Истинная Нтури

«Вопрос «Едины ли мы в этом мире?» более не актуален. Мы доказали, что не едины. Спустя долгие годы исследований нам удалось доказать свою гипотезу.

Из чего состоит наш мир? Многие думают, что он заключается в нашей планете Земля, вращающейся вокруг Солнца. Учёными доказано, что на других планетах жизни нет. Хотя они упорно ищут её присутствие на Марсе. Наш мир состоит из того, что нас окружает. Солнце, Луна, звёзды…

Наша гипотеза заключается в ином. Мы не брались доказать, что на одной из планет нашей галактики возможна жизнь. Мы пошли иным путём и вот что мы нашли. Перед вами карта нашей вселенной, как видим её мы. Так вот, наша вселенная пронизана множеством параллельных миров. Да, именно параллельных. Они существуют точно так же, как существует и наш мир. Эти миры могут находиться в других галактиках, а могут — и в нашей. Но наша работа была бы безрезультатной, если бы не одно открытие. Вот здесь на карте обозначены тонкие параллели между этими мирами, то есть места, где они соприкасаются. Мы долго изучали эти параллели, и наконец-то нашли то место, где наш мир соприкасается с параллельным миром. Я считаю это открытие большим прорывом в науке. Остаётся лишь исследовать этот мир и…»

Профессор Натаниэль Коста в очередной раз просматривал своё интервью двадцатилетней давности, когда он — молодой и подающий надежды физик-астролог на своей первой конференции презентовал труд, повергнувший весь мир в шок. Он и его команда таких же молодых и отчаянных учёных доказали существование параллельных миров, что ещё никому не удавалось сделать прежде.

Профессор с грустью посмотрел на экран телевизора, где выступал молодой учёный. Двадцать лет прошло с того момента, когда ему аплодировали стоя. Его работа, его открытие были невероятными. Карьера молодого учёного взлетела в одно мгновение. И вот сейчас постаревший он в гордом одиночестве сидел в своём кабинете и пересматривал это первое интервью, которое прославило его на весь мир.

В кабинете профессора царил полумрак. Тяжёлые портьеры тёмно-зелёного цвета плотно закрывали окно, не позволяя солнечным лучам проникнуть внутрь комнаты. Единственным источником света служила лампа, одиноко парящая под потолком. Справа от окна стоял громоздкий шкаф во всю стену от пола до самого потолка. Он был набит разными книгами, пожелтевшими бумагами, картами, в том числе и астрологическими, изрядно притрушенными пылью. Кое-где на полках стояли фотографии в рамках, запечатлевшие профессора с маленькой девочкой на руках. На самой верхней полке шкафа стоял картонный ящик, в котором хранились старые видеокассеты. На противоположной стене висели многочисленные фотографии, дипломы, грамоты, на полке под фотографиями стояли различные награды за достижения в науке, лежали медали в стеклянных футлярах. Посреди комнаты стоял письменный стол, заваленный разными бумагами, книгами, чертежами и картами. Справа от двери стояла старая потёртая софа некогда салатового цвета, а перед ней такой же старый телевизор на тумбе.

Эта комната скорее напоминала музей выдающегося учёного, чем кабинет престарелого профессора. Однако Натаниэль Коста и был учёным, хоть и в прошлом, и был выдающимся. Его открытие принесло ему славу, признание, состояние. Оно было его успехом и поражением. И вот спустя двадцать лет он оказался позабыт всеми. И уединившись в своём родовом поместье, он коротал годы со своей дочерью Авой.

Профессор склонил голову и печально вздохнул. После он вновь посмотрел на экран телевизора.

− Что же я наделал? — выдохнул он и подошёл к окну. Резким движением он раздвинул тяжёлые портьеры и впустил солнечный свет в мрачную комнату. Несколько мгновений он стоял в лучах солнца с закрытыми глазами, а после открыл их, и перед взором его открылся вид на прекрасный сад его поместья.

Родовое поместье семьи Коста, располагающееся на окраине милой деревушки, лишь носило столь аристократическое название. Собой же оно представляло небольшое двухэтажное строение из красного кирпича в георгианском стиле, слегка покосившееся с одной стороны, но, тем не менее, не теряющее своего вида. Оно было с высокими окнами и многочисленными дымовыми трубами, что свидетельствовало о наличии каминов чуть ли не в каждой комнате. К дому примыкали ветхие хозяйственные постройки. Перед домом раскинулся обширный луг, зеленеющий в тёплое время года, а позади дома располагался сад. Он был наполовину заросшим сорняками и кустарниками. Пройти туда было невозможно. Одна часть его, однако, была ухоженной. Юная Ава изо дня в день трудилась в нём, заботясь о редких сортах роз. Каждый день она приходила в свой сад, поливала розы. Ава заботилась о них, как о живых, не позволяя никому срезать их. Розовый сад был её гордостью и отрадой.

Единственное окно в кабинете профессора выходило как раз в этот сад. Профессор в очередной раз прошёлся взглядом по саду и остановился на фигуре своей дочери. Его юная дочь печально прохаживалась по садовой тропинке между розовыми кустами. Тёмно-синий плащ скрывал её юный стан от людских глаз в этот солнечный день. Она плавно шла по тропинке, словно парила над ней. Локоны светлых длинных волос выбивались из-под капюшона плаща и развивались в порывах ветра.

