Город без Имени. Часть 1. Пробуждение

Город без Имени. Пробуждение

Кроны деревьев переплетаются наверху, образуя причудливый узор. Такой же узор тенью скользит по двум полуобнаженным телам. Мужчина и женщина лежат на одеяле, брошенном прямо на мягкую землю. Их расслабленные тела и лица полны чувства легкого пресыщения. Женщина поворачивается на бок, ее рука зарывается в палую хвою, пальцы утопают в мягкости, почти материнской нежности земли. Впервые вдруг приходит эта мысль о том, что именно земля дает защиту, но ведь ее одной недостаточно? Женщина смотрит на небо.

Оттуда вдруг потянуло легким холодком, стало зябко. Опираясь на локоть, женщина дотянулась до куртки, брошенной рядом с одеялом, завернулась в нее, достала из кармана пачку, закурила.

— Опять дымишь. Противно.

Мужчина повернулся на другой бок, чтобы не видеть женщину. Его рука повторила ее недавнее движение. Внезапно среди мягких игл попалась шишка, и его пальцы принялись нервно изучать ее шероховатую фактуру.

— А спать со мной тебе не противно?

По лицу женщины скользнуло раздражение пополам с вызовом.

— Ну зачем ты сразу так? Я ведь о твоем здоровье забочусь.

— Лучше бы ты о чем-то другом позаботился.

— Началось. Опять чем-то недовольна. Больше, чем на пять минут, тебя не хватает. Вставай, поехали.

Белая машина с волнообразным значком на капоте равнодушно ждала в нескольких метрах от места их недавних объятий.

Женщина равнодушно пожала плечами, стряхнула пепел с сигареты.

— Вставай! Я кому говорю?

Мужчина нервно тряс спящую женщину за плечо. Она лежала лицом к стене и похрапывала. Ее грузная фигура плохо отзывалась на внешние импульсы, рука попыталась закрыть ухо, но мужчина перехватил ее и потянул на себя. Женщина тяжело приоткрыла глаза. Лицо отекшее, как после пьянки. Вот что значит спать днем. Как голова болит. И какая духота в комнате. Надо было в душ. Черт, а я была в душе? Кажется, да, хотя валилась с ног, когда вернулась домой.

— Что надо?

И голос такой же хриплый. Неужели нельзя меньше курить?

— Где ты была?

— Когда?

— Хватит морочить мне голову. Я не успел с Ариной из дома выйти, как ты уже собралась куда-то! А все утро стонала, что у тебя голова болит, и ты не можешь в машине ехать!

— Так я и не могла. Я спала все это время. Что за паника?

— Хватит врать. Ты выходила. И у тебя куртка в листьях и иголках вся.

— Так это со вчерашнего дня. Мы же вчера гуляли. Не кричи, пожалуйста. У меня правда голова болит.

Женщина поднялась и села на кровати. Как она растолстела за последнее время, еще больше, чем была после родов.

Мужчина, опустив руки, сел на стул рядом. Голова поникла, ссутулился, вот-вот заплачет. Вчера она была в другой куртке, и на земле не валялась. Но что тут скажешь?

— Так ты отвез Арину?

— А ты как думаешь? Мы тут с тобой одни, между прочим, в кои-то веки. Ты говорила утром, что…

— У меня голова болит, ты что, оглох?

Она резко поднялась, в нос ударил запах пота. Ее запах или еще чей-то?

— Сходи в душ. Мне смотреть на тебя противно.

— Не смотри.

Женщина натянула джинсы, футболку, вышла на балкон, закурила. Взгляд отрешенно скользил по знакомому до отупения двору. Все опять буро-коричневое, как всегда. Здесь всегда так, подумалось вдруг. В лесу хотя бы было немного зеленого, а здесь. Ржавые кривые качели и горка, подобие детской площадки. Бурая, уже осенняя трава на пустыре, коричневые лужи после ночного дождя. Дом напротив такой же коричневый и унылый, как и этот дом.

Внезапно накатила тошнота. Женщина бросила недокуренную сигарету вниз, уронила голову на руки, лежащие на перилах, потом и вовсе опустилась на колени.

