Завтра новый рейс.

— Все… Все будет хорошо, я знаю… Знаю это… — судорожный шепот вырывался из моего рта, перемежаемый резкими вздохами. Легкие жгло от ледяного воздуха, тело била крупная дрожь от холода. Очередное облачко пара взлетело к небесам при жалкой попытке дышать. Иней осел на ресницах. — В-в-с-сс-се… Б-бу-д-дет… Х-хо-ро… Ш… Шо… Д-да… Д-д-же-жейк?

Его белесые глаза смотрели в небо. В них отражались темные свинцовые тучи и крупные хлопья снега. Волосы и одежду уже припорошил легкий снежок, медленно приобретающий алый оттенок. Но и ту красноту, пугающе яркое пятно, вечная зима бережно прятала под своим белоснежным покрывалом. Как же далеко мы зашли… Зашли в своем стремлении лететь!

Останки самолета горели адским пламенем чуть поодаль. Моя куртка, тяжелая от воды, постепенно покрывалась тонкой корочкой льда.

Лёд. Другой лёд, темный, под ногами, отражающий блики огня. Я видела трещины на нем. Не одну, не две, а десятки, десятки маленьких трещин… Нос самолета уже ушел на глубину. Хвост все еще горел прощальным костром возвышаясь над черной водой. Он медленно опускался вниз, будто прощаясь неспешно прощаясь с миром. И почему это пламя не грело..? Мы были слишком далеко? В тот момент я мечтала о взрыве бензобака… О том катарсисе, что вырвет из ледяной и бесконечной ночи и яркой вспышкой отправит к праотцам.

Слезы мерзли на моих щеках, а сердце сжалось от болезненной мысли о том, что эта ночь— последняя. Действительно последняя. Не в шутку, не с безумной надеждой на новый день. Как бы не хотелось жить, как бы не мечталось бежать и что-то делать… Уже было поздно. Ноги не гнулись, подвели после ледяной воды. Джейк больше не дышал. И рация… Она была где-то там, среди воды, огня и груды искореженного металла… Там, куда мне уже не было ходу.

Вот и всё.

Состоялся наш последний рейс.

Последние вздохи Джейка, его попытки жить, дышать, цепляться… Они все еще плясали перед глазами. То, как его омертвевшие пальцы сжимали моё запястье и невидящие глаза пытались найти моё лицо… То, как он вылетел из кабины первым. Осколки разворотили его спину, а ведь мы почти, почти приземлились..! И вот он, здесь, лежит, растапливая снег своей кровью. И я рядом, едва выбравшаясь из самолета, когда вода заливала кабину, а пламя грозилось сжечь заживо.

И теперь мне оставалось только так и сидеть, согнув непослушные ноги руками и смотреть на то, как танцует огонь. Языки пламени причудливо переплетались меж собой и рвались к небесам и снег, словно наивный мотылек, летел к ним с небес и таял, не достигнув источника света… Мы были такими же мотыльками. И сгорели мы точно так же. Я не смогла сдержаться от горького, хриплого смеха. Он так нелепо звучал в этой мертвой тихой ночи!

Мороз, скользящий, нежный, ласкал своими тонкими пальцами тело. Подбирался все выше и выше, промораживал кожу и плоть, превращал в ничто попытки мыслить. Усталость и холод… Они танцевали вместе, увлекая меня за собой. Держаться было так тяжело… Что словно наяву я почувствовала ледяную руку, опустившую веки мои… Навсегда. Последний раз сквозь ресницы, я посмотрела в глаза Джейка. Они все так же смотрели в небо. Так хотелось протянуть к нему руку, закрыть их, что бы он видел самые сладкие сны… Из последних сил потянувшись к нему, я сделала то, что хотела, но выпрямиться, что бы сесть обратно, мне уже не хватило сил. Лишь жалкий шепот уже привычной фразы сорвался с губ перед тем, как мягкий, теплый снег наконец принял меня в свои объятия:

— Спи сладко… Завтра новый рейс.