Жизнь Аполлония

ЖизньАполлония

…Услышав слова мужа, Степан узрел некую женщину, готовившуюся произвести на свет младенца; на цветистом лугу, озаренная светом, сидела она, обратив свой взор к небу. «Кто это?» — спросил Степан своего спутника, и сияющий муж ответил ему: «Ты видишь мать Аполлония; ей настал час родить сына, который, познав великие истины небес, откроет их людям и заслужит себе прекрасную память».

Внезапно луг и женщина исчезли, и Степан узрел великий мрак, покрывший землю. Невольный ужас вошел в душу его; когда же с небес сошел факел, ярким светом озаривший тьму, Степан спросил мужа: «Что означает сей свет, возвративший земле жизнь?» «Факел, виденный тобой, — отвечал дух, — означает Аполлония, великого мужа, врага тьмы и заблуждения; силой своего правдивого слова он победил царивший в его время порок и подарил развратившимся сынам неба надежду на исправление. Благоразумные вняли Аполлонию, некоторые же даже последовали за ним, признав его мудрецом; однако люди тьмы, сожженные огнем страстей и мерзостных пороков, остались равнодушны к словам Аполлония, равно как и Пифагора — его великого предшественника».

В юности Аполлоний испытал тягу к познанию и, желая утолить сию жажду, принялся глубоко изучать учения Платона, Пифагора и Хрисиппа, известных философов Греции, стремившихся, подобно ему, познать тайны мироздания, неведомые смертным, и разделить свой свет с людьми, страстно желавшими достичь духовного преображения. Ни один из философов не произвел на Аполлония столь сильного действия, как Пифагор, поразивший воображение юноши своим стремлением к духовной чистоте, которую видел в совершении благих поступков и отстранении от деяний, связанных с насилием. Возымев решение последовать за возлюбленным философом и стать пифагорейцем, Аполлоний принял посвящение, вознеся к небу обещание хранить добродетель и не принимать скверной пищи, добытой путем убийства живых существ.

— Зевс — свидетель, — воскликнул Аполлоний, — что мои помыслы и душа чисты и я готов следовать за истиной, изреченной учителем моим Пифагором.

После же совершения торжественного посвящения Аполлоний не замедлил отказаться от полученного им от отца имущества, предав его в руки своих братьев.

— Отныне я отрекаюсь от своих земных богатств, чтобы, освободившись от бремени низменных благ, посвятить душу исполнению избранного мной призвания, — сказал Аполлоний братьям и отцу, после чего, вдохновленный их одобрительными речами, покинул родной город и начал свое путешествие в Индию: он хотел встретиться с брахманами, известными по всему миру своею мудростью, и принять от них божественное знание.

 Другом и учеником юного пифагорейца стал Дамид, муж благоразумный и мудрый, всей душой своей стремившийся к истине; вместе с ним Аполлоний и отправился в свое путешествие. Дорога путников лежала через Вавилон, где Аполлоний был гостеприимно принят царем, прослышавшим, что некий философ пришел в его город. Недолго Аполлоний пользовался радушным приемом царя и, движимый священной жаждой встречи с брахманами, вскоре оставил вавилонского царя, пораженного глубиной познаний философа, и продолжил свой путь в Индию. Вавилон, в стенах коего жил разврат и гнездился великий сонм пороков, оказался противен чистой душе Аполлония, и он, не желая оскверняться пребыванием среди темных душ, счел выход из сего города за свое освобождение.

— Видел ли ты, о Дамид, — обратился Аполлоний к ученику, — лица вавилонских распутниц, пожиравших нас своими любострастными очами, изобличавшими всю низость их душ, чуждых целомудрию и добродетели? Оказавшись в сетях порока, они не смогли сбросить с себя его бремя и стали рабами сил зла. Ты помнишь лица богачей, невоздержанных в пище и вине, бивших бедных рабов ради утоления своей свирепости? Я не видел еще города, настолько приверженного нечестию!

Спустя время, когда Аполлоний достиг, наконец, Индии, царь индусов, прослышав о прибытии в его край чужеземного философа, приказал радушно принять Аполлония и провести его во дворец.

— Да благословят тебя боги, о царь праведный! — приветствовал Аполлоний повелителя индусов, когда вошел в его пиршественные покои.

— Скажи же, о путник, кто ты есть и зачем пришел в наши земли? — сказал царь.

— Имя мое — Аполлоний, место же рождения моего — Тиана, — отвечал философ. — Следуя за Пифагором, я занимаю себя полезным мудрствованием о сущности всего сущего. В Индию привело меня благородное стремление познать божественные законы, знанием коих владеют мудрецы ваши, называемые брахманами.

Слова Аполлония понравились царю, и он, предложив ему почетное на пиру место, завел с ним разговор. Повелителя индусов страстно интересовали философские увлечения Аполлония, равно как и описания Греции, из коей он прибыл. Юноша красноречиво поведал царю о сущности греческой философии, представив его мысленному взору особенности взглядов величайших мудрецов прошлого, и среди них — Фалеса, Гераклита, Анаксимандра, Пифагора и Платона, которых он назвал величайшими из эллинских мудрецов.

