Побег из...

Когда он только появился на свет, то услышал слово «критерий». Сначала он не понял, что это такое, но уже чувствовал, что оно опасно. Потом он рос и слышал это слово чаще и чаще — критерии были повсюду, самые разные, но одинаково опасные и страшные. Все должно быть по образу и подобию всемогущего Критерия, ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Но он не хотел быть по образу и подобию, не хотел и не был, и тогда ему предложили полечиться — из лучших побуждений, чтобы спасти, ведь Критерий всех любит, спасает и прощает. Но лечиться он тоже не хотел, и тогда его стали лечить насильно, опять же из лучших побуждений.

Он убегал, и прятался, но его находили и лечили, ведь Критерий всех любит, а значит, все должны быть по его образу и подобию. Но он все-таки убежал, и образы и подобия Критерия потеряли его след. И тогда он нашел спящее Чудо. Которое не по образу и подобию. Ему хотелось рассказать всем о Чуде, потому что он был счастлив и хотел, чтобы другие тоже были счастливы, даже если они по образу и подобию, но побоялся — ведь тогда придется выйти, и его найдут? А еще — вдруг Чудо тоже станут лечить? Чудо тихо спало у него в кармане, куда он его спрятал, чтобы укрыть от всемогущего Критерия, а он любовался Чудом, молча и радостно.

Потом Чудо проснулось. Оно открыло глаза, такие чудесные, сияющие, живые, совсем не по образу и подобию. И он стал еще счастливее, потому что теперь Чудо не только спало в кармане, но еще и смотрело на него.

Но как-то раз Чудо выбралось из кармана, посмотрело на него чудесными, сияющими, живыми глазами — и сказало Слово. И это Слово было — Критерий. Он понял, что это не тот Критерий, по образу и подобию которого его хотели сделать, гораздо лучше и правильнее, но все равно — Критерий. Страшный и опасный, хотя и другой.

Чудо говорило что-то еще, глядя на него чудесными, сияющими, живыми глазами, говорило много хороших, счастливых слов, совсем не страшных и не опасных, но он уже ничего не слышал. Он свернулся калачиком в углу, под мохнатым пледом, и накрыл голову подушкой — чтобы Слово не так больно ударяло. Он лежал и лежал в углу, накрыв голову подушкой, а Чудо сидело рядом и думало, что это такая игра — прятки, хорошая, веселая игра. Чудо все сидело и сидело, а он все лежал и лежал, свернувшись калачиком, и незаметно угасал. Он был счастлив, потому что Чудо рядом, такое чудесное, сияющее и живое, но перестать угасать уже не мог, потому что Критерий, пусть и другой, все же добрался до него. И однажды он превратился в круглый камешек, голубоватый и прозрачный, как аквамарин, спрятался в самой сердцевине, где до него невозможно добраться никакому Критерию. А Чудо все сидело и сидело рядом, играя в прятки, потому что его чудесные, сияющие, живые глаза не видели сердце камешков — ведь этого не было в его Критерии.