Моя история

Я проснулся от яркого солнечного света, проходящего насквозь тонкие, дурно пахнущие занавески. Окна, по-видимому, давно не мылись и походили на окна из старого аттракциона «Кривое зеркало», о котором мне рассказывал мой дед, за пивом с крысиным мясом. Мясо. Как же хочется мяса. Я не ел уже дня…эм…, даже не знаю, сколько дней я был здесь. Здесь? А где это здесь? Что это за место? Я встал и вдруг понял, что пора отлить. Струйка бежала и стекала по грязной обсосанной стене, дохлая крыса лежала в углу и разлагалась.

«Фу», — всплыло у меня в голове, — «Что за гадость?» Чувство голода сразу укатилось где-то в район пяток, и я решил выглянуть из окна. Вид был, мягко говоря, не очень (это если очень мягко говоря). Бомжи, алкаши, нарики, спали, бухали или кололись. Компания, не ахти. Спускаясь по лестнице, я увидел вывеску на противоположной крыше здания. Это мотель «Свеча зажигания». Понятия не имею, что за эвфемизм стоит за этим названием. По пути к дороге меня за руку схватила ночная бабочка и спросила: «Милый, не хочешь развлечься? Беру недорого, кричу очень громко». На что я, как порядочный человек (ясен-пень) ответил: «Нет, спасибо, оставлю такую «сладкую красотку» другому, меня это не интересует». Позже я услышал ее, стоя у дороги, она сказала другой бабочке, которая, скорее всего, была «в коконе» из крека («под кайфом»): «Не парься, еще поймаем, вон иди к тому бомжу, все же лучше чем тот вежливый п*дик, с*ка, зла на них нет».

Я встал у дороги и протянул руку в молящем об останове жесте, мол «Спасите, умираю». И спустя час с небольшим, я уже ехал в «Копейке» старика-хача, который, если судить по его рассказам, в молодости был очень хорошим борцом, на что я только хмыкнул и улыбнулся. Как же ошибались русские, когда хотели выгнать всех хачей из России. Они всё только прибывали и вот, русских в России уже нет. Все они теперь живут-поживают у своих соседей: белорусов, поляков и своих любимых братьев, украинцев.

Денег у меня хватило только до ближайшего города. Хач, а точнее Борис Борисович высадил меня сразу за табличкой «Добро пожаловать. Приятно провести время». Ироническая улыбка не покидала меня всю дорогу до города, через лесопосадку. Мусор, тлеющие останки костров, бутылки и прочий мусор, все это сопровождало меня на пути. Какими же люди могут быть бессердечными.

Дело близилось к ночи. В желудке у меня, будто снова началась атомная бомбежка Хиросимы и Нагасаки. Мимо меня изредка проплывали машины, ослепляя меня светом галогенкок. Чем дольше я шел, тем больше меня тошнило и знобило. Спустя полчаса я, после неудачной попытки разжечь потухший костер, улегся под деревом, у дороги.

***

Я стоял посередине дороги, двухстороннего движения. Автомобили летели мимо меня: грузовики, везущие леденцы на палочке; мотоциклы, едущие со звуком взлетающего в космос «Бурана». («Буран» — советский тяжёлый пилотируемый крылатый многоразовый транспортный космический корабль-космоплан, запускаемый сверхтяжёлой «РН Энергия»). Легковые автомобили, везущие бабушкины пирожки с капустой, или с картошкой, я не уверен. Все они, казалось, так и норовили меня сбить. Я прыгал, то влево, то вправо.

Постепенно дорогу накрывала пелена из выхлопных газов. Газ попадал в носоглотку, затем попадал в мои легкие. Кашель не прекращался. Ощущение было, будто я сейчас выкашляю свои легкие, ужасное ощущение. Дыма все больше и больше, кашель наступал и наступал, автомобили гудели и свистели. И вот я увидел галогенки, прямо перед моими глазами. Время замедлилось, словно макароны, сползающие по скатерти на землю. Подняв глаза повыше, я увидел водителя джипа. Он сидел, черным силуэтом за рулем и курил сигару. Из его уха торчала «блютуз-гарнитура». На глаза были надеты очки, а на щеках, отчетливо выделялась недельная щетина. Тень скрывала все его лицо, виден был лишь его шрам под глазом. «Хрясь».

***

Подняв свои опухшие веки, я увидел, что уже взошло солнце. Пели скворцы. Ненавижу пение скворцов. Привстав, оперся об ствол сосны, под которой я заснул. «Ночка выдалась длинная», — подумал я, и поднялся на ноги. Все тело, у меня, онемело. Словно тысячи иголок впивают мне в кожу. Мои мышцы напрягались изо всех своих сил. Я упал и не вытер нос об землю, только благодаря своему колену, которое, пожалев меня, выставилось вперед перед падением.

