ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ?

Анатолий Григорьевич стоял у входной двери. Кабина лифта остановилась и из неё вышел Александр Ильич.

— Здравствуй, Анатолий Григорьевич.

— Здравствуй, Александр Ильич. Проходи в зал.

— Никитин закрыл дверь и прошёл вслед за гостем.

— Садись — он показал рукой в сторону дивана и кресла.

Громов сел на диван, а Никитин развернул кресло и сел в него напротив гостя.

— Я увидел, что Елена Васильевна села в маршрутку, потому и напросился в гости.

— Зачем напрашиваться? Приходи, когда хочешь, один, или с Ольгой Алексеевной. Мы гостям всегда рады.

— Я хочу с тобой поговорить без посторонних. Выпить что-нибудь найдётся?

— Найдётся. Но ты же не пьешь.

— Не пью, но сейчас бы крепко выпил.

— Подожди немного — сказал Никитин и вышел на кухню.

Он вернулся через несколько минут с подносом на котором стояли два стеклянных бокала с ручками.

Что это? — спросил Александр Ильич.

— Чай. Хороший чай на травах. Успокаивает не хуже спиртного. Пей не торопясь, а потом всё расскажешь. Я тоже с удовольствием выпью. — Он поставил поднос на журнальный столик.

Они молча стали пить чай. Свой пустой бокал Громов поставил на поднос первым.

— Мы наверное разведемся с Ольгой.

— Что так вдруг?

— Это не вдруг, к этому всё шло. Мы разные и совершенно несовместимые люди. Когда встретились, нам казалось, нашли именно то, что нам нужно для полного счастья. Она осталась без мужа, я потерял жену — обоим недоставало семейного тепла, когда с тобой человек, который тебя понимает, уважает и ценит уже за то, что ты рядом с ним и всегда готов помочь. А если к этому прибавить нежность, ласку, любовь, которую ты можешь дать — разве это не счастье? Вот у вас в семье как?

— Именно так, как ты и сказал, кроме того, что брак у нас первый и единственный, другого не будет. У нас с Леной всё хорошо. Бывает, конечно, какое-то недопонимание, но всегда приходим к консенсусу.

— А мы почти всегда к нему не приходим, потому что у Ольги невыносимой характер. Не плохой, и даже не очень плохой, а невыносимый!

— Он стал таким теперь?

— Он был таким всегда. Я знал её мужа. Андрей работал у нас водителем, правда недолго, но всем успел рассказать, что не живёт, мучается со своей "язвой", как он говорил. Мужики ему сочувствовали, а я считал — привирает по слабости характера. Жена учительница, требовательная, а ему, наверное, свободы, своеволия хочется. Они развелись и он уехал к брату в другой город.

Познакомились мы с Ольгой в автобусе, когда ехали на свои дачи. Когда я сказал, где работаю, она спросила, не знал ли я Андрея Игонина, её бывшего мужа. Меня заинтересовала женщина, которую называли "язвой". Чем же она отличается от других представительниц своего пола?

Наше знакомство переросло в близость, мы просто рвались друг к другу. Шероховатости и обостренности в отношениях я считал временными явлениями — всё сгладится, утрясется и впереди у нас только доброе и светлое. Заслужили.

Я к тому времени уже почти десять лет жил вдовцом и не сомневался, что мой нерастраченный потенциал любви, заботы поможет преобразовать Ольгин жесткий характер в более мягкий, надо только самому сохранять спокойствие и быть терпеливым.

Громов откинулся на спинку дивана и замолчал, видимо что-то вспоминая.

— Лена рассказывала мне об Ольге Алексеевне, когда мы с тобой ещё не были знакомы. Педагог от Бога — всегда собранная, трудолюбивая, строгая. Дети её любили, родители уважали и слушали не меньше, чем сами дети. Когда она вела открытый урок, на котором присутствовали другие педагоги или какие-нибудь представители из ГорОНО, мнение всех могло быть только одно — так должен работать каждый преподаватель. Ей доставались слабые начальные классы и к концу четвёртого даже самые отстающие ученики имели твёрдые тройки по предметам. За это ей прощали даже то, что она не ходила на педсобрания. Когда Ольга Алексеевна стала Громовой и мы с тобой познакомились, то не раз бывали в гостях друг у друга. Она гостеприимная, доброжелательная хозяйка, может иногда излишне навязчиво предлагает угощения, а в остальном, по-моему, такая же как и все. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, у Ольги немало и других достоинств. Но это не делает её вьедливый характер лучше. Не успел вовремя подойти к маршрутке, на которой она приехал — как минимум полчаса будет выговаривать за опоздание. По пути с работы захожу в магазин за продуктами. Не купил всего того, что просила — недовольство, а если купил не то или ненадлежащего, по её мнению, качества, скандал обеспечен. И бесполезно обьяснять, что купил не потому, что мне так захотелось, а просто не было того, что она заказывала.