«Знай же, о царь, — продолжал Аполлоний свою речь, — что Пифагор учил о вечной душе, заключенной в темнице смертного тела, которая не подвержена разложению и вечно стремится к свету. Земная жизнь, которую надлежит пройти всякому человеку, есть некое испытание, назначенное богами для души. Но тот, кто прожил добродетельную жизнь, не должен бояться грядущего наказания, приготовленного для душ нечестивых. И если кто-то хочет быть приятным богам, он должен вести жизнь достойную, избрав философию своим путеводителем. Пифагор, учение коего я признаю истинным, призывал не убивать животных ради утоления страстей и не осквернять уста и душу их телами. Когда умер великий Пифагор, прошло около ста лет, прежде чем родился Платон, мудрейший из мудрейших. Он учил, что душа вечна и бестелесна; ее следует очищать от грязи порока и укрощать от страстей, дабы она не утратила величия своего и своей небесной награды. На земле моей, о царь, жило много философов, но среди них были и те, кто сомневался в божественном. В настоящее время можно отыскать еще немало приверженцев кощунственных воззрений Демокрита, Эпикура и других мужей, утверждавших о смертности всего сущего и не желавших признавать невидимого, вечного и божественного.

Во время оживленного разговора Аполлоний спросил царя, часто ли он воюет с соседними народами, на что услышал такой ответ:

— О Аполлоний, знай же, что мне удается поддерживать мир в своей земле: я не помню, чтобы за все время своего правления когда-нибудь учинил войну с другими народами. Тайна моя заключается в следующем: лишь только враги объявят, что собрались на меня войной, я посылаю им в ответ богатые сокровища, дабы показать свою щедрость и нежелание враждовать. И всегда бывает, что чужеземные цари, удовлетворившись моими дарами, усмиряют в себе захватнические намеренья и, смягченные моим миролюбием, выражают благоразумный отказ от кровопролития. Войны поддерживают те, кто питают сами жажду наживы и считают земные богатства превосходней человеческих жизней.

Слова царя, исполненные великого смысла, поразили Аполлония. Подивившись любомудрию его, он сказал:

— О царь! Душа моя рада сидеть с тем, кто владеет подлинной мудростью и чуждается зла.

После этого взор Аполлония случайно пал на кубок и он обратился к царю со следующим вопросом, жаждя снова насладиться мудростью из его уст:

— Скажи, о царь индусов, вино, которое наполняет кубок твой, добро есть или зло?

— Не приносит столько зла никакой плод древесный, сколько лоза виноградная! — отвечал царь. — И все же нет зла от вина тому, кто владеет познанием меры: так и лекарственное зелье, употребленное в излишнем количестве, не пользу приносит человеку, но один лишь вред. Но злом окажется вино для мужа невоздержанного и похотливого: приняв напитка сего сверх меры дозволенной, он лишается рассудка и, обращаясь в животное, облекается позором.

— О, верны твои суждения, царь индусов! — воскликнул Аполлоний. — Пусть же всякий, кто хочет быть угодным небесам, воздерживается от пьянства, разврата и иных пороков, обезображивающих душу и лишающих ее достоинства и величия.

В течение многих дней царь радушно принимал философа. Наконец, отдохнув вдоволь от прежних странствий, Аполлоний и Дамид оставили дворец и направились к одной из близлежащих гор — обиталищу брахманов.

Когда путники поднялись на горную вершину, изумленному и любопытному взору их предстал некий величественный старец, облаченный в простое белое одеяние; его длинные власы ниспадали до плеч. Между тем Аполлоний, догадавшись по внешнему виду незнакомца, что перед ним — один из индусов, выразил ему слова своей радости и почтения. Брахман же, по-прежнему храня чудное молчание, знаком велел Аполлонию и Дамиду следовать за ним и повел путников к своему светлому обиталищу, месту постоянного пребывания индусов. Тогда Дамид, владевший прекрасным знанием чужих языков, обратился к сидевшим в кругу мудрецам:

— О вы, принявшие священные воды истинного познания, прошедшие через испытательный огнь благочестия, оком духа прошедшие землю, вдохнувшие благовонный воздух правды, благодаря просветлению своему достигшие небес, — поистине вы узрели весь ход мироздания и все сферы бытия. Разделите же с нами свою мудрость и озарите наши души бессмертным светом, в лучах коего вы сами вечно пребываете.

Когда Дамид завершил свои слова приветствия и похвалы, Иарх, один из индусов, поднялся со своего места и сказал путникам:

— Незнакомцы, мы рады принять вас в скромное обиталище и исполнить все то, что хотят от нас ваши пламенные души. Поистине ваши помыслы чисты, а сердца ваши исполнены света — так говорят мне мои высшие ощущения.

После этого Аполлоний, все еще сдерживавший внутри себя стремление начать разговор, решил, что настало время убедиться в мудрости брахманов. Движимый подобными мыслями, он обратился к Иарху со следующими словами:

— О мудрец, ответь мне, если можешь, что есть наитрудное для человека?

— Тяжелей всего познать себя, — отвечал Иарх. — Всякая душа сокрывает в себе множество тайн, и тот человек, который познает их, возымеет власть над своим существом и поймет подлинные стремления свои, может быть назван великим, тем, кто достиг труднейшего для смертных.

— Твои слова мне представляются истинными, — сказал Аполлоний. — Мнение же твое совпадает с воззрениями наших философов и особенно Фалеса, назвавшим самопознание трудом непростым, хотя и не бесполезным.

— Кем же вы почитаете себя? — снова спросил мудрецов Аполлоний.

— Себя мы признаем богами, — отвечал Иарх, — ибо убеждены, что человек, совершающий добродетель, вправе называть себя существом божественным.

Слова брахманов поразили Аполлония и напомнили ему Эмпедокла, древнего философа, также почитавшего себя за бога: желая доказать свою сверхчеловеческую природу, он бесстрашно бросился в горящее пламя вулкана. Все же слова Иарха произвели на Аполлония яркое впечатление, вселив в него осознание величия человеческого духа.

