-В-

Say you'll remember me

Standing in a nice dress, staring at the sun set babe

Red lips and rosy cheeks

Say you'll see me again even if it's just in your wildest dreams

Wildest dreams

С севера подул ледяной бесстрастный ветерок, окутывающий мои взвинченные мысли.

Одинокие корабли, металл которых изрядно просмаковали время с коррозией, отплывали за черту морской глади, без вести исчезая в клубах тумана. Потрепанная газета, лежавшая рядом со мной на скамейке, взметнулась ввысь и закружилась надо мной. Ее импульсивно швыряло из стороны в сторону, пока последний аккорд Борея не унес ее прямо в пучину моря. Такую нескончаемую и мглистую, как человеческое бытие.

— Привет. — обратился ко мне приятный и тоненький голосок.

Я обернулся и оказался с тобой лицом к лицу.

Моя В*.

Камуфляжная ветровка, которую я тебе подарил по знакомству, черные штаны и бордовые мартинсы, усеянные едва заметными царапинками. На миг мне показалось, что я влюбился в тебя снова, как наивный дурачок. Я был поглощен твоими глубокими серыми глазами, которые хоть и отдавали эфемерным холодом, но были уж больно близки моей душе. Наверное, только в них я мог разглядеть тот блеск, который зажигал все звезды нюктовского небосвода.

Ровные пряди оттенка черного аспида болтались над твоими плечами. Я перевел свой кроткий взор на твое лицо, и в который раз убедился, что оно вырезано самим Пигмалион. Кругленький носик, спокойно вбирающий воздух, ровные скулы, едва заметное розоватое пятнышко на левой щеке и жемчужно-белоснежная кожа. Я обнял тебя, и буквально почувствовал, как растворяюсь во всем, что меня окружает. Естество моей души погрузилось в бурный океан эксплицитных чувств, однако, на сей раз, они были мнимыми. Аж тошно стало.

Мурашки кристализирующей дугой пробежались вдоль моего хребта, и я отпрянул от тебя, подобно испуганной бабочке.

— Эй! — с удивлением воскликнула В*. — Что происходит с тобой?

Тонкие локоны безбурно развевались в такт бризу, оголяя тонкую шею. Лиловый засос, который я оставил прошлым вечером, уже поблек. Увядший след Эроса.

— Будто ты сама не знаешь!

Я присел на скамейку, и отодвинулся к краю. Ты без лишних слов присела рядом.

— Объясни мне, что происходит. — снова поинтересовалась ты, на этот раз в более серьезном тоне.

Уголки твоих тонких губ медленно поползли вниз. Хм, безотрадность В* была явно не к лицу.

— Ты разве не понимаешь, что между нами уже все, конец?

— Только не ври самому себе. Ты не найдешь ту, которая заменит меня.

— Найду, — отрицал я. — Не волнуйся, еще как найду.

— Не найдешь! — с гневной резкостью в голосе возгласила ты. — Разве ты еще не понял, что мы действительно созданы друг для друга?!

Наш банальный поток сознания, представляющий из себя абсолютный плюрализм мнений, сливался в бессмысленную демагогию, которая ловко циркулировала меж нашими головами.

— …я люблю тебя…

— Ты ошибаешься…

— …все кончено!

— …не помнишь…

— Ты реально тупая или притворяешься?

— Мудак.

Рассудок беспорядочно вырывал из контекста непонятные тирады, которые были абсолютно пусты, поэтому я просто наблюдал за В*, взволнованно размахивающую руками. Такая любимая, и в то же время такая далекая от ворот в истинный мир моих душевных порывов.

Эоловый шквал со штормовой скоростью рассекал над лазурно-изумрудной гладью, напевая завывающую сонату. Он надеялся, что сквозь все морские тропы его мелодия дотянется до сердца Посейдона, однако все тщетно. Бедный музыкантишка.

Сырое касание ветра игриво трепало твои и без того хрупкие волосы. Прямо как ты мои нервы.

Ты продолжала мне что-то настырно доказывать, хотя в твоих глазах я видел всю истину. Хаотичная пляска гнетущего сомнения и упорства. Она медленно набирала свой неистовый темп, но ты не хотела этого признавать. Что ни говори, но зеркало души проливает свет даже на самые сокровенные глубины имманентного мира человека. Твое каждое последующее слово вгрызалось в мой вымотанный мозг, подобно иглам, и жадно поглощало мое терпение. И так каждый раз.

— Все, завались! — срыву вскрикнул я. — Достала уже!

