Червивое Яблоко

Понедельник, 12 октября. 1993 год.

Не уверен в правильности своего поступка, но я, Шорников Алексей Васильевич, решил завести дневник после осознания того факта, что я не МОГУ выйти из своей квартиры. Очнувшись после долгой ночи, я решил пойти проверить почту. К моему удивлению, я обнаружил огромные цепи, беспорядочно повешенные на всей двери, а также три дополнительных замка, которых я ни в коем случае не стал бы устанавливать. После этого я попытался позвонить соседке, но телефонный провод был обрезан. Я стучал в стену, кричал и всячески пытался привлечь внимание людей, но мой крик казался тихим шепотом. Придя в себя, я всё пытался найти выход, но ничто не приходило мне в голову. Я обнаружил старую тетрадь, которую решил использовать как дневник на время пребывания в запертой квартире. В итоге я сижу здесь и пишу то, о чем думаю в данный момент. Хоть это и поступок, достойный обычной девчонки-подростка, но никак не пятидесятилетнего мужчины. Мне не стоило даже начинать дневник, но что сделано, то сделано.

Я до сих пор нахожусь в некотором роде шока. Вчерашний день был вполне обычным. Я пошел на работу, где провел шесть с лишним часов. После тяжелого дня я отправился в бар, чтобы немного отдохнуть. Бар находился в пятнадцати минут ходьбы от места моей работы. Я любил это место. Облицованные деревом стены, блеклое освещение и удобные барные стулья. Внутри стояло около пяти столов, окруженных двумя диванчиками темно-красного цвета. Как странно бы это ни было, но доселе мне никогда не доводилось сидеть за ними, но лишь у стойки бармена. В воздухе всегда висел приятный запах влажной древесины, хотя за столько лет он уже успел мне надоесть. Каждый день одно и тоже. Я заходил в бар, присаживался на уже просиженный мною стул и на вопрос: “Что закажешь?” я отвечал: “Как всегда”. Этим “как всегда” был стакан крепкого портвейна, обычно приводящий меня в чувство, вместо того, чтобы опьянять. Именно за это я любил его больше всего.

Бармен Виталий хорошо меня знает, и мы с ним часто беседовали за барной стойкой. У него я обычно и узнавал всякие новости, приходящие в бар вместе с посетителями. Виталия можно было назвать примером настоящего русского мужика. Всегда чисто выстиранная, заправленная в брюки белая рубашка с расстёгнутой пуговицей у шеи и закатанными рукавами. Коричневые брюки, которым вероятно уже сотни лет, и древние часы 40-ых годов. Он был высок и широкоплеч, с длинными, волосатыми руками и густыми усами. Как только кто-то начинал буянить, Виталий мог с легкостью выставить его за дверь. Также в баре я часто встречал такого-же работягу Николая. Николай ходил в сером пиджаке, который прикрывал бледно-голубой свитер с высоким воротником. Он обычно прихорашивался, когда выходил из дома, дабы произвести должное впечатление на окружающих.

Когда-то Николай рассказывал мне о том, что они служили вместе, но бармен всегда опровергал это. В тот день у одного из посетителей был день рождения, и внутри чувствовалась праздничная атмосфера. Пятеро этих самых посетителей довольно шумно и эмоционально играли в карты. Среди игроков выделялся особенно вспыльчивый толстяк с густыми бровями. После очередного проигрыша он яростно смёл все со стола и набросился на, как он считал, жулика. Недолго думая, Виталий вышел из-за барной стойки и схватил неуклюжего бунтаря. Пара худощавых пижонов решили заступиться за своего друга и также вмешались в драку. Как бы удивительно это не было, но Виталий смог справиться со всеми тремя и вышвырнуть их из заведения, как щенков. Было весело, но я решил покинуть это местечко и отправиться домой в надежде хорошенько поспать после всего произошедшего. Заснул я, как младенец и проспал около двенадцати часов.

Вспомнив вчерашний день, я попытался понять, почему я попал в эту ловушку. Перебрать с выпивкой я не мог. Из-за одного стакана, хоть и довольно крепкого портвейна, контроль мог бы потерять, кто угодно, но только не я, да и алкоголиком назвать меня трудно. Значит опьянение вычеркиваем. Может это кто-то запер меня здесь? Но кто? Этого я точно не узнаю. Врагов у меня мало или точнее их вообще нет. Не то, чтобы я был дружелюбным, просто я стараюсь избегать каких-либо конфликтов. Да и заперто всё изнутри. Если это дело рук другого человека, то он должен был остаться здесь или сбежать через окно, хотя это мало вероятно, учитывая то, что я живу на пятом этаже. Но пока не будем отбрасывать этот вариант. Кто его знает, что могло произойти на самом деле. И напоследок остается то, что эти оковы появились из ниоткуда. Я понимаю, что скорее гномы выползли из-под кровати и заперли меня здесь, нежели эти путы могли сотвориться из воздуха. Но других идей нет.

Вторник, 13 октября

Телевизор тоже не работает, одни помехи, чертовщина какая-то. Это все больше начинает напоминать кошмар, чем реальность. Наблюдая в глазок, я видел разных людей, спешивших по своим делам: Вера Степановна, отводящая свою дочь в детский сад, и Александр Петрович, ходящий за молоком каждое утро в половине седьмого. Как громко бы я не кричал — все тщетно. Люди проходят, даже не подозревая о моей беде, или им просто все равно? Замки и цепи продолжают непоколебимо висеть и отпереть их, я не представляю возможным. Заперто изнутри, а от каждого замка должен быть ключ, так ведь? Впрочем, если он и есть, то точно не здесь, ибо квартиру я перевернул вверх дном — и ничего. Остается только ждать. Ждать, пока эта глупая шутка перестанет быть кому-то забавной и просто надоест. Все это неестественно и не может быть правдой. Вероятно, это просто сон, и я скоро проснусь. Нужно просто подождать. Так ведь? Странный вопрос. Сомневаюсь, что кто-то сможет дать на него уверенный ответ. Все выглядит вполне реально, и я все больше убеждаюсь в том, что я могу остаться здесь навсегда.

В попытках найти какого-нибудь чтива чтобы не сдохнуть здесь от скуки, я смог найти эти старые запыленные книги моей сестры и всякие психологические тренинги Фрейда и Карнеги, уже давным-давно исхоженные вдоль и поперек. Среди макулатуры моей сестры были: детский журнал “Пионер”, “Советский Гардероб”, Бродский “Стихотворения и Поэмы”, Маяковский “Сочинения”, и пара других потрепанных сборников совсем не привлекавших моего внимания. Я никогда не был большим книголюбом, а сейчас так и вовсе после пары, тройки строф любое желание читать пропадает напрочь. Более того, я даже через силу не могу заставить себя читать. Я пробегаю глазами по напечатанным строкам, перехожу на следующий абзац, но уже не помня чего-либо из прочитанного. Может я старею и память начинает подводить меня или причина в чем-то другом? В мыслях. Я могу твердо утверждать, что виной всему этому — чертовы мысли. Они не дают мне сосредоточиться на чем-либо, не говоря уже о чтении. Как только я берусь за что-то я перестаю уделять внимание этому и погружаюсь в мысли. Ладно-бы я думал о чем-то толковом, но нет, сплошные вопросы “Почему я здесь оказался?” в их разной интерпретации. Вот, например, пара строф из “Стихотворений и Сочинений” Бродского.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.

Только в уборную — и сразу же возвращайся.

И. Бродский

Первый стих и такой гадкий. Я люблю поэзию, но это совсем не то. Здесь нет красоты или изящества, сатиры или трагедии, просто абсурд. Я не хочу лишний раз напоминать себе о том, что происходит, а книги… Они мне точно не помогут, только хуже сделают или уже сделали.

