Два сердца

Скрипнули петли ворот — будто человек застонал — резко, обречённо. Эмиль задержал дыхание. Он в Городе. И он жив. Пока.

Огляделся, выдохнул. Гулко застучали оба сердца: его родное чуть тише, чужое — по-хозяйски уверенно.

В воздухе словно молоко разлито, солнца нет. Не день, не ночь, не туман — странные белые сумерки. Сколько хватало глаз тянулись за горизонт дороги — вились змеями, закручивались улиткиной раковиной. Между дорогами — провалы-пропасти. Эмиль подошёл к скосу, глянул вниз — дна не видать, лишь бока глинистого обрыва, облепленного полукружьями огромных гнёзд.

Налетел шквальный с присвистом ветер, рубаха прилипла к телу, надулась парусом, хлопнула, Эмиля едва не сбило с ног, он схватился за рукоять ножа. Глупо, конечно. Разве ж спасёт кусочек стали, если Город захочет скрутить его в бараний рог?

Город был неприступен — безрассудные сгорали, не успев прикоснуться к воротам. Эмиль слишком хорошо это помнил. Лив зажглась будто изнутри — он лишь успел подумать, что никогда не видел её такой красивой, а потом одурело стоял и смотрел на кучку пепла. Всё, что осталось от Лив. На три дня он потерял себя — не понимал, что делал, с кем говорил. Когда очнулся, молча пошёл на белокаменные стены. Он должен был её найти...

Нога съехала по размокшей грязи, каблук сапога завис над обрывом.

—… омог… х-х-хомог...

Эмиль почувствовал, как кто-то цепляется за голенище, тянет вниз, хотел было выдернуть ногу, но вдруг отчётливо услышал: «Помоги!». В хриплом призыве проскользнула знакомая нотка отчаяния.

Он ухватил испачканную в глине дрожащую руку, потянул на себя. Над кромкой обрыва показалось измождённое лицо, сбитые в колтуны пряди падали на глаза.

Ударил новый порыв ветра, повалил на дорогу. Нет, не ветер — Эмиль ощутил прикосновение птичьих перьев к лицу, тошнотворный сладковатый запах, попытался вырваться. Но когтистая лапа намертво прижала к земле, над Эмилем нависла женская голова, закрывая молочное небо. И без того уродливое лицо женщины-птицы исказилось, она принялась рвать лапой рубаху. Коготь задел шрам, под которым билось чужое сердце, вошёл в плоть. Эмиль застонал, дёрнулся, боль молнией прошила тело.

— Не сопротивляйся. Гарлия заберёт только то, что никогда и не было твоим.

Он с трудом развернул голову — незнакомец сидел рядом, смотрел на Эмиля голубыми как небо глазами в красных прожилках. Он забыл о гарлии, о боли, о последнем взгляде Лив, в котором смешался восторг и ужас. Эмиль узнал незнакомца. Он вытащил из пропасти своего двойника. А может, себя?

Гарлия рванула коготь, голова взорвалась вспышкой боли, и Эмиль ощутил — его больше нет… Прошла вечность, прежде чем он понял, что снова может дышать. Резкий хлопок крыльев — гарлия улетала, унося в лапах окровавленный комок: чужое сердце, которое спасало Эмиля пять лет. Он поморщился. С родным больным сердцем не протянуть и дня. Впрочем, зачем больше? Ему бы только ещё раз увидеть Лив.

Эмиль с трудом сел, уставился на окровавленную рубаху. Хм, даже день будет подарком. Он истечёт кровью гораздо быстрее. Двойник тем временем метнулся к обрыву, рискуя снова свалиться вниз, торопливо сорвал пучок белёсой травы, растёр, смешал с комочками глины, и со знанием дела залепил рваную рану кашицей.

— Заживёт.

Эмиль недоверчиво посмотрел на грудь. Рана перестала пульсировать, обмазанные бурой глиной края быстро стягивались.

Двойник проследил за взглядом Эмиля, усмехнулся. Поднялся, зашагал по дороге вперед. Стихший до бриза ветер трепал лоскуты тряпья на его бёдрах — вот и весь небогатый наряд.

