Возвращение

"Мысль о смерти вероломна:

захваченные ею мы забываем жить"

Люк Вовенарг

— Сними шляпу...

— Простите, шеф — произнес Томас, снимая дорогую фетровую шляпу, так ладно подходившую к его светлому пальто. — Как думаете, мы успеем?

— С тех пор как он был у Эрнесто, прошло 3 часа… Вполне достаточно, чтобы роскошно поужинать, принять ванну и, повязав один из своих шелковых галстуков, отправится в последний путь — сухо ответил шеф, не отрывая взгляда от панели лифта, стрелкой отсчитывающей этажи.

— Почему они так все поступают? Ужин… галстук, натянутый на чистую шею… Не понимаю. Разве это может быть важно в такой момент? — недоумевал Томас, обращая свое непонимание к затылку шефа.

— Хм… ты пока плохо знаешь этот сорт людей. Они пользуются своим правом и готовятся к смерти. В отличие от тех, кто умирает не по своей воле, у них есть время на то, чтобы выбрать подходящий к сорочке носовой платок и достойно встретить смерть в отполированной до блеска обуви. — Лифт наконец-то остановился. — Ладно, хватит об этом. Пойдем.

Створки кабины с легким шелестом неспешно раскрылись. Мужчины быстро вышли. — Сорок пятый номер. Туда! — Пройдя несколько номеров, завернув за угол, они нашли нужную дверь. За ней было тихо, но делать выводы было еще рано.

Звонка не было. Пришлось стучать. Сначала тихо, потом все громче и громче с нарастающей нервозностью: никто не спешил открывать.

— Сэр Петерскот, откройте! Сэр Петерскот, вы слышите! — не выдержал Томас и сорвался на крик, но в номере было все также тихо, а дверь оставалась закрытой.

— Тише! Нам не нужны лишние свидетели. Придется взламывать.

Достав набор отмычек и присев на колено, Томас ловко начал орудовать в замочной скважине. Не прошло и минуты, как замок щелкнул и дверь открылась. Несмотря на то, что еще был день, в номере было также темно, как и тихо. Шторы задернуты. Камин погашен. Казалось, здесь никого нет. Шеф зашел первым и щелкнул выключатель. Помещение тут же озарил яркий свет. Посреди комнаты на диване лежал молодой человек. Это был сэр Чарльз Петерскот. На нем был сделанный на заказ костюм: отличного покроя и из дорогой ткани. Шелковый галстук. Блестящие начищенные туфли. Можно было подумать: лежащий на диване собирался на премьеру в театр, но по причине того, что его спутница слишком долго одевалась и красилась, прилег немного отдохнуть, буквально закрыть на секунду глаза. Однако никакой спутницы не было, а шума издаваемого вошедшими в комнату людьми хватило бы, чтобы разбудить слона. Рядом с диваном находился журнальный столик, на котором стояли начатая бутылка дорогого виски и стакан с тем же содержимым. Возле стакана лежал смятый листок бумаги. Под ним виднелись небольшие крупинки белого порошка, резко контрастирующие с отполированной поверхностью стола из черного дерева. Увидев это, мужчины мгновенно бросились к телу.

— Дышит ровно. Пульс нормальный. По-крайней мере он еще жив — с явным облегчением в голосе произнес шеф, ощупывая запястье Петерскота. — Томас закрой дверь.

Сам шеф снял пальто и, порывшись в кармане пиджака, вытащил небольшую черную коробочку. Любой больной диабетом знал содержимое таких коробочек, поскольку вынужден был быть их печальным владельцем. В стандартный набор входил многоразовый металлический шприц и инъекции инсулина — вещества так жизненно необходимого для всех диабетиков. Сейчас же в ампулах содержались антидоты большинства ядов, которыми чаще всего кончали жизнь самоубийцы.

Шеф действовал быстро, он знал: 3 часа назад Петерскот приобрел у печально известного продавца черного рынка Эрнесто Диависа пол-унции яда под названием «Лорем ласт» или «Последний выбор». Этот яд был самым популярным и дорогим, что было неудивительно: принимавший его просто засыпал. Смерть приходила во сне, не причиняя мук и страданий. Времени на введение противоядия было мало, но для шефа было не впервой бороться с «Лорем ласт». Он отработанными движениями отбил край ампулы, наполнил шприц и, без всякого жгута безошибочно попав в вену, вел противоядие. Теперь необходимо было ждать. Шеф не отходил от молодого человека ни на секунду. Постоянно прощупывал пульс, рассматривал зрачки. Примерно через час зрачок начал реагировать на свет — самоубийца начал приходить в себя. Наступила вторая, закрепительная часть спасения.

— Томас! Полстакана воды! Живо!

Наблюдавший все это время со стороны Томас быстро налил воду из графина и подал ее шефу. Он работал с ним уже около месяца. И только сегодня он столкнулся со случаем отравления «Последним выбором». Томас с большим интересом смотрел, как шеф вытаскивал парня с того света и молился про себя, чтобы все обошлось, а иначе покупка машины на время откладывалась.

— Помоги мне залить в него раствор — попросил шеф, размешивая в воде алый порошок.

Вдвоем мужчины раскрыли рот Петерскоту и, потихоньку, чтобы тот не поперхнулся, влили все содержимое стакана.

Шеф вытер пот со лба и выдохнул с облегчением — Фух… Все… Будет жить.