Ушло уйма времени, чтобы прийти в себя. Тело словно горело. Я, все же, размялся и мелкими шажками двинул в сторону города.

Подходя к городским воротам, мимо меня, в направлении города проехал «Ламборгини». И неожиданно остановился. Открылось тонированное окно, и из него высунул голову уродливый паренек в кепке и черными очками. Его лицо было покрыто подростковыми прыщами, а его пушок под носом больше пускал в смех, чем в страх. Повернув голову ко мне, он сказал: «Эй, чувак, ты чё, попух, или чё?», — его голос был ничем не лучше его внешности, писклявый, с сильными нотками алкоголя, — «Ты какого нашу машину, в пыль вогнал? Ты хоть знаешь, кто мой отец?» Я еще не успел и рта раскрыть, чтобы ответить на замечание молодого человека, как он нырнул в машину и выглянул снова, но уже с пустой бутылкой водки в руке. Я, поняв его намерения, нырнул вправо, а бутылка полетела влево, но осколок попал мне в лицо, порезав мне щеку. «Ламборгини» загудела и умчалась в город, пока я пытался посчитать весь ущерб, нанесенный мне.

Порез был достаточно глубоким, но бывало и хуже. На въезде в город на своем посту, сидя ну стуле, спал тучный охранник. Приглядевшись, можно было увидеть тоненькую струйку слюны, стекающей прямо на грязный, затоптанный пол. Пригнувшись, я аккуратно, пролез под шлагбаумом и чуть не въехал носом в новую табличку «Добро пожаловать. Приятно провести время».

Это был город моей мечты. Шучу, конечно. Полуразвалившиеся дома, наркоманы и прочая публика гуляла по утреннему городу. Где-то бегали дети и катались на велосипеде. Да, я не оговорился, целая толпа детей, по очереди каталась на одном велике. Вдалеке горел дом, дым черными спиралями, стремился к небу, подальше от этого города.

Дальше по улице, я заметил бар «Бычьи казяки». «О Боги, у них есть клиенты и это с таким-то названием», — удивился я. Я подошел поближе и заметил рекламную вывеску, написанную от руки, и приклеенную скотчем к грязному окну, на подоконнике которого мирно спали (или нет) тараканы. На бумажке было написано: «Бесплатная выпивка, всем!» И внизу приписано, мелкими буковками: «В связи с давним окончанием строка годности выпивки». «Хах, отлично, пойду выпью», — улыбнулся я. И, открыв тяжелую, скрипящую дверь, я вошел.

В носу резко защипало. В баре пахло цветами, фиалками и полевыми одуванчиками; медом и спиртом. Неожиданно в баре загудели колокольчики, и только спустя несколько мгновений я понял, что это «кое-кто» своей огромной башкой задел наддверные колокольчики, извещающие о приходе посетителей. И вот: все сидят или стоят и смотрят на меня, словно давно не видели мужика в светло-горчичных бриджах и разодранной на груди футболке-поло с «Зе Битлз». Неловкий момент продолжался около минуты. Когда мне это надоело, я подошел к бармену (глаза следили за мной и дальше) и, вытянув из глубокого кармана грязную, спичку, зачем-то взял ее в зубы. Как в тех старых фильмах с Клинтом Иствудом, которые я смотрел в детстве на кассетах.

«Здорова, чего будешь заказывать? Ты же пришел горло промочить?» — спросил, с милой улыбкой бармена, невысокий усатый мужчина с плешью на голове. «Я собственно пришел выпить немного вашего «свежего» пива», — ответил я, дальше кусая, тухлую на вкус спичку. «Вот», — сказал мужик и протянул мне бутылку холодного, пенящегося пива, предварительно открыв ее старыми ключами. Я отпил глоток и пиво, как оказалось, ничего такое, вкусное. Тут, резко, бармен наклонился ко мне, чуть не упиваясь своим носом мне в глаз и спрашивает: «Ты к мистеру Пэ?». Я, от небольшого испуга не смог ответить ничего умного. Поэтому отошел от стойки.

В тени зала на пианино или рояле, я не разбираюсь, играл мужик, лет 46, со щетиной и шрамом под левым глазом. Глаза его переливались в тени всеми цветами радуги, но я, поразмыслив об этом, спустя много дней, решил, что это была игра света. Он кивнул и поманил меня к себе указательным пальцем, у которого отсутствовала часть «с ногтем». Подойдя к нему, я понял, что запах меда шел именно от него.