Грех было бы и не вспомнить о моей “любимой” сестре после этой макулатуры. Красивая, умная, способная, любимица публики. Чудо, а не человек. Никогда не любил её. Она была гордостью семьи, во всем превосходящей меня, я чувствовал себя тенью отброшенной её изящным телом. Можно подумать, что я завидовал ей, но нет. Хоть в её маленькую голову и помещалась куча информации, думать она ею так и не научилась. Жила глупыми мечтами и умерла так же глупо. При попытке бежать из СССР, её схватили на границе и под подозрением в государственной измене, расстреляли. Сколько же слез было пролито в тот день. Мать места в доме не находила. После смерти отца, для неё это было последним ударом. Она уже не могла жить, просто бездумно бродила по дому, отвлекаясь на приготовление пищи или просмотр вечерней программы. И вот, через пару лет она скончалась от сердечного приступа. Забавно, но я остался последним из Шорниковых. Казалось бы, я должен чувствовать себя одиноко, но чувство одиночества, давно перестало меня как-либо тревожить, для меня оно стало чем-то вроде свободы. Люди, перестали быть необходимостью, я мог-бы уйти жить в пещеру, но отказаться от всего и становиться отшельником, было бы совершенно глупо. Семью я так и не заводил и скорее всего не заведу. Не привлекает меня идея связывания себя с одними людьми до конца жизни. Это ограничивает меня, а любое ограничение я с самого детства не терплю, уж больно я свободолюбив. И вот, не смотря на мое свободолюбие, я сижу в этой квартире как в ссылке. В то время пока жизнь протекает за дверьми, здесь я чувствую лишь её противоположность или даже точнее застой этой самой жизни. Ты хочешь сделать шаг, совершить некий прогресс, но тебе приходиться дальше стоять и смотреть на то как мир идет вперед, оставляя тебя позади. Печально, но не настолько чтобы разреветься и усесться в углу забыв обо всем.

Четверг, 15 октября

Это перестает мне нравиться. Прошло уже три дня. Разве сны длятся по три дня? По-моему, нет. По крайней мере этот для меня самый длинный за всю мою жизнь. Достав старый молоток, я попытался сбить эти замки, но они казалось были сделаны из титана. С каждым ударом я все больше убеждался в том, что ничего из этого не выйдет и вот, после получаса отчаянных ударов по одному из замков, ручка молотка обломалась, и я окончательно перестал верить в то, что я смогу открыть эту проклятую дверь.

За окном начинался настоящий ливень. Густая чернота покрывала небосвод, не упуская ни одной прорехи. Сквозь по истине темные тучи, начали пробиваться сверкающие молнии. Капли стремительно посыпались на землю. Стучащий о карниз, они создавали примитивный ритм, тем самым успокаивая меня. Привычный вид улиц из ярко оранжевого сменился на депрессивный серый цвет. По улицам изредка виднелись спешащие в укрытие люди и проезжающие по лужам автомобили. Под одним из дубов, две девочки по очереди прыгали на скакалке, смеялись и много говорили будто никакого ливня и нет. Одна была высокой, лет так тринадцати, в голубом свитере и потертых джинсах. Вторая была гораздо младше, лет семи, в ярко желтом комбинезоне и шляпкой на голове. Мне казалось они были сестрами, хотя может и просто подругами. Позже они начали бегать друг за другом вокруг дерева. Выдохнувшись они завалились на редеющую траву и так громко захохотали, что даже я смог уловить этот слабый звук. Там под дубом они были в полной безопасности. Будучи окруженными самим олицетворением депрессии, они создали маленький огонек счастья в таком противном месте. Капли собирались в лужи и распространялись все дальше и дальше, полностью покрывая дороги, а земля же, превращалась в грязь и пачкала все вокруг. Но дуб продолжал быть “островом спасения” для детей где им ничего не грозило. Маленькая радость подарила жизнь полому и бездыханному телу этой улицы. Спустя около получаса дождь начал ослабевать. Полотно, покрытое лишь оттенками серого, как детская раскраска все больше наполнялась цветами, возвращаясь в прежний вид. С каждой секундой тучи редели, пропуская тонкие лучи солнца. Дождь прекратился. Засияло солнце.

Окончание дождя больше расстроило меня, нежели обрадовало. Облака собирались над этим самым местом продолжительное время, дни, может даже недели. Я уже и забыл, когда в последний раз видел такой сильный ливень. И вот, когда так много работы было проделано капли начали падать с небес, но не прошло и часа, как солнце развеяло тучи и вернуло все в норму. А хороша ли эта норма? До начала ливня, те девчонки просто сидели на скамье у парадной, но стоило загреметь грому, как они устремились к укрытию под дубом. Там, как мне показалось, их времяпрепровождение было гораздо веселей чем безсмысленное высиживание. Но так или иначе, для других людей этот ливень принес лишь неудобства: кто штаны испачкал, кто на работу не успел, а кто просто сидел и грустил дома, глядя в окно. Но так ли правильно мы воспринимаем эти негативные моменты нашей жизни? Может если посмотреть под другим углом — это и есть, то самое счастье, которые мы упускаем? Это кажется совершенно абсурдным, воспринимать отрицательные вещи за положительные. Разве можно считать поломку автомобиля, как редкий момент счастья? Нет! Или все-таки да? Грань между счастьем и несчастьем размыта и каждому человеку приходиться наводить её вручную чтобы определить, что хорошо, а что плохо. Многие, проведенные нами линии, были нанесены под влиянием воспитания, общества, да и вообще “так надо”. Для всех нас: убийство — плохо, помощь — хорошо, любовь — хорошо, ненависть — плохо, и так далее. Но вот различие только между черным и белым, совсем не красит человека. Способность мыслить лишь двумя цветами, должна отпадать у человека еще в раннем детстве. Не может быть такого, что одно — это абсолютное зло, а другое — это добро. Размышляя над этим, приходят мысли о том, а существует ли счастье или несчастье на самом деле? Может эта грань настолько расплывчата, что она попросту исчезла еще давным-давно, а мы просто этого не заметили. Что если самого разделения на хорошо и плохо, попросту нет. Например, одни люди терпеть не могут одиночества, а другие только его и преследуют. Люди сами по себе это кусок пластилина из которого лепят дети. Воспитание, общество, образование, все это пальцы ребенка на уроке труда, лепящие из этого самого пластилина уникальную фигурку, но приложив достаточно усилий можно слепить две совершенно одинаковые фигурки. Люди разные, но так ли это различие существенно, если человек может очень просто измениться. Это конечно смелое заявления насчет простоты в изменении, но сам факт такой возможности говорит о том, что не существует индивидуальности, существуют лишь события и знания, повлиявшие на что-то, что позже превратилось в индивидуальность. Все это говорит о бессмысленности явления счастья и несчастья, добра и зла, черного и белого. Все это бессмысленно, ибо это две одинаковые вещи, рассматриваемые под кардинально разным углом, а значит и по-разному, воспринимаемые человеком. Это не говорит о том, что, например, убийство — это хорошо, это скорее говорит о его абсурдности. Это не хорошо и не плохо, это бессмысленно классифицировать, ибо определенного понятия дать нельзя, а точнее незачем.

Поставив точку, я задумался над своей правотой. Можно ли считать эти заковыристые буквы, вписанные в пожелтевшие листы старой тетради, правдой? Так ли бессмысленно то ради чего мы живем? Скорее это просто набор мыслей, выловленных из моей головы и мне не стоило-бы воспринимать все это всерьез.

Пятница, 16 октября

ЗАМКИ ВСЕ ЕЩЕ ВИСЯТ НА ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ ДВЕРИ!!! Я начинаю паниковать. Как долго это будет продолжаться? Прошла уже вечность. Все вокруг перестало быть родным. Стены начинают казаться ближе, чем они были до этого. Вещи сыплются из моих рук, да и вообще я чувствую, что схожу с ума. В какой-то момент тишина начала меня бесить, и я принялся произносить случайные слова вслух просто ради звука.

Вчера я снова начал периодически смотреть в глазок. Вера Степановна опять отводила свою дочь в детский сад. Каждый раз, когда она проходит мимо моей квартиры, я со всей силы стучу в дверь и пытаюсь привлечь её внимание, но все тщетно. Обычно я сидел у двери и ждал её возвращения, но она никогда не возвращалась, а на следующее утро снова уходила с ребенком в детский сад. Может я постоянно упускал её, но это все-равно казалось мне довольно странным.

