Град Петра.

Соцветие дворов ловят в сеть быстро и безболезненно. Равнодушно наплевав на то, что у тебя дома чай, кот и музыка. А еще тепло. Тепла в Питере не сыскать днем с огнем. Тепло в Питере раздают вместе с красными гвоздиками на 9 мая. Тепло — редкий гость, а солнце — почти не приходит в гости к серебристой Неве. Но даже в каменном холоде Университетской набережной есть то, чему бы позавидовал любой город-герой.

Дух Петра.

Уму непостижимо сколько лет рассыпано по мостовым из «голодного» серого булыжника. Где каждый камень несет кроме веры и надежды, еще память и смерть.

Гордость и тоску.

Не надо прислушиваться, чтобы услышать. Не надо затаить дыхание, чтобы проникнуться свежестью речных портов.

В этом мире все питерцы связаны навсегда цепью улиц, мостов и каналов. А главную артерию города — Неву, считают матушкой, которая кормит, поит и песни поет. Колыбельные, под скрип железобетонных свай разводных мостов.

Но мы не замечаем многих вещей, меняющих лик города. Мы не замечаем, как стонут камни, рассыпающиеся в вечности гранитных оков. Как город меняет кожу, умирая в наших руках с закатом и восставая из пепла Пулковских высот — с рассветом. Город, который не сломили ни войны, ни голод, ни бомбежки, ни реформы, ни путчи. Город, который стал колыбелью не только революций, но и многих драм, историй любви и криминала. Гробовой доской поэтов и писателей, что обрели свое пристанище на мемориальном кладбище «Литераторских мостков».

Даже живя в этом городе больше тридцати лет порой многое не замечаешь, и даже не придет в голову пролезть за заборы, протиснуться за колючую проволоку заброшенных заводов, ставших памятниками разрухе и забытью.

Заброшенных мест в Петербурге достаточно. Это десятки метров пожелтевшей от коррозии земли, питерской, болотной глины. Это много сил впустую. Это слава и погибель множества фирм-однодневок, не принесших доход своим владельцам. Выжженный временем газон, провалившийся асфальт. Многокилометровый рубеж бывших улиц, оросительных каналов.

Все восхищение сходит на нет в таких местах, уступая жалости, грусти и немому удивлению.

Человек может уничтожить всё: выжечь, вытоптать, обезвредить, убить. Человек — жадный, жестокий зверь, который убивает города, оставляя их пустые глазницы потомкам, кои даже не удосуживаются копнуть глубже, чтобы понять и простить тех, кто не щадит город, не успокаивает его сердце, не бережет нервы.

Убивает и рушит великолепие, не оставляя ничего.

И если центр города всегда коленоприклонен к Смольному, оберегаем им и любим, то остальные районы могут только позавидовать такому покровительству.

Остальным районам приходятся выживать, в этом городе контрастов, где любой закон трактуется через призму неприятия этого закона. И пресловутые «двойные стандарты» — делают результат. Или не делают его.

Это не философия, нет. Это бытие. Жесткое, покатое, красноречивое. Оно не говорит деловые языком, оно говорит на сленге. Где «Узлы», «Болты» и «Штаты» — означают нечто большее, чем просто названия округов района. Эта целая историческая ось, пласт подводных камней, под которыми боль, страх и надежда.

Город меняется, скользит, размывается фонарями продрогших улиц, жарких проспектов, темных переулков и холодных мостов. Он меняет названия, строит заново историю, и заполняет пустоты парадных. Город, которому больше трехсот лет. И каждый год, как удар сердца. Каждая пятилетка, как кинжал под ребра. Каждый век — шаг к вечности, над которой время не властно.

Это пафос. Вязкий, соленый, гордый. Он поднимает голову, и смотрит на город сквозь солнцезащитные очки. Он дышит перегаром и торфяниками. Город, который вписан в историю России. Город, про который писали все поэты и писатели, выжигая по слогам: Град Петра!