Я, — говорит, — это есть не буду. Чего проще — не хочешь, не ешь. Я съем с удовольствием, скандалить то зачем? Всякую инициативу с моей стороны воспринимает как выпад в ее сторону, пресекает любое инакомыслие, постоянно поучает, как нужно делать то или иное: как копать землю, как чистить обувь, как дышать!

— Ну, скажешь тоже.

— Я не преувеличиваю. У меня неправильно устроен нос. Перегородки сжатые и воздух проходит с трудом, поэтому я нередко душу ртом — воздуха не хватает. Ольге это хорошо известно и всё равно нет-нет, да скажет — не дыши ртом. Потому что не может не поучать! Сколько из-за этого у неё ссор с дочерью! Та просит — мама, не лезь ты в наши семейные дела со своим советами, мы сами разберемся. Разругаются по телефону, побросают трубки, наплачутся, потом мирятся — прости, прости. Людмила сама нервная, а тут мама достаёт. Анатолий Григорьевич, ты зимой на свою дачу часто ездишь?

— В две-три недели раз бываю — варенья, закруток из погреба взять.

— И снег чистишь во всём дворе?

— Нет, конечно, только тропинку, чтобы пройти к дому.

— А вот Ольге Алексеевне нужно, чтобы во дворе дачи снега нигде не было.

— Зачем?

— Чтобы порядок был! Вдруг дети захотят приехать туда отдохнуть, шашлыков поесть.

— Они же не маленькие — сами снег почистят, сделают что им нужно. И часто они туда приезжают?

— Могут раз в год съездить. А я почти каждые выходные езжу туда снег убирать.

— Так не езди, это же просто неразумно.

— Ольга всю неделю пилить будет — не поедешь, придётся мне, больной женщине ехать, снег лопатой убирать. Потом опять руки болеть будут. Я, разумеется, не могу этого допустить и еду сам. Глупо, но по другому не получается. Но даже это — пустяки. Каждодневные придирки, недовольство, попреки — это невыносимо.

— Может ты слишком предвзято относиться к своей жене и потому преувеличиваешь?

— Вскипятил воду в чайнике и наливаю в бокал с пакетиком чая.

— Почему чайник внизу испачкан, я его недавно почистила?

— Я его только поднял и поставил, испачкать никак не мог.

— Ты всегда всё пачкаешь и портишь.

— Белый налёт — это наверное мука, ты же сейчас что-то стряпала.

— И как, Анатолий Григорьевич ты это назовешь?

— Придирка, другого определения нет. Но вы как-то уживаетесь. Любовь, уважение, взаимоподдержка, интимные отношения в конце концов, что-то же вас связывает!

— Буду отвечать по пунктам. Любовь — это такое чувство, которое у каждого проявляется по разному, в зависимости от наработок души и характера человека. Ты сам это знаешь. Мы считали, что любим друг друга и не раз говорили это. Любовь — это, в первую очередь, понимание другого, желание ему добра, а не зла. Когда один человек не то что старается не замечать ошибки, оплошности другого, жалея его, а выискивает их, чтобы придраться, можно ли считать это проявлением добра? А красивые слова, нежность и прочее могут быть приятным, но только внешним проявлением.

Уважать человека нужно уже за то, что он есть, что он рядом с тобой, разделяет с тобой и плохое и хорошее, готов всегда тебя поддержать. Хорошо, конечно, если у этого человека есть наработки деловых качеств, умение мастерить, строить и прочее. А если их нет, или они недоразвиты, значит это недочеловек? Я механик, неплохо разбираюсь в "железяках", но плохой плотник, строитель, в общем, малоприспособлен к быту. И Ольга постоянно ставит мне это в вину, приводя, в пример мастеровитых мужиков. Мне хочется все делать самому, своими руками, а Ольга бьёт по этим рукам — не можешь, не берись.

А как научиться не берясь? Только количественные накопления дают мастерство. Ведь она же понимает это сама, а как начну что-нибудь делать, стоит над душой — ты не умеешь, у тебя плохо получится — я буду недовольна. — Бывало так запилит, что побросаю всё и ухожу — нет терпения выслушивать. Я техникум закончил, всегда в рабочей среде находился, а у Ольги — педучилище и пединститут. И вращалась она в среде ей подобных, среди интеллигентов. Только когда скандалим, она в мой адрес такие определения отпускает, которые я никогда себе не позволяю в адрес работяг. А она может и нецензурные слова употреблять.