— Геля, тебе что, плохо?

Никакой реакции. Женщина на соседнем балконе заволновалась.

— Геля! Ты одна дома? Хавель! Хавель!

Через минуту соседка стучала в дверь. Мужчина открыл дрожащими руками. Глаза его умоляюще смотрели на женщину.

— Что с ней? Может, скорую вызвать?

Его жена лежала на диване в гостиной, все так же отрешенно глядя, на сей раз в потолок. Соседка подошла к ней, потрогала руки, лоб. Лежащая была бледна и выглядела неважно.

— Это от того, что она слишком много курит. И не ела ничего со вчерашнего дня, кажется. Я не знаю, впрочем…

— У меня аппетита нет.

Голос лежащей прозвучал тускло и безжизненно.

— Аня, можно мне к тебе пойти? У тебя не так душно.

— Куда ты в таком состоянии? — мужчина попытался придержать ее на диване, но жена отбросила его руки:

— Да отстанешь ты уже от меня. Аня, пойдем.

Женщины вышли, дверь закрылась за ними, мужчина остался один.

Квартира Ани и вправду более просторная, и воздуха в ней больше, хотя я и знаю, что она меньше, чем квартира родителей. Впрочем, с тех пор, как там поселился ее муж и появился ребенок, кажется, места совсем не осталось не то что жить, а даже дышать и думать.

— Садись. Выпьешь чего-нибудь?

— Спасибо. Мне нельзя. Курить тоже нельзя, впрочем.

Горькая усмешка искривила губы.

— Геля… Ты… это самое, да?

— Похоже, хотя у врача не была.

— А Хавель что говорит?

— Он не знает.

— Как не знает? А почему ты ему не скажешь до сих пор?

— Я не могу. Не знаю. Я не хочу этого ребенка.

— Но почему? У вас такая хорошая семья. Твои родители вас во всем поддерживают, мама дома с тобой постоянно, с Ариной, можно вообще ни о чем не беспокоиться. Я бы на твоем месте рожала и рожала.

Да, но ты не на моем месте.

— Впрочем, решать тебе. Я ничего говорить не буду. Но с Хавелем обсуди это поскорее.

Вот с ним-то как раз это обсуждать не надо. И зачем я рассказала все соседке? Сегодня же об этом узнает весь двор, и тогда…

— Ну пока. Спасибо, Аня.

Мужчина сидел на стуле в углу комнаты. Руки бессильно лежали на коленях. Он никогда не знал, чем ему заняться в этой квартире, и что он тут вообще делает. Все три года, что он прожил здесь со своей женой и ее родителями, он считал потерянными, прожитыми зря, прожитыми кем-то другим. Впрочем, жизнь до этого тоже была не лучше, в том-то и дело.

На этот раз оцепенение продлилось недолго. Щелкнул дверной замок. Она вернулась, но это не внесло никаких особых перемен в состояние и пространство. Вернулась быстро, следовало отметить. Но это не обрадовало, скорее, наоборот.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

Она взяла в руки пульт от телевизора, на экране один за другим замелькали каналы. На несколько секунд дольше ее внимание задержалось на рекламе супер-терки в телемагазине. Хотел бы он, чтобы ее внимание задержалось на документальном фильме про недавние раскопки в Восточном регионе, но она отмахнулась от его слабой просьбы, как от назойливой мухи. Дошло дело до детских каналов, и она оставила включенным мультфильм. Привычные звуки заполнили комнату. Казалось, сейчас дочка выбежит из кухни, где теща готовит ужин. Жена прилегла на подушки, уставившись невидящими глазами в экран. Рука с пультом бессильно свисала с дивана.

— Может, поесть приготовить? Ты ведь не ела ничего.

— Нам мама все приготовила перед отъездом. Иди, ешь, если хочешь.

— Мама, мама… Я, может, хотел, чтобы мы сами что-то приготовили хоть раз, чтобы ты что-то мне приготовила! Я не могу больше есть ее котлеты. Они жирные и вообще…

Его голос стал срываться, казалось, он заплачет сейчас. Руки беспокойно двигались по коленям, тонкие белые пальцы непрестанно сжимались и разжимались. Что за истеричные манеры? Опять накатила тошнота, звуки перестали быть внятными. Она даже не заметила, как муж вынул у нее из рук пульт и выключил телевизор.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? Правда? Ничего не хочешь?