— Кто ты? — крикнул Эмиль вслед.

Двойник обернулся, нахмурил брови, будто вопрос застал его врасплох, наконец изрёк:

— Не знаю. Зови как хочешь.

Эмиль сделал пару неуверенных шагов, скривился, слабость затопила тело.

— Сердце. Будешь Сердцем. Я привык к двум. Мне одного мало.

— Пошли, — коротко бросил Сердце, — надо успеть до прилива.

Эмиль и вправду слышал странный шум — гул шёл из пропасти. Дна по-прежнему не было видно, но Эмиль мог поклясться, что далеко внизу молочный воздух превращается в гребни волн. Он поспешил за Сердцем.

— Я ищу девушку, Лив. Она… сгорела… возле самых ворот. Скажи, ведь Город её забрал? Она не могла погибнуть. Так не бывает!

— Любимая?

Эмиль остановился. Он не думал, что какой-то вопрос может оказаться острее когтей гарлии.

— Нет, — тихо сказал Эмиль, — больше — друг.

Сердце бросил на него испытывающий взгляд — голубые глаза горели холодным огнём, резко очерченные губы были поджаты. Вот значит, как Эмиль выглядел со стороны, когда собирался завязать отчаянный спор. Однако спора не вышло. Гул сделался громче, отчётливо слышался плеск волн о тесные берега обрывов.

Друзья молча переглянулись и опрометью рванули по дороге вперёд.

***

Эмиль сидел на берегу, подобрав под себя ноги, смотрел на мутную, без синевы воду затопившего дороги озера и старался не вслушиваться в стон земли за спиной. Сердце лежал на песке рядом, скучал. Он отмылся в озере от глины, постирал обмотанное вокруг пояса тряпьё, среди которого нашлись почти целые штаны, и выглядел теперь вполне обычно — немного уставший парень, светлые с рыжинкой волосы по плечи, только на дне глаз притаилось беспокойство.

Сердце сказал, надо ждать, пока Город вырастет. Эмиль скрипнул зубами. Глупо терять в ожидании бесценные секунды жизни, но делать нечего — в месиве камней и скал Лив не найти.

Земля трещала по швам, выпуская наружу кварталы бегущих наверх улочек, белокаменные домики-соты, ажурные террасы и балконы. Вершина скалы вытягивалась, дробилась шпилями башен, что протыкали молочное безоблачное небо...

В деревне, где вырос Эмиль, Города боялись и перед ним благоговели. Говорили, он зародился в жерле потухшего вулкана, который затопило озеро. С тех пор вода с огнём так и не смогли примириться. Каждую пору года Город уходил под воду на семь дней, и его место снова занимало озеро. В последнюю ночь вода испарялась, проступали белые, обросшие ракушками стены, ажурные шпили тянулись к облакам. Наутро Город посылал гарлий — птицы с женскими головами кружили над деревней, высматривая жертву. Или счастливчика? Никто не знал, что ждёт близких за стенами Города. Люди не сопротивлялись — сами выходили встречать птиц, тянули руки к жутким силуэтам в небе, охотно отдавались в жёсткие лапы. И домашние были бессильны — чья-то чужая воля парализовывала движения, приковывала к месту.

Город забрал родителей, когда Эмилю едва исполнилось шесть. Он провожал взглядом самых близких людей, отчётливо понимая, что больше не увидит их. Но знал — так надо. Болезненного мальчика пожалел и приютил Рун, деревенский лекарь. В пастушки Эмиль не годился — слишком слабое сердце. Рун придумал ему занятие поинтереснее: растирать высушенные травки, смешивать порошки на микстуры, помогать с хворыми — воды принести, рану промыть, компресс наложить. Если выдавалась свободная минутка, Эмиль убегал из заросшего шиповником дома лекаря, шёл к холму — глазел на белые стены и свечки башен, или сидел у озера. Бывало, волна выбрасывала на берег вещи украденных Городом людей. Красные туфельки десятилетней Марты, прожжённая почерневшая трубка старого Хакана, подвенечный букет Уллы, нож пройдохи Ларса — Эмиль собирал улов, аккуратно складывал на берегу. Он верил, что однажды отыщет мамину серёжку — она так приятно щекотала щёку, когда мама целовала его перед сном. Или потёртый папин плащ — если плащ висел на гвозде у входа, значит, отец дома, и будет новая игра, или настоящий мужской разговор по душам. Но родительских вещей Эмиль так и не нашёл. Зато его нашла Лив...