Прошло еще около получаса. За это время Томас раздвинул шторы, разжег огонь в камине, налил себе и шефу виски. Мужчины молча, сидели перед сэром Чарльзом в глубоких креслах и потихоньку цедили янтарный напиток. Каждый из них думал о своем, при этом неотрывно наблюдая за Петерскотом. Уже можно было не беспокоиться — молодой человек скоро проснется, и будет чувствовать себя как после десятикилометровой пробежки: очень уставшим, но живым. Свет заходящего солнца, и тепло огня в камине создавали в гостиной номера сонную комфортную обстановку. И с каждой новым глотком сонливость одолевала все больше. Еще несколько минут и у Томаса закрылись глаза. Шеф же, чтобы не последовать его примеру, встал и подошел к окну.

Отсюда открывался вид на один из самых оживленных перекрестков Лондона. Шеф начал наблюдать за хаотичным движением пешеходов и машин. Люди стояли в пробках и остановках, забегали в магазины и павильоны, в общем, суетились, как муравьи возле муравейника перед заходом солнца. Все спешили, торопились вырваться из каменного мешка города, чтобы, наконец, очутиться возле домашнего очага. На перекрестке произошла авария. Небольшая — едва поцарапали себе кузова, но выскочившие из автомобилей люди излишне эмоционально выясняли отношения. Как бы до драки не дошло — подумал Уайт.

— Кто вы такие?! И что, черт подери, вы тут делаете!? — раздался возмущенный голос.

Томас и шеф вздрогнули от неожиданности. Сэр Чарльз приподнялся и с широко раскрытыми глазами поочередно рассматривал незваных гостей. Он медленно приходил в себя, и от осознания того, что какие-то неизвестные люди узнали его тайну, начинал злиться.

— Да мы так… мимо проходили. Видим: вы валяетесь. Вот и решили жизнь вам спасти — с улыбкой первым отреагировал Томас.

– Помолчи, Томас! – сказал шеф с раздражением, и уже гораздо мягче обратился к лежащему Петерскоту – Извините моего коллегу за грубость, он не очень хорошо знает, как должно обращаться к людям вашего круга. – Говоря это, шеф подошел к дивану и протянул руку в знак приветствия. – Уильям Уайт.

Петерскот проигнорировал приветствие и продолжал гневно смотреть на мужчин. Уайта такая реакция не смутила. Он убрал руку и, как ни в чем не бывало, продолжил – Моего коллегу зовут Томас Грин. Он помогал мне спасать вашу…

— Я никого не просил меня спасать! – прервал его Петерскот – И уж тем более совать свой нос в мои личные, я повторяю, личные дела! Если вы думаете, что я буду вас благодарить или еще даже надумаю наградить, то вы сильно ошибаетесь! А сейчас извольте поставить стаканы с моим виски и убраться отсюда! – выпалив всю злость из себя, молодой человек снова лег и отвернулся к спинке софы.

В комнате повисла тишина. Ни Томас, ни его шеф даже и не думали уходить. Грин, молча, встал и начал рассматривать серию картин с изображением улиц какого-то горного городка. Уайт же спокойно сел в самое ближайшее к дивану кресло. Правда, стаканы с виски были отставлены, но это был единственный эффект от гневной речи хозяина номера.

— Я вас, конечно, понимаю… — начал шеф тихим и спокойным голосом, как будто он занимался разминированием мины – Уверен, вы долго собирались с силами, чтобы пойти на этот шаг. Тщательно готовились. Все обдумывали. И, вот встретившись со своей смертью, вновь возвращаетесь в опротивевший вам мир. Однако вы меня не дослушали. Мы спасали не вашу жизнь, а то положение, которое могло ухудшиться из-за вашего поступка.

— Слушайте, Уайт! Или как вас там? Я не желаю разговаривать о себе ни с вами, ни с кем-то, ни было другим! – начинал вновь заводиться собеседник шефа.

— Сэр Чарльз, успокойтесь. Чем меньше вы будете меня прерывать, тем быстрее поймете причину нашего здесь присутствия.

— Я даю вам 2 минуты, а после вызову дежурного консьержа.

— Вот этого я на вашем месте точно делать бы не стал. — Со сталью в голосе произнес Томас. Он перестал изучать картины, и теперь прохаживался по номеру, внимательно слушая разговор. — Закон жестко наказывает тех, кто решил себя прикончить, и вам это хорошо известно. Так что, сэр, оставьте ваши угрозы.

— Да, в этом мой коллега прав. Действительно наша компания несравненно лучше парочки в синей униформе. И, поверьте, обращение у них будет куда менее предупредительное, нежели у нас. – Уайт был все также доброжелателен и спокоен, говорил медленно, чтобы каждое слово четко отразилась в еще не совсем окрепшем сознании молодого человека. Шеф предвидел все, что будет происходить в ближайшие 15 минут после пробуждения, ведь на его счету Петерскот был далеко не первый. – Итак, продолжим. Как я вам уже говорил, мы спасали не вашу жизнь, а положение. Поясню: вы очень хорошо позаботились о том, как уйти из жизни. Безболезненная смерть, вкусный и дорогой обед и прочие мелочи, которые вы сделали в «последний раз». Но вы поступили, простите за критику, эгоистично.

Только представьте, какой шум поднимется после того, как ваше тело обнаружит горничная. Уже вижу хмурые лица полицейских, пытающихся понять произошедшее, вспышки фотокамер и бесконечные расспросы журналистов. В общем, много людей поднятых на ноги, кружатся вокруг вашего бездыханного тела. Утром громкие заголовки газет: «Скандал в семье Петерскот доводит сэра Чарльза до самоубийства!!!». Я даже боюсь подумать, что будет с вашим отцом. Он же может подумать, что именно ваша ссора стала причиной самоубийства, а у него, как мне известно, слабое сердце…

— Хватит, хватит, хватит! Что вы себе позволяете! Убирайтесь немедленно! – вскочил от возмущения Чарльз, но тут же рухнул на подушку дивана – организм еще не пришел в себя после принятия яда.

