Глава I. Серость замёрзших болот

Часть первая. Связь

Слухи всегда расползались по Кордею, как коварная болезнь — столь же скоро и внезапно, невзирая на его величину. Стоило где-то случиться чему-нибудь чрезвычайному, великому или же просто необычному, как поджаренные на одних языках сплетни через малое время успевали подхватываться другими. И разлетались толки повсюду, подобно хищным шумным птицам, наводящим оживленность, беспорядок, а порой и панику среди слишком пугливого и впечатлительного люда. Весть об орсольских руинах коснулась та же участь: стараниями жителей безымянного поселения, ставших первыми невольными очевидцами падения проклятого города-крепости, молва о невозможном происшествии разнеслась сначала по окрестностям. Затем распространилась дальше, за пределы Серого Тракта, и остановить слухи уже было невозможно. Пусть и запоздало, но они проникали даже в те края, которые будто бы сторонились открытого света: почти никому неизвестные захолустья, закрытые поселения и целые обители, затерявшиеся где-то на просторах континента. Снедаемые лишь своими внутренними тревогами и заботами, но всё же остающиеся частью чего-то гораздо большего, а не только их крохотного мирка. И волей-неволей до них так или иначе доходили вести извне, которые стряхивали на время с жителей невзрачных мест сонливую скуку и развеивали уже ставшую для каждого чуть ли не тенью обыденность. Так случилось с разговорами и о руинах. Для многих это стало излюбленным предметом для пустопорожней болтовни, особенно для тех, кто прежде и вовсе слыхом не слыхивал об Орсоле. А таких трепачей хватало. Однако языки без костей — полбеды.

В Тронте довольно скоро объявились неизвестные, которые стали называть себя истинными очевидцами и чуть ли не теми, кто в свое время ограждал проклятые руины от разрушения. Они заверяли, что город-крепость должен был стоять еще очень долго, и нельзя было допускать разрушения. Бродя из города в город, не то безумцы, не то проходимцы собирали вокруг себя наивных и легковнушаемых и толкали длинные речи о том, что смерть Орсола — начало конца эпохи людей, за которой настанут времена тварей самой Бездны. И странные персоны не гнушались просить плату, обещая в обмен на скромные материальные блага спасти всех, кто не поскупится. В Мархисе же, куда громкие известия долетели быстрее, чем до самой королевской столицы, начали образовываться группы из тех, кто верил в разные знаки и видел их повсюду. Даже в луже грязи, которая по их мнению не должна была появиться там, где она уже образовалась. Эти люди сеяли семена своих подозрений везде и кормили плодами собственных домыслов каждого, кто их слушал, заверяя, что Орсол — лишь первое звено. Что после него настанет очередь первых городов юга, а за ними — и всех остальных. Заверяли, будто моря и небеса послали им, избранным, знаки о том, будто скоро Кордей расколется на части. И там, где образуются «пробоины», на поверхность поднимутся иные земли, которые якобы спят в глубине обманчивых черных вод. Они демонстрировали невзрачные камни, убеждая простодушную чернь, будто то камни из самих руин, и именно они-то и открыли им истину. Полоумные пугали детей и стариков, грозя, что за теми придут их же тени и заменят, потому что так они увидели в «говорящих» булыжниках. И находились те, кто жадно внимал немыслимым пророчествам, которые остальные называли несусветным бредом. Разумеется, хлам, который уличные шарлатаны показывали и называли источником проведений, являлся всего лишь дорожным мусором.

В других провинциях происходило тоже самое: кто-то выдумывал на ходу, кто-то наживался на доверчивых, кто-то стращал тем, чему никогда не суждено случиться. Из разорившейся обители крамольных учёных на окраине Ревента и вовсе появилось несколько очень дерзких персон, являющихся мелкими сошками при обители запретных наук, и потребовали особых привилегий. Юнцы, вскормленные циничными идеями и воспитанные на чрезмерно вольных взглядах, явились в центральный город и во всеуслышание потребовали аудиенции у наместника и тамошнего заправляющего советом храма Четырёх Перстов. Они назвались теми, кто своими руками отправил в небытие Орсол, история которого после происшествия вновь возродилась и начала разгуливать среди народа. И что их труды должны быть вознаграждены приемом в совет или же возведением в их честь памятных статуй. Потом одни условия сменились другими: наглецы потребовали, чтобы их посвятили в тайны пророчеств самих Высших или вместо них они готовы были взять всего лишь ценные свитки и фолианты. А если их просьбу не выполнят, то они нашлют на всех страшную кару. Конечно, нахальных и громких глупцов погнали вон, дабы те не коптили небо и не отравляли своими речами умы и души честного люда.

Однако больше всего шуму случилось в Глацием-Терре, в одном из немногих первых городов, где содержались хроники об Орсоле и творящемся там некогда безумии. Его близость к Серому Тракту давало полное преимущество наместнику и его людям знать обо всем первыми, что происходило в тех землях. Как и право быть первыми оказаться там. Едва молва о странном событии долетела до торговой столицы, как Глент Пятый, известный своим неуемным стремлением всегда быть первым по части осведомлённости, когда касалось каких-то важных перемен, отдал приказ отправиться туда и всё изучить как следует. Он распорядился, чтобы вместе с частью солдат поехало несколько законников, дабы те удостоверились в подлинности события и все подробно записали. Заодно наместник потребовал отправить с отрядом пару храмовников — учитывая зловещую славу Серого Тракта и его руин, стоило заручиться помощью служителей Высшей. И к несмолкаемым разговорам об исчезновении Арона Нута и Йордина, о чудовищном убийстве несчастного Верда Тарино, о Сафир, которая пропала по дороге в закрытую обитель, добавились пересуды об Орсоле. Никому из горожан не нравилось происходящее, и когда волнение вновь поднялось, как волна, каждый на свой вкус принялся сыпать мрачными догадками. Кто-то даже попытался связать воедино всё случившееся, но кроме мутных выводов, которые рассыпались довольно быстро, ничего не приходило на ум. Среди женщин поползли слухи, будто Сафир соблазнила обоих и сбежала с ним — злоязычницам нисколько не мешало наушничать то, что они знали лишь жалкие крохи правды. И любая из них охотно хваталась за любой слух и подпитывала свои домыслы ядовитой ненавистью к гнилому плоду Рии Паланио.

Но как бы там ни было, а подобный разгул сеятелей сомнений, самозванцев и прочих нечистых на помыслы и руку персон без имени жёстко стал пресекаться блюстителями порядка. В первое короткое время они лишь наблюдали, но когда ситуация стала выходить за край, точно море из берегов, стража и законники начали разгонять сеятелей смуты и лжи. После и вовсе началась настоящая, но вполне законная охота за ними: решившие набить свои карманы легкими деньгами или же обзавестись пусть и среди простолюдинов, но все же последователями, желая получить хотя бы кроху власти, мошенники и сумасшедшие начали попадать один за другим в застенки. До казней дело не дошло — да они были и ни к чему, — но столь радикальные меры, как прилюдная порка или же заключение в колодки на пару суток на площадях, смогли усмирить и толпу, и раздухарившихся пройдох. Несомненно, шуму случившееся в Сером Тракте наделало много!

Спустя несколько дней сплетни о невероятном событии наконец-то просочились и в Камышовую Заводь. Несмотря на то, что та располагалась от злополучных холмов не так уж и далеко, деревушка стала одним из тех уголков, которая в последнюю очередь узнала обо всём. И это всегда удивляло даже самих местных, которые, впрочем, не очень-то печалились или были озабочены таким странным положения вещей. Они давно привыкли к подобному укладу и течению жизни. Лишь изредка можно было услышать жалобы и недовольства юнцов, которые мечтали покинуть Заводь и увидеть в своей жизни не только хмурые болота. А вот старое поколение любило свою уединенную и простую по-своему жизнь, и едва ли им хотелось в ней что-то менять. Порой они пытались убедить молодежь в том, что не стоит искать счастье где-то на стороне, когда оно уже прямо у них под носом. Но то были напрасные уговоры, и мало находилось среди молодой крови тех, кто хотел положить отпущенные годы на копошение в местной реке и коротать дни за рутинными делами среди одних и тех же лиц. А как из деревни ушли Нелос и Стьёл, а после их примеру последовало еще парочка безрассудных искателей новой хорошей жизни, так молодняк и вовсе отбился от рук. Вот только никто из них не знал, какова может оказаться цена за их желания.