В прихожей висело большое зеркало, в котором можно было рассмотреть себя во весь рост. Сидя перед ним я вел томные и лишенные смысла монологи, наблюдая за своим отражением. Я ждал пока оно сделает, что-то странное. Что-то, что заставит меня прекратить и списать все на переутомление, но отражение продолжало повторять каждое мое движение как будто насмехаясь надо мною. В детстве, перед зеркалом, я следил за своей мимикой и репетировал текст перед одним из не многочисленных выступлений. Но сегодня я просто пытаюсь успокоиться и убить немного времени. Я не отрывал взгляд от своего лица. Говоря случайные слова, я вдумчиво всматривался в свой лоб, нос, глаза и пытался что-то понять. Пустой взгляд, обвисшие щеки, слегка сморщенный лоб, тонкие алые губы и уже порядком поседевшие волосы. Через время мое лицо стало для меня противным. От одного моего вида, у горла начал набираться ком, предзнаменуя порыв тошноты. Это просто смотреть на другие лица в отличии от своего собственного. Они каждый раз сменяются, и ты не успеваешь к ним привыкнуть. Чтобы неприятные чувства покинули меня, я решил сосредоточиться на своей речи. В отличии от внешности, мой голос нравился мне больше всего. Я схватил, лежавший неподалеку журнал “Пионер” и начал читать в слух. “К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будь готов!” и прочие девизы, которых я еще в детстве наслушался. Когда журнал закончился, я решил вспоминать и проговаривать, разные диалоги, стихи, выученные в школе, истории и так далее. На все это, у меня ушло несколько часов. Иногда мне начинало казаться, что не отражение повторяет за мной, а я. Как-будто там за зеркалом сидит настоящий я, который не заперт в ловушке и просто собирается презентовать новый проект на совещании. В глазах моего отражения я действительно начал замечать насмешливое выражение лица это меня взбесило, и я ударил по зеркалу кулаком. В треснувших осколках, я видел десятки копий своего отражения. Все они смотрели на меня так, будто все идет по плану, что так и должно было произойти. Всё это время я продолжал раз за разом проговаривать несуразицу, но мой спокойный тон быстро сменился на крик. Это начало казаться мне наказанием за что-то, а ведь правда, за что? Почему я сейчас здесь, а не у себя на работе? Почему все это вообще происходит? Что я такого сделал, что это случилось именно со мной, а не с кем-либо другим, например, с моим боссом? Вопросы, вопросы и ни единого ответа. Крик снова посадил мой голос, и меня окружила тишина. Раньше я желал одной лишь тишины. Меня бесил любой шум, созданный человеком. Рев детей, шум моторов, бытовой скрежет и прочее, что сводило меня с ума. А теперь, когда я окружен тишиной, я жалею о том, что не слышу плач ребенка у соседей сверху. Обволакивая меня, тишина пробирается в мой мозг, медленно нанося рубящие раны, сводящие меня с ума. Тишина наполнила все помещение, не оставив ни единого места для какого-либо звука. В моей голове создался пищащий звук, который становился все громче и громче будто приближаясь ко мне. Поняв, что так не может продолжаться дальше, я схватил первую, попавшую под руку, кастрюлю и начал долбить по ней столовой ложкой. Шум развеял безумные мысли, и я начал приходить в себя.

Теперь я понял, что если это все и закончится, то надо протянуть до конца, не превратившись в безумца. Этот дневник позволяет мне не думать о том, что может произойти. Я понял, что совсем не тишина сводит меня с ума, а мысли, порождаемые этим безмолвием. Мертвость этой тишины наводит на депрессивные мысли, порождая ужас в моей голове и устанавливая контроль над моим восприятием. Кроме тишины над моей обителью начала сгущаться тьма. Луна зашла за облака и не осталось ничего, что осветило-бы это место. Я остался в непроглядной темноте. Чернь была настолько густой, что казалось я мог-бы дотронуться до нее руками. Я хотел пройти к светильнику чтобы включить его, но привстав, я не мог сделать и шага. Я стоял и смотрел вперед как парализованный. Занемев, ноги подкосились, и я машинально завалился на кресло позади меня. Я просидел так около двадцати минут. Через время, Луна вышла из-за облаков, осветив большую часть комнаты. Придя в себя, я включил лампу. Хочется что-то написать, но вместо этого я просто смотрю на старые пятна чернил. Они приковали моё внимание, введя меня в транс или что-то на его подобии. В таком состоянии я смог в кои-то веки сосредоточиться, отчетливо распознать каждую мысль, проносящуюся по нейронам моего мозга. Я попытался найти ответ на многословное “Что происходит?”. Я понимаю, что я что-то упустил или … забыл? Впрочем, я решился на кое-что иное, на то чего боялся всю свою жизнь. Отыскать смысл или правду в этой жизни. Все время потраченное на мою жизнь, кажется мне жалким, бессмысленным существованием нежели жизнью творящей натуры человека. Потрепанная, испачканная и старая тетрадь станет вместилищем глубочайших размышлений глупого дилетанта. Действие, причиной которого стало скорее не желание, а отчаяние и страх перед бездействием. Надо чем-то занять свои руки. Звучит жалко, но это лучше, чем, лишенное смысла бездействие.

Воскресенье, 18 октября

Вчера я никак не мог найти свою тетрадь. Она просто испарилась. За день до этого, я оставил её на столике рядом с кроватью, но проснувшись дневника не было. Как-бы усердно я её не искал, но после двухчасового поиска я бросил любые попытки найти её. А сегодня я обнаружил её там же где и оставил два дня назад. Безумие? Нет! Я просто хочу считать, что схожу здесь с ума. Мне здесь не нравиться, но потерять из-за этого рассудок кажется невыполнимой задачей. Это та же квартира, только с более враждебной обстановкой. Например, мой любимый диван, который представлял из себя идеал удобства, стал толи слишком мягким, толи слишком твердым, в общем не таким как прежде. Я понимаю — это тот же диван, но ощущения уже совершенно не такие. Каждый месяц, я покупал одну и туже зубную пасту на протяжении многих лет. Это была самая обычная паста с нейтральным вкусом, но вот теперь она просто отвратительна. Только поднеся щетку ко рту, у меня появляется непреодолимое чувство тошноты. Изменения в восприятии безусловно произошли, но я не могу понять того, насколько они глобальны. Возможно мой вкус изменился кардинально, а может я просто надумываю себе все это. Взглянем на эту ручку. Она, как и многие другие, появилась в моем доме по совсем непонятным причинам. Я мог найти её на улице, случайно взять на работе или кто-то мог просто оставить её, но я точно не покупал её. Сделана из железа, покрыта каким-то подобием красного лака, ярко играющего в лучах солнца. Ручка как ручка, но мое отношение к ней совсем не такое безразличное как должно быть. При попытке описать её, я не вижу ничего кроме уродства. Блики, созданные ею, начали скорее раздражать, да и сам цвет выглядит приторным. Она выглядит отвратной, несмотря на очевидную эстетическую красоту. Жертвой моего отвращения, стало и солнце. Его лучи обесцвечивают всю комнату, смешивая все цвета в сплошной оттенок оранжевого. Обычно, с приходом ноября, солнце покидает нас до прихода весны и все, что остается — наслаждаться этими последними лучами. Но не сейчас, сейчас все чего я желаю так это его скорейшего затухания, и покоя.

Вчера, за своей кроватью я нашел старый псалтырь моей бабки. Помнится, еще в сорок восьмом году её попытки обратить семью в православную веру окончились этим переплётом. Она была самым верующим человеком, которого я когда-либо знал. Будучи настолько повернутой на религии, она устроила подпольную церковь несмотря на все преследования красными, за что собственно и поплатилась. Для меня она всегда была сумасшедшей в хорошем смысле. Я любил её, но любые её слова не воспринимались мною всерьез. Она это понимала и тем не менее продолжала отыгрывать роль доброй бабушки, плетущей любые сказки в надежде уберечь ребенка от жестоких реалий этого мира.

В этой книге, несмотря на небольшое количество страниц, была огромная куча молитв, взывающих к самым разным верховным силам. Для меня Бог всегда был чем-то насчет чего мне совершенно не хотелось задумываться. Его существование или не существование, было для меня совсем безразличным. Я прочитал пару строчек вслух. Некоторые из молитв казались забавными с непонятными именами и словами древнего происхождения. Другие отличались своей мелодичностью. Где-то на половине мне совсем расхотелось читать, но я почему-то продолжал, как будто это могло помочь мне. Слово за словом и вот я уже прочитал всю книгу. В какой-то момент мне действительно показалось, что сам Бог сможет мне помочь, но вот сейчас эта мысль выглядит не более чем глупой. Не знаю кем я мог себя возомнить, что среди сотен тысяч других верующих, он поможет именно мне. Да и вообще сама идея о старике, с длинной бородой, который сможет освободить меня, вызывает лишь нервную улыбку. Религия — идеальный инструмент для манипуляций над людьми. Сейчас я могу лицезреть как после развала, церкви как сорняки начинают заполонять города. Каким-бы ни было моё отношение к СССР, но их пунктик насчет религии полностью импонировал мне. Хотя это было очевидно, что если вожди хотели прогресса, то лишний раз пудрить людям мозг совсем не обязательно. Но вот только вчера все было совсем по-иному. Вчера я пытался выторговать билет наружу, даже если приходилось иметь дело со сказочным персонажем. Но вот только выторговать ничего не удалось. Замки все так же висят без какого-либо намека на моё освобождение. Этот псалтырь смог легко вселить в меня надежду, но и так же легко, разбить её.