— Что? Правда глаза колет? – жестко сказал Томас, быстро подскочивший к Петерскоту, и помогая ему сесть. — Слишком гордый, чтобы подумать о ком-нибудь кроме себя! Окончил университет, а головы не хватает понять, к чему это приведет… Главное пожалеть себя, главное убежать… — Последние фразы Грин произносил уже мягче: он чувствовал себя некомфортно из-за своей вспышки.

— Томас, постарайся держать себя в руках, а то сэр Чарльз после такого обращения с ним, откажется от всех наших предложений. – Шеф налил в чистый стакан воды и, достав таблетку из своего набора, подошел к бледному Петерскоту. – Выпейте это. Вам станет легче. И постарайтесь не нервничать. Поверьте, мы хотим вам помочь.

Грин отошел и снова принялся мерить комнату шагами. Петерскот покорно проглотил таблетку, запив ее водой. Он начинал понимать, что кричать или спорить с этими людьми бесполезно. Кем бы они ни были, но их компания была более предпочтительна, чем появление полицейского следователя. — Вы не оставите меня в покое, пока не сделаете какое-то предложение, так?

— Да, совершенно верно.

— Говорите быстрее, что вы от меня хотите. Я откажусь, и вы, наконец, уйдете.

— Сэр, не спешите с ответом. — Шеф снова сидел в кресле. Спокойный, ничем не прошибаемый, он был похож на коммивояжера, твердо решившего, что никуда не уйдет пока весь товар не будет распродан. — Проясним до конца сложившуюся картину. Во-первых, у вас есть острое желание покинуть этот, увы, несовершенный мир, так?

— Да? С чего вы это, интересно, решили? — впервые за все время разговора Петерскот позволил себе колкость. Он явно уже почти пришел в себя от принятой таблетки, и, поняв бессмысленность какого-либо сопротивления, решил получить удовольствие от необычности сложившейся ситуации.  

— Вы уже шутите. Очень хорошо. Теперь дело пойдет быстрее. Во-вторых, тот путь ухода, который вы избрали, мог привести к очень печальным последствиям. Чувство вины вашего отца вместе с его нынешним состоянием здоровья могли убить его. Непомерное горе вашей матери, братьев, любимой девушки, сопровождаемое ощущением позора за ваш поступок, наводящий тень на род Петерскотов, известный своей гордостью и, уж простите меня за мои слова, снобизмом. Да и наконец, постоянное дежурство журналистов у дверей резиденции с их назойливостью и бесцеремонностью, способные кого угодно довести до нервного расстройства.

Конечно, вы можете утверждать, что теперь вас не волнуют подобные обстоятельства, но я вам не поверю. Вы не чудовище, и, несмотря на разлад в отношениях с семьей, любите своих родных, как и прежде. Просто, вы оказались не очень дальновидны, точнее безрассудны. И думали все последнее время только о себе. Я не могу вас в этом винить, ведь такова человеческая натура — эгоистичная по себе штука.

— Мистер Уайт, освободите меня от ваших рассуждений и переходите ближе к делу...

— Неприятно слышать — я вас понимаю. Исходя из всего, что было сказано, получается следующая ситуация: вы хотите и можете умереть, но не имеете на это морального права.

— И что же вы предлагаете?

— Умереть...

В комнате повисла тишина. Петерскот удивленно смотрел на Уайта: такого предложения он точно не ожидал. Петерскот пытался понять, что все это значит? Глупая шутка?

— Вы надо мной смеетесь? Сначала не дали мне покончить с собой, а потом через полчаса предлагаете смерть? Вы сумасшедшие?

— Я предлагаю умереть, но по-другому. Мы убьем вас. Но сделаем это так, чтобы избежать всех тех последствий, о которых я уже упомянул.

Как это? — молодой человек был все еще ошарашен.

— Случайная и неожиданная смерть, которая никому и никогда не даст повода даже помыслить о том, что она свершилась по желанию самой жертвы. Обстоятельства вашей гибели будут настолько благородны и чисты, что честь семьи Петерскотов не пострадает, а горе ваших родителей будет смягченно гордостью за вас. При этом я обещаю: никакой боли и мук совести вы не почувствуете, вы даже не поймете, когда последний момент настанет.

— Зачем вам это?

— Это наш бизнес. Так мы зарабатываем себе на хлеб.

Удивление в глазах молодого человека исчезло. Теперь ему стало понятно: зачем и почему эти люди здесь находятся. Зачем вытаскивали с того света, зачем помогали приходить в себя. Он был их потенциальным клиентом, и им нужны были его деньги. Но возрождающееся чувство возмущения было подавлено осознанием того, что его заинтересовало предложение этих людей. А еще ему начинал нравиться этот Уайт, такой серьезный и спокойный, с виду настоящий знаток своего дела, внушающий доверие. Теперь он понимал этих суровых мужчин. Но как то ни было, нельзя было сразу слепо до конца им верить.

— И какова же цена?

— 10 тысяч фунтов стерлингов — не раздумывая, произнес Уайт

— Да, вы не только на хлеб себе зарабатываете, но и на приличный слой масла. Не много ли?

— А сколько, по-вашему, может стоить убить человека? Это большой риск. Мы переходим на другую сторону закона, да еще при этом делаем все так, чтобы это не было похоже на убийство.

— Но вам, наверно, это не в первой?

— Томас, дай последний выпуск «Геральд Хроникл». Серу Чарльзу, наверно, любопытно узнать, как мы работаем.

Грин подошел к вешалке и достал из бокового кармана своего пальто еще не помятый номер газеты. – Вторая страница, там не пропустите – произнес он, передавая газету Петерскоту. Петерскот раскрыл разворот и с интересом погрузился в чтение.