Топи, окруженные мрачными хилыми лесами, зимой выглядели не менее тоскливо и печально, чем в любую другую пору. Убогость и обветшалость никогда не покидали здешних краев, в них никогда не было по-другому, не считая ранних времен, когда незаселенные земли стали обживать первые переселенцы. Они не жалели сил, дабы облагородить чахлые и совершенно непригодные для жизни окрестности, но даже общими стараниями этого не случилось. Пыл постепенно угасал, и на смену ему явилось смирение с неизменностью, которое словно все больше и больше прибивало к земле и навевало равнодушие. Люди свыклись с безликостью тихих, но опасных болот, тоскливостью мелких озер, сонных речушек и безжизненной молчаливостью чахлых чащ. Правда, порой случалось, когда тихий уголок не то чтобы привлекал внимание, но все же принимал немало путников и видел целые вереницы караванщиков, которые проходили через топи. Бывало, странники забредали в Заводь и напрашивались на ночлег, ели вместе с деревенскими и обменивались новостями. Коробейники торговали с местными, забредавшие ремесленники — учили чему-то новому местных и узнавали что-то сами. Среди странников попадалось больше добрых людей, но тех редких отоморозков или просто дурных, что все-таки оказывались близ Заводи или захаживали в неё, хватало с лихвой. Однако то были лишь крохи шумной жизни, к которой деревушка невольно прикасалась. И все же тишина и отдаленность от большого мира, от всех передряг, интриг, неприметность и серость имела свои плюсы: жизнь в Камышовой Заводи пусть и не била ключом, зато всегда была понятна. Никаких неприятных неожиданностей или откровенной опасности — не считая тех, что можно пересчитать по пальцам, и которые стали настоящими мрачными легендами и суевериями. Похвалиться чем-то еще, кроме прошлого, поселенцы не могли, но и страшных россказней хватало, что хоть как-то оживляли однообразное и безмятежное существование. Жалкими крупицами, они ревностно хранились поколениями, будто то являлось единственным сокровищем на свете.

— Отличное жаркое! — выдал Кирт, с щедростью награждая похвалой хозяина харчевни и выглядывающего из-за его спины низкорослого кашевара.

— Да-а? — с недоверием протянул мужик, ухмыльнувшись. — Ха, по вашим голодным лицам видно, что сейчас вам и похлебка из грязного овса покажется королевским блюдом. Что, дорога выдалась тяжелой?

— Еще какой, — последовало подтверждение от Хальварда, жадно уплетавшего горячую пищу, которая и впрямь была весьма недурной. — Харчи что надо, я такие в последний раз ел ещё в отчем доме, когда молокососом был. А потом — одни помои. Вот так по миру пошатаешься с мое — и не такое придётся жрать, — с досадой цокнул он и махнул рукой, в которой была зажата деревянная ложка.

Мелкий постоялый двор, один на всю Камышовую Заводь и глухие окрестные земли, выглядел серо, уныло и не слишком опрятно. И по старой обстановке, затхлому воздуху и налипшей повсюду жирной грязи никто бы и подумать не смел, что в нем подают хорошую стряпню. «Мельничное колесо» вот уже более двух десятков зим проживало свое тихое существование на отшибе деревни под присмотром одного единственного владельца. Однако постоялым двором назвать не самое лучшее и чистое заведение можно было с трудом, ведь для ночлега не имелось подходящих помещений, не считая бывшего чулана, обустроенного под комнату для отдыха. Сюда нередко захаживали деревенские, особенно мужичье, которое надеялось спрятаться в харчевне от своих жен или надоевшей родни, напиться и посетовать на жизнь. Когда-то выдалось короткое и жирное времечко, и «Мельничное колесо» принимало много путников, которые волею судьбы проходили через Камышовую Заводь, что позволило хозяину скопить достаточно монет на безбедную старость. А теперь, когда болота полностью и окончательно погрузились в беспросветную скуку и застой, вырученных денег хватало еще и на то, чтобы просто содержать мелкое заведение. Да много и не требовалось, к тому же помощь и лишние руки за выпивку, тарелку наваристой похлебки или пару лирий всегда можно было отыскать среди деревенских.

— Пиво тоже недурное. Неси еще, хозяин, — продолжил расхваливать еду и выпивку колоброд, поднимая кружку «за здоровье» местных» и с шумом отпивая из нее. Резко выдохнув, он с грохотом поставил посуду на стол, да так, что тарелки дрогнули, и, потянувшись уже в который раз, занялся жареной зайчатиной. — После нелёгкого дела скверно как-то жаловаться, да и не на что, верно говорю? — он указал объеденной ножкой на Илиллу и Стьёла, многозначительно закивав.

— Простите моих друзей, в путешествиях они малость подзабыли о манерах, — виновато улыбнулась наемница немолодому хозяину заведения, пожала плечом и отсчитала положенные лирии.

— Э-э, брось, девочка, здесь таким не удивишь, — внезапно оттаял владелец, махнув рукой. — Да и признаться честно, эти двое совсем, как нашинские, вот ничем не отличаются. Главное, проблем от них нет, а то бывали времена, когда сюда повадился ходить всякий сброд — вот уж у кого точно ни манер, ни вежливости даже в карманах не завалялась. Они такое тут учиняли, что наверняка сама Бездна ужасалась. Хвала небесам, те дни прошли. Так что, я рад таким гостям вроде вашей компании, тем более давненько сюда не захаживали чужаки, да Стьёл? А я думал, ты вернешься с Нелосом. Но нет, гляжу, привел новых приятелей. Знаешь, разговоров тут было про вас — у-у-у, голова аж начинала трещать от болтовни и сплетен! Кстати, где он? Этого дурака уже заждались отец с матерью, как и тебя твои. Это хорошо, что ты вернулся домой, давно пора, а то уж все подумали, что вы оба пропали.

— Нелос?.. Он… Пошел своей дорогой. Без меня, — слова с трудом давались горе-воришке. Они застревали в горле, жгли изнутри и совсем не стремились быть произнесенными.

До наступивших дней, до всего того, что удалось пережить, его язык без устали болтал: с него срывали и глупые шуточки, и оправдания, и то, что сам парень считал за настоящую мудрость. Но сейчас даже самое короткое слово вязло во рту. Он замолк, плотно сжав губы, и исподлобья посмотрел на старину Кила, который нередко негодовал от выходок Брола и частенько гнал его из харчевни. Но тот будто не услышал, что сказал Одил, продолжая возиться за стойкой и расспрашивать гостей.

— Ну, теперь-то паренек с нами, — довольно улыбнулся Хальвард, демонстрируя застрявшие меж пожелтевших зубов волокна мяса, а затем громко чавкнул. — Уж мы-то позаботимся о нем, как о родном, и заменим любого недоноска, который когда-то там назвался другом или братом. Научим всему, чему надо, наставим на правильный путь. Я в этом мастер, даже не сомневайся.

— Неужто? До сего дня у него лицо было, что у новорожденного, а теперь — шрам в половину рожи, — в голосе мужика послышался упрёк. — Да и у самих видок тот ещё. Позаботитесь? Ну-ну. Вот уж точно чему никогда не поверю, — хозяин в очередной раз въедливо осмотрел посетителей, особенно бродяжника, снова презрительно усмехнулся и пробурчал себе под нос. — Хотя кто его знает, может вы и впрямь окажетесь лучше безголового Нелоса. И где только его бешеные носят? Сопляк задолжал мне, но не вытряхивать же деньги с его папаши, в самом деле...

Стьёл поймал на себе задумчивый и полный сожаления взгляд Илиллы, но тут же отвернулся, не в силах заставить себя произносить длинные речи и откровенничать. Язык словно запал в глотку и не желал ворочаться; казалось, любой звук или самое короткое слово лишь изматывают и сжирают и без того истощенные силы. Одил сидел возле окна и смотрел сквозь грязное стекло на виднеющуюся в конце дороги окраину родной деревушки, куда так или иначе ему предстояло вернуться. Ненадолго. Груз вины все еще лежал на плечах и терзал сердце, и облегчить его представлялось только через признание. Он все думал и думал, что и как сказать семье Нелоса, как будет смотреть им в глаза и знать при этом, что раскрыть правду у него язык не повернется. Он мог бы не возвращаться, но голос совести не унимался, да и своих стоило навестить — столько времени он пропадал и даже не послал ни единой весточки! А теперь, когда за ним явился жрец Скомма — как сам себя со странной брезгливостью называл бродяга, — Стьёл боялся, что ещё не скоро увидится с семьёй. Если потом вообще такая возможно перепадёт.

— Так что, мне послать кого к твоим, чтобы ждали? Или наведаешься так, без лишних разговоров, чтобы устроить им внезапность? — вдруг спросил Кил, снова обращаясь к Одилу, почесывая крупный подбородок. Не дождавшись ответа, он развел руками. — Ну, сам так сам, может, так даже лучше будет. Дела-то семейные, понимаю. Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то вроде меня лез не в свой котёл. Но ты непременно загляни к Бролам — пусть знают, что их недоносок жив-здоров.

От последних слов Стьёл вздрогнул: старина Кил точно читал его мысли, и это выбивало почву из-под ног. Ему чудилось, что тот знает его секрет, знает обо всём! Тут на плечо парня мягко легла рука Или, призывая горе-воришку собраться и не падать духом. Наемница слабо кивнула несколько раз — она будто разговаривала без слов, но сейчас её «голос» звучал намного громче остальных.

— Пойдешь один или тебе составить компанию? — осушив очередную кружку, Кирт перевел все свое внимание на Одила. — Решать тебе, но сдается мне, один ты не справишься. К тому же, пусть родные посмотрят, с кем тебя носило неизвестно где так долго. А объясняться придётся. Я тебе не отец, ясное дело, но совет все-таки дать могу, а ты уж сам думай, что с ним делать.

