Без названия.

— Если ты много думаешь об одном человеке, то что происходит?

— Ты в него влюбляешься.

— А ненависть?

— А ненависть похожа на любовь, только с минусом… а может и с плюсом. Это как в математике… "-а", взятый по модулю, равен "+а", то есть настроение от нуля до "-а" равно расстоянию от "+а" до нуля. Так и с ненавистью. По силе чувств и эмоций, которые испытывает человек вкупе, ненависть равна любви, все твои мысли заняты одним человеком, но только в одном случае ты желаешь объекту своих дум добра, а в другом — зла.

— Так просто?

— Да.

— Отойди от окна, простудишься… Теперь другой вопрос: а любовь существует?

— А ненависть? Чувства человека, которые он испытал за всю жизнь, можно представить в виде математического графика нечетной функции, где все симметрично относительно начала координат. То есть если что-то существует в одной четверти, то, отражаясь от нуля, существует и в другой. Если точка есть в первой четверти, то есть и в третьей, а если ее нет во второй, то нет и в четвертой. Ненависть есть?

— Да. Я ненавижу тебя.

— Знаю, а я тебя люблю.

— Потому что ты великая, а я жалкий. Ты ищешь то, что станет твоей тенью.

— Да… И ты идеально подходишь на роль тени. Рядом с тобой я выгляжу еще более великой...

— А на самом деле, ты ничтожна.

— Ты так думаешь? Я ухаживаю за безногим — за тобой — люблю тебя и сплю с тобой. Я ношу под сердцем твоего ребенка. Я действительно ничтожна?

— Да. Ты сломала меня ради себя. Это ведь ты меня сбила на машине.

— Это была случайность.

— А потом? Тот случай тоже был неосторожностью?

— Не вспоминай...

— Почему же? Давай вспомним.

— Ты сам виноват.

— Но ты и не думала меня отговаривать. Ты меня тогда любила?

— Не знаю. Ты попросил помочь тебе, и я приволокла тебя на крышу. Ты ведь сам хотел броситься, но не мог...

— И сейчас не могу. Почему ты согласилась?

— Неважно, потом ведь передумала.

— За это я тебя и ненавижу. Ты дала мне еще одну жизнь. Ненавижу...

— Знаю… ты жалок...

— И ты. Так о чем мы говорили?

— Ты спрашивал, что происходит, если голова заполнена мыслями об одном человеке...

— Да… ты влюбляешься...

— Или начинаешь ненавидеть...

— А дальше что?

— А голова похожа на бассейн?

— Что?..

— Или на кубок?

— Я не понимаю...

— Если голова похожа на бассейн, то в ней много места, и в то же время вода заполняет бассейн отовсюду с огромной скоростью, а если кубок? Кубок маленький, и вода вливается тонкой струей… а если поднести кубок к водопаду?!

— Стоп. Посмотри на меня. Продолжим наш разговор? Что после?

— А… если голова заполняется мыслями об одном человеке, то там в конце не останется места, а куда деваться новым мыслям? Если голова похожа на бассейн… нет, ты дослушай. Если голова похожа на бассейн, то когда он переполняется, вода начинает стекать в специальные стоки… А в случае мыслей… они превращаются в чувства и перетекают по артериям в сердце… а если голова похожа на кубок… все точно так же, пока струя не станет сильней, а она станет сильней. Если поднести кубок к водопаду, он в секунду наполнится и в ту же секунду будет пуст… вот ты смотришь в кубок, а там лишь одна единственная капля воды медленно перекатывается по дну...

— К чему ты это ведешь?

— К тому, что если голова похожа на бассейн, то в человеке есть мысли и чувства, которые перетекли из головы в сердце, а если голова похожа на кубок, то происходит так: сначала только мысли, потом чувства, а потом струя превращается в водопад, и кубок пуст… то есть в голове мыслей нет, а в сердце остались чувства.

— Я понял: в одном случае чувства можно хоть как-то контролировать, а в другом — нет.

— Именно так. Встает другой вопрос: чувства поддаются контролю?

— Да. Я тебя ненавижу и хочу убить, но не делаю этого.