— Что же индусы мыслят о душе? — спросил Аполлоний Иарха.

— Ты знаешь, — отвечал мудрец, — что душа вечна и лишь временно пребывает в теле, чтобы затем покинуть его и перейти в лучшую обитель, приготовленную для нее.

Аполлония снова удивили речи Иарха, ибо сказанное им снова совпадало с учениями многих философов Греции.

«Разве не говорит устами сего мужа сам Пифагор? — удивлялся Аполлоний. — Как же близко то, чему учили наши греческие мудрецы, с воззрениями сих брахманов».

Пока Аполлоний разговаривал с Иархом, индусы, желая выразить приятным гостям свое радушие, принесли пищи.

— О путники, — обратился Иарх к Аполлонию и Дамиду, — мы просим вас разделить с нами нашу скромную трапезу. Знайте же, что мы, исполнители высшей воли, мужи света и враги зла, не оскверняем себя неподобающей для человека небесного мерзостной пищей, которая есть плод насилия и убийства, но довольствуемся прекрасными дарами урожая.

— О мудрые брахманы, — радостно воскликнул Аполлоний, — мы из тех мужей, что чуждаются крови и называются пифагорейцами. Для нас нет пищи приятней той, которую подарила вам благостная природа.

После этого мудрецы сели и начали свою трапезу, во время коей Аполлоний спросил мудрецов:

— О брахманы, каково же устройство мироздания и из каких стихий состоит космос?

— Знай же, — отвечал Иарх, — что космос, вмещающий в себя все сущее, подобно живому существу, разумен, целостен и соразмерен. Великий Брахма задумал разделить сей космос на пять стихий: первая — родительница растений земля, вторая — огонь, заполняющий высшие сферы мироздания, третья — вода, питающая смертных, четвертая — воздух, служащий источником жизни, и пятая — небесный эфир, находящийся над всеми четырьмя сферами.

— О Иарх, — удивился Аполлоний, — я слышал обо всех четырех первоэлементах, названных тобой, однако ничего не слышал о эфире. Что же представляет собой сия странная стихия?

Иарх, выслушав Аполлония, отвечал:

— Если в земном воздухе нуждаются смертные, то боги, имея существо совершенное, дышат эфиром. Посему пятую стихию мы называем божественной, а все остальные — земными, без коих жизнь не может существовать.

В течение нескольких часов разговаривал Аполлоний с брахманами о предметах возвышенных, стремясь постичь во всем совершенстве глубокую философию индусов, дабы извлечь себе из нее великую мудрость. Когда же наступил полдень, Иарх сказал Аполлонию и Дамиду:

— О философы, настал час, когда брахманы совершают поклонение солнцу. Поднимитесь же вместе с нами на священную вершину и воздайте хвалу божественному светилу.

Когда брахманы собрались, чтобы привести в исполнение свой чистый замысел, Аполлоний и Дамид последовали за ними. По знаку, подданному Иархом, брахманы, сплоченные в единое кольцо, преклонили колени и опустили ниц свою главу, выражая почтение яркому светилу. После же Иарх, поднявшись с земли, взял в руки глиняную дощечку и прочел следующий гимн Сурье, богу солнца:

«О Сурья светоносный, Око мира, не сокрыто от тебя добро и зло, совершаемое на земле. Кто из смертных сравнится с тобой в могуществе, о Сурья: ты наполняешь собой небеса и землю, выезжая всякий день на золотой колеснице, которую несут по необъятному небу семь твоих огненных коней. Четыре руки твои творят мир на земле и даруют спасение людям: в одной из них ты держишь белый лотос, образ просветления и чистоты, в других же — благословение, бесстрашие и истину, которые даруешь с небес своим добродетельным избранникам. Небесный Индра, царь космоса и глава богов, посылающий людям плодородие и богатство, и земле — громы и молнии, некогда образовал тебя, о Сурья, вместе с Ушас, утренней зарей, дабы озаряли вы приветственным светом восток и спасали людей от ужасов ночи. В ярком окружении Ушу и Пратьюшу, богинь рассвета, восстает Сурья для пробуждения земли; посохом, исходящим от очей, он поражает духов тьмы, и лишь стоит уйти божеству, как Ночь вновь набрасывает на землю свое незримое покрывало. Поистине Сурья — Податель силы, Страж небесных врат, источник света, враг тьмы и Вождь колеса Времени.

Не останавливается сие колесо в своем непрестанном вращении: века проходят, увлекая с собой в страну забвения имена великих мужей и деяния людские, но ты, вечносущее Время, продолжаешь свой ход. Ось колесницы Времени — вечность, ибо выехал сей бог из небытия и направляется в бесконечность. Не забудь о нечестивых, о Время, и приготовь им наказание; вспомни и о праведных и не позволь им испить вечной горечи.

О Агни, владыка огня, пошли всепожирающее пламя возмездия презренным, а нам — искры тепла согревающие. О адиты и асуры, храните справедливость и не похищайте истину с земли. Как и прежде, посылай дождь, о Варун, повелитель вод, и свети, о Сурья, чтобы люди, видя божественные милости, не забывали о добродетели».

Так было вознесено устами Иарха, величайшего из брахманов, восхваление Сурье и другим богам. Когда же священные действия завершились, мудрецы возвратились на свои обычные места, чтобы завершить разговор с Аполлонием. Весьма изумленный и восхищенный услышанным от брахманов, он спросил Иарха:

— О Иарх, открой мне, как образовались мир и боги и что известно о людях, когда они только заселили землю?