Тут громко откашлялся Хальвард, будто готовился к длинной речи. Искоса глянув на харчевника, который пожал плечами и тут же скрылся где-то в кухне, он развалился на скамье и принялся вещать:

— Он не ребёнок уже, и давно, судя по всему. Ему двадцать зим, а не две, пусть берёт в руки свою жизнь и начинает крепко стоять на ногах без чужой помощи без надобности. Он идёт в родной дом, и его там встретят с распростертыми объятиями, а не с вилами.

— Слушай, Хальвард, или как там тебя: можешь быть кем угодно, хоть самим Скоммом, но ты парнишку совсем не знаешь. Тебя не было с ним, когда он чуть не подох в лесах у Глациема. Тебя не было с ним, когда его одолевал морок Бездны, и уж тем более ты не видел, что случилось в Шадионе. Может ты и пришёл за ним по велению Высшего, и твоя забота сделать из него кого-то вроде своего ученика и последователя Скомма — ваши замыслы никого не волнуют. Я знаю лишь то, что сейчас тебе следует умолкнуть, — внезапно вспылил Тафлер, ударив кулаком по столу.

Илилла, спокойно наблюдавшая за происходящим, приподняла одну бровь и наклонила голову набок: таким своего напарника она не видела давненько, не считая стычек с бандитами. Время шло, а Тафлер все-таки не менялся, и это по-своему грело душу. Наемница знала его слишком хорошо, и понимала, что через несколько минут он остынет, а может ещё и пожалеет о своей горячности. Она прищурилась, по привычке потерла подбородок и снисходительно улыбнулась, глянув на колоброда, который нисколько не смутился от выпада в свою сторону.

— Э, тут ты ошибаешься. Я знаю намного больше, чем тебе думается. Вот представь себе, что можешь видеть и слышать даже то, что тебе не хочется, а заставляют. Представил? Вот то-то же. Мне приходится против своей воли быть в курсе всего, что попадается на глаза в первую очередь вовсе не мне, — Хальвард многозначительно покрутил указательным пальцев в воздухе и поводил глазами из стороны в сторону, пару раз подняв их к потолку. — Как только малец покинул свой родной дом, ему уже суждено было попасть в те неприятности, которые он так стойко перенес. Почти стойко, ну да это всё ерунда. А что до вас, — он указал по очереди на наемников, — так вы оба вообще свалились ему, как снег на голову посреди лета.

— Хочешь сказать, что наши со Стьёлом пути не должны были пересечься? Никак? — с неподдельным интересом Илилла все больше проникалась беседой.

— В яблочко! Уж не знаю, как так вышло, но чую, без вмешательства Бездны не обошлось. А может и ещё кого или чего другого. А с другой стороны, не встреться вы, парняга бы сейчас не здесь сидел, в тепле и уюте, а торчал где-нибудь на краю Кордея, — тут бродяга на секунду замолчал, поджал нижнюю губу, задумавшись, прикидывая что-то в уме, но вскоре продолжил, — или застрял надолго в Орсоле. Тут уж яснее теперь сказать не могу.

— А мы, значит, спутали все карты? М-да, — вернув самообладание, Кирт уже спокойно обратился к колоброду, который уже с усердием принялся начищать посох. — Но почему ты не пришёл за Стьёлом раньше, чем его притянула скверна? Почему не заявился сюда, прямо в его дом, до того, как всё закрутилось? Мог бы уйму времени сохранить себе и ему, да и мы бы с Или просто продолжили жить, как жили, и следовали собственным планам — а у нас их имелось в избытке, можешь не сомневаться.

— А-а-а, не спеши, здоровяк, не все так просто. Я всего-то посредник, жалкий, маленький и ничего не значащий. Откуда мне знать, когда и кому что придет на ум? Так уж вышло, что из меня сделали навьюченное животное, которое гоняют туда-сюда против воли. Стоило разочек — вот только раз! — оступиться, как теперь до конца дней придется расплачиваться. Те, кто меня послал, никогда не обсуждают со мной никаких вопросов, да они вообще никого не признают, кроме себя и своего круга. А если вам интересно про другое узнать, то так скажу: я могу видеть дальше и лучше этим, — Хальвард постучал указательным пальцем себе по лбу, — чем просто глазами. Да и то не всегда выходит по моему желанию, чаще видения насылают, насильно вколачивают мне в голову, а я потом мучаюсь. И то уже не дело рук тех, кто гоняет меня повсюду, как шавку.

— Речь о неких седых бородах? Кажется, так ты кого-то упоминал, когда поливал отборной бранью, — с некоторой осторожностью уточнила Мелон, пожав плечом. — Не моё дело, но когда кто-то говорит вслух, невольно начнешь прислушиваться.

— Седые бороды? — оживился Стьёл, наконец оторвавшись от унылого пейзажа за окном. Окинув виноватым взглядом компанию, он переключился на остывшее рагу, однако любопытство никуда не пропало и он продолжал слушать. — Кто они? Это им я нужен?

— Я не сам по себе, хотя не отказался бы, и вообще, когда-то так оно и было. Ну, почти. Есть люди, которые стоят намного, намного выше меня. Смотрящие Судьи — глаза Скомма. Ха! Проклятые старцы, которые превратили меня в их личного раба. Сидят в своих башнях, непонятно чем занимаются, сами не спешат тратить свои силы, если на то нет веских причин, и заставляют выполнять разную работёнку других. А меня особенно, и им, похоже, это доставляет удовольствие, а сами называют это справедливым наказанием. Повинностью. Но! — тут колоброд громко хлопнул себя по бокам и поднялся с места, — сейчас не время об этом. Такие разговоры не для стен с ушами, — он многозначительно поводил рукой, намекая на харчевню и деревню вообще. — Давайте закончим со всем поскорее, да мы со Стьёлом будем выдвигаться в путь.

На внезапном и безусловном заявлении горе-воришка поперхнулся: он толком ничего не знал ни об этом человеке, который назвался последователем Скомма, ни о том, что ему нужно, и уж тем более понятия не имел, куда тот собирается его вести.

— Постой-ка, я ещё ни на что не соглашался, — повинуясь вспыхнувшему недовольству, возразил Одил. В Орсоле он был поражён силой и умениями странного бродяги, взявшегося из ниоткуда, но этого было мало, чтобы заставить прыгнуть в омут с головой. У него имелось слишком много вопросов, на которые хотел получить исчерпывающие ответы. — Не знаю, что там задумали эти твои Судьи, но они забыли, что я не вещь. Они со всеми так?

— Увы, — развел руками Хальвард, давая понять, что тут он абсолютно бессилен, и озвученное решение вовсе не его личное. — Если не готов, то так и скажи. Я дам тебе некоторое время на раздумья. Но не затягивай. По правде говоря, от твоего согласия или несогласия ничего не изменится — те, кто обратил на тебя взор, все равно добьются своего. Так уж предначертано, и бегать от предназначения будет не самым удачным решением, можешь поверить.

Как бы ни было хорошо в теплой харчевне, время все же поторапливало. Кил ещё раз выразил свою радость, что Стьёл таки вернулся в деревню, перебросился парой ничего не значащих слов с остальной троицей и остался наблюдать с крыльца за шагающей по тропе компанией. У харчевника имелась дурная привычка подслушивать, но почему-то сейчас, в его собственном заведении, где то и дело собирались разные сплетни, где можно было услышать все, что захочешь, он не посмел привычке взять верх. До него донеслись лишь обрывки странных фраз, которые у мужика ни с чем не вязались. И потому старине Килу оставалось довольствоваться собственными догадками, что происходит на самом деле, откуда взялись чужаки, сопровождающие отпрыска Одилов, и чем те промышляют. Но уже через минуту он вернулся к прежним привычным заботам, оставив беспокойство другим. В конце концов, рано или поздно каждый в Камышовой Заводи будет осведомлён обо всем.

Деревенька нынче выглядела оживлённее, чем обычно. В отличие от наемников и бродяги, Стьёлу столь возбуждённая атмосфера казалась слишком неестественной. Приученный к размеренности и лености, которая царила на болотах большую часть в году, он пытался понять причину такого приподнятого настроения у соплеменников. Однако вскоре стало ясно: источником бурной живости было не что иное, как происшествие в Сером Тракте. Возле развилки у высокого резного столба из ясеня, который наряжали каждый год в честь весеннего равноденствия, стояли две тучные женщины и один рослый мужик, которые бурно обсуждали последние сплетни.

—… вот могу даже своим обручальным кольцом покойного мужа поклясться, если не веришь! — одна из женщин чуть ли не нависала над другой, горячо доказывая, что её слова — чистейшая правда.

— Да кому оно нужно! Вот если бы я своими глазами видела, — отмахнулась вторая баба. — Я вот другое слыхала, будто теперь Серый Тракт станет этим, как его… Ай, забыла! В общем, на него глаз положили некие важные люди из Нивера, кажись, и хотят те земли перетянуть себе из Хиддена.

