Виниловый лес.

Виниловые фотообои в моей детской напоминали о тех днях, когда мир не превратился в плохо работающий механизм, частью которого мы становимся в свой восемнадцатый день рождения. Подобно птенцу, я вылетела из гнезда, но не по своей воле и теперь стою напротив зелёной светлой поляны, окружённой мрачными, величественными соснами. На картине во всю стену природа отличается от того, что я видела на протяжении всей жизни и отнюдь не в худшую сторону. Вполне реальное изображение леса, в котором хотелось тотчас оказаться дабы избежать сурового бытия за пределами старательно обустроенного жилища. Меня ждёт новый этап. Стоит лишь оторвать взгляд от стены и покинуть отчий дом, а там будущее. Оно распахнуло свои объятия, страстно желая воссоединиться с юным ничем. Задача грядущего — наполнить опустошённый сосуд, коим я являюсь сегодня: знаниями, умениями, событиями и, конечно, любовью, отличной от той, что беспардонно врывается в нежный возраст. И было бы это хорошо, и не было б у нас проблем, если бы завтрашний день впускал хоть одно мгновение сегодня, хоть дольку вчера, да парочку минут того самого мая, который помнит почти каждый. Фотообои тоже останутся тут. Их можно содрать, унести с собой, но толку то? Тот миг, когда маленькие пальчики впервые коснулись бумажной чащи внутри крохотной комнаты, останется на старте длинного пути одиноким странником. Прижимаясь к произведению особого искусства, я мечтала провалиться в этот неизвестный лес и остаться в нём навсегда. Ночи напролет, лежа без сна, взрослела юная мечтательница, а обои обеспечивали фантазии одной неизменной локацией. Будь то театр, школа, казино, открыв дверь с надписью “выход”, так или иначе окажешься на поляне, окруженной неподвижными, колючими танцорами.

Я наблюдала за тем, как грузчики выносят вещи, как мать и отец пытаются контролировать работников, чтобы сохранить особо хрупкие предметы в целости, как встревоженный таким количеством народа в доме кот, прячется за ещё нетронутую мебель, но тщетно. Мама подошла сзади. Её руки легли на мои плечи, потому что так делают хорошие родители. Затем, как и любой уважающий себя взрослый, который знает на миллион процентов, что именно испытывает его чадо, прошептала:

— Все будет хорошо. Ты даже не представляешь, что тебя ждет за пределами этого мира.

Я ничего не ответила, а она, решив, что мне нужно просто побыть одной, покинула комнату, захлопнув грязно-бежевую дверь. Кто решил, что бежевый цвет выглядит дорого-богато? Как по мне просто пятно на белом. Глаза мои вновь принялись ощупывать сокрытые плащом-невидимкой части картины. В последний раз я могу осмотреть сие совершенство. Место всех умерших и нерождённых ещё грёз. Фотообои появились тут за долго до того, как первый мой плачь оглушил акушерок и обессиленную, но до безумия счастливую молодую девушку. Исчезнуть же им суждено спустя несколько шагов. Сделать бы их через сотни лет, только б не бросать самое живое настоящее. Я делаю шаг и слух разрезает треск плотной виниловой бумаги. Резкий поворот головой. Да, так и есть. Они рвутся, слазят со стен. Слёзы покатились ручьём из глаз моих. Ещё одно движение вперёд. Шелест позади заставляет обернуться вновь. Изуродованная картина открывается затуманенному взору. Пережитое рушиться, забывается. Осталось два шага и моё тело навсегда покинет склеп с погибшими эпизодами жизни.

— Оковы нужно разорвать, — слышу я знакомый голос.

Три… Четыре… Щелчок замка и в тишине я слышу треск горящего винила. Светлое будущее улыбается мне, протягивая слегка вспотевшую ладонь.