, как какие-то люди запихивали меня в машину. Я слабо сопротивлялась… А потом всё исчезло. Ну, конечно, это был сон. Сон, который я пережила. Провал в ничто. Меня похитили инопланетяне. Но даже если всё так, как я думала, их вторжение в мой сон было очень необычно. Что, по-вашему, со мной случилось в действительности? Как вы думаете? Над моим телом проводили эксперименты? Меня чуть не убили? Я ничего не помню. И если это действительно была галлюцинация, то похитители должны были очень ненавидеть марсиан.

Колдун осуждающе посмотрел на меня и указал рукой в сторону. Там стояла белая лошадь. Я обомлела. Ведь я видела ее раньше в том сне. Но как она теперь оказалась в реальности? Это было похоже на колдовство. Или на мираж. Зачем сон снова вернулся? Так ведь он никогда не закончится.

— — Садись на нее. Она доставит тебя до дома...

— — Я не умею, — — прошептала я.

Мне хотелось, чтобы он сказал что-то ободряющее. И в то же время я была уверена, что это уже невозможно. Где-то далеко-далеко я услышала его голос: "Постарайся не бояться. Раз ты уже здесь..."

Дома я сразу легла спать и увидела сон, как я сижу за столом в белом платье невесты. Напротив меня — — молодой мужчина в пиджаке с замшевыми заплатами на локтях. Кругом цветут розы, и все как-то празднично, словно я вообще не на Земле...

— — Отличный гевюрцтраминер, — — сказал мужчина, разливая вино по бокалам. Я отпила маленький глоток.

— — А меня что-то на сладенькое потянуло… Не знаешь, к чему это?

Мужчина смотрел на меня ласково, но в глазах его, несмотря на нежность, появился намек на улыбку. Я почувствовала, что мне необходимо встать и уйти. Но я не могла понять, куда я пойду и почему. В поле моего зрения появился мальчик. Он был не один — — с ним был мужчина постарше, очень похожий Щтовичека. И у этого мужчины был чемодан на колесиках. Мне стало чуть жутковато. Я решила, что у меня глюки...

4

В Гавличковых садах на следующий день был «малый сбор» — — на него пригласили всю честную компанию из Танцующего дома. Во время короткого разговора выяснилось, что общество в полном сборе, а Щтовичек нашел себе жену. У нее была маленькая дочка. У девочки были нежные каштановые волосы, заплетенные в две косы, которые она берегла и не стригла. Без этих кос она походила на мальчика. В белоснежном платьице с вышивкой на воротничке и манжетах, скромная и милая, она казалась олицетворением чистой и целомудренной юности.

— — Хочешь трдельник? — — спросила я ее.

— — Нет, только лимонада.

— — У вас есть сважене вино? — — спросил Щтовичек, хотя знал, разумеется, ответ.

— — К сожалению, нет… Может быть, пану сварить капучино? У нас есть миндальное молоко. Или хотите халву? Она совсем не такая сладкая, как вы думаете. Но я могу добавить в нее подстаститель...

Часы на башне пробили полдень. Странные часы. Когда они бьют в колокола, каждый чувствует шаг времени на кончике языка, но всегда и везде совершенно не то, чего ждет ухо. Поэтому кому-то слышится какое-нибудь вечное сражение… а другим — — усталый медленный шаг войска. Где-то далеко, во тьме и печали. Да-а, вечер не скоро… Но на него у меня уже есть планы.

Сама смерть глядела на меня пустыми глазницами. За ее спиной был залитый луной сад с мраморной статуей фавна и девятью дельфийскими сфинксами. Я была готова заплатить любую цену, лишь бы узнать, что происходит там, впереди… Может быть, я бы сделала это до того как смогла собраться с мыслями, но из-за шума в голове на несколько секунд потеряла ориентацию в пространстве. Потом я увидела слева дверь с серебряной ручкой и толкнула ее, как дверь лифта. Дверь открылась, и я вошла в длинный зал, в котором за низкими столиками сидели люди. К моему изумлению, они были голые — — срам прикрывали только салфетки на бедрах. Перед одним из столиков стоял Геракл, словно он работал официантом.

Смерть оказалась за барной стойкой с книгой в руках, в самой торжественной позе. Она просто листала ее, совершенно не понимая смысла. Рядом с ней лежал черный цилиндр. Я сняла перчатку и провела по шее рукой — — от левого уха к правому. Кожа была сухой, прохладной и словно вмерзла в череп, совсем не ощущаемый. Повинуясь сильнейшему желанию остаться в этом месте и продолжалось наблюдать, я устроилась в кресле за столом поудобнее. Вскоре ко мне подошел Геракл и положил передо мной пару креветок. Зачем-то я спросила о цене. Официант улыбнулся: "Ничего личного, млада дама".