— Брось болтать-то, — грубо перебил мужик, поправляя капюшон, и подышав на замерзшие руки. — Не было такого, откуда только это взяла. Мне тут одна птичка на хвосте принесла кое-что поинтереснее: говорят, что Орсол хотят возродить. Поговаривают, что туда хотят отправить целый отряд умников разных, которые должны что-то откопать, а уж пото-ом. Наверное, им позарез нужно там что-то построить, так бы никто не возился с развалинами.

— Как по мне, так лучше бы те руины сгинули без следа, как и весь Серый Тракт — там вечно что-то недоброе случалось: то призраки являлись, то зверьё тамошнее, как бешеное становилось, то ещё что-то — сами же знаете, — та, что прятала кольцо, опасливо поглазела по сторонам.

— Ой, не к добру все это, не к добру, вот помяните мое слово, — поёжившись на ветру, проговорила вторая.

Ещё одна кучка, но уже из стариков, собралась возле дровника рядом с сараями и тоже обсасывала всевозможные слухи, что дошли до них. Наперебой каждый твердил всё, что ему было известно, охотно поддакивая остальным. И это забавляло Кирта, который вслушивался в пересуды. Камни Орсола остыть ещё не успели, а повсюду расплодились кривотолки, которые, разумеется, не несли в себе и капли правды.

Появление Стьёла в деревне не осталось не замеченным: тут все знали друг друга, и, конечно же, внимание тех, кто видел отпрыска Одилов, незамедлительно обращалось на него. Однако нашлось мало желающих подойти к нему — все больше и с настороженностью разглядывали троицу, которая явилась в Заводь вместе с парнем. Несколько раз кто-то только выкрикнул его имя и даже помахал рукой, но сделать шаг навстречу не решился, предпочтя с расстояния наблюдать за компанией. Но все же нашлись те, кого нисколько не выбило из колеи появление чужаков, даже напротив, вызвало немалый интерес, нежели бдительность.

— Чтоб мне провалиться на этом месте, если это не Стьёл Одил! А мы все думали, ты провалился. Где тебя носило? — у мостков, перекинутых через глубокую канаву, околачивалась компания из пяти парней, разодетых так, будто не зима лютовала, а стояло лето в самом его разгаре. Один из них, едва завидев четвёрку, широко раскинул руки и заголосил так, что выкрики разнеслись по окраине. Поправив на себе поношенный жилет и отряхнув штаны, парняга вразвалку сошел с мостков. — Ты не с Нелосом? А кто это? По виду, бродяги бродягами, которые обнесли чью-то казарму или склад. Ну и видо-ок, — он с силой хлопнул Одила по плечу и окинул насмешливым и въедливым взглядом спутников.

Весь вид молодчика, его манера держаться и говорить нисколько не располагали к себе. Не спасало даже довольно утонченное лицо с весьма привлекательными чертами, которое обрамляли густые и вьющиеся каштановые волосы. И попадись незнакомец в иное время и месте на глаза Мелон и Тафлеру, которые спокойно наблюдали за сценой, те непременно решили бы, что перед ними обычный безродный кутила, громкий и глупый, спустивший всё до последнего лирия на развлечения.

— Ну, теперь старуха Платочница вместе с другими тряпичницами устроит такое. Опять начнет по домам шляться и нести всякую дурь про богов и подношение болотам, — присоединился второй повеса, крупный, рыхлый, не измученный тяжелой работой и явно навеселе. — Станет на работу подбивать, а я этого терпеть не могу. Так что, стало быть, Стьёл вернулся? Это хорошо. Ничего не хочешь нам всем сказать? Ещё до вашего ухода Нелос кое-что обещал нам, клялся… Да на всём подряд клялся, что, — тут он резко замолк, заметив, как его буравит глазами Кирт, и уж было перевел взор в сторону, но сразу же наткнулся на мрачное и серьёзное лицо Илиллы. Наглец мгновенно стушевался и, отступив, натянуто улыбнулся. — Ладно, ладно, не бери в голову. Ты же только вернулся, позже уладим все дела. Потолкуем, как в старые времена, можно даже и выпить. Ты же пьешь? Помнится, никогда не получалось уговорить выпить столько, чтобы у тебя наконец появилась смелость оприходовать ту кобылку, за которой ты вечно бегал. Как её там зовут?

— Хинта. Плутовка та ещё, — поспешил отозваться первый, почесав шею и широко зевнув. — Да ну её! Всегда найдутся дела поважнее девок. К тому же она, если верить чужим языкам, уже кувыркается с другим или другими в заброшенном доме. Мне она тоже обещала.

— Айн? Меррик? Я думал, вы уехали отсюда, — нахмурившись, произнес Стьёл, распрямляясь, словно не желая выглядеть на фоне парочки ничтожно малым. Этих двоих он никак не ожидал увидеть, но судьба точно решила подшутить.

Когда семейство Одилов только обустроилось в Камышовой Заводи, уже живущих здесь семей можно было по пальцам пересчитать. Но с годами сюда стянулись и другие. И все они бежали от чего-то: от клеветы, от преследований, от бесконечной суеты и иных проблем, которые надеялись похоронить в местных топях. Здесь каждый мог найти себе место, и этим многие воспользовались, когда не оставалось иного выбора. И вот, среди других переселенцев, в Заводь явились одна за другой семьи местных бездельников — сначала семья Айна, и уже потом — Меррика. Эти двое спелись так же быстро, как и Нелос со Стьёлом в свое время, и с их появлением в деревне стало невыносимо шумно. Однако с годами многое поменялось: Нелоса всё чаще стали видеть вместе с Айном и Мерриком, и все трое постоянно промышляли вылазками далеко за болота. Потом и вовсе стали надолго пропадать неизвестно где, как им всем минуло семнадцать зим. И только спустя время Брол проговорился, что они хотят сколотить свою самую что ни на есть настоящую банду. И тогда-то стало известно, что эти трое спутались с какими-то чужаками, которые пообещали им хороший навар, если парни кое-что провернут для них. В тот раз Стьёл наотрез отказался от подобной авантюры, испугавшись не на шутку, и, к счастью, дело тогда не выгорело, а подозрительные личности просто исчезли. Однако на место одних всегда приходят другие. И все повторилось. Чем больше Брол в красках описывал, как можно жить припеваючи, ничего не делая, увидеть мир, путешествовать и иметь все, что только захочется, тем больше Одил поддавался. В чем теперь сильно раскаивался.

Других, что оставались стоять на мостках, Стьёл видел впервые. Они явно были из пришлых, но вели себя так, будто прожили в Заводи всю жизнь. Но чужаки его не волновали, как не волновали Айн и Меррик.

Не обращая внимание на вздорную чепуху, которую несли эти двое, Одил продолжил:

— Я ненадолго. А Нелос… Не знаю, он отбился… как-то потерялся...

— Потерялся? — искренне удивился Айн, подаваясь вперед и заглядывая в лицо горе-воришке. — Как это потерялся? Он что, телёнок? Хрен там был! Он — не ты, и я бы быстрее поверил в то, что он пришел без тебя, скажи мне кто-нибудь такую дурь, а тут — все наоборот.

— Его со мной нет, как видишь, чего ты еще хочешь услышать? — внезапно переменился Стьёл, обходя рослого парня.

— Эй, куда это ты собрался? Я не закончил, — Айн вдруг схватил Одила за руку, однако очень скоро пожалел об этом.

В ту же секунду его по голове ударили посохом. Парень застонал, его лицо исказилось от злобы и он обернулся: прямо за ним стоял колоброд, невозмутимо почесывающий щеку. Он притянул назад к себе палку и покачала головой:

— Не, малец, закончил. Слушай, ему не до тебя, его мать с отцом ждут. А ты бы вместе с дружками лучше шагай, куда шёл, а то, знаешь ли, беда старуха такая — вредная и поганая: не ждёшь, а она уже у порога твоего дома вертится. Или стоит рядом.

В словах Хальварда звучало туманное предостережение, на которое Айн почти повелся, но чрезмерно дерзкий характер снова взял верх. Он хотел было оттолкнуть бродягу и решить дело кулаками, как поступал всегда, когда что-то шло не по его воле, но на сей раз вмешался Кирт.

— Оглох? — голос Тафлера звучал твердо, и любой бы понял, что лучше не лезть на рожон. Ему, как и его спутникам, совсем не хотелось устраивать драку с порога, это не входило в планы. Все они, кроме Стьёла, были здесь чужаками, и кто его знает, чем может закончится разборка и на чью сторону встанут деревенские, но что-то подсказывало наемнику, что вовсе не на их. Он нарочито поправил топор на поясе, не сводя глаз с повесы.

Тот лишь хмыкнул, делая вид, будто совершенно ни при делах и ничего такого не задумал, однако Илилла, решившая не встревать в перебранку, заметила тень опасения и замешательства. Стало ясно, что перед ней не просто трепач, но еще и трус. Айн отпрянул и, обернувшись, притворно дружелюбно улыбнулся и бросил вслед горе-воришке:

— Ничего, дружище, как-нибудь ещё потолкуем.

— Это вряд ли, — осадила парня Илилла, обдав того холодным пронзительным взглядом. Им же она наградила и второго наглеца, который, впрочем, уже не торопился открывать рот.