Кажется, Сердце что-то сказал. Эмиль вздрогнул, поднял голову, недоумённо уставился в такие знакомые глаза цвета неба. Свои глаза. Странное ощущение.

— Расскажи о ней, — повторил Сердце вопрос.

— Что рассказывать? Я потерял её...

— Да не о себе, о ней расскажи, — нетерпеливо перебил Сердце.

Двойник поднялся, оглядел сверкающий белизной Город, удовлетворённо кивнул и принялся штурмовать скалистый берег. Валуны складывались в ступеньки, подъём был несложный, но Эмиль начал задыхаться — сердце не выдерживало.

— Она… — Эмиль осёкся, глотнул воздух как воду, — Лив единственная меня понимала.

— Снова ты о себе. Неудивительно, что она ушла.

Сердце, казалось, расстроился. Однако шага не сбавил. Они вышли на ажурную террасу — два домика застенчиво жались к скале, приоткрытые двери светились уютным тёплым светом, с террасы ужами расползались лестницы к верхним площадкам.

— Не ушла! — вдруг Эмиль разозлился, — её сжёг Город! Мы придумали в детстве, что пойдём вдвоём. Но мечта забылась. А Лив вспылила, побежала к стенам. Из-за какого-то пустяка, обиды...

— Ты ищешь девушку только для того, чтобы сказать, как она была неправа? — Сердце удивлённо вскинул брови.

Эмиль смешался. Нет, конечно, нет. Он искал Лив, чтобы… Просто хотел её вернуть. Все три дня с момента гибели Лив Эмиль не мог отличить дня от ночи. Казалось, девушка забрала с собой весь свет, которым он жил.

Город будто очнулся от сна, Эмиль услышал гомон людских голосов, на верхних лестницах мелькнули силуэты.

— Это же Ларс! И его дружок Якоб!

— Оба конокрады. Город забрал их во время ссоры. Ларс хотел угнать жеребца, Якоб отговаривал. Когда Ларс настоял на своём, Якоб вспылил, началась драка.

— Откуда знаешь? Был тем жеребцом? — ехидно заметил Эмиль.

— Здесь сразу всё видишь, словно это происходит в твоей голове. — Сердце пожал плечами.

— Врёшь! Я бы давно уже понял, где Лив!

— Не понял бы. Ты даже не знаешь, кого ищешь.

— Лив была мне лучшим другом!

— А ты ей?

Эмиль задохнулся возмущением, сам не заметил, как в руке оказался Ларсов нож — добытый в озере трофей. Сердце кольнуло, ноги стали ватными. Ничего, он потерпит.

По лицу двойника прошла судорога.

— Убьёшь меня?

— Нет, — кураж пропал, Эмиль безвольно опустил руку, — пусть я негодяй, но мне надо её найти, понимаешь?

Сердце вытер лоб тыльной стороной ладони, вздохнул.

— Обратного пути не будет.

— У меня и так его нет.

— Тогда пошли в дом, — двойник указал на полуоткрытую дверь, — ты первый!

Эмиль хотел было возразить, удивиться, задать кучу ненужных вопросов, но не успел. Сердце легко толкнул дверь, и Эмиль вывалился в солнечный день.

Мокрая галька блестит на ладошке, как драгоценный камень, но Эмиля не обманешь. Ему уже семь, и он знает, как выглядит настоящее сокровище. Он вылавливает из озера дары Города — чьи-то забытые вещи, и страшно гордится этим. Эмиль раздаёт вещи соседям, но те ничего не понимают в сокровищах. Мама Марты плачет, едва завидев детские туфли, жених Уллы бьёт его по лицу букетом роз.