На самом верху страницы во всю ее ширину располагался заголовок «Самоотверженность сэра Генри Брейвина приводит к смерти» Под заголовком была большая фотография с улыбающимся усатым мужчиной среднего возраста. Дальше шел текст.

«Сегодняшняя ночь ознаменовалась горестным для всех жителей Лондона событием. В неравной схватке с представителями преступного мира погиб видный член британского общества сэр Генри Брейвин. Он ценой своей жизни защитил молодую девушку, подвергшуюся бандитскому нападению. По словам леди Фонистер – жертвы преступления и очевидца смелого поступка, она возвращалась поздно вечером с премьеры оперы «Летучая мышь» Штрауса, поставленной в королевском театре Ковент-Гарден. «Это было примерно в 11 часов вечера. Я немного задержалась в фойе, поэтому не смогла найти свободный кэб, и пришлось добираться до дома пешком» – рассказала леди Фонистер. На пересечении улиц Вильяма IV и Святого Мартина ее поджидало несколько человек. Их внимание привлекли дорогие украшения. «Они подошли ко мне и, быстро окружив со всех сторон, грубо поинтересовались, куда я направляюсь, и нет ли у меня желания поделиться моими побрякушками. Как понимаете, я, конечно, не могла вымолвить ни слова, и желания делиться у меня точно не было» — продолжила свой рассказ несчастная девушка, не сдерживая слез. — «И тут двое из них схватили меня за руки, а тот, который со мной разговаривал, отнял сумочку и начал снимать мое ожерелье. Я готова была упасть в обморок, как вдруг подъехала машина. Из нее вышел молодой человек и потребовал, чтобы эти мерзавцы оставили меня в покое». Как вы уже догадались, этим молодым человеком был сэр Брейвин. Нападавшие, быстро оценив свое численное преимущество, направились к нему. Завязалась драка, в результате которой, один из преступников достал револьвер. «Я почти ничего не видела: была в беспамятстве. Помню звуки ударов, и как вдруг неожиданно грянуло несколько выстрелов. После них я снова потеряла сознание».

На шум выстрелов прибежал постовой, который обнаружил тело сэра Брейвина с двумя пулевыми ранениями. К сожалению, он уже не дышал, и оказывать какую-либо помощь было поздно. Рядом с ним на тротуаре в полуобморочном состоянии лежала леди Фонистер. Тут же была объявлена тревога, но грабителям удалось скрыться вместе с награбленным.

«На расследование этого злодеяния будут направлены лучшие сыщики. Мы обещаем: виновные понесут наказание! Сэр Генри Брейвин проявил чудеса храбрости, и я сегодня же представлю документы для награждения его посмертно» — сообщил главный инспектор Скотленд-Ярда Питер Эшмью.

Аристократ, меценат, любимый сын и добрый брат – это далеко не все, за что был любим и уважаем сэр Генри…»

Дальше еще примерно половину статьи занимало описание всех достоинств и качеств погибшего, сопровождаемое официальными соболезнованиями крупных государственных деятелей в адрес семьи.

— Драматическая история – произнес Петерскот, давая понять, что закончил чтение.

— Да уж – с улыбкой в голосе ответил шеф. — Действительно драмы здесь с избытком. Ну и как вы находите нашу постановку?

— Вы хотите сказать, что все это было подстроено?

— Разумеется! Храбрый и достойнейший сын своего отечества сэр Генри Брейвин хотел так же, как вы покончить свою жизнь самоубийством, только выбрал для этого пистолет. Мы едва успели помешать ему, пустить себе пулю в лоб. Было это ровно за 2 недели, до описанных здесь событий. Правда он никогда уже и не узнает, как геройски поступил: мы его убили еще до того, как его тело оказалось на том самом перекрестке. Он умер спокойно и безмятежно, не ощущая никакой боли и страданий.

— А как же расследование? Если они узнают правду? – все еще с сомнением в голосе спросил Петерскот.

— Никакого расследования не будет. Питер Эшмью, так смело заявивший, что найдет преступников, мой старинный друг и помощник в таких делах, замнет всю эту историю в течение ближайших двух недель. – Уайт раскрывал тайны происшествия с нескрываемым удовольствием и гордостью. Можно было подумать, что он рассказывает очень забавную историю, а не обстоятельства смерти человека. — Да собственно и расследовать нечего, ведь все, что написано в газетах и сказано очевидцами не существовало на самом деле. Леди Фонистер – актриса, не получившая славы, отлично сыграла роль несчастной потерпевшей, заработав при этом себе небольшой гонорар. Полисмен также получил себе прибавку к зарплате. А ужасных и кровожадных воров вообще никогда не существовало в природе. Вся эта история выдумана нами от начала и до конца.

— При этом же последствия самые, что есть настоящие – поддержал шефа Грин — Семья хоть и потеряла своего достойного сына, утешается героическими обстоятельствами смерти, вкупе с вполне реальной возможностью получения ордена. Разве это не стоит десяти тысяч?

— Если все, что вы мне тут рассказали, действительно, правда, то стоит. Но почему я должен вам верить?

Лицо шефа вновь приняло прежний деловой вид, однако к серьезности добавилась некоторое смущение: Уайту было неприятно переходить к этой части разговора. – Видите ли – наконец произнес он, после небольшой паузы – у вас нет иного выхода, как довериться нам. Признаюсь, мы немного слукавили, сказав вам, что имеем предложение. Предложение можно отвергнуть, вы же отказаться не можете… Вам придется принять условия и заплатить нам.

В комнате вновь повисла тишина. Две пары глаз неотрывно наблюдали за молодым человеком в ожидании его реакции. Он не был ни удивлен, ни напуган. Петерскот явно предполагал нечто подобное и отнесся к сообщению шефа весьма спокойно.