— А ты можешь? Физически можешь?

— У меня нет ног, а не рук.

— Значит чувства можно контролировать...

— Да, но не в твоем случае. Твоя голова — кубок.

— Ты так думаешь? Я не люблю тебя до безумия.

— Да? Тогда что ты здесь делаешь?

— Где? Дома?

— Дома?.. Хоть ты здесь уже и четвертый год, но называть это место домом...

— Ты о чем?

Тишина влилась в комнату вместе с воздухом из приоткрытого окна. Точнее, это была тишина природы. Шум дождя медленно наполнял пространство, которое на мгновение превратилось в звуковой вакуум.

— Ни о чем...

— Идем гулять? Солнце вышло.

— Там дождь.

— Дождь? Ты сошел с ума, милый? Было, конечно, пасмурно, но не было и нет дождя...

— Уверена? Подойди к окну. Давай, не стой.

— Не хочу.

— Подойди. Открой окно пошире и протяни руку… Да… Давай...

— Глупости, милый...

Все застыло. Стрелки часов замерли в ожидание, капли на стекле остановили свой бег, и она тоже. Силуэт человека с протянутой за окно рукой застыл, превратился в восковую фигуру. О том, что эта восковая фигура когда-то была самой сексуальной и успешной женщиной Европы, ничто в ее теле напомнить не могло. Тонкая кожа давно уже собиралась мелкими складками на костях, лицо и вовсе было испещрено морщинками, а сияющий пустотой взгляд некогда больших глаз устремлялся вдаль, этот взгляд и раньше неуловим, не пойман и теперь. Та секунда, в которую время, казалось, остановилось, закончилась. Нет, оборвалась, как три с половиной года назад оборвалась жизнь, наполненная счастьем.

Время снова ускорило свой ход, нагоняя ту самую секунду, после которой стены кабинета стали разрываться женским оглушительным криком. Мужчина, сидевший в инвалидном кресле, встал, вздохнув, и подошел к женщине в больничной пижаме.

— Кто вы?! Нет! Нет! Не подходите ко мне! Где мой муж?!

— Он умер...

— Нет! Вы лжете!

В мужчину полетел какой-то предмет, который женщина успела схватить и бросить в своего врага прежде, чем забиться в угол. Санитары снова были задержаны жестом мужчины в белом халате. Мужчина, согнув колени, присел на корточки, а подол его белого халата мягко и послушно опустился у ног доктора, и доктор заговорил:

— Ваш муж умер три года и семь месяцев тому назад.

— Нет… нет… Вы мне лжете...

Доктор замолчал, слушая стихающие рыдания, а потом устало продолжил:

— Ваш муж умер и...

— Ребенок?! Что с моим ребенком?! Где он?!

— Выкидыш...

— Нет! Я не верю! Кто вы такой?!

— Ваш лечащий доктор. Вы в психбольнице.

— Нет! Вы лжете мне!

Снова полетели предметы со стола во врача, снова попытка рвануть к окну, снова игла неприятно колола плоть и разрывала тонкую кожу, снова утром появятся на руке синяки от крепкой хватки санитаров и шприца, снова санитары уносят уже ослабевшее тело, и снова доктор уставшим голосом просит унести инвалидное кресло, садится за стол, открывает медицинскую карту больного с номером "003574" и, схватив ручку, собирается что-то писать.

Каждый четверг доктору привозили инвалидное кресло, и каждый четверг доктор играл роль безногого мужа великой некогда женщины. Доктор устал… Ни одна терапия не дает положительного результата, а потому мужчина в белом халате вынужден снять колпачок ручки и заскрипеть ей по линованной бумаге, подписать то, под чем он не хочет подписываться, но должен.

Через несколько минут в кабинет заходит медсестра. Молодая, стройная и красивая, вся цветет и манит своим запахом опылителей. Так цвела когда-то и она, та больная с номером "003574", а теперь от великой женщины остались лишь история болезни и жалкие цифры, желтеющие на обложке медицинской карты. В этой закрытой карте на предпоследнем листе высыхала надпись:

"Лоботомию подтверждаю."