Профессор печально вздохнул и закрыл портьеры. Он опять сел на софу и вновь стал пересматривать своё интервью. Тонкая полоса света струилась сквозь не плотно задёрнутые портьеры прямо в лицо профессору. Однако он совсем не обращал внимания на это. Он смотрел своё интервью, но на самом деле думал не о нём, а о своей несчастной дочери…

Увлечённый своими мыслями, профессор совсем не заметил, как в кабинет вошёл дворецкий Димитрий.

− Будете чай, сэр? — спросил дворецкий, разгребая бумаги на письменном столе, чтобы поставить поднос.

− Димитрий, это ты. Я увлёкся просмотром старых записей и не заметил тебя. Который час? — Профессор Коста казался уставшим и рассеянным.

− Четверть шестого, сэр, − ответил Димитрий. — Ужин уже готов. И мисс Ава…

− Ава?! — Профессор резко встал и вновь подошёл к окну. — Завтра ей исполнится шестнадцать лет. Поверить не могу. Моей девочке уже шестнадцать.

− Да. Время быстро бежит, − добавил Димитрий.

Профессор посмотрел на Димитрия. Было что-то печальное в его взгляде, что-то, что не давало покоя профессору, казалось бы, все шестнадцать лет. Какая-то тревога, боязнь.

− Ты прекрасно знаешь, Димитрий, не хуже меня, что ждёт Аву завтра. Завтра ей откроется вся правда её рождения. И я ничего не могу сделать. От этого я не могу уберечь мою девочку.

Профессор Коста нервно прошёлся по кабинету, подошёл к столу и отпил чаю, затем вновь подошёл к окну и отдёрнул портьеры. Взгляд его устремился в ту часть сада, где на кованой лавочке сидела его дочь Ава и читала книгу своим розам. Глаза его наполнились слезами. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, словно статуя. А после решительно посмотрел на Димитрия.

− Завтра. До завтра у меня ещё есть время. И это время я хочу провести с моей дочерью. Ты знаешь, мой друг, чем всё это может обернуться. Ты знаешь тайну рождения Авы. А значит понимаешь, что завтра она должна покинуть нас навсегда.

− Да, профессор. Но может быть есть какой-то способ избежать этого?

− Боюсь, что нет. Аве не место здесь. Наш мир слишком жесток. Если люди узнают о ней, может случиться непоправимое. Я поклялся матери Авы, что уберегу её любой ценой, и эту клятву я сдержу.

Тем временем часы в гостиной внизу пробили шесть, а значит пришло время ужина. Профессор печально посмотрел на Димитрия. Но уже мгновение спустя что-то в нём переменилось. Он подошёл к дворецкому, что-то шепнул ему на ухо и быстрым шагом направился в столовую.

− Добрый вечер, папа, − робко произнесла Ава, встречая отца у входа в столовую.

− Добрый вечер, дочка. — Профессор подошёл ближе к дочери и поцеловал её в лоб. Лицо его озарила улыбка. — Как сегодня поживают твои розы?

− Прекрасно. Правда алая Маргарита немного увяла. Наверно я её вчера недостаточно полила.

− Всегда удивлялся, как ты их различаешь? — с улыбкой произнёс профессор, усаживаясь на свой стул. Быстрым движением он взял салфетку с тарелки и, встряхнув её, положил на колени. − Каждому цветку ты даёшь имя, − продолжил он. − А этих цветков может быть больше сотни. Как тебе удаётся всех их запоминать и не путать?

− Это точно так же, как запоминать звёзды. Ты ведь не путаешь названия звёзд?

− Ты — истинная дочь своего отца!

Профессор улыбнулся и принялся за ужин. После ужина, как было заведено в этом доме, отец с дочерью отправились в гостиную. Устроившись поудобнее возле камина, каждый вечер они проводили за чтением какой-нибудь книги. Ава обожала читать. Она могла читать часами, не отрываясь от страниц книги, полностью погружаясь в прочитанный мир. А профессор с таким же интересом внимал её чтению.

Через несколько мгновений горьковатый аромат чая с примесью бергамота наполнил комнату. Отпивая из чашки, профессор наблюдал за своей дочерью, за её кротостью. Порой на глаза профессора наворачивались слёзы. Он смотрел на свою дочь и понимал, что не за горами тот день, когда им придётся расстаться. Больше всего на свете он боялся этого дня. Ава была для него лучиков света в его жизни, плавно погружённой в сумерки былой славы.

Поленья весело потрескивали в камине, нарушая тишину в гостиной. Как всегда, после чая Ава уселась возле камина, взяла книгу и стала читать. Профессор любил слушать, как Ава читает. Её книги переносили его мысли куда-то далеко, и на время он забывал о своих терзаниях.

«Ещё один день окончен, − подумал профессор, ложась спать. — Вот и стала Ава ещё на один день старше».

Этой ночью профессор не мог спать. Словно какое-то предчувствие поселилось в его душе и не давало покоя. Ужасные мысли терзали его отцовское сердце. Он боялся за свою дочь. За свою Аву.