Оставив позади молодчиков вместе с их приятелями, наемники вместе с колобродом спокойно продолжили идти дальше, следуя за Стьёлом.

— Какое гостеприимное местечко, — с удовлетворением вдохнул сырой и холодный воздух Кирт. — Мне здесь явно понравится.

Камышовая Заводь выглядела, как и любое другое захолустье: приземистые невзрачные домишки, то стоящие слишком плотно друг к другу, то сиротливо разбросанные по одиночке. Всюду на глаза попадались растянутые сети, какие-то нелепо сколоченные подпорки, на которых висели набитые чем-то тюки. Рядом с почерневшим домом, служившим сушильней, стояли задыхающиеся от дыма коптильни, от которых исходили аппетитные ароматы. Дворы заполняли птицы и мелкий скот, люди сновали туда-сюда, занятые больше досужими разговорами, чем делом. И тот, кто решил бы увидеть здесь что-нибудь представляющее интерес, едва ли это обнаружил. И укрывал серенькую деревеньку, окруженную молчаливыми трясинами, такой же посеревший снег.

Жилище Одилов выглядело ровно таким же простым, как другие домишки: неприметным, чуть вытянутым в стороны, с маленькими окошками, в одном из которых горел дрожащий свечной свет. Оно находилось почти на самом отшибе, недалеко от реки, и смотрело крыльцом прямо на стоящий в отдалении кусок недостроенной ограды, на которой так и остался пустовать со дня возведения наблюдательный пост. Один из старост прошлых дней как-то решил, что неплохо бы иметь и свою ограду вокруг всей Камышовой Заводи, и некоторые местные его поддержали. Другие же выразили недоумение, не понимая, зачем им в их тихой глуши какой-то «забор», да еще и со смотровой вышкой. Здравомыслящих и знающих, кто не видел смысла в странной постройке — ведь кто на них нападёт? Что у них брать? — нашлось намного больше, однако вопреки убеждениям, стену все-таки начали строить. Но у жизни всегда имеются свои планы на каждого. Тот староста испустил дух спустя короткое время после того, как черновые приступили к работе, и, конечно же, новый староста первым делом запретил строить никому ненужную ограду. Сносить то, что уже успели возвести, не стали, как напоминание о глупости, чтобы никогда её не повторить, и теперь кусок несостоявшейся деревянной преграды мозолил всем глаза. Но и от неё оказался хоть какой-то прок: порой молодежь любила пострелять из лука, и лучшего места, чем потертая и избитая стена, не имелось.

Стьёл стоял у изгороди и смотрел на отчий дом, никак не решаясь шагнуть за открытую калитку. Подгонять его никто не осмеливался, да оно было и ни к чему. С минуту потоптавшись в нерешительности, парень все же прошел во двор и поднялся на крыльцо. Уняв мелкую дрожь в руке, он осторожно постучал в двери, так, словно стоял на пороге не собственного дома, а ошивался у чужого, как попрошайка. С той стороны послышались неторопливые шаги, после чего дверь со скрипом отворилась и горе-воришка увидел стоящую в проеме мать. Та, едва завидев сына, сначала опешила, открыв рот, и только растерянность спала, как хозяйка дома сразу же бросилась к сыну и заключила в крепкие объятия. Не веря своим глазам, маленькая хрупкая женщина, похожая на напуганную птичку, то заглядывала в лицо парню, то неустанно целовала его в щеки, то хватала за руки и разглядывала так, будто перед ней стоял призрак, а не живой.

— Стьёл, мальчик мой! — наконец она отступила, вытирая крупные слезы, и громко крикнула. — Грай! Грай, иди скорее, Стьёл вернулся!

— Что? Что ты говоришь, Марна? — за спиной женщины показалась высокая, но чуть ссутулившаяся фигура худого мужчины. — О, боги! Стьёл, это ты? Неужели правда? Хвала небесам!

Грай вышел на крыльцо, с минуту смотрел на сына, точно на какое-то чудо, затем обнял так, как никогда не обнимал. Ни отца, ни мать не смущал уставший вид Одила, шрамы и ссадины на лице и руках. Они неустанно в голос благодарили Высших и судьбу за щедрую милость, за которую воздали слезами. Не обошлось без любопытных: большинство жителей Заводи во все глаза смотрели, что происходит у дома Одилов, во все уши слушали, надеясь уловить хоть что-то интересное. Некоторые не постеснялись подойти ближе к оградке, и тыча пальцем то в сторону пришлых, то указывая на соседей, о чем-то переговаривались. Наемники с бродягой же лишь спокойно наблюдали за происходящим, изредка поглядывая на местных, и терпеливо ждали, когда все немного успокоится.

Наконец, будто бы опомнившись и выйдя из глубокого сна, мать встрепенулась и побежала в дом. Отец же еще раз оглядел сына, после чего уже настороженно посмотрел на стоящую троицу, наклонился к Стьёлу и шепотом спросил:

— А кто это с тобой? Помнится, ты ушел из деревни вместе с Нелосом. Выглядят-то больно строго… и чудно, — последнее относилось к Хальварду, который в ожидании уселся на перевернутое корыто и вовсю беседовал с курицей. И казалось, птица его внимательно слушала, болтая головенкой то в одну сторону, то в другую, но при этом не думая сходить с места.

— Друзья. Хорошие друзья, — устало улыбнулся Одил, оборачиваясь на спутников. — Теперь они со мной. Вернее, я с ними.

— Да? Ну, раз так, тогда мы и им рады тоже. Эй, вы там, не стойте, как вкопанные, а то чего доброго замерзнете! — на этот раз без опаски воскликнул Грай и несколько раз махнул рукой, приглашая путников в дом. — Того гляди метель найдет — вон как небо заволокло.

Дважды уговаривать никого не пришлось: компания друг за другом миновала дворик и вошла в дом следом за хозяевами.

Марна тут же засуетилась: принялась накрывать на стол, раздувать в очаге огонь пожарче, попутно без умолку говоря обо всем подряд. Она не скрывала радость от возвращения сына, то и дело вознося благодарности Высшим. Грай поспешил принять гостей, как умел, и как ни в чем не бывало говорил Стьёлу сделать то одно, то другое, словно тот и не уходил. Хозяева суетились, вперемешку с расспросами рассказывали наперебой последние новости их захудалой деревеньки и о том, что до них дошло из большого мира. Жилище Одилов не отличалось богатством, да и размерами уступало домам каких-нибудь зажиточных хозяйственников иных поселений, не говоря уже о городских. Низкие потолки, которых Кирт едва не касался головой, скрипучие, но крепкие полы, которые укрывали связанные из разных тканных кусков дорожки. Очаг из крупного камня, занимающий свой угол, над которым висели связки трав и кореньев. Простенькая мебель без резьбы или прочей вычурности, занавески, отделяющие спальни и кладовые от трапезной. Рядом с выходом по стене тянулась лестница, ведущая под крышу, где хранился всякий скарб. Однако скромность и простота нисколько ни умаляли уюта, что отражалась в каждой вещи, в каждой комнатушке.

— Да вы проходите, проходите, — затараторила хозяйка, освобождая дорогу гостям в самую большую клеть в доме. — Вы, должно быть, устали с дороги, проголодались. Сейчас я всё устрою, сейчас-сейчас.

— Мы заглянули к Килу по дороге сюда, — вмешался горе-воришка, мягко приобняв мать за плечи, — не волнуйся так.

— К Килу? К этому… грязнуле, у которого еда что помои для свиней? — возмутилась Марна, качнув головой и продолжив хлопотать. — Знаем мы его стряпню — ничего хорошего. К нему только мужичье наше захаживает, чтобы напиться — вот этого добра у него хватает вместе с выпивкой. Нет, лучше домашней еды ничего не будет, и никакой трактир не накормит с душой. Ох, вам бы скинуть с себя накидки, здесь они ни к чему, — женщина тут же принялась помогать гостям с одеждами. — Вот так-то лучше.

Волоча меховые тяжелые по полу, она поспешила снести их вниз, в мелкую кладовую, где держалось все, что могло пригодиться по хозяйству.

— Ну, Стьёл, познакомь нас со своими друзьями — уж больно интересно узнать, кто они. В наши краях редко теперь встретишь кого незнакомого, а тут их аж цельных три, да еще и с оружием, — Грай поправил поленья в очаге и жестом пригласил всех усаживаться за стол, после чего сам занял свое место. — Нелегко пришлось, должно быть? — он поводил рукой перед собой, указывая на ссадины, украшавшие лица троицы.

— Бывало и хуже. Я — Кирт Тафлер из Лиафа, — не затягивая, представился наемник. — А это — моя напарница.

— Илилла. Илилла Мелон-Ат, — кивнула наемница. — Да, трудноватая вышла дорога, но, к счастью, она позади.

