Лишайник

— О, смотрите, к нам Лишайник идет! — Словно горсть камней в бурлящий океан. Только сквозь муть проникала задорная улыбка. Она сияла где-то высоко, не смотря на то, что обладательница ее сама была выше гостя. Катя всего лишь как-то мотнула головой «Да, Лишайник?» и похлопала по месту рядом. — Иди сюда, садись!

Что оставалось ему делать? Он ведь всю жизнь мечтал об этом. Но толи погода, толи состояние окружающей среды гнало его прочь, где тихо и нет этих гогочущих гроз, брызгающих слюнями в разрывающееся на мелкие куски сердце. Лицо было запрятано под россыпью корост и гнойников, и шрамов от таковых, глаза смотрели из-под облезающих бровей, тонкие нити губ едва натянуты, шея постоянно проглатывала подступающий кашель. Потом иллюзия:

— А что это у тебя с носом?

— Это такие угри!?

— Ты сегодня бледный какой-то!

Затем ответы, но пустые, и чаще всего их произносили те, кто спрашивал.

Когда его тело комком уместилось рядом с Катей, мысли уже были далеки. Помещение заполнено высокомерно-жалостливыми взглядами, гул напоминает отдаленный рев. Со временем стали напрашиваться «зачем я здесь?» и «что теперь?» Действительность окружающего мирка раздражала ненависть и злость хохочущими ртами и указательными пальцами.

Какой-то внезапный порыв ветерка принес случайную фразу, которую он тут же испробовал:

— Можно выйти?..

Потом — расплата. Риск велик, когда играешь с чувствами. Самое меньшее, что могло произойти, — это разрешение заданного вопроса в пользу ничьи. Но произошло нечто — взрыв аплодисментов и громкое «Ура! Он говорит!» Нет ничего стыднее, чем созерцать чужое бесстыдство. Катя, громко перекрикивая ор, пыталась защитить козла отпущения, но яблоко раздора оказалось вкуснее плода перемирия. Все стало выворачиваться, накал эмоций вызвал извержение кашля… Потом ветер свистел в уши и удалялось пространство — ему известен спасительный путь. Тем более ноги вели сами.

Теперь на глаза стали попадаться опрятные стены вместо грязных и орущих лиц. Сама отзывчивость и доброта накрывала на стол, проговаривая,

— Ничего, Кирюша, ничего! Они совсем что ли? Мало ли, что у тебя с лицом! Пусть сами на себя посмотрят! Тебе три?

— А? — он опять отвлекся. Алиса ласково приподняла чайную ложку с сахаром. — Да, три.

Потом легкость позвякивала по стенкам кружки. Взгляд Алисы прыгал по лицу гостя, от чего мышцы, на которые падал этот взгляд, даже немного вздрагивали.

— О чем думаешь? — глупый с ее стороны вопрос, на который она тут же ответила, — Опять о ней!

Пока чай остывал и лучик заходящего солнца поглаживал столик, все та же легкость все так же рассматривала его черты, не ведая, что за ними. Так порой в чистом безоблачном небе может скрываться гроза. Мысли Кирилла были в смятении, сотни раз мелькало Катино личико. За ним и страшное воспоминание. Тогда этот ангел выругал его душу пустыми нагромождениями. И зачем он только шел через тот переулок.

Между тем сама нежность и теплота не унималась.

— Может ты ей скажешь?

— Что я могу сказать, Алиса? — сердце получило целый сноп потрясений.

— Ну, тебе же сказали, что есть способ это… — она указала дрожащей рукой на лицо Кирилла. — Вылечить!

— Я не излечим, Алиса! Зачем это тебе? Не беспокойся, выживу!

На этом его сдержанность приобретала четкие, даже колючие грани. Юноша не знал, как поступить. Подруга с детства была ему лишь подругой, но та сама себя приравнивала к сестре. Если она догадается об его убеждениях, ревность, которую она изо всех сил старается спрятать, возгорит еще сильнее, и шелковое лицо покроет багрянец заката, появившегося раньше бледной грозы.