Для меня, любая вера, всегда ассоциировалась только с ядом. Она вонзается тебе глубоко в мозг, заселяясь там. Будучи внутри, опьяняет и приглушает чувства, нанося невидимый урон до тех пор, пока человек не сломается. Надежда это последнее, что остается и последнее, что убивает. Таким образом, любая религия стала удобным способом поддерживать в людях иллюзию жизни и смысла. Они наделяют их верой в принадлежность к чему-то больше нежели они сами, а взамен полностью отдаются, чем духовенство пользовалось испокон веков. Примером может служить те-же крестовые походы и беспрекословное следование каждым указаниям, якобы придуманных Богом. Любая боль — обострение чувств. То, что помогает становиться лучше, исправляя все ошибки. Без этого человек размякает, становясь все слабее. Давление, особенно психологическое, определяет истинную силу человека и все мы слабы. Каждый способен сломаться и все становятся сломленными при одних и тех же обстоятельствах. Достаточно забрать у человека то, без чего его жизнь не возможна. Печально, но это так. Сильных нет, все слабы, все рано или поздно согнутся под давлением это только вопрос времени.

Только что я пытался сделать себе омлет. Взболтал два яйца, вылил на сковороду, начал ждать. Но вот по прошествии времени, я понимал, яйцо не жарилось. Оно так и оставалось лежать жидкой массой. Я оставил на пять, десять минут, но желтки все также продолжали бесформенно лежать на дне сковороды. Через некоторое время, в спальне послышался приглушенный шум. Это был стакан воды, свалившийся с края тумбы. Отлучился я, буквально на минуту, но вот по возвращению омлет уже успел сгореть до черной корки. Кто-то подшучивает надо мной — это точно. Не сдержавшись я швырнул тарелку с обугленным завтраком в стену. Рокот бьющейся тарелки разразился неестественно громким и пронзительным треском, настолько громким что меня оглушило, а голова заболела, словно по нервам провели острозаточенный нож. Это превращается в безумие. Но я не являюсь частью этого безумия. Я рационален, как и всегда. Все эти цепи, звуки, и прочие неведомые вещи, происходящие здесь просто не могут существовать в реальности, это похоже на сон, но я не сплю. Психопат перестает существовать в реальном мире и принимает все законы, существующие в его обезумевшей голове. В то время как я являюсь вброшенным в это сюрреалистическое место, так похожее на дом, извне, из реальности, моей реальности. Рано или поздно это закончиться, я в этом уверен, я должен быть уверенным.

Понедельник, 19 октября

Каждый раз переворачивая страницу, записывая новое число я спрашиваю себя “Зачем?”. Зачем я пишу даты? Это ведь не имеет смысла. Я просто делаю это, чтобы отвлечься от всего происходящего в квартире. Мне кажется глупым, но я раз за разом прописываю дату с началом нового дня. Мне кажется, что прошло далеко не семь дней. Больше. Но имеет ли это значение? Что если сейчас далеко не понедельник и не октябрь или даже не девяносто третий год? Тогда какое сегодня число? Допустим сейчас 13 июля 2001 год. И что? Что изменилось? Ничего. Течение времени совершенно не имеет значения. Будь сегодня хоть вторник хоть воскресенье я все равно буду оставаться здесь. Ну а люди снаружи. Для них время играет важнейшую роль. Один через неделю получает зарплату, у другого завтра день рождение, а кто-то ожидает выхода нового фильма. Кто-то совсем скоро умрет от старости и хочет замедлить время хоть на миг, чтобы сделать лишний вдох, а кто-то с надеждами смотрит в будущее и с нетерпением ожидает его. Время, словно по кубикам, собирает для людей жизнь. Но не для меня. Я уже давно потерял ту самую нить, связывающую меня с жизнью, названную временем. Здесь оно может течь хоть быстрее, хоть медленнее — это не имеет никакого значения. Даже снаружи время всегда для меня застывало. Каждое мгновение томно проходило мимо, оставляя ноющий осадок в душе. Может время и есть жизнь? Ведь по сути, если время остановиться, мы этого даже не заметим. Жизнь существует пока секундная стрелка вселенной совершает обороты. Время подлая старуха с косой, которая настигнет каждого, каким неуловимым бы ты ни был. С самого рождения мы прокляты на последующую смерть, и с каждым вдохом, мы делаем очередной шаг навстречу необратимого. Мы привыкли к концу дня, фильма, года, но к концу жизни привыкнуть невозможно. Более того, для нас это трудно даже понять. Вот жил человек. Радовался, печалился, занимался своими делами и вот он уже умер. Его сердце перестало перегонять кровь по всему организму, импульсы перестали поступать в мозг и его личность умирает. Когда смотришь на умершего человека, все кажется предельно просто. Человек либо умер от старости, либо его застрелили, либо сбила машина. Все это мелочь, главное то, что человек мертв и ты это понимаешь. Но может ли человек понять свою смерть? Может ли он принять то, что однажды он больше никогда не откроет глаза? Факт неизбежной смерти тушит костер жизни оставляя лишь тлеющие угли. В них еще есть огонь, но он слаб, его практически нет. Казалось-бы, надежда — именно то, что может из этих угольков разжечь костёр, но вот только потом она же и становиться причиной полного затухания любого огня.

Вторник, 20 октября

Мой досуг ограничился лишь бездумным вглядывание в окно. Между редкими моментами вдохновения я смотрю сквозь слегка запотевшее стекло. Живу я, практически на окраине города и это становиться понятно просто по виду из окна. Горизонт закрыт не домами, как это обычно бывает, а лесной чащей. Прямо под домом располагается детская площадка, а в метрах двадцати по разные стороны от неё, две другие высотки. Площадку построили давным-давно и с тех пор она поросла разными деревьями, кроме высокого дуба. Он тут стоял еще задолго до меня, а может и моего отца. На юге, куда мои окна не выходят, я мог бы увидеть как-раз не лесную чащу, а более оживленную дорогу в город.

Я прислонился лбом к стеклу и надеялся увидеть хоть что-то развеивающее скуку. На площадке трое детишек пинали друг другу мяч, а за маленьким столиком сидели две матери, следящие за своими сорванцами. На скамейках расположились две пожилые женщины и белая кошка, развлекающая пенсионерок. Невольно, я и сам начал наблюдать за нею. Она каталась из стороны в сторону, играла с маленьким мячиком. Позже, начала забавно охотиться за чем-то, что отсюда казалось небольшим пятном. Выдохнувшись, кошка запрыгнула на колени одной из старух и на этом её выступление окончилось. Все хорошее когда-нибудь кончается, печально, но это так. Через некоторое время, слева, на балкон вышел мужик. Я безусловно обрадовался этому факту, но и очень быстро в нём разочаровался. Любая попытка привлечь его внимание провалилась. Я был в ярости. Ему было просто плевать на меня, он продолжал наслаждаться одурманивающим запахом табака, не обращая внимания на кого-либо. В тот момент я почувствовал то, что это может быть мой шанс выбраться отсюда. Схватив в руку небольшие настольные часы, я метнул их прямиком в окно. По средине образовалась дыра достаточная чтобы вытянуть сквозь неё руку, а само стекло покрылось множеством трещин. Пробив рукою отверстие по больше, я попытался обратиться к нему непосредственно.

— Эй ты! На балконе! — Громко прокричал я.

Говорил я эти слова с таким чувством будто моё заключение скоро закончиться.

— Ты меня слышишь? Эй, мужик! Ты оглох, что ли?

Он продолжал курить чертову сигарету. Даже если ему плевать на меня, почему он не обращает никого внимания ВООБЩЕ. У меня появилось чувство того, что он в действительности ничего не слышит, будто меня не существует. Я вернулся в квартиру чтобы взять что-то для метания, теперь уже по нему. Под руку попалась грязная синяя тарелка. Я снова просунулся в ново-созданный проем, но в этот раз на балконе никого не было.