— А знаете – тем лучше! Мне не придется снова метаться как крыса в клетке в борьбе с самим собой. – С некоторым облегчением и долей радости в голосе произнес сэр Чарльз – Это даже замечательно! Нет выбора – нет проблем. Никакой ответственности! Я просто спокойно жду своего желаемого конца, в то время как вы решаете мои проблемы. В конце концов, я не рискую ничем кроме каких-то вшивых денег.

— Я рад, что вы, наконец, оценили по достоинству наши услуги. Именно такого понимания я добивался с самого начала! — с облегчением произнес шеф — Осталось лишь прояснять еще пару моментов, и мы подпишем договор. Кроме денежного вознаграждения мы хотим, чтобы вы напоследок попрощались со своими близкими. Да, да не удивляйтесь, именно так: лично, без каких-либо посредников или писем, в последний раз встретиться с отцом, матерью и, само собой разумеющееся, с миссис Агатой. Конечно, это не должно выглядеть, как последнее свидание со смертником, иначе вся наша постановка пойдет прахом. Мы требуем это от всех наших клиентов, а в вашем случае особенно настаиваем на этом.

Петерскот видно был не очень этому рад. Лицо ожесточилось — воспоминания раздора с отцом вновь ярко предстали перед глазами. Такого горделивого и самовлюбленного юношу шеф при всем своем жизненном опыте ни разу не видел. Казалось, что придется начинать весь разговор с самого начала, чего Уайту очень не хотелось.

— Мне это не совсем удобно — после минутного раздумья произнес Петерскот

— Придется! — с холодом в голосе ответил за шефа Грин. Мужчины играли разные роли. Уайт был спокоен и дружелюбен, вызывал тем самым доверие. Грин же — наоборот, давил на юношу, вступая в разговор только тогда, когда требовалось дать понять: все серьезно, никто не шутит и играть в игрушки не собирается. Такая тактика была очень действенна. Петерскот не был напуган или обеспокоен, но при этом не мог совсем расслабиться.

— Если данное условие выполнено не будет, — продолжал чеканить слова Томас — то мы не приступим к делу. Прощаетесь с родственниками — дело в шляпе.

— Я вас искренне не понимаю, — подключился шеф. — Ведь это не чтобы даже требование. Это привилегия. Да, привилегия самоубийцы. Привилегия человека, знающего время своего ухода. Большинство людей отдало бы многое за право попрощаться с родными перед смертью, а вы, простите, ломаетесь. Я хочу напомнить, что мы договорились думать не только о себе, но и о тех, кто останется. Уверен, что вашему отцу и другим близким людям будет гораздо легче воспринять утрату без чувства вины за вашу с ними ссору. Пожалейте не только себя.

— А если нет?

— Вам будет дан срок — 10 дней, начиная с завтра, по истечении которого мы воспользуемся единственным нашим рычагом давления на вас, сэр Чарльз.

— Полиция?

— Увы, да.

— Как же вы узнаете, помирился ли я с папой?

— Поверьте, узнаем. Мы будем знать о каждом вашем шаге, поэтому еще одно предупреждение: даже не вздумайте снова пытаться наложить на себя руки. Мы вас снова вытащим и посадим в тюрьму.

— Семь бед — один ответ — ехидно добавил Грин.

— Значит, либо полиция и позор, либо геройская смерть в мире и согласии с отцом и Агатой?

— Совершенно верно. В этом вся суть, и выбор, мне кажется, очевиден.

— Только зачем вы так настаиваете на восстановлении отношений? Может быть, вас кто-то нанял?

— Никто нас не нанимал, поскольку никто, кроме моих людей не знает о существовании нашего маленького бизнеса. А на этом условии я настаиваю, потому что люблю людей и уважаю их желания и права. В данном случае мне небезразличны и вы, и ваше окружение. Звучит странно, но считайте это моей причудой. Или чтобы вам было понятнее — это то, что помогает мне бороться со своей совестью. Но хватит об этом, а то, кажется, мы немного припозднились — шеф посмотрел на часы, стоявшие на камине — Вы принимаете оговоренные условия или еще хотите, что-то спросить?

— Принимаю — тихо ответил молодой человек.

— Ну что ж, тогда необходимо подписать договор. Томас.

Помощник шефа снова подошел к своему пальто и достал из внутреннего кармана конверт. Раскрыв его, он вытащил сложенные вдвойне сшитые листы договора.

— Договор полностью готов, за исключением точного описания момента вашей смерти — пояснял Уайт, наблюдая как Петерскот, принявший бумаги из рук Грина, пытается в них разобраться — В пункте, касающемся оплаты, указано, что вознаграждение мы получаем через выписанный вами чек, и только в двух вариантах исхода событий. Первый — это, естественно, ваша смерть от рук третьих лиц. Во втором случае, если вы откажетесь от наших услуг.

— Как откажусь? — удивленно спросил Петерскот, отвлекшись от текста и подняв взгляд на шефа.

— Если совсем передумаете умирать. Сам факт, того, что наш клиент полностью отказывается уходить из жизни, не дает нам никакого права убивать вас, ведь мы же не убийцы, и помогаем уйти в мир иной только добровольно.

— Интересные у вас правила игры, Уайт, что ни минута, то новый сюрприз. Не любите раскрывать все карты сразу? — новый поворот событий почему-то развеселил Петерскота, и он позволил себе новый выпад на собеседника.

— Предпочитаю, всему свое время — ответил улыбкой на улыбку шеф.

— Будь, что будет — произнес сэр Чарльз, не дочитав и половины листов. Он принял ручку от Грина и решительно подписал оба экземпляра договора.

