Клеопатр

7

Последний день конкурса. Осталось лишь три претендентки на царское ложе. Конечно, потрясающей внешности. Одно лишь удивляло, как при таких-то данных будучи уже достаточно взрослыми они сумели остаться девственницами? Это же невероятно! А в наше время невозможно, если, конечно, не прожить до этого времени где-нибудь в полном одиночестве в глухой-неведомой тайге.

Тем не менее, это было так. Операция отпадала, потому что уже в первый день девушки были обследованы и просеяны. И вы помните, что из трехсот тридцати трех красавиц только тридцать три оказались девственницами. Всех более всего интересовал именно этот вопрос. Как же так? Первой предстояло ответить на него блондинке с длинными золотистыми волосами, к которым хотелось протянуть руку и потрогать их, потому что они казались волшебными. Этот вопрос волновал всех: и женщин, и мужчин. Их можно понять.

— Вам удалось сохранить свою девственность? Но как?

— Это было самое трудное для меня. Соблазнить меня хотели уже в самом юном возрасте.

Златокудрая блондинка грустно улыбнулась.

— Везде, всегда и все. И началось это уже тогда, когда я не имела никаких представлений о взаимоотношениях мужчин и женщин. Красота — огромная сила. Хотя это было давно, но я запомнила этот случай до мельчайших деталей. Он стоит у меня перед глазами. Мама пришла забирать меня из садика. За окном уже темнело. Она помогала мне одеваться, потому что у меня одной выходило это значительно дольше и не всегда правильно. В тот раз она разговорилась со знакомой и мне пришлось одеваться самой. Я натянула на себя теплые рейтузы. Рядом одевал своего сына толстый-претолстый мужчина с пухлыми щеками, которые складками свешивались ему на плечи и грудь. У него были маленькие черные глазки, которые так быстро-быстро бегали, оглядывая помещение. Он даже не помогал одеваться, потому что не мог согнуться. И каждое движение у него вызывало одышку. Даже, когда он поворачивал голову, щеки его краснели. Он стоял возле сыночка и строго инструктировал его: «Штаны! Я сказал «штаны»! Так! Не той стороной, балбес! Теперь кофту! Застегивай замок! Ну, и в таком духе. Сынишка тоже был довольно полный. В это время я надевала ботиночки. Знаете, такие на шнурочках. Шнурочки были красные. Конечно, перепутала правый и левый ботиночек. И никак не могла надеть. Толстяк, заметив мои мучения, шагнул ко мне и, наклонив голову, спросил: «Давай помогу!» Я подняла голову и увидела нависшие над собой жировые складки. Нужно было откинуться назад, чтобы разглядеть его лицо. В любую из этих складок можно было завернуть меня и полностью спрятать, так что никто не найдет. Среди этого массива я увидела две маленькие черные точки, которые с таким жадным интересом смотрели на меня. Он буквально пожирал меня. Я не успела ничего сказать, а это гора жира с удивительной легкостью уже грохнулась передо мной на колени. Чтобы разглядеть его лицо, нужно было поворачивать голову.

— Интересная девочка! — прошептал Клеопатр церемониймейстеру.

— Я сидела на стульчике спиной к дверке своей кабинки, на которой была ягодка малинка. На каждой дверке была какая-нибудь картинка. «Ботиночки мы надеваем неправильно», — пробормотал толстяк, разглядывая меня. Я со страхом смотрела на его мокрые губы, которые шевелились, обнажая желтые кривые зубы. Из его рта пахло табаком. Его губы представлялись мне пиявками, которые в любой момент могут присосаться к моему тельцу и высосать мою кровь. Я отодвинулась вместе со стульчиком. «Так! Поменяли ботиночки! Толкаем ножку! Давай я помогу тебе!»

В зале захихикали.

— Ладони у него, как сейчас помню, почему-то были удивительно маленькими и теплыми. И такими красными. Я чувствовала тепло его рук даже через рейтузы. «Вот так!» — проговорил он. «Папа! — позвал его в это время сынок. — Лямку никак не могу застегнуть. Не получается». Голос его сразу стал злым. «Застегнешь! Получится!»

Опять захихикали.

— Снова резкая перемена. Такой ласковый убаюкивающий голос, каким поют колыбельную. «Вот один ботиночек надели! Теперь другой! Давай сюда ножку! Вот так!» Одной рукой он придерживал ботинок, а другая поползла по моей ножке и добралась до коленки, вроде как он придерживал ножку, чтобы она попала в ботинок. Рука его не остановилась на коленке и поползла выше. И вот она уже была там, где сгиб между ногой и животом. Рука была горячая.

— Она, конечно, это сочинила, — шепнул церемониймейстер Клеопатру, — но как искусно. Она или сама пишет любовные романы или читает их запоем. Что в общем-то одно и то же.

— Тут к своему ужасу я почувствовала, как его пальцы нырнули под резинку моих рейтуз. Зачем он это делает? Я не могла понять. Я только что надела рейтузы, и мне их не нужно было снимать. А дядя наверняка собирался их сдернуть с меня. В это время что-то напугало его, и он резко убрал руку с моего тельца. Глазки его забегали. «Теперь давай зашнуруем ботиночки. Вот кончик шнурочка. Видишь? — бормотал он. — Какой он твердый, металлический и прямой. Заталкиваем его в эту маленькую дырочку! Вот так! Затолкали! Там ему так хорошо! Уу!»

В зале грохнуло ржанье.

— «Ох, как хорошо кончику шнурочка в этой маленькой тесной дырочки! Просто райское наслаждение! Снова толкаем его в дырочку! И снова! И снова! Хорошо ведь? Правда? Очень хорошо! Правда же?» Тут возле ботинока капнуло, потом еще и еще. И вскоре образовалась маленькая лужица. Я не могла понят, откуда она взялась. Подняла глаза и увидела его мокрый приоткрытый рот, из которого слюнкой бежала слюна. Мне стало неприятно. Вот оно откуда выражение «слюнки бегут». Но это я поняла позже. «Теперь второй ботиночек»» «Мужчина!» Он вздрогнул. Лицо его мгновенно из красного стало багровым. На лбу выступил пот. Будто его поймали на чем-то тайном и постыдном. И ему никак не вывернуться. Это и было так на самом деле. Я тоже это позже поняла. Он в своем воображении уже затолкал свой напрягшийся член в мою маленькую пипочку и водил туда-сюда. И его поймали за этим делом.

— Мда! Однако!

Клеопатр покачал головой.

— «Помогать ей не надо! Она уже достаточно взрослая. И пусть сама себя обувает. Нечего ей потакать!» «Ну, да!» Мужчина, кряхтя, поднялся. Пронесло! «Хотел помочь. Ну, да! Конечно, сама!» Он прошел к своему сыночку и зло проговорил, дернув его за воротник: «Наконец-то! Возишься, как вошь на гребешке. Копуша! До ночи будешь собираться!» Он хлопнул его по затылку, схватил за руку и потянул к выходу, тяжело дыша. Перед самыми дверями остановился и поглядел на меня.