— УРОД! — крикнул я в отчаянии, и влез обратно в квартиру.

Приближалась зима, а с нею и холода. Придя в себя, я понял насколько глупо я поступил. Моя гостиная превратилась в северный полюс, и находиться здесь без куртки можно считать актом экстремизма. Надо было что-то предпринять и я не придумал ничего лучше, “чем забаррикадировать” окно тряпками и прочим мусором чтобы хоть как-то по препятствовать порыву воздуха. Но эта жалкая попытка, практически ничего не дала. Из окна все также сильно свищет, как и до этого.

В связи с этим, мне пришлось переместиться в спальню. Здесь было тесно, но зато не холодно. Эта комната, также перестала мне нравиться после моего заточения и заходил я сюда, лишь перед сном. В отличии от приятных зеленоватых обоев гостиной здесь стены были покрыты алым полотном. Одно единственное окно было самым тонким во всей квартире, пропускающее гораздо меньше света внутрь чем в любой другой комнате. Обосновавшись на вечернем столике, я понял, что настроения совсем нет и на сегодня думаю хватит.

Среда, 21 октября

Ночь в запертом холодильнике не прошла без последствий. Мне уже пришлось вооружиться парочкой носовых платков и кружкой горячего чая. Пока меня тревожит только насморк, головная боль и легкий озноб. Мигрень началась еще в субботу и с тех пор меня не покидает сплошной гул внутри головы. Эта ночь была самой сложной в течении всего этого заточения. Не будет лишним упомянуть и о том, что мне начали сниться кошмары. Более того процесс засыпания начал забирать гораздо больше времени чем обычно. Часами я ворочался в кровати, в попытках подобрать идеальную позицию для сна. Пока, я еще даже не выходил из спальни, но я боюсь даже представить, что происходит за дверью. Очнувшись ото сна первое, что я сделал — посмотрел в окно. Трава, была покрыта инеем, а сжавшиеся от холода люди уже по одевали теплые куртки. Чувствуется, грядут еще большие холода. Такие новости меня совсем не обнадёживали, посему я решил достать своё пальто. Стоило мне выйти из спальной как холодный воздух успел обвеять меня с ног до головы. Кое-как я смог дойти до кладовой. Внутри было не много вещей: то самое пальто, дождевик, две пары туфель и высокие галоши, а также позабытый мною старый калорифер. Эта находка обрадовала меня больше чем что-либо за сегодняшний день.

Обогреватель монотонно гудел, разгоняя так не полюбившуюся мною тишину. Поток горячего воздуха оживил, застывшую от холода реальность. Сидя укутанным в одеяло с полузакрытыми глазами, я наслаждался моментом. Доселе, я не чувствовал себя так хорошо и беззаботно. Все время, проведенное здесь, я только то и делал, что накапливал ненависть к жизни, но сейчас все это улетучилось куда-то далеко. Смотрю в потолок и ни о чём не думаю. Мысли наконец оставили меня в покое.

Пролежал я так около двух часов. Должен признать, я уже и не помню, когда я чувствовал себя так хорошо. Эта маленькая спаленка начала преображаться как страшные женщины после пятого бокала вина. Но я трезв и это великолепно. Трудно воспринимать мир таковым какой он есть со всеми его изъянами и при этом получать от этого удовольствие. Для здорового человека здесь было-бы невыносимо жарко, но озноб позволил насладиться этим неестественным теплом. Когда тебя морозит, всё чего тебе хочется это тепла, а когда его вдоволь, ты начинаешь чувствовать себя на берегу тропической реки. Болезнь не тревожит меня, напротив, я наслаждаюсь ею.

По непонятной мне причине, дверца маленького дубового шкафчика в углу приоткрылась. Изнутри на меня выглядывала старая бутылка портвейна. Я немного растерялся, потому что вид бутылки поставил меня перед выбором. На дразнящей бутылке виднелась надпись “Quinta do Castelinho”. Алкоголь, в особенности портвейн, я любил исключительно за вкус. Для меня он представляется неким деликатесом среди напитков. Любой алкоголь совсем не похож на сок, чай или кофе это совсем иное. Но всем плевать. Все, кого я знаю, если и употребляют его, то только чтобы забыться или просто почувствовать это чувство, когда тебя ничто не волнует. Слабаки. Притупляют свое восприятие просто потому что не способны выдержать давление. Создается впечатление, что каждый человек — мешок с дерьмом. Дряблый и слабый, ни на что не способный. Люди, движимые своими эгоистичными мыслями, пытаются сбежать от глупых проблем, убиваясь очередной стограмкой. Бывало, что люди могли заливаться алкоголем настолько сильно, что пропивали дыру в самих себе и уже больше нежели просто метафора. Жалкое зрелище. В течении всей своей жизни, они меня только забавляли, а сейчас мне становиться грустно от того, что толкает их на это. Мир так враждебен к неподготовленному существу, что готово раздавить его в тот же час, когда человек по-настоящему начинает дышать жизнью. Обнадеживающий запах благополучного будущего ослепляет тебя настолько, что ты и не замечаешь всех проблем, навалившихся на тебя. Черт возьми, даже я прошел через это. Помню, как сейчас стоял я у входа в Питерский университет. Я собирался преподавать историю и наслаждаться любимым делом до старости лет, но в итоге этим любимым делом стало высиживание в издательстве и редактирование газет. Блеск. Хотя как-бы иронично это не было, редакция действительно стала моим любимым делом.

Содержимое снов достойно отдельного упоминания. Как и подобает снам, эти были отрывистыми и расплывчатыми, но я попытаюсь описать их такими, какими я их запомнил.

Помниться я стоял на борту небольшого корабля всматриваясь в горизонт. Куда мы плыли и зачем, я не имею ни малейшего понятия, но моряки казались очень заинтересованными в этом путешествии. Красное солнце уходило за горизонт, покрывая водяные просторы оранжевыми красками. Впереди виднелась высокая отвесная скала с величавым проемом, ведущим в темноту. Мы заплывали в пещеру. Старый и потрепанный корабль просачивался внутрь, развеивая темноту тусклым светом масляной лампы. С потолка свисали остроконечные сталактиты. Стекающие с них капли раздавались громким эхом по всей пещере. Со временем она начинала расширяться, становясь все больше и больше. В воде плавали доски и прочие части, по-видимому, затонувших прежде кораблей. Вдали виднелось высокое сооружение с мигающим огоньком. Это было чем-то вроде маяка, но не такого огромного какими их строят на поверхности. В воде плавали ящики, деревянные балки, ткань разных цветов и … люди. Утопленники. Их было десятки, сотни! Я даже не заметил, как хлам успел смениться посиневшими трупами. Казалось, что они плавают здесь уже вечность. Трудно назвать их мертвецами скорее скелетами с тонкой, будто натянутой на кости кожей. Стояла настолько глухая тишина, что любой звук, даже самый тихий, мог показаться ужасным грохотом. Один из юнг схватил камень и метнул прямиком в череп одного из мертвецов. Такой смелый поступок развеселил всю команду, и матросы радостно зашумели. Но вот уже через мгновение все мы поняли, что этого делать не стоило. В воздухе повис ноющий гул. Никто не мог понять, что происходит. Оказалось, бормочущие звуки издавали потревоженные мертвецы. Они будто шептали, что-то. Один из матросов потерял над собой контроль и упал за борт. К его еще живому телу начали сплываться ближайшие покойники, уволакивая матроса на дно. На этом их гнев не закончился. Им удалось перевернуть корабль параллельно утаскивая всех матросов на дно. Потеряв равновесие, я рухнул в воду и ко мне начали сплываться те самые мертвецы. Последнее, что я помнил это обволакивающие меня тощие руки и силу, тянущую меня на дно.

Во сне было много людей … мертвых людей. Чего стоит целая жизнь, если даже во сне никому нет дела до сотен мертвецов? Трудно дать прямой ответ на подобный вопрос. Можно сказать, что жизнь бесценна, но у всего в этом мире есть своя цена и здесь она более духовная чем материальная. Жизнь — возможность, реализовать которую удается не каждому. Является ли эта реализация, успехом в жизни? Возможно. Может ли ее стоимость зависеть от того насколько ты был умным, или сильным, или богатым, или вообще все вместе? Например, за всю историю человечества погибли миллиарды людей, но из всего количества мы знаем лишь малую часть. Короли, писатели, изобретатели, военачальники и прочие. Очевидно же, что все эти люди стали увековечены и известны не за протирание задницы на стоге сена. Но опять же, знаем ли мы имя бедного крестьянина умершего от чумы в XIV веке? Сомневаюсь. Но ведь это не значит, что из-за отсутствия денег или титулов его жизнь — сплошное разочарование.