Кирилл мотнул головой, отгоняя подкатившие мысли и кашель, взглянул на Алису, схватил чашку чая и залпом ее выпил. Потом, осветившись красным лучом вечера, направился к выходу. Кровь резко ударила в лицо подруги, закат и она стали едиными.

— Ты куда? — звякнуло блюдце под весом брошенной чашечки. Легкий стан приблизился к потемневшей фигуре у дверного проема. — Ты куда?

— Я должен идти. — обернулось испещренное шрамами и гнойниками лицо. — Мне надо…

Время — это самое бесстрастное движение в природе, это вечный двигатель, машина, несущая бесконечность на грузных плечах, постоянно что-то выкидывающая и забирающая. За короткий его промежуток могут произойти самые огромные изменения, тогда как за большой промежуток все остается нетронутым. Так для Кирилла вечность казалась мигом. Все испытания в его природе были осмеяны и взлелеяны в одночасье. Таким же образом пронеслось временное прощание с Алисой и Катей.

Еще в глазах стынет момент, когда губы впиваются в тонкую и нежную ручку некогда совсем недостижимой Кати, которая не противилась этому порыву и даже не отворачивалась с омерзением и презрением. Она вскоре спешила обратно в общество раздора. Алиса не хотела наблюдать эту сцену. Легкая и хрупкая, она помогла перенести весь багаж в вагон старого поезда, четко держа себя за родню отбывающего. Лишь только состав дернулся, Кирилл выпрыгнул из себя, оставив бред слабомыслия и прочих мелочей, схватил неродную сестру за руку и прижался к ее мягким чуть-чуть влажным губам, дождался блеска в замеревших глазах и слабого вздоха, и, с безучастным окриком «Провожатые!» отпрянул в сторону. Что дальше было, оставлено в прошлом.

Когда пролетело чуть больше года, Кирилл уже был дома. Теперь его лицо не испещряли шрамы и коросты, хотя он о них и не думал. Все помыслы были устремлены к Алисе. Все чувства серым облаком гнали его к ней. «Как она? Может быть согласится? Ведь я стал другим, ведь именно этого она хотела!» — пролетали мысли. Но переменам было суждено состояться. Так сквозь асфальт неожиданно пробивается травинка.

И вот нежность стала для Кирилла странной. Когда он только звонил в дверь, синие стены холодно отражали падающий день. Никто бы ничего не заметил, но душа невольно поежилась.

Щелкнув замком, недоверчивый взгляд полоснул по сердцу полубессмысленным вопросом «Вы кто?» Черные нити волос и мягкий пух ресниц взлетели от какого-то дуновения, говоря «Припоминаю!»… Потом все шире открывались объятья и громче кричала радость.

Уют и тепло так же поприветствовали Кирилла. Заспешила скатерть, а за чашкой крепкого чая:

— Я был дурак тогда!

— Почему? Ведь ты о Кате?

— Я о тебе!

Молчанье. Вздох. Сырость.

— А что обо мне? Я не умнее тебя поступила…

— Что? Ты сейчас…

— Я уже замужем!.. — выдохнул небольшой сквознячок и моргнул захлопнувшейся дверью. Потом улыбка приняла светлый звон «Милая, я дома!» Еще не видя гостя, Кирилл ясно созерцал его портрет. Мрачность, которая до этого казалась романтичной, ослепилась блеском смеющихся глаз, что при виде Кирилла тут же округлились. Алиса встала, чтоб прижаться к груди родного человека. Тот ответил ей, нежно обхватив талию. Сконфуженный юноша, опершись о воздух, привстал, потом снова сел. Глаза упорно что-то искали в нижних углах, сердце трещало от незнания, что делать.

— Кто это? — взгляд в лицо, не суровый, но резкий.

— Он… — начала было Алиса.

— Я… — перебил ее Кирилл.

Супруг невольно поднес руку к затылку.

— Спасибо! — неизвестно зачем, выпалил юноша, глядя под ноги, вскочил и бодрым шагом обошел полуобнявшуюся парочку.

На выходе он уже не мешкал. Теперь ему стала понятной судьба Алисы. Радости в том не было. Погода поймала его набегу и ополоснула кропотливым дождиком. Пасмурное небо проглатывало дневное светило. Ветер носился, как угорелый, словно постоянно что-то забывая… Думать мешали образы прошлого.

