Отчий дом

Как все-таки пространство умеет сжиматься со временем. При первом знакомстве обстановка кажется более объемной и масштабной, чем потом, по мере привыкания к ней. Придя в сотый раз в помещение, которое раньше казалось чуть ли не огромным, вдруг с удивлением замечаешь, что здесь, оказывается, и развернуться-то негде. Куда пропадают детали, теряются запахи, исчезают краски? Отчего некогда воздушная атмосфера так быстро сдувается в серую, безликую плоскость?

Так бывает, например, с новым местом работы. Первые дни присматриваешься и все вокруг такое значительное. Коридорам конца не видно, кабинеты исполинские, столовая необъятная. А уже через пару месяцев начинаешь замечать пробуждающееся недоверие, чувствуется подвох. Опасливо озираешься и с огорчением понимаешь, что, вот ведь досада: опять обманулся. Кабинетик на самом деле достался маленький, и вещи-то нормально не разложить; в столовой не пропихнуться; в коридоре, как не сторонись, обязательно кого-нибудь да зацепишь, самого неподходящего. В общем все также, как на прошлом месте. Можно было и не менять, если по чесноку.

Или вот, например, едешь куда впервые. Предположим, на новую дачу друзей. Дорога незнакомая, путь неблизкий. Едешь и думаешь: ну, нашли, куда забраться, и зачем я только ввязался в эту авантюру. А придется потом ездить к ним по несколько раз в год, и дорога уже не будет столь длинной. Глаз рассредоточен. Сознание спокойно и блуждает где-то в своих необозримых просторах: оно уже в курсе, чего ожидать. Время, отведенное на поездку, заранее прожито. Настоящее не представляет ни малейшего интереса. И, как результат: час пролетает незамеченным и сжимается в 15-20 минут.

Вот и сейчас я стараюсь заснуть в гостиной родового гнезда моего мужа, куда мы приезжаем на пару месяцев в году, и вспоминаю, каким показался мне этот дом, когда я зашла в него впервые.

Я хорошо помню тот день. Прямо с улицы через небольшую прихожую (то есть это сейчас она небольшая, тогда она показалась обширной, с высокими зеркальными шкафами, раздвигающими пространство) попадаешь как раз в эту гостиную. Мы вошли. Муж, тогда он был еще женихом, сразу прошел вперед и где-то затерялся. А я остановилась на несколько секунд. Комнату, представшую передо мной тогда, можно назвать только залом. Необъятное помещение. Которое мне необходимо пересечь, чтобы усесться в кресло напротив учтиво зазывающей родни. Я никак не могла решиться на столь дальнее перемещение.

Сколько воздуха было в доме, когда мы приезжали первые годы. Сколько незнакомых привлекательных запахов источали многочисленные занимательные предметы. Как я любила прибираться здесь. Поглаживать старинные фигурки, расстилать самодельные скатерти, расставлять вазы с искусственными цветами — какими милыми они были тогда, и почему от них так тянет могилами теперь, ведь за это время здесь никто не умирал. Как подолгу я вглядывалась в молодые, самоуверенные и бесстрашные лица сегодняшних притихших стариков на выцветших снимках, как радостно примирялась к детским фотокарточкам мужа — похожими могут быть наши дети. Сколько света вокруг.

Откуда только он мог взяться здесь. Теперь-то я знаю, что основная часть окон выходит на север, и солнце в доме бывает только в одной комнате, которую я поэтому и облюбовала пару лет назад. Но в этот раз и там как-то не по себе, уж совсем она маленькая, да и единственное небольшое окно в ней может пропускать солнечный свет лишь через вуаль полупрозрачной шторы, так как смотрит оно прямо в окна соседям. Выставлять себя напоказ, игнорируя вуаль, в доме считается неприличным.

Осталось одно место, в котором не так тесно — эта гостиная, здесь еще можно дышать. Я лежу на раскладном диване, между мужем и нашим песиком (как нормальный человек он спит головой на подушке), они уже давно заснули, а я уставилась в темноту удивленным от бессонницы взглядом.

Время тоже имеет свойство расширяться. А может наоборот сужаться. Также как в пространстве, и во времени ежедневные детали скатываются в безликий снежный ком привычек. Лето чередуется с зимой, майские сменяют новогодние, потом август, потом снова новый год. Пятница за пятницей. Стремительный поток диффузированного жизнипрепровождения.