Я сел слева от пианиста на небольшую кушетку, насквозь пропахшую табачным дымом. Мелодия, что он играл, была похожа на симфонию №3, Бетховена, ее также называют «Похоронным маршем Бетховена». Нота за нотой, песня походила к кульминации. Пальцы мужчины с легким рвением давили на клавиши. Пальцы скользили все быстрее и быстрее. Взгляд его ринулся вверх, а на лице царило умиротворение, какого я еще не видывал. Мелодия шла в такт движению пальцев гения. Сильное чувство проснулось в глубине меня, словно это я играю эту симфонию. И внезапно пальцы медового «Бетховена» остановились.

Мир снова приобрел свои обычные, серые краски. И радость ушла еще глубже, туда, куда уходить все, что нам дорого. Да, да, туда куда вы и подумали [Все подумали о чем угодно, но не о том, о чем подумал я]. На глаза накатились слезы, и я нырнул в тень, чтобы никто этого не видел.

«Извини, друг, я не представился», — сказал гений пианино, протянув мне руку, — «Все зовут меня мистером Пэ». «Ах вот ты, какой Пэ», — подумал я, но сказал просто, — «Приятно познакомиться, зови меня…эм…Клинтом. Клинтом Иствудом». Мистер Пэ кивнул и приложил изуродованный палец к губам, и я замолчал, повернувшись туда, куда он показывал другим своим пальцем.

За столом в другом углу комнаты сидели двое и громко спорили. Один, при этом сильно жестикулировал. Тот, что сидел слева, был причесанным и гладковыбритым мужчиной в пиджаке. А второй — «мим» был усатым, с волосом темного цвета и причесанной головой молодым парнем. Они спорили, глядя друг другу в глаза. За ними наблюдал весь бар, в том числе и я. Но не мистер Пэ. Он встал и, насколько я мог заметить своим периферическим зрением, потянулся и зевнул, протер глаза и снова сел. Он дотронулся до моего плеча, и я посмотрел ему в глаза. Рот мистера Пэ расплылся в широченной улыбке, а затем губы скрутились в виде буквы «О» и он щелкнул своими уродливыми пальцами. Весь бар накрыло дымом, я закашлял. Я услышал выстрел, и лишь на секунду закрыл глаза.

Когда я открыл глаза, за окном пустого зала бара была глубокая ночь. Вдалеке слышались сирены полицейских машин. Но тогда я еще не знал, что они едут «по мою душу». Встав с кресла, я почувствовал в левой руке тяжесть. Глаза мои вылезли из орбит, когда я увидел в ней револьвер «Вибли-Фосбери», с все еще дымящимся дулом. Запахло дохлятиной. За тем столом, где сидели «мим» и «бизнесмен» лежал, головой в салате мужчина в пиджаке. Я подошел и поднял голову мужчины, это был «бизнесмен». Я попытался найти пульс на его аорте, но все без толку. Пульса не было. Тело было еле теплым.

Я вспомнил, что все еще держу пистолет в руке и со злости бросил его за барную стойку. Он разбил несколько бутылок с виски и упал с глухим стуком на пол. «Я убил его? Нет!», — убеждал я себя, — «Я не мог убить! Тем более, зачем?» Я заметил рояль мистера Пэ и стул за соседним столиком и принялся бить стулом по роялю, но в итоге только разбив себе руку в кровь, я прекратил бунтарство.

Я все не мог понять, как я мог выстрелить в человека. В человека! Но, затем, как все умные люди, принялся размышлять по поводу причастности третьих лиц к преступлению. Ими выступил мистер Пэ. «Кто он такой?», — думал я, и множество прочих вопросов всплывало у меня в голове, но это продолжалось недолго.

Я услышал топот десятка ног, и дверь в бар вышибли отморозки из полиции. Они заставили меня поднять мои руки, и начали объяснять мне мои же права, хоть я и знаю их лучше них самих. Я попытался сопротивляться и объяснить существующую ситуацию: «Это все случайность, шутка какого-то музыканта, мисте…», — и самый отмороженный из полицейских выбил мой зуб, прикладом табельного орудия. И сказал довольно грубым голосом: «Заткнись, а не то я тебе…эм…мозг вышибу». [Он ведь душка, правда?] Они скрутили мне руки за спиной, и повели к своей машине. В свете мигалок я смог увидеть уставшее лицо водителя грузовика и в следующий момент меня запихнули в машину, при этом, ударили меня об дверцу раза три.