— Что верно, то верно. Хорошо же вам досталось. Гляжу, Стьёлу тоже перепало, — лукаво прищурив один глаз, улыбнулся хозяин дома, на этот раз осматривая сына придирчиво, подмечая в нем каждое изменение. Впрочем, вскоре его внимание переключилось на бродягу. — А это кто? Не из паломников ли часом? У нас однажды такой появился в деревне — столько шума наделал! Потом оказалось, что то был какой-то там одиночка-служитель Слов Последних Дней. Отшельник. Так вот он остановился у нас и стал нести какую-то чепуху про непонятные Кровавые Лета, про Серебряную Эпоху, которую сначала пожрет Чёрная Дева, а потом она же её родит. Затуманил тут головы всем своими нелепыми россказнями так, что утомил, и его пришлось выпроводить. Нам тут и без того хватает собственных забот.

— А, наверняка то был один из сторонников перекройки мира. Я знавал таких. Болтают много, но вреда никому не причиняют. Но — нет, я не из них. Я всего лишь Хальвард, скромный последователь Скомма, и знаю, что вы, — он без всякой робости указал пальцем на Грая, — его очень почитаете. Стьёл говорил, — он едва заметно подмигнул парню.

— О как! А я думал, что ты совсем отрекся от всего, что связано с нашей семьей, — внезапно рассмеялся Одил-старший, однако в его голосе и добродушном смехе слышалась едва уловимая обида, — променял на нерадивого Нелоса, от которого одни неприятности всегда были. Вот ты здесь, а где его носит? То-то и оно.

— Не хочу говорить плохо, но он наверняка снова попал в какую-нибудь неприятность или, огради его Скомм, настоящую беду, — в разговор вмешалась Марна. Она поставила в угол небольшую накрытую корзину, отряхнула фартук и принялась возиться с угощением. Не переставая что-то делать, женщина продолжала говорить. — Я хоть и не мать ему, но чует мое сердце, что с мальчишкой ничего хорошего не случилось. Взять и уйти из дома неизвестно куда — это же надо такое придумать! Ещё и нашего Стьёла подбил. А то, что за ним вечно проблемы ходили, как вторая тень, и говорить нечего. Будь он хотя бы на крошку серьезнее, не будь дураком и бездельником, то вернулся бы в деревню.

Компания молча переглянулась, а Стьёл заёрзал на стуле, точно тот был сделан из железа, под которым развели огонь. Он желал хотя бы сейчас избежать острых вопросов, хотел немного подождать или вовсе не рассказывать о том, что случилось с Бролом — быть может, так для всех оказалось бы лучше. Парень разрывался между правдой и ложью. На одной чаше весов лежало общее спокойствие, особенно семьи Нелоса, которые даже и не подозревают, во что в свое время ввязался их сын и чем заплатил. На другой же чаше находилась горькая правда, которую скрывать никто не имел права. Это было бы бесчестно. Горе-воришка потупил взгляд, мысленно подбирая слова и решая, с чего начать и о чем лучше промолчать. И только он открыл рот, как раздался громкий стук в дверь. Ломились так, словно её хотели выбить.

— Эй, открывайте! Открывайте, кому говорю! Я знаю, что вы все дома! Грай, Марна, слышите? Это Канв Брол! Открывайте, пока я топором в щепки не разнес треклятую дверь!

Не дожидаясь осуществления угроз, хозяин дома поспешил отворить взбесившемуся соседу, который не унимался. На крыльце стояла весьма странная парочка: тучный мужик, чьё лицо походило на мясистый порченный помидор — красное, круглое и рыхлое. Рядом с ним, нервно потирая руки, переминалась с ноги на ногу долговязая женщина крайне неприятной наружности. Длинный и слегка крючковатый нос, усыпанный крупными веснушками, как и впалые щеки, маленькие поросячьи глазки и широкий рот, очерченный темно-алыми губами. Единственным крашением столь непривлекательной внешности являлись густые каштановые волосы, заплетенные в косу.

— Ты чего разошелся? Хочешь всю деревню перепугать? — возмутился Одил-старший, глядя на Канва и Дору Бролов, которые точно не явились решать свои вопросы тихо и мирно.

— Я тебе перепугаю сейчас. Где он? — не церемонясь, отец Нелоса отпихнул хозяина дома и ворвался в жилище, точно ураган. За ним послушно прошмыгнула жена, не обращая внимание на недовольство Грая.

Марна, видя, как Канв тяжелой поступью решительно идет на Стьёла, попыталась помешать, но это не помогло.

— А, чужаки, — протянул толстяк и по-хозяйски обрушил кулаки на стол. — Проваливайте отсюда, пока взашей не вытолкал — нечего пришлым совать нос не в свои дела. Вон, я сказал!

— Что ты себе позволяешь? Мы же можем и старосте на тебя пожаловаться, а может и ещё кому другому, повыше. Кто ты такой, чтобы в чужом доме порядки наводить? — внутри хрупкой Марны все бурлило от негодования.

— Ты забываешься, Канв, — твердо произнес Одил-старший, сверля соседа полными гнева глазами. — Ежели что-то нужно, то стоит быть сдержаннее, а не вламываться к людям и орать на всю округу. Мы знаем друг друга не один год, но это не дает тебе права вести себя, как разбойник. И мои гости тебе ничего не должны.

— Не беспокойтесь, мы и впрямь сейчас не ко двору. Кирт, Хальвард, — наемница кивнула спутникам и вышла из-за стола.

Все трое покинули дом, но далеко уходить не собирались: оставив дверь чуть приоткрытой, дабы видеть и слышать все, что происходит внутри, они расположились на крыльце.

— Чего тебе? — с нескрываемым пренебрежением спросил хозяин.

— Пришёл потолковать с твоим сыном, — с трудом взяв себя в руки и несколько умерив пыл, ответил нежданный визитер. Отдышавшись, он свалился на стул, который жалобно заскрипел под невообразимым весом. — Едва мы с Дорой прознали, что Стьёл в деревне, так сразу же сюда и побежали.

Сама же Дора только молча кивала, стоя в стороне, но было видно, что едва сдерживалась. Сжав губы, она бросала испепеляющий взгляд то на парня, то на его родителей, но при этом продолжала молчать.

— Так бы сразу, и нечего было угрозами сыпать. Марна, налей-ка нашим добрым соседям горячей настойки — пусть согреются немного.

— Не надо, мы здесь не за тем, чтобы пить и есть, — огрызнулся Канв, разворачиваясь лицом к Одилу-младшему. — Ну, парень, давай, рассказывай все, как было и как есть. Вот гляжу на тебя, побитого заморыша, который никогда в жизни не высовывал носа дальше материнской юбки, и ничего не знает о том, что там делается, — мужик махнул рукой в сторону, — и никак не могу понять: почему ты спустя столько времени дошел до дома, а мой Нелос — нет? Да не суетись так. Если ничего не натворил, то и бояться нечего, так же?

Стьёл пытался не прятать глаза, однако взгляд то и дело соскальзывал с лица Канва в пол. Не решаясь испытывать терпение всех собравшихся, парень прикинул мысленно, что стоит начать с полуправды, а там — уж как пойдет дело. Если повезет, Бролам хватит того, что они услышат и не потребуют большего.

— Это долгая история, — начал горе-воришка, откашлявшись, — так сразу все и не расскажешь.

— Времени у нас у всех полно. Спешить некуда, — тяжелая рука мужика упала на плечо Стьёла, пригвоздив того с месту.

Деваться было некуда. Одил-младший принялся расписывать издалека, с момента побега из Заводи. Голос его порой дрожал, но больше от волнения, нежели от страха. Упоминать об авантюре в Глацием-Терре, которая не удалась, о поимке и многом другом, что совсем не касалось дела, Стьёл не стал, предусмотрительно подбирая слова. И его слушали внимательно, особенно Бролы, точно хотели на чем-то подловить, но ухватиться было не за что, и им оставалось лишь внимать рассказу. О том, что Нелос связался с проклятыми бандитами, чьи руки явно давно уже омыла чужая кровь, не сказал, упомянув лишь о том, что тот свел нехорошее знакомство с чужаками.

— Последний раз я видел Нелоса, когда он подвязался на одну грязную работенку к какому-то мерзавцу, который, видать, посулил ему хорошую плату. А я бы в жизни не пошёл к такому в работники. Наши пути разошлись еще задолго до этого, но потом мы опять встретились. Неожиданно. И так получилось, что та встреча стала последней...

— Давай-ка по-хорошему, Стьёл. Мы тут все знаем, что ты не из тех паршивцев, что постоянно обманывают, но неужели думаешь, я поверю в твой рассказ? Мне нужна правда, так что не ври. Не начинай врать, если не хочешь накликать на себя и свою родню беду, — голос Канва становился всё громче и громче, и стало ясно, что мужчина не отступится, пока не выяснит все до мельчайших подробностей. Он подался вперед, схватил за грудки Одила и тряхнул того, словно мешок. — Нелос разгильдяй каких еще поискать, уж я-то знаю свою родную кровь, как и все в Заводи. И чтоб он взял — и вдруг подался в работники к какому-то уроду с деньгами? Бролы никогда не гнули спины и не вставали на колени перед богатыми ублюдками. Говори, где он!