Его голос почти срывался на крик, визгливый и неприятный.

— Хорошо, давай скажу. Только после этого ты меня оставишь в покое. Я беременна.

— Как? Давно?

— Не очень. Не знаю. Я не была у врача. Мы же часто с тобой, это в любой момент могло произойти.

— И совсем нечасто. Давно уже не было. Если это, когда мы в последний раз, то срок уже приличный.

— Может, и так. А что с того?

— Ты хочешь оставить?

— А ты что думаешь?

А что я могу думать, когда ты изменяешь мне в лесу с тем парнем, как его зовут, который здесь по контракту работает? И что ты от него забеременела?

В своих мыслях он тряс ее тяжелое тело за плечи и кричал: «Я требую развод!».

Но вдруг сник и успокоился. Вот все и прояснилось. Может, она сама потребует развод? И вообще уедет с тем парнем на Большую Землю, и тогда все закончится мирным путем. Может, начнется новая жизнь?

— Я думаю, надо посоветоваться с твоими родителями. Мы же у них живем, все-таки. И практически за их счет.

Это потому, что ты такой бесхребетный. Вечно делаешь, что тебе говорят. Даже сейчас. Ты ведь знаешь, где я была сегодня утром. Впрочем, сил сопротивляться нет совсем.

— Хорошо, так и сделаем. А сейчас я бы поспала, все-таки.

— А я пойду поем.

Остров в Океане очертаниями напоминает изогнувшуюся змею. Или ящерицу, потому что от самого Большого Острова ответвлениями отходят гряды маленьких. Каждый из них носит какое-то имя, но кто этим интересуется? Сверху, с высоты полета, Остров кажется серебристо-серым, таким же, как Океан. Могло бы показаться, что он покрыт снегом или песком, но на самом деле этого нет. Просто большую часть поверхности Острова составляют белоснежные скалы, белые, как выбеленные кости скелета гигантского животного. Климат здесь теплый, сама земля очень теплая, много растительности. Местами лес такой обширный, что не видно края. И есть один Город-без-Имени, который тянется по западному побережью, большой город, построенный вокруг Исследовательского Центра.

Это закрытый район, так просто на Остров не попадешь. А мне повезло. Я налаживаю здесь телекоммуникационные сети между Исследовательскими Станциями. Станции располагаются как раз на этих самых Малых Островах и на отдаленных концах Большого Острова. Приходится много летать, а также много лазить по скалам, устанавливать вешки связи.

Народ здесь такой же, как везде, хотя не совсем. Они здесь как бы в особых условиях. Мы, дети войны, во всем нуждались, как ты знаешь. А у них здесь было непрерывное снабжение. Они не знают, что такое очереди, дефицит. Блаженные какие-то. Приветливые, всегда улыбаются, красивые, потому что добрые.

Она тоже сначала показалась красивой. Сочная такая, с формами, волосы, глаза… Была весна, я недавно приехал на Остров, никого не знал. Здесь сразу стало как-то тоскливо, тесно немного, хотя Остров большой. Пространство давит, ослепительное небо, ослепительные скалы — это на основном пространстве. Но Город — это нечто особенное. Я такие города видел только в фантастических фильмах, города будущего. Такие же белоснежные дома и улицы, построенные из того же камня, что и скалы. Но центр города утопает в зелени и цветах, всюду фонтаны. Весь город строился единовременно, по концептуальному проекту, поэтому все в нем потрясающе гармонично. Улицы, площади, парки, дома сливаются в некую идеальную картину. Основная часть города расположена на полукруглых террасах, спускающихся к океану. Каждый ярус носит номер, и всего их двадцать. Так же, как и Город не имеет имени, а только кодовый номер. Со смотровой площадки открывается великолепный вид. Кажется, что ты в раю, настолько все красиво, просто идеально. Высота верхней террасы над уровнем моря около километра. Между ярусами можно перемещаться и пешком по лестницам или серпантинным улицам, но лучше всего, конечно, пользоваться фуникулером.