Волею судьбы мне удалось немного преломить его, вырваться из смерча обыденности, жадно поглощающего обывателей на своем пути. Я переехала в другую страну. Пять лет проведенные в изучении культуры другого народа, освоении нового языка, к тому же постоянные разъезды по разным городам — это совсем не те пять лет, что были прожиты перед отъездом — от пятницы до пятницы. Те года пролетали со скоростью мысли. Мысли сосредоточенной, напряженной, но банальной, из которой мало что можно вынести и оставить для себя. Когда как дни, проведенные в незнакомых условиях, растянуты как в детстве. Всë вокруг удивляет, всë в новинку. Ты даже не знаешь, чего ждать от зимы, и придет ли она вообще.

Вот, к примеру, два дня назад было по моим меркам вполне себе лето, хотя сейчас середина декабря. Было около 20 тепла. Хорошо, что я вытащила их на пикник. А на утро проснулись — все белым бело. И снег сыпет уже два дня безустали. Только что мы сидели на зеленой траве под сочно голубым небом, а сегодня… Я аккуратно, чтоб не потревожить спящих, приподнялась, тихонечко протянула руку и немного отодвинула штору: там вполне себе зрелая зима — кроме белого снега, черных стволов и темно серого неба ничего не видать. Удивительно, почти как в детстве.

Детство… Дни в детстве нескончаемо длинные. Времени не существует. Все силы брошены на поглощение мира. Все органы чувств ребенка воспринимают окружающую среду гипертрофировано. Вот когда мир открывается нам во всей свое красе. Всё вокруг происходит впервые и всё жаждет изучения. Запах новогодней елки, весенней капели, догорающего костра, вкус лимонада и мороженного, мир книжек и мультфильмов. Всё завораживает и восхищает.

Вспомнилась школьная тетрадка. Зеленая. Бывает в клетку, бывает в линейку. На задней обложке таблица умножения, как сложно будет ее всю выучить. Но приятнее, когда там песенка: Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца, И степи с высот огляди… — эти стихи знают и любят все дети планеты.

Листы обложки осторожно вставляются в новенькую, невесомую, прозрачную, полиэтиленовую обложку. После того, как обложка одета, тетрадка набирает воздуху, становится пухлой и очень мягкой. Странички внутри ослепительно белоснежные. Нужно прочертить поля. Берется деревянная линейка, она легкая и шершавая. Простой карандаш, он очень приятен на вкус, если пожевать верхний конец. И Боже мой, как неповторимо пахнет его грифель! Тщательно отсчитываются клеточки, ставятся точечки, долго прикладывается линейка и вот, наконец, можно не дыша проводить карандашом. Нужно быть быстрым, уверенным и внимательным одновременно. Подружка при этом напряженно прикусывает язык, мне этого не дано. Если хоть чуть-чуть засомневаешься — всё, рука дернется и пиши-пропал. Выйдет кривая. Которую потом придется оттирать резинкой. От обиды на себя опять что-нибудь пойдет не так, рука опять дрогнет, — резинка сильно помнет страничку. И тетрадка станет уже совсем не такой замечательной. Но все получилось — оооп — и ровненькая линия отделяет поля. Радость успеха дополняет холодный запах грифеля.

А школьная форма. Особенно парадная — белоснежная рубашка с золотыми пуговичками и синяя юбочка со складочками спереди. Свежевыстиранные, накрахмаленные и выглаженные. Они готовы к выходу на утро, а сейчас висят аккуратно на плечиках, на дверце шкафа и источают восхищающую сознание красоту и свежесть.

А помню для праздника в детском саду мама сшила мне костюм снегурочки. Это само совершенство мира. Ничего более прекраснее у меня потом не было в жизни. Никогда больше я не испытаю такого невообразимого удивления от обрушившегося на меня счастья. Халатик, шапочка, варежки и валеночки. Сделаны из небесно-голубого, шелковистого материала с широкой отделкой из белого овечьего меха. Воспоминая о том, что я испытывала, дотрагиваясь до них, всплывают сейчас слезами в моих бессонных глазах. Сколько нежности в этом мехе, сколько божественной любви в этих валеночках. Как приятно натягивать их на ножки и как непривычно легко и мягко вступать в них по полу. Костюм вышит мелким бисером, похожим на прозрачные снежинки. Это сказочно.