— Довольно, Канв, оставь уже его в покое, — возмутился Грай, грубо отталкивая старшего Брола. — Он только вернулся домой, а ты взялся учинять ему допрос. Посмотри на него: на нем живого места нет, небесам одним известно, что вообще происходило с ним — слова-то лишнего не вытянешь. И то, что твой дурной сынок где-то там пропал или ввязался в темные делишки, только его вина и проблема. Откуда Стьёлу знать, что взбрело в башку Нелосу и куда он провалился.

— Вот как ты заговорил, значит?! А я тебя лечила, травки давала редкие, и такова твоя благодарность?! — едва не визжала Дора, неустанно расхаживая по трапезной. — Кому, как не твоему сыну знать, а? Они вместе ушли, вместе где-то околачивались и должны были вместе вернуться. А теперь мы не знаем, жив ли вообще Нелос.

— Я уговаривал его, просил одуматься, оставить дурные затеи и пойти со мной, но он был, как глухой. Все время твердил про деньги и про свободу, — продолжал Стьёл, медленно и осторожно подводя к тому, что так или иначе должно прозвучать. — Но вы же знаете его, знаете, как трудно переубедить и заставить слушать кого-то.

То малое терпение, которым обладал Канв, лопнуло, и мужик снова разбушевался, поддерживаемый женой. Его брань разносилась по всей округе, и стены не спасали, и многие зеваки, что околачивались подле дома Одилов, поспешили убраться подобру-поздорову — никому не хотелось попасть под горячую руку. Все знали тяжёлый и резкий нрав Канва.

— Что-то это боров разошелся не на шутку, как бы чего не натворил сгоряча, — Кирт пристально смотрел на непрошеного гостя, который ему нравился все меньше и меньше. Он сделал шаг вперед, намереваясь войти в дом, но тут же был остановлен.

— Не надо, не вмешивайся, — Илилла преградила путь напарнику рукой. — Это их дело, не наше. Мы здесь никто, и можем только смотреть и слушать. Встревать в чужие семейные ссоры и разборки — не наша забота. Они сами все уладят. И не стоит давать повода местным, — она бросила острый взгляд на зевак, пришедших поглядеть на ругань.

— Да, послушай её, здоровяк. Вот сейчас они, — Хальвард шмыгнул носом, и указал на приоткрытую дверь, за которой виднелись мелькающие фигуры, — готовы глотки друг другу перегрызть, а через… не знаю, совсем немного уже будут распивать мёд за одним столом. А если ты переживаешь за Стьёла, то не стоит. Он может сам за себя постоять, найдет, что сказать и как выкрутиться. Ну а ежели ему придётся выложить все начистоту, то и такой расклад будет не так уж и плох — у него свалится гора с плеч, а дурной папаша узнает о настоящей судьбе своего отпрыска.

— Говоришь так, будто и то, и другое — пустяк, который никому не принесет ни сожаления, ни слёз, ни горя, — выдохнул Тафлер, прислоняясь спиной к подпоркам. Он не скрывал раздражения, однако не мог не признать, что бродяга в чем-то прав. — Да уж, свезло парню так свезло: не успел явиться в родную деревню, как на него всех собак спустили.

— А как ты хотел? — спокойно продолжил Хальвард. — Дело-то обычное: людям достаточно того, кто попался им под руку, особенно, если за него и вступиться некому — и они на него сбросят любую вину. Думаешь, толпу волнует справедливость? Ага, держи карман шире! Её волнует расправа, а уж кто станет расплачиваться — на то ей плевать. И каждый будет думать и успокаивать себя мыслью, что настоящий виновник их бед понес заслуженное наказание.

— Горькая, но правда, — согласилась Мелон, прекрасно понимая, о чем говорит колоброд.

Она сама не раз становилась невольной свидетельницей того, как необузданные толпы точно лишались рассудка и начинали чинить то, что сами называли праведной карой. И люди эти становились в один миг кровавыми палачами для тех, кто просто удобно подворачивался им на пути. Бедолагам не посчастливилось либо оказаться не в том месте и не в то время, либо быть связанным с кем-то якобы скверными родственными узами или неприглядными союзами. И как бы печально ни звучали слова бродяги, они вскрывали истинную суть, как загноившийся нарыв.

Внезапно в доме все затихло: умолкли голоса, даже шаги прекратились. Только подозрительная тишина. Стоящие снаружи насторожились, то и дело переглядываясь. Но вскоре раздался жуткий грохот и женский крик, принадлежавший Доре. И по диким возгласам нетрудно было догадаться, что скорбное известие было получено. Спустя ещё минуту дверь с силой распахнулась от удара ногой, едва не прибив сидящего на бочке Хальварда, и на крыльцо вывалился Канв, держащий на руках Дору. Обмякшая и белая, как полотно — женщина лишилась чувств, едва осознала, что её сына больше нет. Что он не придет домой, не сядет за стол, не увидит, как растёт сестра, и больше не будет в деревне звучать его безудержный смех, который, чего скрывать, многие не выносили. Не стесняясь в выражениях и проклиная в голос всех и вся, а особенно Высших, Брол-старший грузным, но спешным шагом бросился прочь со двора Одилов. Никто из деревенских, наблюдавших сцену, не посмел остановить его или же спросить, что случилось. Все только таращились, ничего не понимая. И лишь тогда, когда фигура Канва скрылась за стоящим близ поворота огромным амбаром, начались пересуды, и никто не подумал, что стоило убраться с глаз и не донимать своим трёпом соседей.

— А вы все что тут забыли? Давайте, расходитесь по домам или ещё куда, а тут нечего шуметь и чесать языками, — обратился Кирт к зевакам. Низкий и грозный голос моментально заставил толпу умолкнуть и обратить все внимание на наемника. — Поглазеть не на что? Лучше посмотрите вокруг да делом займитесь, вместо того, чтоб болтать попусту. Забот нет? У вас тут, как в отходнике немытом, — добавил он уже так, что его расслышали лишь Или и колоброд.

— Будет нам еще какой-то чужак указывать, — огрызнулся тощих мужик, которого тут же поддержали другие, однако и он, и его соплеменники все же стали потихоньку разбредаться кто куда.

Убедившись, что его слова дошли до местных, Кирт вместе с соратницей кинулся в дом, следом за ним вошел и Хальвард. Там их ждала не самая приятная картина: перевернутый стол, повсюду разбитая посуда, раскиданная еда, напуганная Марна и полностью сбитый с толку Грай. Стьёл же с потерянным видом оттирал пол от разлитого молока и травяной настойки, то и дело замирая и как-то странно кривясь, словно внутри него шла непонятная борьба с самим собой.

— Вот и окрасились болота алым, — задумчиво произнес Одил-старший, будто озвучил давнее предостережение, подходя к жене и обнимая её одной рукой. Его сдержанность поражала и вызывала уважение, ведь не всякий смог бы сохранить самообладание, когда в его дом врываются без приглашения и разносят все, что попадется под руку. — А ведь молодым не положено умирать, даже таким беспутным, как Нелос. И ведь похоронить его по-людски не смогут, вот ведь судьба какая дрянная вышла.

— Хорошо, что пострадали только вещи, а не чьи-то головы, — недовольно осматривая столовую, произнесла Или.

— Это ничего, а вот бедным Бролам уже вряд ли что-то поможет. Их потеря невосполнима, там уже ничего не исправить, — вздохнул хозяин дома.

Было видно, что он искренне сочувствует трагедии людей, которых едва ли можно назвать добряками или теми, кто способен разделить с кем-то их горе или же просто понять. В Камышовой Заводи Бролов — особенно Канва — знали, как на редкость нечутких и грубых людей, и если они что-то и делали для других, то не за даром.

— Ты рассказал все? — подойдя вплотную к Стьёлу, поинтересовался Тафлер.

— Нет, — в отрицании мотнул головой тот, давая понять, что о своей косвенной причастности умолчал. И теперь корил себя за то, называя малодушным.

— Хорошо, хорошо. И к лучшему. Незачем им знать такое. Твоей вины нет в том, что Нелос мёртв, но вряд ли эти люди проникнутся пониманием и будут разбираться, — наемник тихонько похлопал парня по спине.

— Да объясните же, наконец, что вообще происходит?! — воскликнула Марна, заламывая руки и с тревогой взирая на гостей. — И дня не прошло, а вся Заводь стоит на ушах, будь оно неладно. Вот не зря мне снился недавно нехороший сон, ох, не зря, — с привычной суетливостью она принялась собирать глиняные черепки.

Грай вместе с Киртом поставили стол на прежнее место, после чего хозяин дома набил трубку свежим табаком, закурил и, причмокнув, намекнул:

— Похоже, вечер будет о-очень долгим. Хотите радушный приём, тогда не темните, — Одил-старший в миг переменился, превратившись из добродушного и простого в мрачного, чье лицо стало строгим и неприветливым. — Мы здесь люд простой, не обучены всяким там наукам и мудростям, но разумения не меньше. Честным здесь нечего бояться, уж я ручаюсь за то.