Конечно, слушая такое описание, можно позавидовать каждому, кто попал в этот Город, и удивиться, почему вдруг я первое время жаловался на тоску. Я тоже не сразу понял, в чем дело. А потом догадался. Здесь все слишком идеально и чисто, безжизненно как-то. Улицы моют шампунем, представляешь? Самые идеальные условия, чтобы люди не хотели отсюда уезжать. Ведь жить здесь, на самом деле, очень опасно.

Исследовательский Центр возвышается над всем этим невероятным великолепием в виде огромной крытой многоярусной площадки, ослепительно белой, установленной на такой же белой колонне на высоте трехсот метров. Подняться туда нереально для простого человека. Чем занимается Центр — официально считается тайной, но утечка информации — везде обычное дело. Речь идет об аномальных явлениях, происходящих в Океане неподалеку от Острова и на его периферийных секторах, и о самом происхождении Острова, этих неестественно белых скал. Что это за камень — не знает никто, а кто знает — не расскажет. Пока об этом ни слова больше.

Ну и, как водится, есть в Городе, помимо идеального прилизанного центра, и окраины. Там все не совсем так. Кажется, все напряжение, скапливаемое в Центре, которое нельзя там выплескивать, находит свой выход на окраинах. Окраины называются одним простым словом — Пригород. Пригород располагается на отдалении от Океана, зато совсем в лесной полосе, на уровне верхних ярусов. Лес хвойный, дикий и хранит в себе столько хаоса, сколько возможно в этом идеальном пронумерованном мире. Даже дома в Пригороде стоят в хаотичном порядке. Их строили для поселенцев второй и последней пока волны не по концептуальному замыслу, а как придется. Жители пригорода не настолько лояльны к Центру и составляют так называемый вспомогательный слой. Они наименее других жителей Острова посвящены в дела Центра, не такие образованные и не так вышколены, как жители Основного Города. Из Пригорода родом и моя случайная знакомая.

Кафе так и называется: «Рондо». Оно такое же круглое, как большинство общественных зданий, и такое же белоснежно-стеклянное. И так же край его нависает над нижним ярусом, вплетаясь в кружево таких же выступов других зданий. Автоматически разъехались в стороны полукруглые створки двери. Невысокая плотно сложенная женщина в простом светло-сером платье заняла круглый столик у стеклянной стены. Оттуда открывался вид на Океан, впрочем, это обычное дело. Не обращая внимания на невероятный вид, женщина, так же равнодушно и отрешенно, заказала какой-то напиток.

Красивый статный мужчина за соседним столиком даже больше гармонировал с окружающей обстановкой, чем она, местная жительница. То, что это приезжий, выдавало и его изумленное выражение лица, с которым он осматривал все вокруг себя, и значок на отвороте белоснежного пиджака спортивного покроя. Работа по контракту — значилось в его сопроводительной документации. Специалист по телекоммуникациям. Как будто в Городе закончились свои специалисты. Да, говорят, никто не хочет работать на периферии, там становится слишком опасно. Только приезжие за крупные гонорары соглашаются работать там, и то, видимо, потому, что не были до конца оповещены о возможных последствиях. Или сами не хотели о них знать. Есть ведь такой сорт людей, которые подсознательно стремятся к смерти. Хотя вот этот не похож на таких. Широкая самоуверенная улыбка заставила отвести глаза.

— Я бы спросил, местная ли вы, если бы здесь все не были местными, кроме меня.

Надеюсь, я удачно пошутил. Кто знает, как надо подходить к местным, они здесь не такие, как везде.

— А вы нет, значит.

Глаза блеснули любопытством. Отлично. Продолжаем разговор.

— Нет, конечно. Это у меня на лбу написано, кажется. Или на пиджаке. Интересные тут у вас правила. Я много где работал по контракту, но такого не видал.