Эмиль водит рукой в прохладной воде, пальцы хватают что-то тёплое. Страшно, но Эмиль не выпускает находку. На берегу растёт горка колёсиков. Есть ещё цепь, хребет, ребристые пластины, хищная пасть с неровными зубами. Всё пульсирует, будто живое. Эмиль просвечивает находки на солнце — он может поклясться, что видит прожилки сосудов. Кажется, порежешь — пойдёт кровь. Он крутит колёсики и так и эдак — и что теперь с ними делать?

— Хочешь, помогу?

Рядом опускается на колени незнакомая девчонка, нетерпеливо поправляет волосы — такие же, как у него — светлые с рыжеватыми прядями.

— Смотри, — она ловко соединяет колёсики цепью, прикрепляет пластины, хищную пасть.

Эмиль качает головой — неправильно. Он меняет колёсики местами, добавляет хребет. Теперь рыба как живая — вот-вот щёлкнет пастью! Они бегут к озеру, бросают её в воду. Эмиль видит, как вздрагивают рыбьи плавники, изгибается хвост…

Лив приходит к озеру каждый день. Они собирают механизмы вдвоём. Лив заранее знает, какой получится фигура. А Эмиль уверенно меняет мелочь — где-то добавляет винт, где-то переставляет детали — и только тогда механизм оживает. Что-то они бросают в озеро. Что-то дарят Руну. Тот странно смотрит на Эмиля, но не плачет и не бьёт по лицу. Значит, тоже знает толк в сокровищах.

Когда вырастает Город, выпивая озеро до последней капли, Эмиль и Лив играют в соседней роще. Эмиль быстро устаёт, и тогда они глазеют на белоснежные башни и придумывают истории. Эмиль мечтает попасть в Город и собрать его заново, как те механизмы — чтобы Город больше не забирал близких. О чём мечтает Лив, Эмиль не знает. В её тёмных глазах нет дна...

— Вспомнил, о чём она мечтала? — двойник нещадно хлестал Эмиля по щекам.

— Нет, это неправда! — Эмиль отчаянно оттолкнул Сердце.

Они снова стояли на террасе, будто не входили в дом, и не было ослепительного дня за дверью.

— Ну, говори!

— Просила у Города для меня второе сердце… — сказал, и сам не поверил словам.

— Как… как ты мог забыть такое?

Эмиль никогда не видел горящее небо, но, кажется, сейчас увидит — глаза двойника грозили вот-вот заняться пламенем.

— Тебе какое дело? ­— огрызнулся Эмиль, и после паузы добавил, — я должен был верить, что могу хоть что-то сделать сам.

— Брось, Лив хотела играть с тобой. А ты — выиграть у неё.

Не говоря ни слова, Эмиль быстро пересёк террасу, устремился вверх по лестнице. Сам найдёт Лив. Он не намерен слушать оскорбления от какого-то бродяги. Невелика сложность — ходи, открывай двери — и за одной его обязательно будет ждать девушка.

***

Эмиль остановился в округлом дворике. В глубине — три дома, двери полуоткрыты. Посреди двора рос куст шиповника — в острых листьях сверкали белые звёзды цветов. Эмиль неожиданно расслабился — запахло домом. За спиной послышались шаги. Он обернулся, готовя сердитую отповедь двойнику, но увидел Руна. Посторонился, пропуская лекаря вперед.

Тот подошёл к кусту, долго смотрел на шиповник.

— Рун!

Лекарь скользнул по Эмилю невидящими глазами и вернулся к созерцанию куста.

— Это я, Эмиль!

Рун не видел и не слышал его. Лекарь провёл по лицу рукой, будто смахнул невидимую паутину, потянулся к двери, шагнул за порог — Эмиль успел заметить скромную комнатку, где Рун принимал хворых, и кого-то, распростёртого на столе. Кого-то со светлыми, поблескивающими рыжинкой волосами.

Эмиль было бросился следом, дверь перед носом захлопнулась. Он колотил руками, ногами, но она будто вросла в стену. Эмиль окинул взглядом дворик — совсем рядом светилась ещё одна щёлка — новая дверь. Со всей дури он налетел на препятствие, упал, колени больно ударились о гальку.

— Можешь встать?