— Неисчислимое множество лет прошло с тех пор, как образовался мир. Вначале, когда божественное Время еще не начало свой ход, существовало лишь извечное море, не имевшее ни основания, ни края. На поверхности вод плавало гигантское яйцо, в коем был заключен спящий Брахма. Но настал час, когда Брахма пробудился и решил разрушить темницу, в коей пребывал. Своей мыслью он разделил громадное яйцо, после чего оно раскололось на две части — небо и сушу. Брахма создал из воздуха звезды и населил ими небо. Темные мысли Брахмы породили ночь, а светлые — день. Затем, когда мир уже был образован, Брахма создал людей, которые единственные из всех существ унаследовали от него божественный разум. Тогда началось первое из четырех мировых времен: в сей благой век люди жили без болезней, горя и зла и хранили всеобщее равенство. Но вскоре души людей склонились ко злу и они впервые познали нечестие. Тогда Брахма, вознегодовав на смертных, сказал Времени, вечно движущемуся и живому: «Останови свою колесницу, дабы космос обратился в свое первоначальное состояние и лишился твоей всеупорядочивающей власти». Но не захотело Время нарушать космический порядок и продолжило свой бесконечный путь, и тогда Брахма наслал на землю Варуна, который разверз небеса и низвел с них воду, обратившую землю в огромное море. Но настал час, и снова создал Брахма людей и населил ими землю. Однако е изменился человек: по-прежнему царили среди народов порок и вражда. И еще два раза настигала землю гибель, пока не настал четвертый период — он продолжается и до сей поры. Войны, зло и разврат давно распространились по земле, но не насылает Брахма смерть, ибо есть в мире еще те, кто повинуется его уставам. И добродетельные люди, вкусив смерть, обретут блаженство, став божественными. Такова дивная история, которую мы, брахманы, слышали от своих предков.

Сказав так, Иарх спросил Аполлония, что он сам думает о богах и первопричине сущего.

— О мудрый брахман, — отвечал Аполлоний, — я не владею познанием многих высших и сокровенных вещей, и думается мне, что не следует человеку знать все тайны божественные и пытаться познать непостижимое, дабы не впасть ему в заблуждение. Многие из философов старались проникнуть в глубину веков и найти первоэлемент, могущий служить основой для всего мироздания. Некоторые же из мудрецов наших, подобно вам, о индусы, полагали виновником всего сущего некое божество, которое вы называете Брахмой. И Платон, величайший из эллинских философов, не сомневался, что прежде образования мира уже существовал демиург, который силой своей воли привел в порядок хаотичную материю, наполнявшую космическое пространство, и образовал из нее землю, звезды и самих богов, ставших могущественными помощниками демиурга. Слышал я также, о мудрецы, утверждения тех из эллинов, которые, следуя во всем Гомеру и Гесиоду, сказителям древности, говорят, будто не было никакого извечного разумного демиурга, но всегда существовал лишь Хаос. Но однажды, как пишет Гесиод, родились из Хаоса Гея-земля, Тартар мрачный и Эрос, светлое божество любви, а затем еще — царица ночи Нюкта и повелитель мрака Эреб. И взяла божественная Гея в мужья себе небесного Урана, собственного сына, и произвела от него на свет новый сонм древних божеств, величайший из коих — титан могучий Крон — свергнул Урана и стал первым царем мира. Прекрасное время для смертных было при Кроне: не зная зла, печали и смерти, жили люди беззаботно и счастливо. Но сменились века, и Зевс, рожденный Кроном, победил отца и захватил власть над миром. Люди же осквернили свои души, предались порокам и насилию, и Зевс покарал смертных — так безвозвратно исчезло прекрасное время, которое царило при Кроне. А теперь, как считают толкователи Гомера, настало время тяжелого железного века, лишенного былого благословения небес.

Выслушав Аполлония, брахманы удивились его словам, ибо не слышали прежде о поэмах Гесиода и не знали даже имени Зевса, отца богов.

В приятных разговорах с мудрецами Аполлоний и Дамид провели еще несколько дней, проникаясь жизнью и таинственной философией брахманов и обогащаясь познанием того, о чем не слышали ранее от эллинов и римлян. Диковинными показались философам истории индусов о Брахме и древних чудесных царях, будто бы живших многие столетия назад в Индии, речи о качествах и проявлениях божеств.

В день, когда Аполлоний, удовлетворившись посещением уединенных мудрецов, вознамерился возвратиться в Рим, брахманы послали ему благословение и наставили его никогда не сходить с избранной им стези правды.

В тот день Сурья, облаченный в яркий свет, озарял путь Аполлонию, спускавшемуся с горы; философ же целиком был погружен в собственные мысли, навеянные ему встречей с брахманами. «Почему, о Гелиос светоносный, ты мучаешь меня своим жаром? — думал он. — Смягчи же пламя своего огня и яви мне свою благосклонность, дабы я ощутил рядом твою божественную милость». Пройдя же еще несколько шагов, Аполлоний произнес вслух, обращаясь к солнцу: «Как называть мне тебя, о светило? Греки зовут тебя Гелиосом и Аполлоном, египтяне — Амоном, индусы — Сурьей, но каково подлинное имя твое? Сколько есть народов, и каждый из них по-своему чтит тебя. Где же и у кого есть истина?» Между тем Дамид, случайно услышав слова философа, сказал учителю:

— О Аполлоний, подлинно, что нет единого мнения у народов о богах и не обрести человеку всеобъемлющего познания небесных вещей. Однако будем следовать Пифагору, учителю нашему, который чтил лишь богов греческих и совершал им восхваление установленным издревле образом. Мудрость есть и у варварских народов, но подлинно глубокое познание дано народу эллинскому.