— Да, здесь у нас так. Хотя я сама людей с такими значками видела всего пару раз. Наверное, их не так уж мало, только я редко выхожу в Центр…

Что это я сразу вдаюсь в такие подробности? Разве так нужно начинать знакомство? А как его вообще нужно начинать?

— А чем вы ту занимаетесь?

— Налаживаю телекоммуникационные сети. Выезжаю на периферию, потом возвращаюсь в Центр, тестирую, как все работает, потом опять в дикие края. А вы чем занимаетесь?

— Я домохозяйка. Живу в Пригороде, там, наверху.

— Да вы что. Вот удивительно. Я там ни разу не был.

— Там нет ничего интересного. Кроме леса, пожалуй. В лесу я люблю бывать.

— А здесь, в Центре?

— Здесь не очень. Здесь себя чувствуешь как-то скованно. И даже курить здесь нельзя, а у нас разрешается.

Курящая женщина. Не мой идеал, конечно. Но для мимолетного романа в командировке сойдет. Он уже внимательно осмотрел ее фигуру и прислушался к манере говорить. Ничего раздражающего для себя не приметил, наоборот. Что-то потянуло к ней, хотя сидела она как-то грузно и неэлегантно, простовато как-то, что ли.

— Разрешите проводить вас домой? Мне пока не дают служебную машину, но скоро смогу и прокатиться с ветерком. А пока, может, по дороге вы проведете мне небольшую экскурсию?

— Не получится.

Глаза резко погасли, женщина ссутулилась еще сильнее. Руки нервно задвигались, как будто искали сигарету.

— Мне нужно идти, у меня дома мама и ребенок… и муж. На работе. И мой отец. Они работают вместе.

Вот как. Еще и замужняя. Это даже лучше.

— Тогда, может, оставите свой номер? Обещаю, я не буду названивать в неподходящий момент. Просто общение. Мне так одиноко здесь. Так же давит порядок, как и вас.

Она, секунду помедлив, продиктовала номер. Назвала свое имя: Ангелина. Он тоже представился: Александр. Затем он пошел по направлению к фуникулеру, чтобы спуститься на нижний ярус. Там, на восточном краю, у пристани катеров, была его служебная квартира. Женщина направилась к автобусной остановке.

Прошло не так много минут общения по телефону, когда она согласилась показать ему лес. К тому времени он уже съездил на один из отдаленных островков и вдоволь насытился его безупречной белизной и наготой, и у него была возможность брать служебную машину. Ее он оставил на подъезде к Пригороду и ожидал свою знакомую в условленном месте, которое легко нашел. За небольшим скалистым уступом располагался неухоженный парк, переходящий в лес. Оттуда они и начали свою прогулку.

— А что ты сказала дома?

— Дочка уснула, а маме сказала, что у меня голова разболелась, и я пошла прогуляться.

Так и начались и продолжались их прогулки. Постепенно они начали ездить в глубину леса по одной из грунтовых дорог. Что странно: никто, ни одна живая душа не проявляла особого интереса к тому, куда ходит жительница этого небольшого района, где все друг друга знают, все друг у друга на виду. Но именно эта близость всех со всеми делала свое дело. Люди настолько осточертели друг другу, что даже не хотели знать о том, что делается у соседей. Сонное оцепенение, сковывающее ум и душу, не давало сил увидеть и осознать даже собственные поступки и ситуации, не говоря уже о других людях. И чем ближе мы были друг другу, тем более противны становились и все меньше понимали, что происходит.