— — Шампанского, — — потребовала я.

Теперь я больше не могла слышать шум в зале. Это было невыносимо. Мне захотелось в сад, где гулял теплый ветерок. За столиком у стены что-то шептал на ухо маленькой собачке человек в красной салфетке. Раньше я не обращала внимания на такие мелочи, но теперь перед моим взором разверзлась бездонная пропасть. Как никогда раньше я ощущала вкус к охоте. Меня больше ничто не занимало. А еще мне захотелось поиграть...

Геракл принес бокал с вином. Какой же все-таки дурак! Я рассмеялась и столкнула бокал на пол. Легкий звон стекла о камни напомнил мне, что я воистину бессмертна. Зал никак не отреагировал. Геракл опустился на одно колено и протянул мне сигарету. Тут в дверь постучали. Ни секунды не сомневаясь, он сейчас же вышел. Через несколько секунд я уже стояла перед дверью.

— — Кто там? — — спросил официант из-за двери.

— — О, god mio! Простите, но где мое вино? Ведь вы не предложите что покрепче?

— — Нет.

— — А кто там? — — спросила я.

— — Так мертвые лежат в своих гробах.

У меня было два варианта ответа на этот вопрос. За дверью были либо трупы, либо убийцы. Я предпочла бы трупы. Это было бы лучше всего. Представьте себя на моем месте… Вдруг кто-то распахнул дверь, с криком ворвался в зал.

— — Полиция! Всем оставаться на местах!!!

— — Помогите! На нас напали! Спасите! О, боже! Боже мой! — — раздалось из разных концов зала. И только смерть за стойкой бара, послужившей мне убежищем, смогла утихомирить эту толпу и заставить всех сохранять спокойствие.

5

Последнее, что я успела подумать, было: "Неужели это и есть мой единственный шанс?" И потом была тьма. Впрочем, нет, не тьма, я знала, куда иду, хотя на самом деле это было не так. Я всегда думала, что знаю. Но каждый раз, когда я, напрягая всю свою волю, на секунду приоткрывала свой собственный мир, оказывалось, что до последнего свидания с жизнью, он мне был вообще не ведом. Наверное, это простое слово "смерть" дает подсказку, как соединить оба моих желания. Жизнь и смерть — — вот единственное, в чем я могла быть уверена. Отныне я была избавлена от ложной надежды, проклятого дара вселенной. Но я шла к ней, и мне следовало радоваться этому.

Вокруг тихо, только шуршит песок под моими босыми ногами. Поднимаю взгляд вверх и вижу в ночном небе широкую, похожую на расщелину дыру. Если бы мне пришлось выбирать между тьмой и светом, я, несомненно, выбрала бы мрак. Нет, подумала я сразу же, не свет и не тьму, а последнее мгновение перед тьмою, когда кажется, будто ты все еще находишься в том единственном измерении, где еще сохранилось нечто, для чего стоит жить и знать, кто ты и где ты находишся.

Как будто какая-то тяжесть давит на грудь, и я не могу вздохнуть… А потом случается нечто, невероятно яркое и неожиданное. Я с удовольствием понимаю, чувствую, как передо мной открывается желанное, возможное, вечное. Как странно и как волшебно это происходит! И я опять закрываю глаза… Но, прощупав эту тьму своими озарёнными чувствами, я понимаю — — дальше мне идти некуда. Только здесь и сейчас начинается мой путь, а назад дороги нет. Надо идти вперёд, навстречу яркому ослепительному миру.

Снимаю с себя последнюю цепь, которой я был прикована к этому миру, и становлюсь свободна как ветер, отбросив от себя все узы, связывавшие меня с жизнью. И с пронзительной ясностью вижу свой путь. Это не просто путь, который должен быть у всякого, это Путь, прямо ведущий меня к истине, обжигающе прямой и в то же время удивительно сложный и широкий. Ему нет ни начала, ни конца. Он начинается и кончается только во мне.

"Пора умереть!.."

Голос? Нет, не голос, скорее еле слышный вздох. Он идёт из меня самой. Но я больше не могу сдерживать его и боль вырывается наружу вместе со стоном. Дышать становится все труднее и труднее, я пытаюсь расслабить мышцы, чтобы выпустить наружу, эти узлы боли и гнева, ведь выхода нет и отчаяние захватывает всё тело. Мне кажется, всё вокруг бьется о меня снаружи, словно тело действительно в последний раз выгибается, выжимая из себя остатки жизненной силы.

