Между двумя сущностями

Суббота — единственный день недели, который я могу провести так, как захочу. Не надо делать домашнее задание и между делом смотреть документальное кино, предложенное дедушкой. Мне не хочется обижать своего деда, он единственный близкий человек, который у меня остался, и хочет чтобы я росла, защищенной от пагубного влияния нынешнего времени. Он очень далек от правды, пусть даже я обучена различным аристократичным манерам и прочла не одну книгу этикета, все же я знаю много тонкостей своего века. И, несмотря на это, я легко могу посидеть с дедушкой первые двадцать минут фильма, пока ему не начнут названивать его сотрудники с каким-нибудь сверхважным делом.

Он довольно занятой человек и о своих делах никогда никому не рассказывает, может часами сидеть в своем кабинете и читать книги, настолько старинные, что пыли там больше чем страниц и настолько тяжелые как возможно находящаяся в них информация. Дедуля разрешал мне все, кроме нарушения его личного пространства в кабинете.

Для меня запретное всегда вызывало любопытство, и поэтому я не раз пыталась туда проникнуть, но дедушка приходил так некстати, после чего я неделями не могла смотреть ему.

Мы с ним очень много разговариваем и для нас не существует запретных тем, кроме двух. Это о его работе и о матери. Вторая тема не запретна, но мы оба избегаем ее. Для дедули ее смерть оказалась тяжелым испытанием. Лишь однажды, когда после похорон он выпил пару рюмок вина, я кое-что у него узнала. Многое было стерто из памяти, мне ведь было всего пять лет.

Моя мать — Эмили сбежала с отцом, когда ей было семнадцать, столько, сколько и мне сейчас. Говорили, что он был старше нее лет на десять. Об отце, кроме того, что он исчез бесследно, я больше ничего не знаю. Измученная, исхудавшая она вернулась домой через несколько месяцев уже будучи беременной. Дед хоть и не простил ей побега, все же впустил в дом, увидев какой несчастной она стала. Он так и не добился от Эмили ни одного слова о проведенных ею нескольких месяцах вне отцовского дома. Каждый раз, когда дед пытался что-то у нее спросить, Эмили начинала безостановочно лить слезы. После нескольких неудачных попыток расспроса, он перестал ей докучать, понимая, что ей нельзя нервничать в таком положении.

Эмили была необычайной красоты девушкой. У нее были темно-синие глаза, которые при свете становились совсем прозрачными, а взгляд всегда был отсутствующим, будто она видела то, что никто другой увидеть не мог. Волосы у нее имели светло-русый оттенок, и концы были всегда закрученными. Я очень сильно походила на Эмили, только волосы у меня темнее. Единственное, что она оставила мне после своей смерти — это ее красота и маленький золотой крестик, служащий напоминанием о ней.

Сидя в своей комнате, я вспоминала ее печальный смех и стеклянный взгляд отрешенных глаз. Волна ностальгии захлестнула меня.

Я незамедлительно поднялась с кровати и подошла к маленькому комоду из красного дерева, выдвинула первый ящик, достала коробочку, потрепанную временем. В ней находились давние фотографии. Их было мало, но это лучше чем ничего. Пусть хоть по этим фотокарточкам я буду знать свою мать.

Открыв коробочку, я стала тщательно разглядывать их, будто впервые увидела. Вот мы сидим с Эмили на диване, мои детские пальчики тянутся к ее совершенному лицу, пытаясь ощутить мягкость прикосновения, а мое тельце держать надежные руки, руки моей мамы.

Горькие слезы подступили к глазам, в горле встал ком, который невозможно проглотить, а в сердце открылась старая рана, начинающая пульсировать при мысли о том, что больше я ее не увижу. Следом пошла фотография, где мы с ней стоим в лесу, под огромным деревом, была осень и желтые листья падали на землю. Смахнув подступившие слезы, я заметила на заднем фоне чью-то тень: широкие мускулистые плечи, короткие волосы и стойка, будто он хочет дотронуться до Эмили. Что-то похожее я уже видела и тут в мысли мне пришла предыдущая картина, точно так же и я хотела дотянуться до нее. В его вытянутой руке было столько нежности и любви, столько раскаяния и сожаления. Фотография показалась мне сверхъестественной. За последние несколько лет я так часто смотрела на эти фотографии, но ни разу не видела эту тень. Она была такой реальной и так походила на человека, будто действительно там кто-то стоял. Я решила показать это дедушке, насколько я знаю, фотография была сделана им в 1998 году. Аккуратно положив коробку на место, я вышла из своей комнаты.