В подобных мыслях и разговорах провели Аполлоний и Дамид еще много дней, пока не достигли наконец родного города. Но не успокоилась душа Аполлония, и замыслил он очередное путешествие, вознамерившись посетить землю египтян и узнать, каким богам сей народ воздает почести и насколько он сведущ в философии. Движимый новым стремлением, философ вместе с Дамидом, неотлучным своим спутником, вскоре достиг Египта, где ему удалось встретиться с александрийскими жрецами.

Жрецы, встретившие Аполлония, были заняты приготовлениями к мистериям Исиды и Осириса, коим, по установленному издревле порядку, надлежало свершиться в тот день.

— О философ, — сказал один из жрецов Аполлонию, уже успевшему представить себя египтянам, — мы бы с радостью провели время с тобой, однако неотлучное дело призывает нас изменить своему горячего желанию. Если же ты хочешь помочь нам в приготовлении к священным мистериям, следуй за нами.

Слова жреца произвели неприятное действие на Аполлония, вынужденного на время укротить свой светлый порыв к познаниям и заняться совершением чуждых и неведомых ему мистерий. Однако пифагореец, наперекор своей воли, пошел вслед за жрецами и вскоре, оказавшись на месте будущего представления, узрел других жрецов, державших в руках странные одеяния и несших на плечах своих каменную статую Исиды. Очам Аполлония предстал облик богини, облаченной в черный плащ, закрывавший почти все ее тело; на голове изваяния возвышался маленький пустой трон, символ власти, окруженный разноцветным венком из цветов. Густые власы богини ниспадали на плечи и грудь; на стопах ее висели сандалии, сотканные их пальмовых листьев. Узрев изваяние и шествовавших с ним людей, Аполлоний спросил главного жреца:

— Кто сия женщина, статую коей несут на себе участники мистерий?

— О муж эллинский, разве не знаешь ты, что пред тобой — царственная Исида, подательница плодородия и владычица всех вод, земных и небесных, покровительница женщин? Каждый год мы совершаем священные мистерии в память о подвигах сей богини и всесильного Осириса, ее супруга и брата. В давно минувшие времена, когда правили Египтом сами боги, погиб небесный Осирис, сраженный врагом своим Сетом. Не могла утешиться Исида от охватившего ее горя и, ужаснувшись жестокости нечестивого Сета, бежала из царского дворца. Когда Исида нашла мертвое тело Осириса, выброшенное на берег Нила, она призвала душу своего божественного супруга из загробного мира, прося его даровать ей сына, который отмстит за гибель своего великого отца. Осирис внял взыванию Сиды и послал ей свою живительную силу из царства мертвых. Спустя время родился у Исиды Гор, и Сет, прослышав о чудесном появлении на свет сына богини, бросился разыскивать его, чтобы умертвить. Долгие годы скрывалась Исида со своим сыном в болотах Нила, пока не возмужал наконец Гор и не собрался совершить возложенное на него отмщенье. В тот день воззвала Исида вновь к вечноживой душе своего умершего супруга. «О Осирис, ужасная грань мира мертвых и мира живых разделяет наши горящие пламенем любви и мести души. Словно тьма пролегла между нами, сокрыв от нас небесный свет Ра, словно богиня мрака пронзила наши души тяжкой горечью разлуки. Подобно тому, как небо и земля не воссоединятся вновь и не возвратится первозданный хаос, так и мы не встретимся уже никогда, если только Гор не одолеет Сета. Но Сет погибнет, ибо сын наш Гор, вооружившись мечом правды, уже спешит обрушить на главу Сета возмездие и, взяв его око, возвратить им тебя к жизни». Пока же Исида взывала с такими словами к Осирису, незримо внимавшему ей, могучий Гор, уже нагнав обратившегося в бегство Сета, вступил с ним в бой. Когда пал Сет, сраженный сыном Осириса, Гор вынул из его тела драгоценное око и с помощью него возвратил к жизни своего отца. Вернулась душа Осириса в его тело, покинув мрачный мир мертвых, однако не захотела оставаться в мире живых: вместе с Исидой возлетел Осирис в обитель богов, отдав сыну своему Гору власть над Египтом. С тех пор Осирис стал судьей душ в царстве мертвых: нас, жрецов, фараонов и всех людей добродетельных, ожидает милость Осириса и вечное пребывание на блаженных полях Иару.

Пока жрец говорил, вокруг него и Аполлония начала собираться толпа желавших взглянуть на мистерии. Наконец, обратившись к собравшимся, жрец сказал:

— О благочестивые египтяне, воззрите на дивное изваяние Исиды и преклонитесь пред ним, ибо в нем живет дух богини; пролейте также слезы в знак скорби по великому Осирису.

Когда же египтяне совершили привычный для них обряд, Аполлоний, весьма смущенный увиденным, произнес, обратившись к главному жрецу:

— Доколе вы, о мужи благоразумные, будете чтить камень и поклоняться ему, зная, что нет в нем божества? Разве не могущественна Исида и не велик Осирис, что вы проливаете по ним слезы? Если они правда боги, пусть не требуют ваших слез, но если они люди — не поклоняйтесь им.

Слова Аполлония вселили смятение в душу жреца, но он не посмел прибегнуть к гневу, ибо счел речь философа разумной и исполненной правды. Отойдя вместе с Аполлонием подальше от толпы, жрец спросил философа:

— Как же, о эллин, следует воздавать должное поклонение богам, если они не нуждаются в мистериях и своих изваяниях?