Катя!

«Ведь она в тот раз не противилась!»

Дождь хлынул сильнее. Ветер перестал метаться, но вид у него был обиженным. Все постепенно стемнело и приобрело самые мрачные черты. Холодные капли стекали по скулам, били по щекам и врезались в сомкнутые губы. Точно сквозь плотную стену Кирилл пробивался в ливень, сверяя путь с прежними ощущениями… Гром оглушил пустоту, когда руины Катиного дома блеснули случайной молнией. Часть души с ревом оторвалась, догоняя этот гром. Внезапный сильный удар ветра выдавил первую слезу, тут же смешавшуюся с дождем.

Вот, где плоды прощания! Вот она расплата, когда заранее чувствуешь, что не сделано самое, быть может, важное в жизни. Эти минуты прощания, когда ты ругаешь судьбу и тут же смиряешься с ней, когда хочешь взять все и бросить, и не сопротивляешься течению времени, мчишься, на все закрыв глаза, ­­— вот истинное мучение! Даже зверь, будь то прирученный или просто привыкший к своему жилищу, тянет время, чтобы в последний раз насладиться тем, чего может и не оказаться.

Уже было отчаявшись, Кирилл взорвался немым воплем и метнул свой бег к дому Алисы. Ему плевать на ее мужа, что он скажет или сделает. Все слова готовы заранее, лишь рука не готова нажать на звонок. Когда сама воля приоткрыла дверь, гул шагов заглушил теплый уют. На пороге остались капли отчаянья, а в прихожую вошла надежда, держа под руку страх.

Алиса вышла навстречу, муж прошлепал следом.

— Кирюша! — засуетилась она. — Что же ты так?

— Ты, видно, все это время на улице простоял! — хохотнул мужчина. — Дождь не на шутку. Ты бы хоть под карниз встал, а то простудишься, опять обрастешь болячками.

— Не обрастет! — перебила чуть не огрызнувшегося Кирилла Алиса. — Он у нас хороший.

— Алиса! — выговорил гость, превозмогая озноб. — Ты мне не говорила, что Катя…

Воздух не захотел слетать из уст. Женщина, продолжая суетиться, как-то выразилась:

— Что за Катя?

Потом замерла и, повернувшись к трясущемуся Кириллу, охнула:

— Ничего себе! Так это вот почему тебя вымочило!

— Она сгорела?..

— Нет. Она переехала…

Даже какое-то тепло стало просачиваться сквозь мокрую одежду.

— Куда?

— А кто ее знает?.. Видимо в тех трущобах, что у реки.

Все действия, которые были в это время, потихоньку шли на нет. Юноша ничего не замечал, он вымерил взглядом расстояние до двери и снова прыгнул в объятие погоды. Вслед ему было много выражений. Но все потеряло значимость, когда ноги привели к реке. Берега были измыты, волны врезались в хлипкий мост и неслись дальше по ветру. Дом, названный «Трущоба», окружали густые деревья, его мрак сливался с общим состоянием округи. Время, как и речка, бушевало, чувства пенились и шелестели. Ноги, как вата, перестали слушаться еще у порога, за которым лежало выпитое тело Кати, местами обнаженное дырами одежды. Малейшее движение с ее стороны как бы разбрызгивало: «Смотри, какая я теперь!» Бурлящий океан выплюнул старую горсть камней обратно, негодование и разочарование высушили в нем всю влагу души. Точно рвота, к горлу стал подступать истерический смех. Хлопнув себя по ноге, он покружился на месте и, понурившись, отправился домой.

Какой теперь ему казалась жизнь? Что он наметил на будущее? Как будет складываться в дальнейшем его судьба? Все вопросы он начал помаленьку вычеркивать из списка важного — а в списке неважного уж нет места. Все, что он напридумывал, было наивно и глупо, но с чувством неполноценности и жаждой найти истину. Последнее он давно упустил. Осталась лишь пустота, переминающаяся с ноги на ногу в длинных очередях за зарплатой.

28.05.2008