Копы, сидевшие на переднем сидении грузовичка, устало, но с веселыми нотками переговаривались на тему своих жен и количества съеденных пончиков. Их грубый смех меня раздражал, и коп — «душка» спросил у меня: «Что, не нравиться что-то? Зубы мешают?», — и улыбнулся, показав свой беззубый рот. «Так вот откуда эти не смешные шутки про зубы, своих зубов нет, давай, значит чужие выбивать, отличный план!» — подумал я, но промолчал. Так и ехали в тишине. Беззубый коп уже успел задремать. Зеленая сопля надувалась и сдувалась у него под носом. Меня передернуло от отвращения. Понятия не имею, кто этот «бизнесмен» и почему кто-то его убил, и повесил убийство на меня.

Грузовичок резко затормозил и я полетел на сопливого копа, за что получил новую оплеуху прикладом. Меня выкинули из грузовика и одной ногой, я угодил в лужу, а руками, в свежие экскременты, принадлежащие, судя по запаху, собаке. «Вот же везет!» Меня подняли и повели по ступенькам к двери полицейского участка. Грузовик заехал в гараж, тыльной стороной вперед и звук гудящего мотора затих. Дверь открылась и я, под руку с «душкой» зашли внутрь первыми. Остальные зашли за нами и темная дверь закрылась. Мы ступили в темный холл участка.

Вдалеке стены освещала одинокая электрическая лампочка, свисающая с потолка на проводе. На другом конце коридора кричали полицейские: «Да бей же!», «Да ты ж кривоногий!» и прочие восклицания. Подойдя к ним поближе «душка» спросил у дежурных, какой счет. Счет оказался 3-8, в пользу иностранцев. В глубине души, это меня обрадовало. Меня завели в клетку, где уже спал дедушка в футболке и кепке. Решеточная дверь закрылась за мной и копы выключили свет в клетке. В полной темноте я сел на лавочку. Она была довольно мягкой, а меня клонило в сон. Поэтому я лег на лавочку и задремал.

***

Я был у себя дома. Мама сидела и слушала «Роллинг Стоунз» по радио, время от времени настраивая связь приемника. Отец сидел перед телевизором и смотрел «Один Дома» вместе с сестрой. А брат украшал огромную, зеленую елку. Елка была ростом с Майкла Джордана. Я улыбнулся и подошел помочь ему. В детстве я очень любил украшать елку. «О, этот замечательный запах!»

Уже через 20 минут, брат, опираясь на меня, вещал большую звезду на верхушку ели. Затем мы садились перед телевизором и вместе смотрели новогодние фильмы. Сидели и ели конфеты. В доме вкусно пахло едой. «Пальчики оближешь!»

Неожиданно в дверь постучали. Отец сказал мне: «Пойди, открой дверь». Нехотя, я встал, скрипнув своими суставами, и вышел в прихожую. В дверь настойчиво стучали. Я спросил: «Кто там?» Тишина. «Эй, там, отзовись!» Тишина. Я уже было решил уйти, но в дверь продолжили стучать. Меня передернуло со злости, и я дернул дверь на себя. Внезапно мне ко лбу приставили пистолет. Подняв взгляд, я увидел мужчину в темных очках, со шрамом под глазом. Он был в пиджаке. Он улыбнулся, но затем вдруг его лицо приняло раздраженное выражение, и он сказал: «Вставай! Эй, подъем! Не вечно же спать будешь? Эй!». Прогремел выстрел.

***

«Вставай! Эй ты, подъем! Не вечно же спать будешь? Эй! Вставай!» — кричал мне в ухо дед. Я разлепил свои глаза. Из решеточного окна уже светил солнечный свет. Я зевнул и взглянул на старика. Его лицо, старое, покрытое морщинами и веснушками, улыбалось во все тридцать два зуба. Я улыбнулся в ответ. Серые, старые, глаза деда, отражали мое уставшее, заплывшее лицо. Я поднялся на ноги и потянулся. Дежурный охранник дремал на посту. Телевизор шумел. Моя голова раскалывалась, поэтому я крикнул ему, пуская на это все свои силы, чтобы уменьшил громкость телевизора. «Не старайся, он не проснется, я уже пробовал», — сказал дед.

Я отошел от решетки и собрался уже сесть на скамейку, как к двери подошел коп — «душка» и сказал: «Доброе утро, девочки, как спалось?» — улыбнулся он, — «Пошли», — посмотрел он на меня, — «Нам нужно поговорить». Я вышел из клетки и оглянулся, дед улыбнулся и скрестил пальцы.

Громила повел меня в комнату для допросов. Это была темная, мрачная, комната без окон. В центре комнаты стоял металлический стол и два деревянных стула. На столе, как в детективных сериалах, располагалась лампа. В углу комнаты мирно стоял огромный горшок с цветком.