— Что может более приятным для богов, чем благодетельная и праведная жизнь, через которую смертные возносят небесам хвалу? Постоянные жертвы и обряды присущи лишь диким народам, не ведающим ничего о великой добродетели и сущности божества. Но мистерии, устраиваемые вами, о жрецы, кажутся мне не столько странным, сколько увлекательным зрелищем — посему я и пришел взглянуть на ваше необыкновенное представление.

Так завершился разговор жреца и Аполлония, после чего философ стал зрителем начавшейся мистерии.

Посвященные, облаченные в диковинные одеяния, представляли на сцене события из земной жизни богов: умерщвление Сетом Осириса, странствия Исиды в поисках своего несчастного супруга, чудесное рождение Гора в болотах Нила и, наконец, великую битву сына Исиды с коварным Сетом, завершающуюся поражением Сета и возвращением к жизни Осириса. Между частями представления слух зрителей услаждала игра на музыкальных инструментах, создававшая в их воображении картины небывалого прошлого. Когда же сцена опустела, перед завороженными созерцанием великой мистерии зрителями предстал главный жрец, державший в руке своей хвалебный гимн Исиде и Осирису, прочтением коего он собирался завершить представление.

«О могущественная Исида, дочь Нут-неба и Геба-земли, поистине достойна ты именоваться Госпожой небес. Было время, когда бог Ра, мучимый болезнью, призвал к себе тебя, о Исида, дабы ты излечила его от недуга; но ты, великая богиня, сказала Ра: «Открой мне свое настоящее имя, о первосущий бог». Тогда Ра, не смея противиться, раскрыл тебе свое великое, тайное и сокровенное имя — ты же, став единственной обладательницей сей тайны, обрела великую силу и власть над всеми богами, которых ты силой чудного имени божества покорила своей воли. Со времен, когда свершилось сие на небе, не нашлось уже ни одного бога, имевшего власть, превосходящую твою. Когда же все, кто на небе и на земле, преклонились пред сиянием твоего непревзойденного величия, ты, увенчанная венком вселенской власти, превознесла свой престол превыше всего сущего. Воззри же, о царица богов, со своей вышины на нас, верных тебе египтян, и ниспошли нам свою милость.

Великий Ра, разъезжающий по небу, свидетель, что Исида — всему начало и конец; она — первая и последняя. Ты обучила нас, о светоносная богиня, ремеслам, явила душам нашим познание искусства, открыла тайные свойства всех трав и плодов земных. Моря и ветра подвластны деснице твоей, ибо ты — родительница природы и владычица стихий. Вода, огонь, земля и воздух повинуются всякому зову Исиды и трепещут при одном лишь явлении дочери Неба. Кто, как не благая Исида, хранит города от всеопустошающей войны и разрушения, спасает невинных из их темниц, посылает вызволение охваченным яростной бурей мореплавателям? Исида — виновница рождения и жизни, ибо она властна посылать и облегчать роды, а также наказывать бесплодием тех, кто пренебрег волей богов. Некогда не ведали люди о добродетели и творили злодейства, но ты, о Исида, послала им законы, дабы смертные, приняв повиновение небесному установлению, жили на земле в мире и счастье. Никто из богов не явил в мир столько блага, сколько могущественная Исида. Все народы чтут тебя, великая богиня: сирийцы называют тебя Астартой, ликийцы — Лето, фракийцы — Кибелой, а эллины — Герой. Мы же, египтяне, чтим тебя, царственная Исида, наилучшим образом, призывая именем, подлинно тебе присущим».

Жрец, завершив свои хвалебные слова, склонил главу, охваченный привычным трепетом; народ же, вняв сделанному им движению, вновь пал на колени пред стоявшей на возвышении каменной статуей Исиды. Затем рядом с изваянием богини был водружен столб Осириса, означавший возрождение его от пут смерти. Когда же, наконец, разошлись все поклонники Исиды и Осириса, Аполлоний явился к главному жрецу, намереваясь продолжить с ним философский разговор, прерванный из-за мистерии.

— Какой же вы представляете душу человеческую и какая участь уготована ей богами после освобождения от телесных пут? — спросил жреца Аполлоний.

— О мудрец, — отвечал жрец, — предки наши учили, что у всякого человека, кем бы ни был он — рабом или самим фараоном, есть несколько душ, составляющих его существо. Они обитают в теле при земной жизни, но после, когда бренная темница уже не может в себе их удерживать, сии души выходят из тела и направляются каждая к своему месту. Мы слышали также, что всего душ в человеке девять. Первая — Ка, жизненная сила, двойник самого человека, которая после телесной смерти бродит по земле либо переходит в статую, избрав ее своим новым обиталищем. Потому и возводят египтяне статуи фараонов, чтобы часть их души переселилась в сии изваяния и оказывала нам покровительство. Вторая душа, называемая Ба, есть совокупность всех чувств, накопленных за жизнь человеком; она не сходит в царство мертвых, но остается вместе с телом в гробнице. Третья душа Ах, расставшись с телом, устремляется к уготованному ей месту в царстве мертвых, где проходит суд Осириса и Анубиса. Но если Ах не достигнет врат смерти, она остается бродить по земле и может даже являться взору смертных в обличье бесплотного призрака. Четвертая составляющая человеческой души есть Иб, духовное сердце, представляющая собой некий сосуд, в коем собраны все деяния человека за земную жизнь. Вместе с Ах Иб сходит на суд Осириса, чтобы облегчить посмертную участь Ах либо усугубить ее вину. Неведома сущность еще двух душ — Сехем и Шуит, воплощающих в себе часть жизненной силы человека. Восьмая душа Сах есть двойник человека, его невидимое тело, отделяющееся от бренного при бальзамировании. Последняя же составляющая человеческого существа есть бренная оболочка Хат: она лишена разума и является лишь земным вместилищем Ка и Ах. Она рассыпается и уничтожается, лишь только все души выходят из тела.