Ты сразу же замолкла, однако непонятное чувство, напоминавшее досаду от оборвавшегося сна, продолжило за тебя. Одинокий шепот, отголосок канувших в Лету мечтаний.

Думаю, из-за таких постоянных скандалов любая бы ушла, бросив меня одного на жизненной магистрали, но ты не такая как все. Да, я знаю, что у тебя нет души, но есть то, что способно зажечь все Огни. То, что рассеет туманы людского отчаяния раз и навсегда.

Тоненькая ручка В* обхватила мою ладонь. Гладкая, шелковистая кожа, напоминающая согретую слоновую кость. Я люблю твое нежное касание. Тепло вместе с кровяными тельцами разливалось по запутанным сплетениям моего тела, привнося какую-то долю радости в нынешние отношения. Спасибо тебе хоть за это, В*.

— Пойми, что я… — медленно начала ты, однако и в этот раз я нагло тебя перебил.

— Только не говори мне, что ты счастлива со мной…

— Почему? — с грузной неуверенностью поинтересовалась ты. — Почему ты так не считаешь?

Я молчал.

Ну, — В. придвинулась поближе ко мне, приобняла за плечи и ласково поцеловала меня в щеку. — Сам же знаешь, что тебе от меня никак не избавиться, чертов ты шизофреник.

***

Запрись и забаррикадируйся

шкафом от Хроноса, космоса, Эроса, расы, вируса.

Удушливый и смутный урбан сменился лесистыми долами, живой шелест которых словно усыплял раскаленность в теле и разуме. Так неожиданно, как декорации в театре, театре абсурда людского экзистенциализма.

Жертвы становятся охотниками, а охотники жертвами. Рано или поздно. Ничто не вечно.

Тусклое небо незаметно омрачилось, и над землей взошел лунный серп. Одинокое дитя Селены.

Плавное мановение ножа по твоему горлу, и ливневые потоки крови вырываются к сиянию тысячи звезд. А вместе с ними и твоя жизнь.

Бледное тело грузно падает на зеленую траву, со свистом рассекая воздух. Голодная земля жадно впитывает в себя багровые флюиды, по которым еще совсем недавно блуждала жизнь. Протяжное сосущее хлюпанье, последняя субдоминанта агонии и ты уже больше не бьешься в трепещущей конвульсии; лети, заблудшая душа, лети, в подлунное царство Танатоса.

Я стянул с твоего трупа всю одежду, откинул ее и внимательно обвел взглядом аккуратные изгибы тела, которые ловко переплетались в истинный идеал фигуры.

Господи, до чего же оно прекрасно: округлая налитая грудь, на которой виднелись мягкие, но заметные соски, изящно переходила в стройную талию. Белоснежное лоно, уютно расположившееся меж стройными бедрами, было абсолютно гладким, без каких-либо шершавостей.

Я бережно провел пальцами по коже твоего мягкого животика. Все еще бархатистая, как изысканный атлас, но неимоверно холодная; будто я коснулся истинного лика твоего сердца.

Мои сухие губы нежно уткнулись в твою шею. Тонкий аромат корицы и эфира, исходящих от твоих волос, приятно щекотал мои ноздри. Непонятная волна гипергедонии нахлынула на меня, и я не мог больше сдерживать того пубертатного влечения.

Я быстро стянул с себя штаны, достал свой распухший член и засунул его в тесное, охладевшее влагалище. Первые разы мне давались неохотно, однако вскоре мое тело импульсивно задвигалось, разогревая мягкую полость В*. С кипучим остервенением я трахал ее труп, но мне все равно не удавалось ощутить того водоворота страсти, в который мы попадали раньше.

— Видишь, никакой любви нет! — через отдышку вымолвил я и увлеченно поцеловал ее приоткрытые губы. — Тебе все равно на меня и мои чувства.

Яркая белая вспышка перед глазами, сравнимая со звездной эксплозией, и бульбоспонгиозная мышца натужно сокращается, изливая горячий поток спермы в склизкую киску.

— Не ври! — донесся до меня тоненький голосок. — Ты любишь меня, как и я тебя!

В*, ты ли это?

Я вопросительно взглянул на твое лицо. Оно было безмолвным, ни один мускул не тронулся. Полная апатичность.

— Ну же, выпрысни в меня все свои частички Эрота.

Это была не она, а мое сознание, в частичках которого будто поселилась ее сущность. Мозг навязчиво перелистывал странички моей памяти, где мы с тобой были счастливы, однако то была ложь. Мнимое филистерство.

— Не ври самому себе, — твой голос кружил по недрам моей головы. — Твоя любовь живет во мне!