В это раннее утро дедушка, скорее всего, находился в своем кабинете с чашечкой горячего кофе. На завтрак он никогда меня не звал, потому что не хотел нарушить мой сладкий сон. Часто он говорил, что его самого раздражало, когда кто-нибудь стоит над твоей душой и пытается разбудить, а в этот момент ты видишь самый замечательный сон на свете, который должен оборваться по чьей-то вине. Дедуля разрешал мне поздно вставать, но со временем я стала пользоваться будильником, красная стрелка которого всегда находилась на восьми часах утра.

Я прошла прямо по коридору, пока не дошла до дедушкиного кабинета. Дверь была приоткрыта. Это показалось мне несвойственной для дедушки оплошностью. Он никогда даже на дюйм не оставлял дверь открытой. За дверью послышался голос деда. Он разговаривал с кем-то на повышенных тонах. Но ответа от собеседника не было — значит, он разговаривал по телефону. Я решила пока его не беспокоить и положила прихваченную с собой фотографию в задний карман джинс. Уже собираясь уходить, я вдруг остановилась от обрывков слов долетевших до меня:

— …Поймали?.. действуйте…код доступа 110995…я скоро приеду.

Он выбежал из кабинета, на ходу надевая свой пиджак, в глазах у него что-то блеснуло. Что-то похожее на торжество, смешанное с печалью. Дедушка даже и не заметил, что я находилась в паре шагов от него. Он был так взволнован.

Зато дверь от кабинета осталась открытой! Все другие мысли просто вылетели из головы. Неужели я впервые вдоволь насмотрюсь на это помещение?!

Обрадованная я даже не стала задумываться о последствиях своего визита, но даже сейчас я не огорчена, что когда-то переступила этот порог. Войдя в кабинет, я словно очутилась в другом мире. Здесь было большое количество стеллажей с книгами, огромный дубовый стол, привезенный по заказу, удобное кожаное кресло на вращающейся ножке, софа темно-бордовой обивки, дорогие картины. Но, не смотря на всю старину этого кабинета, тут присутствовала и современная техника: ноутбук, радио телефон, телевизор с плазменный экраном на стене. Можно будет в следующий раз прийти сюда посмотреть фильм 3D!

Подойдя к стеллажам, я задалась вопросом: «Какие же книги читает дедушка?». С удивлением я заметила, что новые книги занимали лишь одну полку, все остальные были старые. Названия одних были стерты, края других были съедены крысами.

Я раздумывала над тем, какую книгу посмотреть. Возьму первую попавшуюся, все равно здесь, наверное, не женские романы, а научные исследования ученых разных веков!

Я медленно достала книгу в черном переплете, названия на обложке не было. Открыв первую страницу, я увидела крупный каллиграфический почерк. Надпись гласила: «Вампиры средневековья. XVII век».

Удивительно, что у деда есть такая книга! Поставив ее на место, я взяла соседнюю. «Вампиры и оборотни. Кровавая война».

Да что, Господи, здесь твориться? Он что ужастики на ночь читает? Все книги, который я доставала по большей части были посвящены вампирам: «Сущность вампиров и как с ними бороться», «Осиновый кол — правда или миф», «Кровавая бойня на юге, или коктейль для вампиров».

Кажется, дед сошел с ума! Но зачем скрывать от меня свое коллекционирование вампирских мифов?

Я ведь тоже некоторое время увлекалась вампирскими романами. У меня на полке полное собрание «Сумеречной саги» и «Дневников вампиров». Да и не только я, многие девчонки моей школы сделали татуировки с именами голливудских вампиров, конечно в тайне от родителей. Стэйси даже купила красные линзы, а Маргарет умудрилась отрастить клыки (зрелище не для слабонервных). И все это совершенно нормально! Ну, может, дедуля, твое увлечение серьезнее, чем наше и ты не станешь обклевать всю комнату постерами с Никки Рид.

Отойдя от стеллажей, я подошла к софе и провела рукой по мягкой обивке. Дедуля всегда любил роскошь и комфорт и вкус у него был отменный. Жаль, что я не в полной мере унаследовала его способности. Но, во всяком случае, вкус у меня лучше, чем у Стэйси.

Я вдруг осознала, что очень скучаю по ней. Медленно направляясь к столу, я с улыбкой предвкушала тот момент, когда она приедет с турне по Европе, и мы снова начнем нашу словесную пикировку.

В нос ударил запах обработанного дерева. Вспомнилось, как две недели назад рабочие, обливаясь потом, внесли этот тяжелый стол в кабинет. Обойдя стол, я удобно расположилась на дедушкином кресле и непроизвольно воскликнула:

— Уау, какое удобное!

Теперь я понимаю, почему дедушка может часами сидеть в своем кабинете! Не смогла сдержать смешок, представив, как он храпит в этом кресле на все помещение. Мысль оказалась довольно абсурдной.

Захотелось подурачиться, и я нацепила забытые дедушкины очки. Неудачно изобразив его тенор, я схватила телефонную трубку и начала отчитывать Дженкинсона, правую руку деда. Порой мне становилось жаль Дженкинсона, так как он часто навлекал на себя дедушкин гнев.