Безжалостно осуждает меня, детей, свою мать, всех и всё. У неё это как паталогически рефлексорное — стоит кому-то поступить неправильно, а это нередко лишь ее личная оценка, и тут же звучит обвинение в адрес субъекта нарушителя. Вот тебе и уважение! А интимных отношений у нас уже нет. Низкие проявления чувств нас не привлекают.

— Если бы я не знал тебя хорошо, Александр Ильич, не поверил ни одному твоему слову, настолько всё это не вяжется с тем образом Ольги Алексеевны, который у меня о ей сложился. Теперь понимаю, почему ты приходил иногда к нам на дачу просто посидеть, как ты говорил. Зная твою постоянную занятость, я не мог тогда этого понять. Но ведь Ольга Алексеевна во всех своих произведениях пишет о том, как надо правильно жить, какие поступки ведут к Богу, а какие к Дьяволу. Это же благодаря тебе она пришла к эзотерии и стала писать такие интересные произведения. Мы с Леной следим за ее творчеством и всегда ждем нового сочинения. Изменять надо, в первую очередь, себя, но это намного труднее, чем победить внешних врагов или преодолеть какие-то трудности. А что она непримерима к нарушителям закона, то может это отголоски жёстких накоплений прошлой жизни? Она могла быть требовательным командиром или ярым чекистом и для смягчения в её характере суровости дали ей форму женщины.

— У меня именно такие же предположения. Только мне от этого не легче. Представь, что ты идёшь по полю с цветами. Они красивые и тебе хочется подойти к каждому, чтобы ощутить его аромат, но под некоторыми из них лежит мина и ты не знаешь, когда прогремит взрыв. Это не смертельно, но всегда больно ранит осколками. Вот так и в нашей семейной жизни — обычные дела, разговоры, но в какой-то неожиданный момент Ольга колет меня меня, как шилом. Я вида не подают, что это больно, но когда её негатив доходит до апогея и безобидную ситуацию она переводит в ранг чуть ли не государственного преступления, взрываюсь я. Понимаю, что не должен этого делать, но в какой-то момент последняя капля всё же переполняет чашу терпения.

— Стыдно?

— Стыдно. Когда потом прокручиваю ситуацию, понимаю, что не имел права срываться, должен был быть выше Ольгиного негатива, а не опускаться до него. Я должен как бы подняться на ступеньку выше и помочь Ольге подняться туда же. А получается, что сам не могу вскарабкаться на эту ступень, постоянно скатываюсь. Идём-то мы в одном направлении, только я с пониманием, что человек не может всего знать и уметь, значит ошибки неизбежны, и ему надо подсказывать, направлять его. А Ольга считает, что только жёсткий контроль даст лучший результат, сама при том нередко ошибается. Только я никогда не корю её за ошибки и успокаваю, если она расстраивается из-за них. Жалею её, глупышку. Я же для неё все готов сделать, только попроси. Попроси, а не требуй. И обо мне она всегда заботится, а более трудолюбивого человека я не встречал. Два противоречия в одной упряжке.

— Вся наша жизнь — это борьба, преодоление трудностей, только так можно наработать в себе лучшие качества и силу воли. А человек хочет легкой жизни и готов требовать от Высших предоставления ему комфортного и беспроблемного существования, не понимая, что безоблачное детство не длиться бесконечно, а взрослая жизнь невозможна без знаний и умений. Судьба каждого предрешена, расписана, и в ней то, что человек может преодолеть, осилить. Если вам дали друг друга, значит вы должны разрешать правильно свои взаимоотношения, не производить "брак".

— Мы прекрасно это понимаем, только когда возникает очередная ситуация, опять срывается и выплескиваем Вверх очередное ведро "грязи". Не справляемся! Вот и решай тут — разойтись, чтобы не производить низкую, грязную энергию или бороться со своими недостатками до конца дней своих.

— Надо бороться! Ты сам хорошо это понимаешь и ко мне не за советом пришёл. Тебе нужно было излить наболевшее.

— Верно, я никому не рассказывал и не жаловался никогда. Незачем, да и некому было — из всех моих знакомых, только ты, Анатолий Григорьевич, способен правильно это понять и расценить.

— Надеюсь, твоё терпение через край чаши не перельет?

— Не перельет — ты помог нарастить края этой чаши. — Громов поднялся и протянул руку Никитину.

— Ты заходи, если что — сказал Анатолий Григорьевич, пожимая протянутую руку, и оба рассмеялись.