— И я подпишусь — шеф поставил размашистую подпись в графе «Исполнитель» — Значит, 10 дней вы прощаетесь с родственниками, друзьями, в общем, со всем или чем стоит проститься, а потом наступает период, когда в любой момент вы можете умереть. Когда и где это произойдет вам знать не нужно. Просто живите жизнью, в буквальном смысле наслаждаясь каждым ее моментом. Завтра к вам придет наш человек за чеком на мое имя. Прошу в примечании отметить, что выплата по данному чеку должна быть произведена только в случае вашей смерти. Всего доброго — шеф встал и протянул руку Петерскоту.

Молодой человек в этот раз руку пожал. Грин, одевшись, лишь кивнул на прощание, и мужчины вышли. Дверь захлопнулась. Петерскот остался наедине с самим с собой. Ему было тяжело поверить в то, что всего несколько часов назад он был между жизнью и смертью. И теперь он снова ждет минуту смерти. Но в этот раз ожидание не было для него гнетущим. Он положил ноги на журнальный столик и задумался над тем, как лучше провести отведенное время. Его взгляд упал на начатую бутылку виски.

— Завтра заедешь к нему и заберешь чек. Оставишь заодно номер телефона для связи. Также найди ребят для слежки. Ничего с этим дитятей теперь не случится, но пускай не отходят от него ни на шаг. О чем-либо необычном немедленно сообщать мне — быстро и четко давал инструкции шеф, пока они вдвоем с Томасом спускались на лифте.

— Так точно шеф! — ответил Томас — Хороший сегодня денек — продолжил он, как только мужчины вышли из вестибюля на улицу.

— Да, только изматывающий — согласился Уайт.

— Бедный сэр Генри! Он бы, наверно, в гробу перевернулся, услышав, как мы обратили его подвиг в нашу работу, чтобы убедить этого сопляка — добавил Грин с усмешкой, выкидывая номер газеты «Геральд Хроникл» в урну.

*********

— Шеф, дело сделано! Парень сегодня позвонил и отказался от наших услуг — поделился Грин радостью, присаживаясь рядом с Уайтом на скамейку.

Было около семи часов вечера. В это время шеф всегда прогуливался по Гайд-Парку, встречаясь со своим помощником, докладывавшим о последних новостях в жизни их подопечного сэра Петерскота. Поэтому Грин отправился прямиком сюда, как только бросил трубку телефона.

— Долго думал — задумчиво ответил Уайт — слишком гордый.

— Это уж точно! Поехал прощаться с отцом лишь на пятый день. Я, было, уже думал отослать ему курьера с предупреждением. Но передумал, как только получил информацию о его встрече с отцом. В тот же вечер он остался в их семейной резиденции — значит помирились. А рано утром, едва успели наблюдатели смениться, Петерскот отправился в направлении квартиры, где обитает его Агата. Провел у нее весь день. Оттуда же, видно, мне вечером и позвонил.

— Сказал, что обстоятельства изменились? — все также отстраненно спросил шеф

— Да, так в точности и сказал. А голос такой будто миллион в лотерею выиграл. Зуб даю, шеф, что завтра в газетах появится объявление об его помолвке с этой девчонкой!

— Все они так говорят...

Мужчины замолчали. Запал Грина иссяк. Его шеф, обычно реагировавший на окончание операции более эмоционально, в этот раз совсем не спешил разделять радость своего помощника. Он лишь кивнул в ответ на последнюю реплику Грина, и о чем-то крепко задумался. Томас не решился вновь заговорить и стал рассматривать проходящих мимо них гуляющих горожан.

Вдалеке раздавалась отголоски речи очередного политика с улицы. Более полувека назад в соседи к птицам и прочей живности парка прописались различные идейные граждане и их наиболее говорливые представители. Облюбовав одну из центральных аллей и используя в качестве трибуны обыкновенный деревянный ящик, граждане организовали здесь известный уголок ораторов. Это место привлекало людей с разными, порой даже совершенно противоположными идеями и взглядами на будущее Британии. Часто здесь звучали речи о всеобщем братстве и разделении всех богатств мира между всеми людьми, о необходимости полного свержения монархии и даже об отказе веры в Бога, как пережитке прошлого.

Сначала полиция косо смотрела на данное проявление народного волеизъявления. Несколько раз демонстрации разгонялись. Но вопреки всем запретам народ собирался вновь, выдвигая все более жесткие требования к правительству. Позже полицейские начальники и представители палаты лордов поняли, что наличие такого места сбора людей играет им на руку. Ведь такие собрания позволяли остудить народ: люди могли вволю накричаться, вылить все свое недовольство, а затем спокойно и без происшествий разойтись по домам. Поэтому в 1872 году премьер-министр официально разрешил собираться на месте уголка ораторов, разрешив тем самым все вопросы относительно правомерности собраний.

— Все говорят, что у них изменились обстоятельства, но это обман — нарушил молчание Уайт — они лишь возвращаются в ту точку, где только зарождались их мысли о самоубийстве. Ничего не изменяется в их жизни, они лишь возвращаются обратно.

— Шеф, я работаю с вами недавно, и все еще не могу понять, зачем вы выбрали такой сложный путь зарабатывать деньги. С вашим умом, можно было добиться большего с меньшими затратами сил.

— Это моя обязанность, моя, если хочешь, святая задача вытаскивать этих людей из петли. Ведь не окажись нас с тобой, то никто бы не помог одуматься этому парню, вернуться к обычной жизни. Займись я чем-нибудь другим, то по своей воле умерло не меньше сотни человек.

— Но все равно, несмотря на благородство, вряд ли бы вы занялись этим просто так с бухты барахты — с сомнением в голосе продолжал допытываться Грин.