Мы можем понять насколько, тот или иной увековеченный деятель смог реализоваться. Реализоваться настолько, что его биография, была занесена в учебник по истории. Это то к чему человек может стремиться, но сколько тогда стоит жизнь простого ребенка, играющего в песочнице во дворе? Он еще ничего не добился и не добьется, ближайшие пятнадцать лет, но это ведь не значит, что его жизнь обесценена. Любой человек хотел бы обернуть время вспять и исправить наделанные им ошибки. И каково бывает разочарование после осознания того, что ничего уже не изменишь. Сколько отдал бы человек за возможность снова стать ребенком. Как я писал ранее, жизнь — это возможность. И эта возможность есть абсолютно у каждого, но с течением времени шансы на эту самую реализацию все меньше. Формирование личности проходит, и ты уже не можешь измениться. Твои взгляды настолько крепки, что их измена равносильна твоей личностной смерти. И тут ты либо уже достиг успеха, либо обречен на вечный провал. И все же, какова цена жизни? Деньгами не описать ну, а чем тогда? Здесь вероятно ограниченность моего разума дает о себе знать. Я такой же потребитель, как и сосед, напротив. Как долго бы я не размышлял я не добился бы размышлений какого-нибудь Камю или Канта, но я все же постараюсь дать ответ. Жизнь не имеет никакой цены. Это абстрактное понятие, успешности, но эта успешность не более чем иллюзия. По истине ценна жизнь младенца. Человека, который только познаёт этот мир, выбирает свой путь, в отличии от тех, кто этот путь уже выбрал. Эта абстрактная цена падает с возрастом, и с каждым годов ты становишься все более дряблым и ненужным. В отличии от детей, чьи взгляды меняются каждый второй день, твоё мировоззрение крепчает и его предательство равносильно твоей личностной смерти. Посему ты либо достиг абсолютного успеха, либо обречён на постоянный провал. Стоимости как таковой нет, но она постоянно падает, обесценивая уже не индивидов, а целое общество. Люди становятся все более глупыми и бесполезными. Мы все пытались уйти от варварского отношение к самим себе, но в итоге человек всё больше становиться просто материалом.

Казалось бы, из этого вопроса должен был вытекать смысл жизни, но нет. Это то над чем ломали, ломают и будут ломать все люди в этом мире, так и не находя ответа. Жизнь — это вопросы, ответы на которые не всегда являются целью. Иногда вопросам лучше остаться не отвеченными. Так сохраниться их шарм, их предназначение. В каждом таком вопросе человек находит частичку себя, маленький смысл наполняющий его бытие. Я дал ответ, а нужно ли?

Как только стемнело, я провел перед тетрадью всё своё время будучи окружённым одним лишь тусклым светом настольной лампы. Прежде толстая тетрадь, становилась все тоньше. Поразмышляв некоторое время, я бросаюсь писать все надуманное, но с каждым, словом я начинаю сомневаться в правильности своих суждений. Я переспрашиваю у себя один и тот же вопрос сотни раз и наконец решившись, я продолжаю дальше исписывать вот уже третью ручку. Только вот смысла в этом я не нахожу. Толку, от того, что я тренирую здесь свою каллиграфию?

Четверг, 22 октября

Вся моя вера в освобождение, становиться чем-то вроде галочки во всем этом безобразии. Как бы я не отмахивался от неизбежного, но оно все ближе и ближе подбирается ко мне. Я чувствую, что отсюда нет выхода, но не могу смириться с этим. На меня нахлынула депрессия. Будто большая волна, накрывающая маленькое поселение у побережья. Она долго нарастает в океанских далях, постепенно набирает силу и со стремительной скоростью разрушает все на своем пути, оставляя за собой лишь след из обломков. Ее нельзя избежать, рано или поздно она достигнет своей цели. Десять дней, понадобилось чтобы разбить меня. Слабый человек. Ни на что не способный, ломающийся из-за всего, что выбивает его из зоны комфорта. Как ни удивительно я уже начинаю говорить о себе в третьем лице.

Я в очередной раз посмотрел в глазок. Вера Степановна. В этот раз, проходя мимо моей двери, она будто посмотрела на меня. Семь тридцать. В ровно семь тридцать она уходит с дочерью в детсад. Эти два слова врезались в меня как поезд, которого ты не ожидаешь на рельсах. Я знал, что посмотрю на часы, но не думал, что последствия будут такими. Я ходил из угла в угол, повторяя про себя эти слова. Странные картины пронеслись в моей голове. Все это чертовски знакомо. Сейчас этот педантичный ритуал, возымел большего смысла нежели обычная повседневная рутина. Я провел много времени в решении некого паззла, которого скорее всего даже не существует. Обычно мыслям хватает пяти минут чтобы быть забытыми, но не в этот раз. Сейчас я понял, что тут что-то не так. Постоянно карауля у двери, в надежде, что кто-то сможет мне помочь, я обнаружил то, что Вера Степановна никогда не возвращается домой, но на следующий день она снова спускается по лестничной площадке, ведя ребенка за ручку. Это странно, даже слишком. Все, что здесь происходит выходит за рамки моего понимания. Люди меня будто не видят, именно на следующий день после того как я разбил окно начались морозы, призрачная соседка, эти чертовы цепи. Со всей этой чертовщиной мне приходиться мириться, не получая никаких ответов.

Вчера, перед сном я решил оценить свою жизнь. Трудно было дать объективную оценку. Когда я искал положительные черты, я видел только их. А когда пришла очередь отрицательных черт, всё положительное свелось на нет. Причиной этого стало противостояние моих новых и старых взглядов. Забавно то, что я жил так как надо, а не так как хотел. Проблема в том, что я ничего не хотел, жил так как было удобно и не нужно думать, просто живешь, как жили до тебя и все. Закончил школу, пошел в институт, нашел посредственную работу с достаточной зарплатой чтобы не сдохнуть от голода. Ах да, в конце концов я должен был создать семью, ничего не значащую для общества кроме как дополняя его количеством. Сплошной шаблон. Еще один вопрос, требующий ответа. Почему люди живут по шаблону? Так проще, не задумываясь ответил я. Но это слишком просто. Человек слишком сложен своей природой чтобы все было так просто. Что если, например, мать, вместо того чтобы воспитывать свое чадо, уехала бы в Европу или Азию путешествовать, познавать мир, заводить новые знакомства. Но как это так?! Бросить всё? Это немыслимо! Семья, работа, патриотизм сковывают нас цепями заставляя существовать как животных в вольере для демонстрации. Человек скрывает свои мысли и чувства из-за страха быть не понятым. Даже те, кто пытаются выделиться из общей толпы, становятся частью чего-то большего чем они сами. Сам импульс в их мозгу делает их похожими на таких же эксцентричных, как и они. Они следуют определенным правилам, чем-то отличающихся от нормы и тем самым создают совершенно новый шаблон, который в будущем, при должной популярности, станет частью основной общины людей. Индивидуальность потеряла свое место в умах людей. Они бояться быть иными, бояться остаться одинокими и полностью зависят от людей вокруг. Они одевают маску для общественности демонстрируя личность, которой они хотят выглядеть для всех вокруг. Человека меняет не его мышление, опыт, знания и факты, а люди и, если человек смог подстроиться под этих самых людей, то, общество его принимает, если нет — человек становится изгоем. Такой строй больше похож на иерархию среди животных нежели на общество людей, хоть я уже и не знаю кем эти люди являются на самом деле.