Сказав так, жрец заметил признаки удивления на лице Аполлония и спросил его:

— Какой же представляют душу греки?

Тогда Аполлоний, приняв задумчивый вид, ответил:

— Подобно египтянам, греки убеждены, что душа вечна и получает воздаяние после смерти тела, в коем заключена. Однако же есть философы, которые не собираются признавать человека существом вечным и даже сомневаются в существовании самих богов. Сии неблагоразумные мужи намеренно высказывают взгляды, противоречащие непреложным истинам, которых придерживались все народы еще с глубокой древности. Но я оставлю в стороне странные воззрения некоторых из эллинских философов и, будучи убежден в существовании своей нетленной души, расскажу вам, насколько могу, о ее сущности. Пифагор, к коему я возвожу свое сокровенное знание, учил, что душа в человеке едина и не состоит из нескольких самостоятельных частей, как утверждаете вы, о жрецы, вслед за своими предками. Напротив, она обладает способностью полноценно чувствовать и мыслить и не может быть разделена на свои составляющие части. Во время земной жизни душа, пребывая неотлучно от тела в тесной связи со всеми его частями, руководит мыслями и деяниями человека. Когда же наступает час смерти, душа теряет свое единство с телом и расстается с ним, устремляясь в царство Аида, где она предстает перед духами судей, которые выносят ей посмертный приговор. Если душа приходит на суд оскверненной нечестием, судьи назначают ей исправительные наказания и отправляют на многолетнее мучительное пребывание в чертоги Аида, где несут бремя наказания другие, подобные ей, души. Но прекрасная участь ожидает тех, кто вел жизнь достойную и добродетельную, не совершал порочных деяний и не осквернял себя нечистыми помыслами: сия душа отправляется на Елисейские поля, где проводит вечность в неиссякаемом свете и светлой радости и единении с другими блаженными душами, созерцая божественное. Пребывание же наше на земле должно служить приготовлением к чудесному путешествию в обитель света, которая совсем скоро примет нас за нашу жизнь, угодную небесам.

По прошествии некоторого времени предмет разговора жреца и Аполлония перешел с объяснения сущности души на поиск первоначал всего сущего.

— По представлению нашему, — сказал жрец, — не было вначале ничего, кроме первозданной водной стихии, называемой Нуном. Никакое живое существо не заселяло еще землю, не было богов в небесах, и лишь божественный Нун наполнял собой все сущее. Но настал великий час, и из священных вод таинственно родился Атум, лучезарный бог солнца. Задумав создать мир, Атум решил заселить небо и землю живыми существами: он сотворил все, что движется, летает и плавает. Тогда Геб, узрев сие свершение, произвел на свет растения, предназначив их в пищу животным, а также породил воды, дабы существа могли утолять свою жажду. Но Атум, не удовлетворившись плодом своего творения, вознамерился создать нечто среднее между богами и животными. Взяв гончарный круг, солнечный бог вылепил на нем человека, придав всем частям его тела гармоничность и совершенство; затем же он создал для человека душу, которая, войдя в образованное из глины тело, оживила его. Так создал Атум людей, животных и все сущее, наделив их соразмерностью и совершенством. Устав же от своих трудов, Атум прекратил творить и навсегда взошел на небо. Разными именами величают египтяне Атума, виновника жизни и подателя всего: мы называем сие божество и Птахом, и Амоном, и Ра, и Хнумом. Но величайшее из имен солнечного бога — Атон: сему имени мы и возносим хвалу и поклоняемся всякое утро, когда Атон восходит на небо в огненном сиянии. Велик Атон и подобен в царственном величии своем самой Исиде, владычице мира и богов.

Сказав так, жрец спросил Аполлония, что полагают эллины причиной сущего и каким видят начало всего.

— Среди греков есть несколько мнений об образовании мира, — отвечал Аполлоний. — Вначале я расскажу тебе миф, который передал нам поэт Гесиод, а затем посвящу тебя в подлинно верное знание, открытое мне от Пифагора. Итак, прежде, чем появились земля, огонь, вода и воздух, согласно Гесиоду, существовал лишь бездонный и беспредельный Хаос, не обладавший ни разумом, ни телом. И сей Хаос породил «широкогрудую Гею» и сумрачный Тартар, в недрах глубоких залегающий, а также прекрасный Эрот, властвующий над сердцами людей и богов. Ночь и мрачный Эреб произошли вслед за ними из Хаоса; сочетавшись узами Эрота, они дали новоявленному миру Гемеру — яркий свет. Великая Гея также породила из самой себя Урана-небо; от Тартара же имела она страшное чудовище Тифона. Затем Гея сочеталась любовными узами с сыном своим небесным Ураном и родила великое потомство — шесть титанов и шесть титанид, сторуких великанов, одноглазых киклопов, богинь времен года ор и все моря. Так и образовались небо и земля, свет и тьма, чудовища и боги: но все они, несмотря на свои могущество и власть, повиновались Эроту, всесильному богу любви, могущему поражать своими стрелами любящие сердца.