Белый камень крошился под туристическими ботинками, покрывая их густой белой пылью. Добела раскаленное солнце в зените, белое небо, и сам Океан отсюда кажется белым. Высокий белокурый мужчина возвращался с вылазки на отдаленный мыс островка. С самого раннего утра группа техников трудилась под его руководством над установкой вешки связи. Пришлось повозиться из-за неустойчивости породы здесь. Скала, на которой было изначально запланировано поместить антенну, крошилась больше обычного, пришлось переиграть точное место, применять дополнительные крепежи, ну и прочие обстоятельства. И вот теперь приходится терпеть этот невыносимый зной и эту усталость. За всю жизнь Александр проработал во многих местах в разных условиях, но никогда и нигде он не утомлялся так, как здесь. Сама выносливость и природное здоровье, казалось, не изменяли ему, никаких особых симптомов недомогания не было. Но этот белый камень, казалось, высасывал саму жизненную силу. Здесь что-то было связано с желанием жить, с жизненной энергией. Это было заметно по всем местным жителям. Они были какие-то пассивные, инертные. Ничего не хотели, ни к чему не стремились. Каждый чуть ли не с рождения знал, чем будет заниматься в жизни, как будет жить, где работать, и никаких попыток изменить свою судьбу не предпринимал. После работы жители Города прохаживались по своим сказочным улицам и площадям, слушали музыку и плеск многочисленных фонтанов, вдыхали аромат цветов, поражающих воображение многообразием красок и форм. Люди среди всего этого великолепия походили на роботов. Настолько же поразительным казалось отсутствие у них эмоций, выражения сильных чувств.

Даже здесь, вдали от признаков своей цивилизации, на необитаемом островке, мужчины, разбившие лагерь для работ, вели себя до удивления стандартно и прилично. Не слышно было грубых шуток, смеха, никто не ссорился, даже в шутку. Теперь Александр понял, почему вышестоящее руководство обещало ему, что с этими парнями не будет проблем. Они поднимались с рассветом, вежливо желали друг другу доброго утра, совершали нехитрый утренний туалет и, после такого же нехитрого завтрака, приступали к работе на объекте. Все указания эксперта, которым и был Александр, выполнялись беспрекословно и даже бездумно. Сказать, что ему было скучно от всех этих людей — не сказать ничего. Все чаще и чаще им овладевало желание броситься со скалы в воду или лечь и больше никогда не поднимать головы.

Стояла середина лета, и спасала только мысль о том, что половина срока работ уже прошла, а оплата в случае полного выполнения условий контракта ожидалась немаленькая.

Мужчина унесся мыслями к своей жизни на «большой земле», как это здесь называлось, к возможной женитьбе. Можно уже, в конце концов, осесть, купить квартиру. Хоть я и не готов еще. А когда я буду готов — одному Богу известно. Да и на какой женщине смог бы я жениться? Какой же она должна быть?

Мысли свершили плавный переход к его здешней знакомой. Про себя он старался называть ее именно так. Этот роман опостылел ему гораздо быстрее, чем ожидалось, но заводить новые отношения не было ни малейшего желания. По прибытию в Город мужчина чувствовал себя как на курорте, и красивый мимолетный курортный роман, в которых он так преуспел, казался неизбежным делом. В проекте их было даже несколько, параллельных, во избежание случайных простоев. Однако атмосфера Острова оказалась такой, что и один спонтанно начавшийся «роман» уже давил, как самая тяжкая обуза, и одновременно не отпускал, как цепкая, им же самим созданная ловушка.

Женщина сама ему не звонила и не пыталась его найти. На его сообщения отвечала односложно, только место и время. Место всегда одно и то же, а время варьировалось, и он подстраивался. Все-таки семейная.

Она была одновременно похожа и не похожа на жителей Города. Общими были сонливость и апатичность, с которыми она говорила, двигалась и делала все, что ему доводилось видеть. Разнообразием дел, впрочем, их встречи не отличались. Но было и что-то индивидуальное, если это можно так назвать. Вот курение, например. Насколько удалось понять, это было редкостью на Острове. И еще какая-то странная тоска, с которой она замирала и обращала взор к небу или к земле. Как будто силилась что-то вспомнить, и не могла никак. И нельзя было сказать, что она склонна к развлечениям или радостям жизни, которые были свойственны большинству местного населения. Она почти не выезжала в Город, пропадая на своей окраине, считала эти поездки глупой тратой времени. Как будто ее повседневная жизнь домохозяйки была более осмысленна. К тому же, как он понял по ее обрывочным рассказам, хозяйство вела ее мать. Властная, волевая женщина, она держала в руках дом и всю семью, решала все бытовые вопросы. Спасение было в том, что пожилая женщина любила ездить в Город и брала внучку по магазинам или в парки развлечений. Так же у семьи было подобие дачи, небольшой домик на лесистом берегу Океана, куда она часто уезжала, опять-таки с внучкой. Отец Ангелины и муж работали в одной конторе и приезжали домой под вечер. Муж, впрочем, иногда возвращался раньше, потому что, честно говоря, в конторе ему делать было особо нечего. Так, перекладывание бумажек, с которым и слабоумный бы справился, но надо же было куда-то его пристроить, раз уж все так вышло.