Придерживая плечом трубку, я аккуратно взяла первую попавшуюся папку. В глаза бросился ярко-алый штамп «Особо секретно». Первым моим желанием было положить папку на место и сломя голову выбежать из помещения. Но второе, более сильное, заставило меня остановиться. Два голоса боролись во мне, пока любопытство не одержало вверх.

«Всего лишь взгляну краешком глаза и уйду», — попыталась оправдать себя я.

Бросив обеспокоенный взгляд на дверь, я робко открыла папку. В ней находилось досье на некоего Максимилиана Астора. В левом верхнем углу находилась его фотография, сделанная неудачно. Он родился в 1790 году. Даты смерти здесь не было. Далее было написано что-то неразборчивое. Лишь последнее предложение всего абзаца привлек мое внимание.

«Подлежит уничтожению»

«Бедняжка, что ты такое сделал, чтобы тебя уничтожили? Как будто ты даже не человек, а какой-то объект, который надо взорвать».

Тут в глаза мне бросилось слово, которое я не раз встречала за сегодняшний день. Голова работала медленно, пытаясь осознать прочитанное. Картина жизни Астора стала вырисовываться в моем воображении. В этот момент я все поняла. Все встало на свои места, даже то, что дед все эти семнадцать лет не рассказывал, чем занимается. Дедушка истреблял их. Всю свою жизнь он посвятил этому, во благо всем людям. Обрывки утреннего разговора, вначале ничего не говорившие мне, стали совершенно понятны. И даже его взгляд перед уходом. Несмотря на то, что он истреблял их, ему было жаль это делать. Дедушка всегда хорошо относился ко всем. Пусть даже это будет бродячая собака или продрогший от холода котенок.

Глубоко вздохнув, я еще раз осмотрела досье. Мне пришлось напрячь свое зрение, чтобы разобрать хотя бы некоторые слова. В основном встречались названия городов и стран, а также отдельные несвязанные слова.

«Амстердам…поместье…древний…Бразилия…музей Лувр…Вашингтон…Гамбург…последний из вида»

Последний? Этого не может быть! Я просто обязана его увидеть!

— Любопытство не порок, но нужно иметь терпение, — вслух одернула себя я.

Но я буду не я, если не увижу его. Лучше жалеть о том, что сделал, чем жалеть о том, чего не сделал. Тем более, дедушка едва ли узнает о том, что я побывала там.

Через несколько секунд я уже оказалась у двери и напоследок окинула кабинет прощальным взглядом. Неизвестно когда еще мне удастся здесь побывать. Погруженная в свои мысли я и не заметила, как миновала сначала коридор, а потом и лестничный пролет. Оказавшись у дверей кухни, я остановилась и глубоко вздохнула, изобразив непринужденное выражение лица. Никто не должен догадаться о том, что я узнала.

— Доброе утро, котенок! — жизнерадостно поприветствовала меня Мэри, как только я переступила порог нашей кухни.

Мэри добрая женщина лет пятидесяти, которая работает в нашем доме столько, сколько я себя помню. За эти годы она стала членом нашей семьи. То, что я не могла сказать дедушке, можно было доверить ей.

— Привет Мэри, — как можно беззаботнее ответила я.

— Что будешь на завтрак?

— О, нет, я не голодна. На улице такая хорошая погода, что я решила прокатиться на мопеде, пока солнце не начало печь, — сказала я, краешком глаза поглядывая на окно. Строгий взгляд Мэри пробежался по моей фигуре, а губы сжались в тонкую полоску.

— Ты превращаешься в Викторию Бэкхем. Ее уже все называют анарексичкой.

Закатив глаза, я скорчила рожицу.

— Телевидение тебя погубит. Желтой прессе нельзя верить. Они охотятся за рейтингом. И к тому же, — возмутилась я, — у меня отличная фигура. Не желая выслушивать очередную лекцию о правильном питании, я сунула руку в вазочку с шоколадными батончиками. Помахав ими перед носом Мэри, я поспешила удалиться с поля боя через противоположную дверь, выходящую на задний двор.