Но вознамерились титаны, порожденные Ураном, восстать против своего отца и завладеть мировой властью. Тогда Крон, самый смелый и хитроумный из титанов, свергнул Урана и вместе с братьями воцарился на Олимпе. Но Гея-Земля изрекла Крону предсказание, что суждено ему лишиться своей власти от руки собственного сына. Вняв страшному зову Геи, Крон заключил в свое чрево рожденных им от сестры Реи сыновей, чтобы не причинили они зла его всемогуществу. И лишь один из рожденных Кроном богов, нареченный Зевсом, спасся от жестокой воли отца. Перенесенный любящей матерью на остров Крит, он был воспитан там божественными нимфами. Достигнув же лет зрелости, юный бог решил восстать против Крона и освободить из его чрева своих братьев — Аида и Посейдона — и сестер — Гестию, Деметру и Геру. Богиня разума Метида, дочь титана Океана, подарила Зевсу сонное зелье, которым он повергнул в забытье Крона. Пока же усыпленный титан лежал, охваченный бесчувствием, Зевс связал его и сбросил в мрачный Тартар. Царственный бог, воцарившись на Олимпе, разделил с братьями власть над миром: небо досталось ему, верховному владыке, подземный мир — Аиду, а моря — Посейдону, и лишь земля осталась в их общем владении. О происхождении людей Гесиод и другие древние авторы говорили весьма неопределенно; многие из эллинов, однако же, напрасно полагают своим создателем Прометея, сына титана Иапета, который будто бы вылепил первых людей, а затем, будучи величайшим покровителем смертных, даровал им небесный огонь.

Теперь же я изложу пред тобой, о жрец, наиболее верную историю о началах всего, которую поведали эллинам Пифагор, а затем и Платон. Прежде создания вещей, справедливо утверждал Пифагор, существовали лишь вечная Монада, некое единое начало, и беспорядочная материя, наполнявшая собой мироздание. По воле Монады-Демиурга и образовался космос: будучи сама воплощением гармонии, числа и совершенства, Монада создала все вещи в присущей ей самой числовой соразмерности. Потому единица есть творящая Причина, ибо все из числа возникло и в числе измеряется. Помысли, о жрец: ведь различные в количестве и расположении точки образуют собой фигуры, а из сих фигур и сложен космос.

Теперь же, доказав, что первоначалом всего является единая Монада, я приступлю к рассказу о ходе творения Демиургом космоса. Итак, перед тем, как упорядочить материю, он создал Мировую душу, бестелесную и духовную сущность, и лишь затем, приведя материю в надлежащий вид, сотворил из нее космос — тело для Мировой души. Когда же мыслящая незримая сущность вошла в материю, космос стал живым существом. Именно по этой причине мир движется и сохраняет свой первозданный порядок, не смея возвращаться в изначальное состояние хаоса, ибо владеет разумом и жизнью.

Приведя космос в движение, Демиург взял огонь, один из первоэлементов, и из него создал богов и демонов. Когда же часть Мировой души вошла в их вечные тела, они стали живыми существами. Слова Демиурга, обращенные к созданным богам, как передает Платон, были следующими: «Боги, я — ваш Демиург и Прародитель всех вещей, и возникшее от меня пребудет неуничтожимым, ибо такова моя воля. Ведь было бы злом разрушить то, что получилось прекрасным и совершенным».

Затем Демиург и боги образовали планеты и звезды. В центр космоса поместили они неподвижный шар Земли, утвердив его без всякой поддержки. Вокруг Земли разместили боги девять подвижных сфер, расположив на первой Землю, на второй — Луну, на третьей — Солнце, на следующих пяти — планеты, а на последней — неподвижные звезды, которые завершают мироздание. Все сии сферы находятся в непрестанном гармоничном вращении и при движении своем издают музыку.

Узрев прекрасно слаженный мир, Демиург, войдя в божественный порыв, вознамерился создать животных и людей. Боги, коим он поручил сие дело, образовали человека и животных путем смешения четырех первооснов — воды, земли, огня и воздуха. Но ожил человек лишь тогда, когда часть Мировой души вошла в его тело. Таким образом, если, конечно, доверять дошедшей до наших дней истории, произошел род человеческий.

— Выходит, о философ, — спросил жрец, — что души всех людей и животных родственны: ведь они получили свое начало из единой Мировой души?

— Верно произнесенное тобой, — подтвердил слова жреца Аполлоний. — Посему нельзя лишать жизни себе подобных и убивать животных, в коих также заключена душа, в некотором схожая с нашей.

— Что же отличает человека от животного? — спросил жрец, весьма увлеченный речью Аполлония.

— Способность мыслить есть основополагающее различие между нами и всеми другими живыми существами, — ответил Аполлоний. — И человеку надлежит пользоваться своим высшим даром, направляя свою мысль лишь на благо и искореняя из души своей всякое пагубное влечение, угрожающее ему и всему живому разрушением.

Когда Аполлоний произнес такие слова, он увидел жрецов, направлявшихся к нему.

— Настало нам время, о философ, — обратился главный жрец к Аполлонию, — завершить наш занимательный разговор. Благодарю же тебя за то, что ты явился в нашу землю и озарил меня светом своей мудрости.

Вняв сим словам, Аполлоний поклонился жрецу и простился с ним. В сей же день Аполлоний оставил позади Гелиополь и вскоре вместе с Дамидом возвратился в родную Грецию, вознамерившись уже не совершать больших путешествий.

Полную книгу можно купить в электронном или печатном варианте на "Озоне", "Wildberries" или "Книге".