Мигреозными осколками ее нежные, но криводушные фразы снова впивались в мой измученный рассудок:

— Закройся, гребаная сука! — возопил я, мертвой хваткой цепляясь за ее липкие волосы. — Ты всего лишь пустая кукла! Ты уже мертва, черт бы тебя подрал!

— Пока жив ты — жива и я! Мы — часть единого неразрывного целого…

Ты продолжала навязчиво лгать, надеясь, что я пойму тебя, но нет. Знай, что я не отрекусь от своих мыслей и решений. Внутри тебя нет никакой любви, и я это докажу…

Не вставая с тела, я потянулся за ножиком, и крепко обхватив его рукоятку, молниеносно воткнул лезвие в твой живот. Резкое мановение вниз, и твоя кожа с выразительным чавканьем расползается, обнажая переливающийся пурпур. Измазанный нож падает на землю, и правая рука судорожно погружаются в разверзанную дыру. За ней подтягивается и левая.

Ух.

Внутренности В* были абсолютно мягкими, но слегка царапались. Мои руки все глубже погружались в твою плоть, блуждая по мешковатым лабиринтам из кишок; казалось, они растворялись в бесконечности.

Крепко обхватив ее багровые «лианы», я стал вываливать их наружу. Кровь хлыщет, долго, забрызгивая траву, твою белоснежную кожу, мое лицо. Я глубоко дышал через нос, пытаясь уловить аромат свежего воздуха, однако скверная септическая вонь перекрывала его. Кислый ком бережливо подбирается к горлу. Пальцы продолжали нервно перебирать окровавленные брюшные органы, однако им не удавалось найти того, что ты называла любовью. Тонким краем рассудка замечаю, что я усмехаюсь. Не над тобой, а над твоей глупостью и очередным поражением.

Я хватаю за край кусок кишки и приподнимаюсь над твоим телом. Головка моего пениса лениво соскальзывает из влагалища прямо в багровую массу.

— Видишь, — я поднес орган поближе к снулому лицу В*. — В тебе нет никакой любви и тепла. Только мясо, с гнилым душком, совершенно холодное. Ты уже ничем не отличаешься от остальных!

Я продолжал размахивать кишкой перед твоим носом. Соленые капли крови стекали с эпителия вниз, и с хлюпаньем разбиваются близ твоих мерцающих глаз. Я был поражен тому, как они до сих пор сохранили в себе то ошеломляющие сияние, свойственное межзвездным фейерверкам.

На миг мне показалось, что вот-вот эмоции осенят твое милое личико и ты снова что-то вымолвишь, но нет. Твое истинное «Я» все еще было заперто в теле, и ты ничего не могла сделать, кроме как невольно наблюдать. Я поднял с земли нож и направил его заостренное жало на твое лицо. Два выверенных удара, протяжное сосущее всхлипывание и вместо твоих глаз меня созерцает одинокая пустота. Кроваво-прозрачная жижа слезой неторопливо соскальзывает по щеке.

Все.

Твоя экзистенция уже окончательно улетела туда, где извечная нирвана затмевает гротескный абсурд нашего мира. Наконец-то ты оставила меня и частички моего сознания. Сердце твоей души кануло в вечность, утащив с собой наше прошлое, настоящее и неосуществленное будущее. Я подвелся, надел штаны, спрятал ножик и столкнул твою истерзанную оболочку по склону в тернистый куст; его пышные ветви безгласно приняли ее в свои ломкие объятия.

— Прощай.

Труп маленькой мухи, мирно почившей на листке, пахнет мятой.

Я спокойно выдохнул разреженный воздух и пошел, куда глаза глядят, попутно наслаждаясь красотой спящей природы. Где-то вдалеке, за тысячи километров, я слышал отзвуки умиротворенного морского рокота. Эта прекрасная ледяная серенада грациозно кружилась с безмолвием ночи в успокаивающем ритмичном танце. Я посмотрел вверх и полным носом втянул кислород. Освежающей волной он быстро растекается по моим сосудам, и все молекулы тела буквально тают в безмятежности. По извилистой тропе я поднялся на возвышающийся холмик, и напоследок оглянулся назад. Следы нашего пребывания в один миг будут стерты из памяти леса, однако я уверен, что из твоей крови и плоти вырастут прекрасные черные розы.

Ты влетела в мою жизнь, подобно вихрю, и этим же вихрем спаслась из этого сумасбродного мира, оставив лишь свой изысканный труп. Однако и его вскоре не станет.

Знай, я не буду скучать.