Я превращаюсь в зверя, которого кто-то мучает и пытается загнать в ловушку. Зверь начинает выть, и на поверхности души остается только боль. Какая-то сила гонит меня все дальше в этот ад, режет на части, обжигает и слепит, сводя с ума. Я становлюсь вялой от боли и страха, я уже не понимаю, где верх, а где низ. Но всё кончается так же внезапно, как и началось. И так, наверно, было всегда, когда я начинала свой последний бой. Нет смысла помнить. Всё кончено.

Мои движения становятся всё медленнее, а мои мысли о том, как было бы хорошо, если бы всё осталось как раньше, приносят всё меньше радости и удовлетворения. Что делать? А ничего не делать. Зависнуть в одном из режимов ожидания и медленно умирать. Это и происходит… Или нет? Напрягаю все оставшиеся чувства, чтобы увидеть, откуда идет надвигающийся вал тьмы.

— — Говорил же я вам, красава, поберегите себя… — — вдруг говорит кто-то рядом. Слова сопровождаются хриплым кашлем.

У дерева, прислонившись к стволу, стоит тот же клоун в маске Кафки. Справа от него висит гитара, она пустой и ненастоящей. Его ноги в красных кедах и черно-желтых носках как бы подают сигнал зрительному залу: а вот и я, люди! Пиджак висит у него за спиной, и на нем видны следы бурной жизни — — замшевые заплаты, которые должны намекать на его духовные достижения. На голове широкополая шляпа, словно у пирата с Карибского моря.

— — А, это ты… Чего надо?

— — Вы уже написали письмо? — — Он достает сигарету и прикуривает от дешевой зажигалки.

— — Письмо? Кому?

— — Жене Щтовичека.

— — Зачем? — — Мой голос не отличается дружелюбием.

— — Оставьте себе шанс попасть на последний перед концом света концерт. Боже, боже, как я хочу сюда вернуться, на эту сцену… Глупые христиане, а?

Я несла письмо жене Щтовичека, молодящейся женщине лет тридцати пяти. Мы должны были встретиться в здании банка, где она работает. Мне хотелось зайти к ней в кабинет, поговорить о девочке, а не передавать письмо на улице. Поднялась на шестой этаж, прохожу через вестибюль, заглядываю в приемную, никого сперва не вижу и тут замечаю юное, похожее на ангелочка, нечто у вешалки. На нем черные лосины, обтягивающие изящные ножки, и синяя униформа работницы банка.

— — Вам помочь? — — спрашивает оно.

— — Помочь мне?.. Хотите подсластитель? — — неожиданно для себя предлагаю я.

— — А для чего он?

— — Сбережет вашу фигуру… навечно. Повысит настроение… Настоящее чудо!

Оно с сомнением смотрит на пузырек с белым порошком. Его белое лицо выражает полное недоумение — — но делать нечего, остается только достать из сумочки кошелек, чтобы блеснуть перед представителем магического мира тем, что оно умеет делать не только с другими, но и с собой тоже. Пустить пыль в глаза… Однако в ее глазах появляется легкая грусть.

— — Даже не знаю...

— — Жаль. Приятно было бы удивить подруг… Результат гарантирован. Правда, действие не слишком продолжительное.

— — Ну, хорошо. Сколько?

6

Кутна-Гора встретила меня солнцем и колокольным звоном, который я почти не различала из-за своего оглохшего, словно засыпанного землей уха. Сойдя с автобуса, я пошла по тротуару к площади, откуда дорога вела к костнице, которая в солнечных лучах отливала темным серебром. Костница находилась в нижней части города, куда ведут только пешеходные дорожки.

Это жуткое место давно привлекало меня, да всё был недосуг съездить и посмотреть что называется "вживую". Побродив среди гирлянд и канделябров из человеческих костей, я долго разглядывала саркофаг из белых черепов. В каждой голове была крохотная дырка, не более сантиметра в диаметре. Зачем они, сказать было сложно. Некоторые из черепов были треснуты или расколоты, кое-где ещё сохранились зубы.

Потом я увидела монаха у дверей с толстой сучковаиой палкой в руках, который не обратил на меня никакого внимания. У него была чистая черная ряса, лицо и борода словно бы вычерчены тушью на белом грунте — — так рисовали в прежние времена и эпохи. Темно-карие глаза горели непонятным для меня огнем. Смотрел он прямо перед собой, словно глаза уже привыкли к черноте. Я подошла к нему и спросила, можно ли посмотреть на священные рисунки. Он сделал приглашающий жест рукой. Мне стало страшно. Но я все-таки сделала шаг вперед. Монах взял с полки свиток и протянул мне. Я развернула его и увидела изображения ада, чертей и грешников. И тогда я заговорила:

— — Я, кажется. убила девушку!

— — Что значит "кажется"? — — спросил он.

— — Ну, труп я не видела… Я дала ей яд. Вот, собственно, и всё.

— — Ты видела, как она его приняла?