— А слушай, ты не так уж и глуп, как мне показалось сначала — впервые за весь разговор шеф улыбнулся на мгновение и тут же помрачнел. Томас ответил на своеобразный комплимент поклоном, сняв при этом шляпу.

— Лет так 15 назад — не обращая внимания на дурашливую выходку Грина, продолжил Уайт — я сам чуть не отправил себя в ад. Моя жена умерла, а бизнес заглох в связи с войной в Европе. Все шло наперекосяк, и жить мне уже совсем не хотелось. Я намылил веревку и завязал петлю. Видишь тот дуб — указал пальцем шеф на столетнее дерево, стоявшее неподалеку. — Именно его выбрал своей виселицей. Не помню, почему я остановил свой выбор на парке, наверно, потому что хотел, чтобы мое тело нашли как можно быстрее. — Шеф вновь замолчал, пытаясь вспомнить прошлое. Минуты текли. Посетители парка праздно прогуливались, обмениваясь последними новостями. Никто не обращал внимания на сидящих мужчин.

— Как я оказался в петле и отпустил ноги, уже не помню. Да и вряд ли когда-нибудь помнил: все было, как во сне, который забываешь, проснувшись утром. От удушения я потерял сознание. Пришел в себя от ударов и резкого запаха, от которого хотелось как можно быстрее убежать. Кто-то бил меня по щекам и совал под нос ватку, издавшую этот запах. Никогда не забуду эту вонь нашатыря, которая теперь всегда ассоциируется у меня со смертью. Наконец, открыв глаза, я увидел перед собой седого мужчину. Заметив, что я очнулся, он перестал терзать мои щеки и спросил, как я себя чувствую. Первые несколько минут я молчал и тихо наливался злобой на него, посмевшего оказаться здесь и помешать мне. Несмотря на мое ожесточение, он разговорил меня, а затем заставил подняться и отправиться с ним ближайший паб.

В тот вечер он многое мне сказал, всячески убеждая в ошибочности моего поступка. Он так же, как и я, в свое время оказался на обочине жизни. Также хотел покончить с собой, но вовремя остановился, взял в себя в руки. Теперь он известный врач, спасший не одну жизнь, в том числе и мою. Как его звали, я не запомнил, он проводил меня до моего дома и растаял в темноте. Я больше никогда его не видел. Тогда его аргументы и собственный пример не особо меня убедили, но главное совершили: я не мог больше повторить попытку самоубийства.

Позже я, действительно, быстро наверстал упущенное, но воспоминания о том случае не давали мне покоя. Ведь, что было бы со мной, не окажись рядом этого врача, спешащего к больному? Оставшись также висеть на ветке дуба, я не смог вновь почувствовать жизнь с ее прелестями и сложностями, я не смог бы вновь вдохнуть полной грудью свежий утренний воздух и насладиться видом заходящего солнца. И я решил для себя оказаться тем, самым неравнодушным прохожим, вытаскивающим из преисподнии тех, кто отправился туда по своей глупости. С тех пор я многое повидал. Были и откровенные глупцы, как этот Петерскот, которые из-за обиженного самолюбия лезли в петлю, мстя всему миру. Были и нищие, потерявшие все. Были одинокие люди, не понимающие, зачем и далее бестолково в одиночестве коптить небо. Я старался помочь всем, и брал деньги только у тех, кто мог их дать и не более того, чем необходимо для достойной жизни меня и моей новой семьи. Поэтому это не бизнес. Это то, ради чего, тот доктор спас меня.

Уайт замолчал. К скамейке подлетела стайка голубей в поисках хлебных крошек и зерен. Заметив их, шеф достал из кармана пальто заготовленный пакет семян и начал раскидывать их. Птицы тут же налетели на угощение, образов серую свалку из перьев, крыльев и хвостов.

— И все в итоге соглашались жить? — наблюдая за голубями, спросил Грин.

— Нет, к сожалению, не все. Мой метод не всегда срабатывал так гладко, как в этот раз. Были люди, которые так сильно желали смерти, что никакие доводы их не останавливали, и мне приходилось исчезать, так как я не мог действительно их убить, как обещал. И они сами исполняли наш уговор. На моих руках нет крови в буквальном смысле, но я все равно виню себя в том, что не нашел того слова, которое могло заставить человека отказаться от идеи уйти. К счастью, это происходит все реже.

— Как же вы понимаете, отчего люди решаются пойти на смерть?

— Вначале я ломал голову над глубинами человеческих душ, пытался разобраться в каждой мелочи, в каждом незначительном обстоятельстве, чтобы с помощью слов и различных условий выполнения контракта сплести нить, выводящую человека с пути смерти. Но потом я понял одну вещь: люди готовы умирать по своему желанию по двум причинам: либо за идею, либо, потому что им нечего терять, их уже ничего не держит, игра по названию «жизнь» им наскучила. Первых остановить в их желании практически невозможно, да и, наверное, не стоит. Не умирай человек за идею, то чего бы тогда эта идея стоила? Именно за счет самопожертвования появилась одно из самых сильных понятий в мире — отечество. За Родину умирали, умирают и будет умирать всегда. Во втором случае, все гораздо проще и прозаичнее. Человек по разным обстоятельствам получает удар от жизни и замыкается в себе. Он закрывает глаза на все происходящее, видит только свой мир разрушенных мечт. Этот мир бессмысленен, в нем нет желания жить и бороться. И для многих уход из жизни является самым желанным и простым решением. Помоги человеку открыть глаза, дай ему смысл и он уже полюбит жизнь, так что начнет бояться ее потерять. Мы заставили Петерскота вспомнить, что у него есть близкие люди и любимая девушка. Мы заставили его преодолеть гордыню, и теперь он готов будет заплатить в 10 раз больше, чтобы мы только не выполняли свою часть договора.