Остаток дня и впрямь выдался непростым, даже тяжелым. Наемникам, как и горе-воришке, пришлось выложить большую часть того, что с ними случилось. Колоброд же помалкивал, лишь изредка вставляя слово-другое. Разумеется, они осмотрительно не упомянули ни о Праетере, ни о том, что Стьёлу не повезло стать пленником скверны. Весь разговор они дальновидно переводили на Нелоса и Манрида с его шайкой ублюдков. По очереди Кирт, Илилла и Стьёл брали слово, последний особенно в красках расписывал, что происходило в отводных Шадиона. Подобная словоохотливость нисколько не удивила наемников, ведь они прекрасно знали, как долго молчал парень, сжираемый виной. И они не торопились его одергивать, лишь изредка направляя историю в нужное русло, дабы их друг не взболтнул лишнего в сердцах. Пришлось ему поведать и о том, как на самом деле умер Нелос. Как и ожидалось, ужасное откровение ошеломило Одилов, которые никогда бы не подумали, что подобное коснется их сына. Какое-то время они не могли поверить в историю, однако пришлось её принять и смириться. Если бы Бролы или кто другой узнал, что руки Стьёла в крови, пусть и ненамеренно, то добром бы дело не кончилось. Кровавые расправы никогда не водились за обитателями топей, однако никогда не знаешь, из какой искры может разгореться пожар. Зато донесение законникам было вполне возможным. Многие относились к Стьёлу и его семье хорошо, но нашлись бы и те, у кого припрятан камень за пазухой. Все в Хиддене — от вечно сонных поселений до крупных городов — знали о суровости и непреклонности блюстителей, следящих за порядком в этой провинции, и едва ли они не обратили бы внимание на известие о преступлении.

— Надо завтра обязательно пойти к Бролам и сделать подношение для Нелоса — пусть они знают, что мы скорбим вместе с ними. Думаю, утром уже вся Заводь будет знать, что стряслось. Не помешает сходить и к прядильщицам и помолиться Высшим. И в первую очередь Скомму. Поверить не могу, чтобы такое — и случилось с тобой, Стьёл. А ведь мы с матерью не раз предупреждали держаться подальше от Нелоса. Теперь ещё и его дружки-недоноски постоянно чинят беспокойство всем, чтоб их твари Бездны прибрали, — выругался Грай. Его лицо выражало и раздражение, и тревогу, и полную потерянность. Не беспочвенное волнение успело поселиться в сердце и начать его терзать.

Оно же завладевало и Марной, которая то и дело причитала и почти проклинала тот день, когда её сын поддался на уговоры безрассудного Брола. И все же ей было жаль глупого парня, который сам загубил себя, хоть и успел испачкать в крови руки Стьёла. Женщина с дрожью выдохнула и, успокоившись, обратилась к наемникам:

— Я толком не знаю, кто вы, не знаю, почему судьба или боги решили вас послать моему сыну, но знайте, что я бесконечно благодарна вам. Вы не бросили его. Ох, подумать страшно, что бы было, не окажись вы рядом!

— Правда. Все правда, — закивал Одил-старший.

— Вот так рушатся все замыслы — даже самих Высших, — стоит подумать об одном, а ты уже делаешь совсем другое, и торчишь не там, где должен. Иной раз и вовсе не по свой воле, — с невозмутимым видом как бы невзначай отозвался Хальвард, заглядывая в опустевший кувшин из-под теплого пива. — Тут уж кому как повезет или не повезет.

После слов бродяги все разом умолкли, только слышался треск поленьев в очаге да за окном глухой собачий лай. Кто-то несколько раз прошел мимо дома, громко о чем-то говоря — отчетливые голоса донеслись до ушей домочадцев и гостей, и потом — лишь завывание ветра, пророчащего вьюгу.

— М-да… Что-то мы засиделись малость, пора и на боковую. Завтра ждет трудный денёк и стоит хотя бы выспаться и набраться сил, а то столько всего и за раз хорошенько вымотало меня. То живешь себе тихо-мирно, то тебе на голову сваливается одна дурная весть за другой. Ну что за жизнь?! — Грай вышел из-за стола и похлопал сына по руке.

Горе-воришка все еще пребывал в недоумении: он не ожидал скандала, но готовился к выволочке, колким и жалящим упрекам, безжалостным нравоучениям и стенаниям. А вместо всего этого его встретили лишь сожалением и горьким пониманием.

— Папаша, нам бы надо переговорить с глазу на глаз, — по-панибратски обратился Хальвард к Одилу-старшему, подскочив с месте и непринужденно, будто перед ним стоял старый друг, взвали тому руку на плечи.

Такую бесцеремонность в любом другом месте никто бы не простил, и конечности с языком невежественной черни мигом бы отсекли. Но, похоже, дурные манеры колоброда нисколько не покоробили и не уязвили Грая: тот лишь громко усмехнулся, и оба отошли к лестнице, ведущей в нижние кладовые. О чем говорили хозяин дома и жрец-бродяга, никто понятия не имел, но они то и дело оглядывались и показывали на Стьёла. Порой на сухом и худом лице мужчины появлялась тень удивления, которое быстро сменялось задумчивостью. Спустя несколько минут он подозвал к себе сына, и тот послушно подчинился. Хальвард что-то шепнул напоследок Граю, пряча под ворот свой амулет, и, подбодрив горе-воришку какой-то глупой шуткой, с довольным видом прошел через всю комнату и остановился у дверей.

— Заночевать тут негде — большого постоялого двора нет, а у Кила едва ли найдется угол для каждого. Другие не захотят вас приютить — уж больно много беспокойства тут наделали своим появлением, да и незнакомцы как-никак. Оставайтесь-ка здесь, место найдем уж, как-нибудь разместим. Под крышей, — будто бы опомнившись от наваждения, Марна вздрогнула и подняла голову, указывая под потолок, — можно улечься. Не волнуйтесь, не замерзнете точно — там тепло из-за дымовой трубы, да и места хватит. Одно время Стьёл любил спать там. Соломы полно, а лежаки… Я что-нибудь сейчас придумаю.

— Все лучше, чем где-то за порогом на болотах. Спасибо за гостеприимность, думаю, под крышей неплохо устроимся, да, Кирт? — добродушно улыбнулась Илилла, толкнув локтем соратника.

— Конечно, — отозвался Тафлер, до последнего наблюдавший за Одилом-старшим и младшим, пока те не скрылись в какой-то каморке.

— Вот и славно, — еще больше оживилась женщина, явно довольная тем, что их дом станет временным укрытием для тех, кто стал настоящими спасителями Стьёла.

Она какое-то время суетилась в трапезной, что-то беспрестанно бормоча, после чего юркнула за занавеску, укрывающую одну из комнатушек.

— Эй, колоброд, — окликнул Кирт бродягу, который явно не планировал оставаться в доме и топтался на пороге, — ты куда это? И не говори, что собрался ночевать прямо во дворе или курятнике. Дело твое, да только потом не хватало хворь или грязь какую подхватить.

— В харчевню, устроюсь там. С хозяином договорился еще днём, так что, для меня угол найдется, — пояснил колоброд, укутываясь получше в одежды. — Заодно проведаю вашу животину, а то вдруг мужик забыл про неё — не хотелось бы терять таких коней. Пригляжу и за санями заодно. Вещь-то знатная, а есть люди, которые тащат все подряд.

— А мужик-то мнительный, — подметил Кирт, едва за Хальвардом закрылась дверь. — Но он прав, хотя вряд ли здешние люди настолько подлые и одичавшие, что станут растаскивать чужое добро прямо из-под носа. Они не похожи на дикарей, но кто знает, какие притворщики водятся среди них. Достаточно вспомнить тех сопляков, которые тепло встретили Стьёла — уж от таких можно ждать чего угодно.

— Надеюсь, ночь пройдет спокойно. Опасаюсь, как бы после сегодняшнего тот бык не устроил какое-нибудь паскудство. Он явно не из тех, кто умеет холодно и здраво мыслить, а тут ещё и весть о смерти сына — поневоле или рехнёшься, или начнешь мстить всем подряд, кто хотя бы немного виновен в том. Или и то, и другое.

— Думаешь, он наведается ночью сюда?

— Не знаю, — пожала плечом наемница, добавляя, — но вполне вероятно. Остается надеяться, что пока мы с тобой тут, Бролы ничего непоправимого не натворят.

— А что будет потом, когда Одилы останутся один на один с ними? Другие вряд ли рискнут перечить этому Канву, как и давать отпор — защитить родителей Стьёла будет некому, если дойдет то того. Сам парень тоже не сладит с такой тушей, которая легко раздавит любого, как клопа.

— Погоди, не спеши с выводами. Да, здесь много стариков и женщин, но остальные, кто в силах, не выглядят жалкими трусами. Быть может, обойдется, а пока — надо приглядеть.

— Предлагаешь караулить? Что ж, это дельная мысль, и, пожалуй, я начну, — одобрительно кивнул Тафлер, усаживаясь ближе к очагу, — а ты иди спать. У тебя уставший вид, отдохни как следует.

Тут из комнатушки вынырнула Марна и с довольным видом протянула наемникам пару шерстяных покрывал и несколько грубых простыней.

— Ух! Надеюсь, этого хватит. Ложитесь и ни о чём не беспокойтесь — пусть наш дом станет на время и вашим тоже, — она скромно улыбнулась и слегка поклонилась наемникам.