В голосе Лив тревога. Эмиль глотает немую злость — не надо его жалеть! Стиснув зубы поднимается, сердце колотится, чуть не выпрыгивает из груди. Он задыхается, но нельзя показывать слабость, и Эмиль выпрямляет спину, чтобы Лив видела — он сильный парень, обойдётся без мамочки. Да и какая из Лив мамочка — девчонке четырнадцать. Всего на год старше Эмиля.

Кажется, Лив поверила. Улыбается, становится на цыпочки, треплет Эмиля по волосам. По затылку бегут мурашки. Сердце заходится ещё больше. Он снова беспомощен. Но уже не от болезни. У Лив тёплые тёмные глаза и очень белая — до синевы кожа. Он бы часами смотрел, как бьётся жилка на длинной шее, как Лив хмурится, сводит брови, или как зажигаются улыбкой сначала глаза, потом губы, и мечтал, что когда-нибудь осмелится на поцелуй. Но Эмиль гонит глупые мысли прочь. Это тоже слабость. А он хочет быть для Лив сильным.

Он приказывает сердцу молчать, осторожно берёт Лив за руку. Что ещё надо? У него ест друг.

— Погоди, мы не закончили! — Лив опускается на гальку и в сотый раз принимается соединять колёсики, трубочки и пластинки.

Работа не клеится. Эмиль плохо себя чувствует, ему беспокойно, Лив возится с механизмом одна.

— Эмиль, когда мы пойдём в Город? — спрашивает девочка, не отрывая взгляда от механизма.

— Так спешишь сгореть заживо? — Эмиль не настроен это обсуждать сейчас.

Лив не слышит колкого ответа, её лицо светится победой.

— Получилось!

Комок размером с ладошку Лив бьётся и трепещет в её руках. Пластины соединяются так, что не видно ни стыков, ни колесиков внутри, обрастают красно-синей сеткой живых веточек.

Восторг и горечь смешиваются воедино — Лив собрала что-то неимоверное, и первый раз сделала это сама. Эмиль ей больше не нужен.

Когтистая лапа сдавливает горло, Эмиль не может дышать. И притворяться. Даже ради Лив. Мир блекнет и стремительно летит в пропасть.

Будто сквозь дрёму Эмиль чувствует, как его хватают под руки, куда-то тащат. Он лежит на твёрдом. Туман редеет, он видит знакомые венчики трав на потолочных балках, потом лицо Руна.

— Держись, парень!

Рун льёт в рот Эмилю горькую отраву, всё внутри немеет. Он не чувствует тела. Становится страшно. Эмиль кричит, хочет вырваться на волю.

Эмиль очнулся от собственного крика. Он лежал на пороге, рубаха пропиталась потом и облепила тело, со лба упали крупные капли. Эмиль тяжело поднялся, дверь резко захлопнулась.

Сердце как ни в чём не бывало сидел на ступеньках, смотрел в сторону.

— Почему Руна забрал Город? За ним пришли вскоре после...

— После того, как спас тебя, хочешь сказать? — охотно отозвался двойник, — Рун сделал то, что и положено лекарю — вживил второе сердце в твоё умирающее тело. Но до сих пор не уверен, что поступил правильно.

— Почему? — Эмиль с отвращением услышал, как дрожит его голос.

— Тебе решать.

***

Растерянность Эмиля потонула в выкриках. Из боковой улочки выпорхнула пёстрая шумная компания. Мужчины улюлюкали, хлопали в ладоши, а впереди, приплясывая в такт, шла девушка с красной лентой в смоляных волосах. Аста! Эмиль потянулся за ними, и вот он сам в толпе — звонко хлопает, что-то выкрикивает, только бы Аста не остановила танец.

Краем глаза Эмиль заметил беспокойный взгляд Сердца. Зануда, пусть оставит его в покое! Внезапно прибавилось сил, будто и не сочтены были его часы, отмеряемые скупыми ударами в грудине.

Компания потянулась по улочке вверх, петляя меж белых домиков-сот. Эмиль с удивлением узнал вывеску — «Перепутье». Трактир Арка? Дверь приветливо распахнулась, толпа стиснула Эмиля и потащила внутрь.