Запихивая в рот один батончик, я быстро шла по дорожке, выложенной из дорогой плитки. Остальные конфетки пришлось закинуть в кусты. Соседская собака очень любит сладости. Может, прибежит и съест. Я так торопилась и, споткнувшись, чуть не упала. На щеке появилась царапина от ветки дерева. Во рту пересохло от возбуждения. Было такое ощущение, будто я никогда не дойду до этого гаража. Но вот я держала в руках ключ от мопеда. Вспомнилось, как я неделями уговаривала дедушку купить мне его. Он считал, что это ненадежный вид транспорта. И пока я не дала ему клятву, что не буду превышать скорость, и всегда на мне будет шлем, дедушка и не собирался мне его покупать. Но сейчас не тот случай. Я не надену шлем. Времени абсолютно нет. А если он уже умер? Тогда хотя бы мертвым увижу. Оседлав свою малышку, я смело выехала из гаража. Лаборатория дедушки находилась всего в километре от дома. Волосы развевались на ветру, глаза слезились от потока холодного воздуха, стрелка спидометра дошла до отметки восьмидесяти километров в час. Успокаивала лишь мысль, что дедушка не узнает. За три минуты я доехала до белого здания. Оно было окружено высоким железным ограждением. Перед въездом стоял охранник. Поставив на стоянку, где почти не было мест, мопед, я подошла к нему. Это был Сэм. Я часто его тут видела, когда дедуля привозил меня сюда. Дедушка оставлял меня в ботаническом саду на втором уровне поиграть и посмотреть на диковинные растения, а сам занимался своими делами.

— Привет, Сэм. Как дела? — вежливо спросила я.

— Привет, Лиз. Все путем. А что ты здесь делаешь? Сегодня посторонних категорически запрещается впускать, — удрученно сказал он.

— Дедуля попросил занести ему флеш карту. Сказал, что ему она срочно нужна. Разве он не предупредил тебя? — мгновенная ложь, невинные глазки и милая улыбка сделали свое дело. Сэм постоял в нерешительности, затем сказал:

— Нет, не говорил. Наверное, он был слишком занят. Тут сегодня такие дела творятся на четвертом, — Сэм резко оборвал себя. Он понял, что сболтнул лишнее, а я сделала вид, что не поняла, о чем он говорит, — ну, что же, проходи.

С легкой душой и без угрызений совести, я прошла через огромные ворота. Не оглядываясь назад, я добралась до стеклянных дверей, миновала главный холл и добралась до подсобки для уборщиков. Это было маленькое помещение, в которой хранилась униформа.

Осталось лишь переодеться, а пункт назначения благодаря Сэму я знаю.

Найдя подходящий размер, я надела на себя. Поглядывая по сторонам, я вышла из подсобки. С левой стороны находился лифт. Зайдя в него, я осмотрела все кнопки. Четвертого уровня не было. Видимо Сэм что-то напутал. Но тут мой взгляд упал на самую нижнюю квадратную кнопку. На ней черным по красному было написано: « -4 уровень. Посторонним вход воспрещен». Не раздумывая, я нажала на нее.

Пока лифт спускался вниз, я вспомнила фильм, который мы смотрели со всей школьной компанией. В нем был такой момент, когда главный герой пытался проникнуть в секретное отделение. У него это так ловко получалось, что я просто рассмеялась над выдумкой главного режиссера и подумала: «В жизни так не бывает. Кто лишний раз постороннего пустить на охраняемую территорию?». А теперь я сама в роли главного героя, и вторжение оказалось простым делом.

Нервно теребя локон волос, я вышла из лифта. Далее шел длинный коридор. Стены были сахарно-белого цвета, как в больничном отделении. От яркого освещения было больно глазам, но со временем они привыкли. В дальнем конце находилась одна единственная дверь. Я направилась к ней, но, не доходя, резко остановилась. Кто-то поворачивал ручку с обратной стороны. Не медля, я свернула на право. Здесь был тупик. В голове мелькнула мысль: «От отсутствия света меня не будет видно». Затаив дыхание, я ждала. Из за двери появился мужчина. В руках он держал сотовый телефон. Брови его сошлись на переносице. Набрав номер, он прикусил нижнюю губу. На дальне конце кто-то ответил, и лицо мужчины заметно посветлело.

— Привет Оскар. Это Ричард. Я хотел тебя кое о чем попросить, — в разговоре произошла секундная пауза, после чего Ричард изложил свою просьбу:

— Не мог бы ты спуститься на четвертый уровень. Мне нужно срочно быть дома. У дочери красные пятна по всему телу. Повезу ее к врачу.

Он внимательно слушал собеседника, затем, указывая на дверь, спросил:

— Надеюсь, с этим ничего не случится за десять минут, пока ты придешь?

Оскар не видел жеста, сделанного Ричардом, но все же понял о ком идет речь, потому как на этом разговор был окончен, и они распрощались. С усталым видом Ричард засунул телефон в карман. Последний раз взглянув на закрытую дверь, он развернулся и ушел. Я выждала минуту и только после этого выглянула из своего укрытия.

Сердце колотилось как башенное, еще секунда и оно выпрыгнет из груди. Дыхание стало прерывистым. На лбу появились капельки холодного пота. Дрожащей рукой я прикоснулась к металлической ручке двери. Стоит только дернуть ее, и я увижу последнего вампира. Призвав на помощь всю свою смелость, я сделала это.