Каждый хотел бы делать то, что взбредет ему в голову, но такая возможность предоставляется далеко не каждому. К этому стремятся самые разные люди, самыми разными путями. Кто-то идет по пути разума, кто-то по пути силы, а кто-то (самый умный) по пути богатства. Стать великим ученым или сильнейшим правителем кажется совсем неинтересным и сложным, а вот делать то, что взбредет тебе в голову с миллионами в банке, вот это неплохо. Движимый эгоистичными мечтами и жадностью, человек способен на все лишь бы заработать лишний рубль. Все, что отличало нас друг от друга больше никого не интересует. Лишь толщина бумажника сохранила для людей ценность. Насколько это хорошо или плохо я не знаю, но звучит это чертовски печально. Вкалывай как проклятый и будешь молодцом. Обманывай, используй других, становись все более подлым и эгоистичным постепенно теряя свою человечность. Я пишу это, и улыбка не покидает меня. Из человека можно превратиться во что-то более сильное. Мизантропия и жестокость, например, превращают человека в самого настоящего монстра. Его бояться, презирают и ненавидят, но ведь он больше не человек. Ему плевать на все это, он стал выше этого. Такое изменение делают его сильнее и лучше, но при этом он отвергаются от общества, и если вдруг такой человек совершает преступление, то его просто бросают за решетку. Так люди показывают силу большинства и вводят в страх себе подобных. Жаждущие денег, также перестают быть людьми, но они не становятся ужасающими монстрами, превосходящими человека, они — жалкое насекомое с маской человека, купленной за те же деньги. Пока маска одета, он не отличается от обычного человека, но стоит, деньгам закончиться как их давит сапог большинства. Людей больше не отличают мысли, поступки или достижения, только монеты в кармане стали единственной причиной зарождения неравенства между людьми.

Все эти иллюзорные ценности обвивают человека заставляя выбирать между как хочется и как надо. Люди из-за лени, невежества, недальновидности и прочих “недугов” становятся массовкой в этом мире и ничем больше. Мало кто может повлиять на течение событий. Иллюзорная свобода заковывает нас в тюрьме, построенной нами же. В такой свободе какой мы её знаем нет места для выбора. В этой свободе никто не услышит твоего голоса, твоих желаний, твоих идей. Твой отголосок ничего не привнесет в этот мир, он лишь станет удобрением для ростка, которого ты не садил. Но никого это не волнует, главное то что ты помог родиться системе, которая тебе даже не нравиться.

А теперь вопрос, хорошо ли это? Черт возьми, я уже задаю риторические вопросы самому себе. Жить как животное кажется чем-то слабо перспективным. Удивительно, что после такого осознания люди не совершают массовых самоубийств. Каждый день длиться примерно так: человек завтракает, идет на автобусную остановку, приезжает на работу, выполняет свои обязанности на протяжении девяти часов, возвращается домой, ужинает, включает зомбо-ящик и идет спать чтобы потом начать все сначала. При этом мысли каждого загружены долгами, расходами, неоправданными переживаниями и все это приводит к раздражительности и ненависти к окружающим. Человек может материализовать любую свою мысль благодаря искусству и науке, но ему лучше сохранять стабильность в своей жизни и потреблять. Мы окружены куклами, которых покинул человеческий дух. Ведь человек не станет поддерживать то, что ему не нравиться, а кукле просто безразлично, что поддерживать.

Но вот только что есть человек? Теперь очевидно, что ни один, в абсолютном большинстве людей которых мы видим, не является человеком, за редкими исключениями конечно. Это всего лишь живые, социальные существа и единственное, что отличает их от обезьян — разум. Он позволяет каждому представителю человеческой расы желать, стремиться, размышлять и тд. и тп. Но вот только, что есть истинный человек, уже скорее с философской точки зрения? Из-за абсурдности хаоса в котором мы существуем, жизнь становиться пыткой, испытания которой еще больше ожесточают бытие. Индивид, если он достаточно умен, понимает, что жизнь не более чем мука и в зависимости от его силы воли он выбирает, нужно ли продолжать жизненный путь дальше или нет. Мир враждебен к нам. Понять его истинность невозможно и поэтому в этом нет смысла. Пожалуй, мне стоило бы ввести понятие “пост-человека”. Это персона способная, несмотря на невозможность понять мир, принимает его и подчиняет своей воле. Персона способная познавать, привносить и размышлять на более высоком уровне нежели обычный homo sapiens. Отличает его множество факторов: от абстрактности мышления, до способности думать на уровне бесконечности. Это уже не то существо, которое мы скорее всего привыкли видеть. Это скорее, что-то более возвышенное нежели ваш сосед или случайный прохожий.

Всё описанное скорее было моей целью на время пребывания здесь, но все то над чем я размышлял может и являться чистейшей истиной, но я не могу её принять. Слишком много времени потеряно, слишком многое необходимо отвергнуть. Я так не могу, просто не могу и все, хоть убейся.

За прошедшее время моя квартира перестала быть мне домом. Теперь это набор комнат, в которых я вынужден существовать. Ненавижу это место. Здесь все давит на меня, издевается надо мной. Единственным союзником я могу считать дневник. Но и он не является панацеей от этого места, он просто отвлекает меня от проблем. Хоть дневник и стал неким смыслом найденным в этом месте, он не решает моей проблемы. Я уже чувствую этот запах, запах смерти. Каким же надо быть глупцом чтобы поверить в то что я выберусь отсюда. Я хочу вернуться в СВОЮ квартиру. Я устал от этого зазеркалья. Я уже давным-давно потерял рассудок, а сейчас просто притворяюсь здравомыслящим. Я слышу лишь отголосок прошлого меня в этой голове. Я слышу свои диалоги с разными людьми, я жалею о том, как я прожил эту чертову жизнь. В попытках найти истину, мне иногда везло, но это лишь привносило всё больше разочарованности. Всё могло быть по-иному, но произошло именно так, как и должно было дабы не нарушить систему. Я, я, я, я, я. Сплошное Я в моей голове. Усталость бьет по моим нервам как по струнам, будто играет Оду Радости, Бетховена. С меня хватит.

Пятница, 23 октября

Вчера я сорвался. Я был в отчаянии. Не думаю, что это именно то чем я мог-бы гордится. В этом месте я смог найти единственное утешение — это размышления и занесение моих мыслей в эту тетрадь. Я должен продолжать и не отвлекаться на что-либо. Все это ничто по сравнению с реальными проблемами. Хотя я даже не уверен, что до конца понимаю то чем, являются эти самые реальные проблемы. Все происходящее здесь не более чем суета, и я должен был понять это еще вчера. От моей обыденной непринужденности остались лишь воспоминания, а на смену пришел стресс. Дышать стало трудно, а попытка сделать глубоки вдох оканчивалась кашлем и каплями крови, стекавшими по подбородку. Я не хотел писать этого здесь, но болезнь прогрессирует. Головная боль, стала моей неотъемлемой частью, носом я практически не дышу. Постоянный кашель, иногда с кровью. Кожа побледнела, глаза обесцветились. Кроме всего прочего за эти одиннадцать дней, я съел всю еду которая у меня была. Мне повезло, что холодильник еще был полон, иначе все запасы кончились в два раза быстрее. Это приговор. Если я умру не от болезни, так от холода это конец, хоть я еще и цепляюсь за жизнь.

Я потерял нить, связывающую меня с жизнью и не понимаю, как можно жить вообще. Человек всю жизнь гонится за счастьем, что и мотивирует его жить. В большинстве своем, тема жизни и смерти никого не волнует, пока он не столкнется с ней лицом к лицу, собственно перед самой смертью. Говорят, что перед смертью, человек вспоминает все счастливые моменты, так он понимает, что жил не зря. Но так ли это? Вспоминая все произошедшее с тобою, ты скорее разочаруешься своей жизнью. Довольным останется лишь глупец, ибо даже гений понимает, что он способен был на многое. Со временем понимаешь, что все то к чему ты стремишься, рано или поздно сгниет под землей. Только вечность определяет смысл. Ничто не вечно, ничто не имеет смысл. Смысл может сохраниться в истории, но даже записи в учебнике по истории рано или поздно сотрутся. Жизнь человека абсурдна, но само его бытие не позволяет принять этого. Как бы ты этого не отрицал, ты поймешь, что ты не больше чем белка, бегущая в колесе. Ты живешь, радуешься, печалишься, но потом тебя неожиданно находят висящим в петле. В руках у тебя записка с улыбающейся мордахой. Все считают тебя идиотом, но ты был более чем уверен в своем поступке. Ты мог-бы совершить этот поступок находясь под неким аффектом, но нет, напротив, ты долго размышлял, предоставлял аргументы, делал выводы и вот тот самый день настал. Перед тобой возвышается толстая веревка, завязанная в тугой узел. “Чтобы наверняка“, проскочило в твоей голове. Ты взобрался на стул, просунул голову в петлю и сделав последний вдох … повалил левой ногой эту злосчастную табуретку. И вот в морге, рядом с твоим уже посиневшим трупом лежит справка. В ней черным по белому написано — самоубийство. Жизнь в хаосе — не более чем глупость. Зачем мириться с реальностью, которая рано или поздно прикончит тебя? Казалось бы, другого выхода кроме сама смерть — нет, но самоубийство — это слишком даже для меня. Самоубийство — это то к чему нас подталкивает наше существование, и слабый человек обязательно прогнется, если он достаточно умен. Дурак может хоть в грязи жить, его это будет устраивать, пока это будет всем чего он желает. Но для меня смерть — это не приемлемо. Я не могу отказаться от моей прямой привязанности к жизни, но и продолжить жить так, будто ничего не произошло я не могу. Но как вообще жить если жизнь — не более чем сплошное страдание? Ответ в этом самом страдании, в любом её проявлении. Будь то физическое или духовное истязание — должно стать для человека мотиватором к жизни. Любая проблема неожиданно превращается лишь в новый опыт, а положительные эмоции начнут приносить еще больше удовольствия, становясь действительно редкими моментами наслаждения. Это все слова, написанные на бумаге, воплотить в жизнь которые, мне, к сожалению, не удастся.