Тёплые ладони закрывают глаза. Эмиль замирает с инструментом в руках. Он рад и не рад одновременно. Он скучает каждую минуту, когда Лив нет рядом. А они не виделись со вчерашнего вечера. Но Эмиль должен закончить работу к сроку — новые жернова почти готовы. Мельник будет доволен — жернова иструт зерна в невесомую, мельчайшую пудру.

Город не скупится на подарки — скоро Эмиль соберёт мельницу, для которой не нужны ни вода, ни ветер.

Эмиль опускает инструмент, вытирает руки в каменной крошке о фартук, неожиданно разворачивается, хватает Лив в охапку, чмокает в щёку. Лив хохочет. Глаза зажигаются радостью и необыкновенным теплом. Эмилю хорошо и уютно.

— Бросай свою мастерскую, пойдём гулять — сегодня ярмарка! Забыл?

— Не до ярмарки, — Эмиль вздыхает.

— А ради меня пойдёшь? Если я очень сильно попрошу?

Эмиль недоумённо смотрит на Лив. Девушка никогда ни о чём не просит. Сразу берёт, что захочет. Лив подходит к нему вплотную, приподнятые в улыбке уголки губ дрожат, опускаются, она смотрит серьёзно, лицо будто теряет маску беспечности. Эмилю горячо, он не видит ничего — только губы Лив. Он хочет узнать их вкус. Прямо сейчас. Плевать на работу, на ярмарку… Нет, так нельзя. Одиннадцать лет они рядом. Ближе человека, чем Лив, у него нет. Если он дотронется до Лив, как мужчина, потеряет друга.

— Если попросишь, не смогу отказать.

Он пытается улыбнуться, но выдает предатель-голос — хриплый, глухой. Эмиль отстраняется. Искоркой мелькает во взгляде Лив разочарование, но девушка быстро прячет лицо под маску...

Они пробираются сквозь шумную толчею. Ладошка Лив в его руке. Тепло через соединённые руки бежит от него к ней, от неё к нему. Так хорошо, именно так и надо. Парень в лихо заломленной шляпе с белым пером подмигивает Лив, бесцеремонно подходит, что-то шепчет на ухо. Лив заливается краской. А в сердце Эмиля зарождается ураган. В ушах стучит кровь, на глаза падает алая пелена — парень в шляпе потирает пострадавшую челюсть. Девушка довольна, хоть и пытается скрыть улыбку. Но Эмилю хочется видеть улыбку Лив снова и снова, и он, не торгуясь, покупает девушке ожерелье. Красные гранатовые бусины блестят на белоснежной шее, как капли крови...

Он заканчивает работу с жерновами поздно вечером. На душе беспокойно, и Эмиль идёт к Арку пропустить кружку-другую вина. Рун постарался на славу — новое сердце не даёт сбоев. Эмиль полностью здоров и может позволить своему телу многое.

Город помогает Эмилю выжить — с тех пор, как забрали Руна, подбрасывает новые необычные детали, из которых Эмиль мастерит и полезные механизмы, и безделушки. Их с радостью расхватывают на рынке — вещи по-особенному красивы, и люди верят, что они приносят удачу.

Лив изредка помогает Эмилю. Слишком много хлопот дома — младшие сестрёнки, стряпня, работа в поле. В глубине души Эмиль рад этому. В кои-то веки он что-то делает сам и оттого чувствует себя сильным.

В «Перепутье» прорва народу. Эмиль протискивается к свободному месту. Устало падает на скамью, машет рукой Арку.

Вино кислое, но Эмиль этого не замечает — он весь вечер смотрит на неё. Девушка с красной лентой в волосах отплясывает на столе. В неровном свете свечей лента блестит, и Эмилю кажется, что незнакомка украла гранатовые бусы Лив. Кроваво-красные капли в волосах, что чернее ночи. Руки девушки крыльями взметаются над головой, каблуки отбивают бешеный ритм, и так же бешено стучат оба сердца Эмиля. Девушка резко останавливается, но танец продолжается — в её взгляде в упор, в исходящем от танцовщицы желании и страсти.

— Браво, Аста!