Я сел на стул и «душка» проверил в порядке ли наручники на моих запястьях. Все было в порядке. Он сел напротив меня и пристально наблюдал за мной. Затем он подвинулся ближе ко мне и сказал: «Так зачем ты убил Андерсена?» «Я не знаю, кто такой Андерсен», — сказал я, но громила продолжал, будто меня не слыша: «Что он тебе сделал? Покусал твою жену и пристрелил собаку, или наоборот? Если скажешь, я тебе ничего не сделаю». Он улыбнулся. «Я честно не знаю, кто этот мужчина в пиджаке! Я два дня назад очнулся в мотеле «Свеча зажигания». Остановил машину и приехал в город. Там зашел в «Бычьи козявки» и потом этот мистер Пэ…». «Продолжай», — сказал полицейский, зевнув.

«Я сел к мистеру Пэ, он играл на этом, как его, рояле. Потом щелкнул пальцами, и все стало, как в дыму и кто-то выстрелил. И вот…я здесь». Громила снова показательно зевнул. Дверь открылась, и внутрь голову просунул другой полицейский и сказал: «Эй, Пол, тебя к дежурному вызывают». «Уйди, я занят!» — прикрикнул, сразу оживившийся Пол. «Это срочно, по поводу Андерсена!» — крикнул полицейский, уже отойдя от двери. «Чтоб их там…», — начал ругаться Пол. Что он сказал дальше, я не услышал, так как тот уже убежал.

Приблизительно через час, или меньше, «душка» вернулся в комнату для допросов и вывел меня в коридор. Своим ключом, он открыл замок на наручниках и спрятал их себе во внутренний карман штанов. Он кисло улыбнулся и сказал: «За тебя внесли залог, некий Пакстер, знаешь такого?» «Нет», — ответил я. «Значит, познакомитесь», — сказал Пол и ушел в направлении, противоположному выходу.

Я вышел в главный коридор. Там мужчина в пальто разговаривал с дежурным. Не поворачиваясь, он сказал: «Пойдем, нам еще столько предстоит сделать сегодня». Я собирался спросить, кто он, но мужчина ответил на мой вопрос, повернувшись ко мне лицом. Недельная щетина, шрам под левым глазом, очки и взъерошенные темные волосы. «Мистер Пэ…», — шепотом произнес я. Он сказал: «Ну же, не тормози, дылда, пошли», — и улыбнулся.

Мы вместе вышли на улицу, залитую утренним светом. Пакстер посмотрел на свои наручные часы и сказал: «За мной». Мы прошли примерно два квартала и свернули в темный переулок. Солнечный свет не проникал туда. Мистер Пэ, улыбнулся и засунул руку во внутренний карман пальто и достал оттуда нож. Он сказал: «Прости, друг, я должен…» и затем он воткнул мне нож в живот, по самую рукоять. Насколько я мог тогда заметить, она была окрашена в коричневый цвет и на ней были вырезаны инициалы владельца: «Б.П.».

Я вспомнил свои сны. В каждом из них меня убивал мужчина со шрамом под глазом и вот он меня убил, почти. Я упал на землю и оперся на кирпичную стену головой. Ценно огромный усилий, пока мистер Пэ хохотал, я вытянул нож из своего брюха. Из него хлынула кровь. Затем, то, что я сделал, произошло всего за несколько мгновений.

Я резко поднялся, кровь хлынула еще сильнее. «Ну, уж нет», — сказал я шепотом, и воткнул нож в горло мистера Пэ. Его глотка, а затем рот наполнился кровью. Она стекала на мою руку, а затем липкими каплями — на асфальт. Я посмотрел в его глаза. Они уже успели наполниться кровью, но взгляд все еще был удивленным. И я улыбнулся. До сих пор не знаю почему, но тогда я улыбнулся.

Этот рассказ, я написал в больнице, после всего произошедшего. Я, с трудом, но выжил. Мистер Пэ умер, еще до того, как нас нашли. Он истек кровью. Его нашли с удивленным лицом. Он не верил, что я сделаю это. Да, я и сам не верил, пока не сделал. Я убил его.

P.S. За это убийство меня все же арестовали судья вынес приговор: «Виновен!» Но я уже, как десять лет на свободе. У меня есть жена, сын и живу я теперь далеко, вам меня не найти. Эти строчки я пишу, лежа в кровати, спустя двадцать четыре года, после случившегося. В руке у меня пиво, и если быть откровенным, я рад. Чему я рад, вы уж будьте добры, решайте сами.

Конец.