Я ведь начала с ним встречаться назло родителям. Отец у меня человек амбициозный, они с матерью примерно одного характера, волевые. Оба руководители, только она дома, а он — на работе. Мы ведь поселенцы второй волны. Отец приехал сюда с женой сразу после войны, когда понадобилось усилить интенсивность исследований. Правительство очень спешило по какой-то причине, и заселяли этот район специалистами разных кругов, часто люди вообще не совпадали друг с другом по уровню. Мои родители — люди высокого уровня. Хотя мать так и не закончила университет. Говорит, что это из-за нас всех, она нам жизнь посвятила. Готовит целыми днями, планирует, что нам и как, дочку мою возит. А я даже машину водить так и не выучилась. И школу с трудом окончила. Я ведь небольшого ума, если честно.

Да, я тут родилась, и что за пределами Острова — не представляю. Расскажешь как-нибудь? Не сейчас только, сегодня голова что-то плохо соображает. Жарко, наверное. Муж тоже здесь родился. У него мать здесь, но он с ней почти не видится. Все время обвиняет ее за что-то, что она его не понимала, вроде.

Он институт окончил местный, заочно. Теперь он документовед. А мой отец работает в городском Архиве, заведует небольшим отделом. Охраняет очень важные документы.

Когда первая волна заселяла остров, этих прививок, которые у нас теперь всем ставят каждые полгода, еще не было. Тебе ведь тоже поставили? Тебе, как работнику неблагоприятных условий, должны ставить каждый месяц. Правильно? Ну так вот, а им никто не ставил, и почти все, кто работал на первых объектах, умерли от неизвестных болезней. Многие умирали, сотнями, а Город продолжал строиться на глазах, говорят. Ярус за ярусом строили и заселяли. Люди ехали сюда за мечтой. А теперь вот за деньгами, да?

Я с ним познакомилась по объявлению. Да, вот так. Мне уже было двадцать пять, после школы все дома сидела, почти не ходила никуда. Мать меня поедом есть начала: когда внуки будут. Я пыталась с разными парнями встречаться, ей все нехороши были. Ну, я и поставила, в конце концов, вопрос ребром. А он скромный у меня, тихий. Кому я еще нужна такая? Я ведь и некрасивая совсем.

Когда мы с ним познакомились, он на почте работал. Такое круглое здание, недалеко от того кафе, где мы с тобой… мы с ним там же впервые сидели. Я родителям сказала: все, решено. И жить буду у него, с его матерью. А моя мать поперек дороги легла: будете жить у нас. А он и рад был. У нас просторно, а у них — комната в общежитии. И к отцу он сразу работать перешел. Отец сказал, ему такие нужны. Исполнительные.

Хавель лежал на кушетке в палате Центра вакцинации. Прививку он, как всегда, переносил тяжело. Его тошнило, стены плыли перед глазами, голова казалась просто неподъемной. За ширмой на соседней кушетке лежал тесть. Он чувствовал себя не в пример лучше и был, как всегда, многословен. Шутил и заигрывал с медсестрами, распространялся по поводу политики. Улучив момент, он встал и, невзирая на протесты персонала, прошествовал из палаты, нарочито демонстрируя размазне-зятю отличное физическое здоровье.

— Я за тобой позже заеду, — бросил он небрежно на прощание.

Хавель смиренно сохранял лежачее положение, хотя что-то подсказывало ему, что, подними он голову, самочувствие улучшилось бы моментально. Но давняя привычка делать, что говорят, давала себя знать, особенно в минуты острой неуверенности в себе, которых, со временем, становилось все больше. Медсестры, казалось, забыли о его присутствии, обсуждая свои личные дела. Почти все разошлись по другим помещениям, и только одна, невысокая и худощавая, совсем молоденькая, почти практикантка, подошла к его кушетке.