— Выходит, что самоубийство — это своего рода проявление эгоизма человека. Мы полностью упиваемся своим несчастьем и видим только его — с некоторой озадаченностью в голосе произнес Томас. Он только, что совершил для себя открытие, на которое раньше вряд ли был бы способен, и, понимая это, сам себе удивлялся.

— Ты попал в точку — улыбнулся шеф. — Я рад, что так быстро все схватываешь. Действительно, самоубийца в некотором роде эгоист, думающий только о себе. Он походит на солдата, в ногу которого попала пуля. Боль ужасная. Ни о чем кроме как избавится от этой невыносимой боли, ты не думаешь. Но ты попадаешь в госпиталь, тебе вкалывают обезболивающее и лечат твою рану. Агония проходит, сознание расширяется, и мыслишь ты уже не только о себе. Также и с самоубийцами, только боль у них душевного порядка. Нельзя винить их в том, что невозможно терпеть. Им тоже нужно помогать. Чем мы с тобой и занимаемся. Однако при всем при этом, я считаю самоубийство не только эгоистическим поступком, но и предательством.

— Предательством? А это почему? — Грину было слишком тяжело сразу так много понять, ведь раньше ему так глубоко мыслить не приходилось.

— Да, да, предательство, измена, называй, как хочешь. Как ты думаешь, что почувствовали бы родители, узнав о том, как их любимое дитя через 30 лет после рождения наложит на себя руки?

— Вряд ли они этому обрадовались бы...

— Это уж точно. Они почувствуют горечь и разочарование. Мы отдаем всю нашу любовь и заботу для того, чтобы наши дети стали сильными, здоровыми и хорошими людьми. Отдаем последнее ради будущего. Возлагаем большие надежды. И вот по недостойной, на мой взгляд, причине будущее подрубает свои корни и бросается в открытое окно высотного здания. Это раз — предательство перед своими родителями.

— Но ведь родители несут ответственность за то, каким их дитя выросло и кем стало. Они могут воспитать и потенциального самоубийцу, а значит: измены нет, есть только последствия.

— Да, но я могу принять это только в случае с больным человеком, психологически исковерканным. Но мы имеем то дело с совершенно здоровыми людьми, у которых есть вся полнота свободы. Максимум их отклонения — это боязнь высоты или нищенствования. И вот отсюда мы переходим ко второму виду предательства — измене своему предназначению.

— Что вы имеете в виду?

— До потери всего и попытки самоубийства, я бы тоже не понял истинного смысла этого слова. Но если бы тогда не случилось со мной всех этих несчастий с попыткой уйти, если бы меня не спас тот доктор, то кем был бы я сейчас? Обычным предпринимателем. Да, я был бы честным и уважаемым человеком, исправно отдававшим свой долг обществу в виде налогов, соблюдения законов и воспитания своих детей. Но при этом все те, кого я спас, покоились бы сейчас за оградой кладбища. А значит, выходит, так нужно было случиться, чтобы я, потеряв все, низвергся до самого низости положения человека решившего покончить с собой. Я должен был понять свой путь, и начать этот поход длиною в жизнь. Это мое предназначенье данное Богом.

— Подождите, но ведь мы свободны. Бог дал нам свободу. Куда хочешь иди, что хочешь вороти, главное заветы не нарушай. А тут выходит, что Бог вами так руководит.

— Ну, так кто сказал, что в моей истории не было свободы? Я мог снова попытаться покончить с собой, мог бы заново открыть предприятие, мог пойти в кабак и пить там до беспамятства. У меня были тысячи, многие тысячи выборов того как поступить. Но я сделал свой выбор и доволен им. Я, конечно, мог и не выйти на дорогу, которую считаю правильной, но если бы моя жизнь завершилась на том дереве, то я точно бы никогда не понял своей судьбы и не начал исполнять свой долг. Вот тебе и предательство перед Богом. Ну а если ты не веришь в Бога, то обратись к законам природы. Простое доказательство того, что самоубийство это ненормально — это отсутствие в природе случаев, когда животное расставалось с жизнью из-за плохого мяса, съеденного на ужин.

Пакет с кормом опустел. Голуби, доклевав остатки семян, начали озираться по сторонам в поисках другого кормильца. В парке начало темнеть, по краям дорожки зажглись огни. Собрание ораторского уголка закончилось, да и простых прохожих поубавилось.

— Прежде, чем мы пойдем, я хочу тебе еще кое-что сказать — сминая бумажный пакет и кладя его себе в карман, сказал Уайт. — Я раньше обходился без помощника, но время неумолимо, и все мы старимся. Кроме помощи в плане работы, я рассчитываю на тебя, как и на своего преемника. Да, да не удивляйся. Я хочу, чтобы ты занимался этим делом и после моего ухода. Поверь, это не всегда приятное занятие, но спасая человека и возвращая его к нормальной жизни, ты делаешь большое дело. Подумай на счет моего предложения. А сейчас пойдем, уже поздно.

Мужчины встали и медленно направились к выходу из парка. Весь путь они молчали. Каждый погрузился в свои мысли. Шеф думал о некоторой поспешности своего предложения. Грин размышлял над тем, готов ли он всю жизнь бегать и спасать тех, кто считал самоубийство своим неотъемлемым правом. Пройдя через решетчатые ворота мужчины, остановились, чтобы, попрощавшись, разойтись.

— Не забудь завтра заехать к Петерскоту, он все-таки должен нам 10 тысяч — пожимая руку на прощание, напомнил Уайт.

— Так точно, шеф! — ответил Томас.