Эмиль не слышит выкриков, подходит к столу-сцене, помогает Асте спуститься. Девушка улыбается, молчит. Эмиль согласен — слова будут только мешать. Он целует Асту при всех. Срывает с волос ленту, бросает в зал, кто-то ловит её. Эмиль хватает девушку, уводит из трактира, они бегут по размытым весенним улицам, смеются до дурноты. Он поднимает Асту на руки, переступает через порог, на негнущихся ногах доносит до кровати. Внизу живота разгорается огонь. И Эмиль отдает девушке всё, что так хотел дать Лив. Но Лив слишком дорога. Он не имеет права разрушить их дружбу дурацкой ошибкой…

***

Эмиль почувствовал удар в грудь, открыл глаза, едва удержался на ногах. Нет, с ним никто не дрался. Просто сердце сбилось с ритма. Он глотнул воздух, пытаясь восстановить дыхание.

— Времени почти не осталось, друг, — двойник положил руку на плечо.

Эмиль кивнул, он и так это знал.

Сердце нырнул в узкую улочку — не шире плечей Эмиля. Тот едва протиснулся следом. Он только сейчас заметил: Сердце щеголял в чистой рубахе и совершенно целых новеньких штанах. Голое плечо больно резанул камень стены — на Эмиле почему-то остались одни лохмотья.

— Я не предавал Лив, нет… Я хотел доказать, что достоин её.

— Она была рядом одиннадцать лет, какие ещё нужны доказательства?

— Лив стоит большего. Я должен был сделать что-то значительное.

— Поэтому увлёкся Астой?

— Я не предавал Лив, не предавал… не предавал… — всё тише повторял Эмиль, — просто отчаялся заслужить её.

В груди открылась пустота.

— Я ведь её не найду?

Двойник промолчал.

— Почему Город не сжёг меня сразу?

— Может, пожалел свой подарок. Или дал шанс.

Они вышли из тесной улочки на широкую лестницу. Эмиль задрал голову — лестница заканчивалась просторной площадью, окруженной караулом высоких башен. Ослепительно-белых башен.

Подъём давался тяжело, Эмиль смотрел под ноги, воздух с присвистом вырывался из легких. Он услышал нарастающий рокот, оглянулся. Пройденные ступени осыпались, крошево тонуло в молочном воздухе, очертания домиков внизу таяли — за спиной росла белая пустота.

И словно стремясь заполнить это страшное ничто, из дырявого мешка его жизни посыпались новые картинки.

Тёмные волосы Асты змеями разметались по подушке, Эмиль тянется губами к её шее, но вдруг понимает — он не хочет целовать девушку. Аста — чужая ему. Он вздрагивает, поднимает голову.

В дверях стоит Лив. Она всегда приходит в дом, как хозяйка — да и нет у них секретов друг от друга. Не было. Эмиль не отрываясь смотрит в глаза Лив и видит пепелище — там только что погиб целый мир. Эмиль, не знает, что говорить. Он сам уже мёртв.

— Я иду в Город, — бесцветным голосом произносит Лив.

До Эмиля не сразу доходит смысл слов. Пробраться в город — детская мечта. Но они выросли. У них всё есть.

Девушка с пустыми глазами уходит. Эмиль отталкивает руки проснувшейся Асты, торопливо одевается. Лив всегда берёт, что хочет, и никого не спрашивает. Он должен успеть.

Девушка бежит к холму, башмаки вязнут в сырой после дождя земле.

— Лив, остановись, Лив!

Он хватает её за плечо, разворачивает к себе.

— Что… что тебе в этом Городе надо?

Лив гасит последний всполох пожара в глазах.

— Буду снова просить тебе сердце. У тебя их два, но как будто ни одного. Пусти!

Слова хлыстом бьют Эмиля, ему больно. Он отпускает Лив. Девушка уходит, вздрагивают тонкие плечи. Когда онемение от обиды проходит, Лив уже не догнать. Эмиль кричит, карабкается по вязкой тропке, но лишь затем, чтобы увидеть живой факел и прощальный взгляд — смесь восторга и ужаса...

Сердце втащил Эмиля на последнюю ступеньку.

— Сможешь ей кое-что передать? — прохрипел Эмиль.

— Что именно? — невозмутимо спросил Сердце.

— Мне очень жаль.