Запах, дымка мира детства. Вот интересно, неужели сейчас грифель простого карандаша так не пахнет? И все эти предметы, неужели их нет в реальном мире сейчас вокруг меня? Ну, наверное же, они есть — только вот я их, почему-то, не ощущаю. Надо будет обязательно понюхать карандаш при случае.

Неужели весь этот сочный мир по-прежнему существует в действительности. Только я не могу, не имею рецепторов, его ощутить. Он не где-то там в недосягаемом прошлом, в другой параллельной вселенной, потустороннем мире, а тут, прямо сейчас, в настоящем, где нахожусь и я.

Я даже как-то прогуливалась в свои школу и детский сад, влеченная интересом, с надеждой занырнуть с пустого песчаного побережья взрослого сознания в завораживающий подводный мир моря детских ощущений. Меня встретили те самые деревянные двери, тот же паркет, покрытый лаком, всё без капитальных изменений. Даже коридоры на этажах выкрашены в те же цвета — первый в зеленый, второй в розовый, третий в голубой, а четвертый в персиковый. Всё так же, как десятки лет назад, но тем не менее здесь холодно, пусто и безжизненно, как на моем песчаном берегу. Лишь слегка подбадривает слабый, еле уловимый запах тех лет. Запах столовой; лакированного паркета; солнечных лучей, захвативших тысячи мелких пылинок в свои объятия. Они несомненно здесь есть, все те запахи, запахи моего детства, но всё, что я могу теперь — изо всех сил стараться уловить хоть самый край этого ощущения счастья.

Какой же мир на самом деле — тот многообразный, огромный, заманчивый и сказочный, что кажется при первых встречах с ним. Или сегодняшний — тусклый, мелкий и обыденный.

Какая эта гостиная в действительности? Та, просторная и светлая, какой была в первый день нашей встречи, или заставленная и тесная, какой вижу я ее теперь. Неужели все эти многочисленные фигурки, которые скорее всего и сейчас стоят на своих местах, до сих пор источают изящные старинные ароматы? Неужели чьи-то прожитые здесь судьбы всё такие же увлекательные, и вещицы, пережившие их, такие же загадочные и трогательные. Неужели этот старый дом может иметь хоть какой-то интерес, в самом деле!

С людьми, видимо, та же история, что с пространством и временем. Поначалу новые лица кажутся интригующими и манящими. Погружаешься с головой. Сколько всего неизведанного. Взгляды, касания, запахи — в амурных отношениях. А потом узнаешь человека поближе и оказывается, что ничего такого любопытного и нет, а вовсе даже и пустоват. И совсем вроде бы даже никакого особого интереса не представляет. И запах слишком резкий. И поговорить-то вроде как не о чем. Становится скучно и ты уходишь. А он оказывается, может быть, так все и веет тем восхищающим сознание ароматом! И по-прежнему также много в нем изюминок и все также он неисчерпаемо бездонен.

Так может и не стоит менять обстановку, не потому, что новая в конце концов окажется такой же серой, как предыдущие, а потому что сегодняшняя на самом деле такая же яркая и красочная, какой казалась изначально? Как вдруг стало жаль забытых друзей.

Лежу в полной темноте. Должно быть за окном снег все также беспрестанно валит с неба. Уже два дня подряд. Многотысячное полчище гигантских снежных хлопьев сыпется на землю. Как лихорадочно они поддаются ненасытному притяжению. С каким ажиотажем, с каким рвением. А ведь это всего лишь несколько минут, когда каждая из этих миллиардов снежинок может побыть самой собой. Через мгновение они все сольются в единую снежную массу. А вскоре и вовсе растают и растекутся стройным потоком по сточным люкам.

От такого безудержного напора мир вокруг за пару часов стал черно-белым. А у нас не выдержала и протекла крыша. На кухне с потолка капает вода. Туда из гостиной ведет арочный проход без дверей, так что капли хорошо слышно. Они отсчитывают секунды по пластмассовым тазам. Надо все-таки встать и пойти подложить побольше полотенец, чтобы приглушить это отрешенное сердцебиение умирающего дома, а-то так и не усну до самого утра.