— — Нет.

— — Тогда забудь об этом, — — сказал он.

— — Как мне забыть? — — спросила я. — — Я себя чувствую так, словно убила собаку или обезьяну. Она дышала и видела, улыбалась и жила. А я должна это забыть… Я ее совсем не знала.

— — Когда выйдешь отсюда, увидишь парня с гитарой и собакой. Он ничего… Поговори с ним. Может, он тебе понравится...

Поблагодарив монаха (за что?), я вышла из церкви и отправилась к автобусной остановке. Интересно, что со мной только что произошло? В какую реальность я угодила? Чтобы разобраться в этом, я присела на скамейку. Недалеко стояли несколько старух с большими сумками в руках, и оттуда же доносилось негромкое пение под гитару. Старухи слушали молодого мужчину с серьгой в ухе. На нем была выцветшая синяя футболка, старые джинсы и красные кеды. Я встала и подошла поближе. Он был хорошо сложен и кудряв; лет ему было, наверное, около тридцати, глаза у него были умные и внимательные, лицо симпатичное. Что-то было знакомое в чертах. Впрочем, так можно было подумать на первый взгляд.

Завязался разговор, в котором постепенно выяснилось, где он работает и чем занимается в свободное время. Оказалось, мы с ним из одного района Праги. Но прежде я с удивлением узнала, чем он любит заниматься. Он прочитал все книги по алхимии, какие смог найти в городской библиотеке. А дома у него небольшая лаборатория, в которой он ставит опыты. И мне жутко захотелось попасть туда...

— — Проходи! Будь как дома, — — сказал он.

Это была настоящая подпольная лаборатория алхимика-любителя. Целые кипы бумаги, исписанные синим фломастером, лежали на полу. Иссушенная листва, снятые с иголок насекомые, высохшие клочки мяса и кости… Схемы, рисунки, непонятные символы… Даже люстра под потолком была сделана из реторты. Где прятал свои знания этот сумасшедший? Что он искал в этом мире? Что он хотел получить? Философский камень? Золото? Бессмертие? Или что-то другое? Вопросов было много, а ответов ждать не приходилось.

— — Зеленого чаю хочешь?

Пес, сделав круг, улегся на подстилку у входа. Чтобы как-то скоротать время, я начала мыть чашки. Парень, чуть скривившись, наблюдал за мной. Потом достал из шкафа запыленную фляжку, отвинтил крышку и сделала несколько глотков. Сел на продавленный диван, еще раз отхлебнул и сказал:

— — Раз уж ты начала рассказывать о себе, можно я тоже расскажу о тебе? Ты ведь столько всего знаешь… Это неспроста.  Прости, не знаю твоего имени. Впрочем, оно и не важно… Вопросы были бы лишними, ибо скоро ты сама всё расскажешь.

— — Относительно нас, может быть, скажу… Ну что ж. Знаешь, откуда я родом?

— — Ты потомок древнего рода русских алхимиков и мой друг. Из Тамбовской губернии, я думаю, из Хлынова.

Я рассмеялась. Не угадал. Чертов дипломат.

— — В детстве я жила у своего деда в Хмельницкой области. Там много лет назад он открыл мне настоящий секрет. Хотя… Неважно. Ты почти угадал. Старинный город на Волге.

— — И как тебя занесло сюда?

— — Долгая история...

— — Так что, случись что, тебя искать никто не будет? Раздели со мной это славное пиршество. — — Он стал доставать из пакета бутылку вина, хлеб, сыр и фрукты.

— — Мое исчезновение в мире не будет замечено. Меня будут видеть, только если я попаду в общий поток реальности. Но так или иначе, это произойдет без моего участия. Мрачные миры находятся далеко от полюса вселенной, не привлекая особого внимания.

— — Куда же ты потом отправишься? — — спросил он. — — Не в тот же самый мир, в котором мы живем?

— — Нет, — — ответила я. — — Я поеду в далекое место, о котором вообще никто ничего не знает. Поедем со мной.

Он разлил вино по бокалам и немного отпил из своего. Задумчиво провел пальцем по длинному шраму на тыльной стороне своей кисти.

— — Отличный сухой гевюрцтраминер!

— — Да? — — Я тоже попробовала и скривилась. — — Как по мне — — кисловато...

— — Могу тебе подсластить, — — сказал он.

P.S. Никто не будет искать меня. Но моя совесть останется со мной навечно. Это мир, в котором я живу, и я хочу, чтобы у него были законы. Пусть мне будет тяжело, но когда я умру, мир тоже умрет вместе со мной. И это лучшее, что случится в моей жизни. Больше того, я уверена, так будет лучше для всех. Поэтому я прошу вас, отомстите за меня, пока не стало слишком поздно.