Детвора смеется, в детских лицах ужас.

“ Детвора смеётся, в детских лицах ужас.”

21.10.2012— 23.10.2012

Продан — значит имеешь цену.(Егор Омский)

Темнело. Вечерние тучи, одинокие и мрачные, с кое-где оторавнными боками уже оседали на город. Было слышно как сопел ветер, поднимая их руками, чтобы те, упрямые и злые, не врезались в дома. И плыли облака, погоняемые немым пастухом, плыли куда-то вдаль, к свободе…И на черном небе, между этих самых злых туч, иногда проскакивали светлые полоски.

Короткий путь к моему дому порядком надоел, поэтому я, решив разнообразить вечер, запетлял по дворам. Дома, выскоие и худые, близко стоящие, но по-своему одинокие приняли странного прохожего.

— Мы спрячем тебя от неугасаемого взора фонарей. Да-да, вот именно мне это и показалось, послышалось.

С того ни с того я глянул в небо. Этого не может быть! Такое черное, с полупрозрачными редкими полосами, оно напоминало мне мои мысли.А да чего похожи же!

— Лена!!! — уши прорезало незнакомое имя, и подлый интерес, взявшийся ниоткуда, заставил просто взять и обренуться.

Позади меня, усердно стуча каблуками, постепенно ускорялась миленькая девушка. Легкая куртка, шарфик, джинсы. Но меня не влекла одежда, меня интересовало лицо. Оно ничего не боялось, ждало только чего-то, и от этого ожидания, не очень приятного, стремилось убежать. Красивые глаза, великолепные глаза искали спасения, что придавало им странное выражение, будто они бежали быстрее, чем ноги.

А вот и сам объект недовольного взгляда. Высок, худ, весь взъерошенный, потерянный какой-то. Ей богу, он вызывал отвращение по мере приближения к девушке, и интерес наблюдателя, меня тоесть. Неприметный, неуверенный какой-то. Он внушал доверие незнакомым, а отвращение тем, кто его чуть-чуть знал.

— Олег, уйди прочь.

— Лена, солнце, но я же люблю тебя!

— Пошел вон, урод!

— Да вспомни же, что ты говорила вчера, черт возьми, неделю назад!? Можно продать за просто так, но нельзя продать без причины. Как можно говорить “люблю”, если уже завтра ты говоришь это другому!? Это слово очень дорого стоит, его невозможно так просто продать! А ты продаешь…Я люблю тебя, Лена, черт возьми, люблю!!!

Но щелчок закрытой двери прервал и речь парня, прервал и стук каблуков девушки.

— Ах, к чертям!

Такой досады я еще не слышал. Эх, парень, парень, не бегай за ней… Ты продан, оставлен умирать.

Ничего ты еще не понимешь. Если ты не нужен ей, значит нужен другой.

Но твой ответ можно предугадать: “Мне нужна только она”. А ты уйди из её жизни, и если она вернется, значит ты нужен ей. И вот тогда поймешь, нужна ли она тебе.

Парень выдохну обреченное “ я бесполезен” и сплошмя рухнул на тротуар.

— Я бесполезен.

Мне не столько стало жалко парня, сколько тот самый безумный интерес вновь пронзил меня, окутал. Столько энергии, столько обреченности… Уверенности в своих мыслях и скованности в движениях.

— Почему ты ее любишь?

— Кого. А…Лену?

— Да, олег, ее. Эту девушку.

— Я люблю её? Почему вы так считаете. Вы же не знаете меня? Не знаете..

— Олег, слышишь, Олег. Мое имя Егор. Егор Омский. Тебе оно ничего не скажет, просто знай. ТЫ просто верь мне, просто слушай.

Он поднял глаза, злобно сверкнув ими, добавил:

— Я выдуман напрочь. Но я вас послушаю.

Потом уже улыбнулся по-настоящему детской улыбкой:

— Конечно, Егор, только… А она вернется?

— Не знаю, а к кому она ушла?

— Я не знаю его, но он лучше меня. Выше, красивее, может нежнее, может увереннее( а ты Олег не прост, по тебе видно, ты подбираешь ключи к людям своей неуверенностью). Наверное, он умеет любить.Если ушла, значит он лучше.

— Она маленькая еще, Олег. Помни это, но не бегай. Жди, вдруг она вернется. Прости, если так будет. Но помни её всегда. И люби.

Закурив сигарту я молча уходил прочь. Я не хотел дарить надежду незнакомцу, потому что она уже почти умерла. Не хотел его добивать, ведь она вряд ли вернется…

А он остался сидеть дальше. И когда он ушел — я не знаю. Может он сидел всю ночь. А может ушел сразу.

Я видел его только один раз. На следующий день он танцевал перед маленькими детьми. Меня не удивлял он, меня удивлял его танец. В джинах и синей майке он танцевал то ли рок-н-ролл, то ли что-то непохожее на него. Ноги двигались беспорядочно, тело шатало в разные стороны, а руки были тверда сжаты на уровне живота и спрятаны под майкой.

Дети хлопали, веселились, пытались повторить движения. Сколько радости было в их глазах. Но движения они повторить не могли. Тело то кидало вправо, то его пробирала дрожь, то оно замирало, то косились ноги. Но руки были крепко сжаты на уровне живота.Надежно упрятаны под синию майку, как само чистое небо. И ни разу не поднялись выше. Три минуты детского счастья. А потом он упал, уже не в силах танцевать.

Кто-то еще хлопал, чьи — то глаза светились, а кто-то уже начинал кричать от ужаса. Детская толпа замерла, а потом с криком начала убегать…

Я был уже возле Олега. Майка, чистая как небо, было пропитана кровью…

Капли крови были и на джинсах. И лужи крови, еще первые и горячие, как сама любовь, лились на серый асфальт. А руки так и лежали на животе, сжимая маленький нож. И сколько радости, сколько счастья в глазах.

Шестнадцать ножевых ранений. Шестнадцать ножевых ранений и счастье в глазах. Столько дней в нем жила надежда…

А теперь он просто ждет…

Ждет, бродя у неё за спиной…