Понедельник, 26 октября

Писать совсем расхотелось. Все эти два дня я только то и делал, что мерз и голодал, медленно убивая себя. Болезнь продолжала набирать свои обороты, голова гудит, горло пылает от боли, а нос постоянно заложен. От постоянной работы, обогреватель начал дымиться и в итоге заглох. Внутри, температура уже начала близиться к отрицательной отметке. Холод стал единственной силой, способной поддерживать моё сознание, но тем не менее он же и убивал меня. Даже будучи окутанным холодом, мне было жарко. Вся одежда пропиталась ледяным потом и прилипла к онемевшей и уже ничего не чувствующей коже. Медленно вписывая эти строки, я также медленно убиваю себя и своё тело, теряю так необходимые мне силы.

Не нужно быть гением чтобы понять — я умираю. Я не смогу протянуть и пары дней внутри этой ледяной камеры. Бездумно вглядываясь в пустоту, я пытаюсь что-то разглядеть, так и не понимая того что хочу увидеть. Смерть. Это то чего я так и не смог понять, то чего я уже и не пойму. Где есть начало там есть и конец, и мы рождаемся даже, не подозревая о нем. В мире где прошлое, настоящее и будущее умещается в одном человеке, понятие конца не существует, до тех пор, пока он нас не настигает.

Прошло много времени. Будучи заключенным здесь, я прошел через многое. Я много размышлял. Я чувствовал в этом необходимость. Проведя всю жизнь в бегах от самого себя, я решил напоследок сделать то чего боялся все это время — ответить на вопрос. То, что я сделал, не было моей инициативой. Я просто был заложником ситуации, я был вынужден. Или нет? Я мог бы ничего и не делать, смирившись со своей участью, но нет это слишком просто. У меня был выбор, но его сделал не я. Выбор был сделан обстоятельствами, хоть и созданными мною. В тот момент потеря смысла жизни стала для меня концом всего. Висящие цепи на двери заточили меня в тюрьму без решеток на окнах, но только тут я понял, что лишился свободы уже давным-давно, просто тогда я этого еще не понимал. Размышления стали путем, ведущим к свободе. С каждым ответом я становился все ближе. В конце меня должна была встретить истина. Но как оказалось я заплатил недостаточно высокую цену. Проблема в том, что я даже не знаю какую цену мне нужно уплатить. На поиски ответа я и потратил последние дни. Ответ был достаточно очевидным. Рассудок, да и жизнь в целом. Вот она, истинная цена за правду, свободу и смысл. Истина она такая, она спасет тебя, но для начала ей нужно тебя уничтожить, выжать весь сок из тебя, разрушить все что ты строил на протяжении всей жизни.

У меня всегда был выбор. Я мог смириться, а мог и продолжать верить в освобождение. Как можно было понять, я выбрал второе. Это стало моей ошибкой. Между спокойной смертью и смертью в муках, я выбрал именно муки. И как тогда можно насладиться этим? Весь бред, записанный сюда, так и не обрел никакого смысла в моей голове. Жаль, а так хотелось бы.

По подъезду начали носиться дети. Они будто обходили каждую квартиру. Через некоторое время я услышал голоса под дверью.

— Иди сюда, быстрее! — торопливо говорил первый.

— Что? Сюда? Сюда я не хочу! — боязливо ответил второй.

— Почему?

— Мама говорит, что здесь живет обезумевший старик. — обеспокоенно заныл второй. — Если честно, я его боюсь.

— Да ну, мне он всегда казался нормальным мужиком.

— Нормальным? — Удивился второй. — Да он как начнет среди ночи в кастрюли тарахтеть, так и спать совсем расхочется. Странно, что ты его не знаешь, весь подъезд на него жалуется, а он всех игнорирует. Заперся в своей халупе и сидит как сыч внутри.

Я хотел было уже попытаться выдавить из себя какой-нибудь звук дабы они заметили меня. Но произнести хоть слово казалось непосильной задачей. Но я понял. Людям было плевать на меня и мои крики о помощи. Они просто посчитали меня сумасшедшим и стали игнорировать. Ублюдки. Они убили меня. Убили своим безразличием. У меня нет сил даже на гнев.

Дети продолжали спорить на тему моего сумасшествия:

— Да ведь недавно, все в порядке было. Помню меня мама отправляла к нему, соли попросить.

— Ну это как давно было то. Короче, у него десятого жена с единственной дочерью, на машине разбилась. Ехала себе спокойно, как вдруг на них вылетела машина с каким-то пьяницей за рулем. Алкаш то как ни странно выжил, а вот Шорниковым не повезло. Обе погибли на месте. Кажется, тогда этот самый старик выбил всю дурь из убийцы, доведя последнего чуть-ли не до смерти.

— А откуда ты всё это знаешь? — поинтересовался первый.

— У нас в квартире собрание проходило, и я всё подслушал. — гордо ответил второй.

В этот самый момент как я это услышал, я стал задыхаться. Кашель раздирал мои лёгкие. В рту чувствовался вкус крови. Смерть жены? Дочери? Ничего такого не помню. Этого просто не может быть. Я никогда не женился и тем-более никогда не заводил детей. Одна такая мысль, вызывала лишь отвращение.

То, что со мной происходил не поддавалось описанию. Ко мне начали приходить некоторые воспоминания. Помню, как я выскочил из офиса. Бегу, долго бегу. И вот я вижу перед собой разбитую в дребезги машину. И два тела, параллельно лежащих друг к другу. Я бросил сумку на асфальт и устремился к шатающемуся мужику рядом с другой машиной. Дальше все размыто, но, по их словам, я избил его до полусмерти.

Теперь я был разбит. Все это время я… Этого просто не может быть. В отчаянии я пнул тумбу, и она рухнула. Это привлекло внимание детей. Собрав все силы, я прохрипел свою просьбу о помощи. Ничего не сказав они побежали вниз по лестнице. Может я их спугнул, а может они действительно побежали за кем-то. Мне плевать. Глаза смыкаются, становиться легче.

* * *

Этот дневник нашел Сергей Влашин, отец одного из детей, обнаруживших Василия. Открыв дверь, мы обнаружили Василия, лежащим на полу. Мы вызвали скорую и через десять минут его госпитализировали. В больнице нам сказали, что у него была запущенная форма легочного туберкулеза и он умер еще до того, как его привезли. Тем не менее в руках он держал толстую тетрадь, испачканную чернилами и кровью. Это оказался дневник самого Василия. Он много писал о цепях, повисших на его двери, но никаких цепей здесь не было и подавно. Более того, дверь не была даже заперта на ключ. Насколько я понял потеря жены и ребенка, так сильно ударила по нему, что он предпочел обо всём забыть. Бедный старик.

Я предложил издательству, где работал Василий, опубликовать эти страницы как память о нем. Весь дневник был полон зачеркиваний, вырванных страниц и пятен чернил, смешивающихся с кровью. Я с его коллегами попытались сохранить целостность текста, но не исключено, что многие мысли были потеряны навсегда. Вся эта история говорит о безумии, человеческом безразличии и мире, который совсем не дружелюбен к нам. Напротив, этот мир хотел бы избавиться от всех нас.