— И это всё?

— Я никогда не забуду её!

— Невелик труд — тебя скоро не станет.

Эмиль сжал кулаки.

— Ради чего всё это? — он обвёл взглядом пустую площадь, башни-солдатики, шаги эхом отдавались в ушах, — зачем Город забирает тех, кто нам дорог, лишает сердца, заставляет жить с чужим, которое только и может, что радоваться новому механизму?

— Разве Город запрещал тебе любить Лив?

Эмиль остановился. Нет, не запрещал. Он сам так захотел.

Сердце подошел к башне, провел рукой по камню. Отполированная временем поверхность дрогнула, пошла рябью, завертелась.

Эмиль водит рукой в прохладной воде, пальцы хватают что-то тёплое… Он крутит колёсики и так и эдак, и что теперь с ними делать?

— Хочешь, помогу?

— Нет, — резко отвечает Эмиль.

Это только его сокровища! Девочка недовольно вскидывает голову, уходит, тёмные волосы треплет ветер.

Нет, не то. Он отталкивает двойника, идет к следующей башне, нетерпеливо ведёт рукой по камню.

— Можешь встать?

В голосе Лив тревога… Ему осталось недолго… У Лив тёплые тёмные глаза и очень белая — до синевы кожа… Эмиль осторожно берёт Лив за руку, притягивает к себе, целует голубую жилку на шее. Глаза девушки распахнуты — в них удивление, радость, надежда. Теперь ничего не страшно...

— Держись, парень!

Рун льёт в рот Эмилю горькую отраву, но это бесполезно. Эмиль знает, что сегодня умрёт.

Новая башня. Дрожь камня, круговерть картинок.

Парень в лихо заломленной шляпе с белым пером подмигивает Лив… Эмиль не обращает внимания — Лив принадлежит только ему… Красные гранатовые бусины блестят на белоснежной шее, как капли крови...

Лив не приходит день, два. Эмиль нервничает, работа не идёт, инструмент валится из рук. На третий день он встречает её на рынке. Рядом парень в шляпе с белым пером. Лив улыбается ему так, как улыбалась раньше только Эмилю.

Эмиль слышит свой хриплый стон будто издалека. Он мечется между башен, и нет им конца. Но с площади не вырваться. От себя не сбежишь. Его жизнь — в этих башнях. И он должен найти, за что зацепиться. Чтобы Лив осталась с ним. Чтобы он не бросил её. Чтобы… Чтобы...

Он замер посреди площади. Нет, башни не спасут. Не Город забирает людей, они сами уходят. Потому что не могут смириться с жизнью. Потому что врут себе и другим. Скрываются в Городе, чтобы не видеть себя. А Город лишь даёт, что у него просят. Рождает двойников и сшивает стежками воедино все жизни — возможные и невозможные, случившиеся и те, которые только будут.

Эмиль усмехнулся — вспомнил своё детское желание собрать Город заново, как механизм. А теперь понял — он не хочет ничего менять. Почти ничего. В той жизни была Лив. Игра стоила свеч.

Он услышал тихие шаги Сердца.

— Сможешь ей кое-что передать?

— Что именно?

— Я люблю её. Всегда любил. И всегда буду.

Сердце крепко обнял дрожащего Эмиля. Он улыбнулся — как приятно дышать полной грудью. Пусть даже это будет последний вдох… Площадь прогнулась воронкой, и две фигуры, почти слившись в одного человека, провалились в молочную пустоту.

***

Девушка бежит к холму, башмаки вязнут в сырой после дождя земле.

— Лив, прости, Лив!

Эмиль хватает её за плечо, разворачивает к себе.

— Я люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду.

Он не верит, что говорит это. И ужасно боится, что только сделает хуже. Но обещания надо держать.

Пепелище в глазах Лив затихает. Эмиль снова чувствует тепло. Губы Лив дрожат. Он прижимает её к себе, гладит по голове. Девушка не вырывается, не бежит в Город. Выходит, ещё можно что-то спасти.

Сквозь тонкое платье Лив он чувствует, как колотится её сердце. И рядом вторит его — глухими ударами. Так можно стоять вечность. А больше ничего и не надо.