— Как вы?

— Ничего, бывало и хуже. Хотя не знаю. После этих прививок всегда пару дней ломает, но зато это прекрасный повод не ходить на работу!

— А что у вас за прививка? — глаза девушки пробежались по карточке, лежащей на выдвижной подставке.

— А разве не то же, что и у всех?

— Ну что вы! Ой, что это я… Конечно, у всех все одинаково.

— А у вас так же?

— Да. Нет. То есть прививки разные у мужчин и женщин, а у мужчин для всех одинаковые. Так и есть, не сомневайтесь, пожалуйста.

— Я давно хотел спросить. А почему женщины не испытывают недомогания после прививок? И мужчины тоже не все.

— Это индивидуально. Не волнуйтесь, у вас все правильно и так, как необходимо именно вам. Дайте, я померяю вам давление. Да, вы уже можете вставать. Осторожно…

За своим столом Хавель тихо и преданно ждал очередного окончания рабочего дня. Он ни о чем не говорил жене, но уже давно, недели три или даже четыре, несколько раз, под предлогом плохого самочувствия возвращаясь домой раньше обычного, не заставал ее дома. Телефон ее не отвечал.

В первый раз он, вместо того, чтобы ждать дома, зачем-то отправился ее искать, и пошел не в ту сторону, куда следовало. Поплутав по улочкам Пригорода, заглянув в магазин, потоптавшись возле парикмахерской, он уже возвращался, как увидел, что она идет к дому с противоположного края пустыря, простиравшегося на десятки метров вплоть до самого леса. На другом краю стояла белая машина, и Хавелю показалось, что его жена на секунду оглянулась и коротко махнула рукой в том направлении. Не думая, что делает, Хавель отшагнул обратно за угол и долго сидел в заросшем сквере, прежде чем решился пойти домой.

Ни разу он ничего не сказал, но один раз дождался у выезда из Пригорода, пока машина проедет мимо. За рулем сидел не лишенный красоты мужчина со светлыми вьющимися волосами. Выражение лица его было какое-то помятое, хотя и харизматичное. Такие нравятся женщинам. Машина проезжала медленно по ухабистой дороге, и Хавель успел разглядеть на отвороте его спортивного пиджака характерный значок.

Раз тебе так везет с женщинами, что ж ты путаешься с моей женой?

Странным было слово «путаешься», странной была сама мысль об измене, о том, что что-то произошло, что нарушит привычный ход вещей.

— Хавель! Шеф вызывает.

Мужчина за столом встрепенулся, как от сна, тяжело поднялся на ноги и отправился в кабинет своего тестя.

— В общем, готовишься к командировке. Поисковая группа будет собирать сведения, а ты будешь их сразу стандартизировать и отправлять мне сюда. Только стандартизировать, ясно? Понимать и вникать тебе ни во что не надо. Связь там уже есть, приезжие техники наладили. В целом там безопасно. Прививки у тебя все есть. Жить придется, конечно, в походных условиях, ну да ничего, привыкнешь. Отправляешься послезавтра утром. Сейчас получишь список вещей, которые нужно собрать, и должностную инструкцию. На время пребывания в полевых условиях ты будешь руководителем. Как тебе эта мысль? Завтра на работу не приходи. Пусть Геля тебя соберет, а ты о новой должности думай. Ну все, пошел.

Хавель на негнущихся ногах вышел в коридор. Он даже почти не заметил, что в кабинете у шефа еще кто-то был.

— Дариуш, ты уверен? Он ведь заморыш и туповат, по-моему.

— Ну да. А нам кто туда нужен? Исполнитель. Я его хорошо знаю, он мой зять. К сожалению.

— И я о том же. Муж твоей дочери, единственной.

— Так я ж не дочь туда отправляю. Надоел он хуже мухи, если честно. Сгинет — не жалко. А все в порядке будет — может, сумею по службе продвинуться. Мне пора наверх, а он тут, снизу подстрахует, если всему научится.

Солнце едва показалось над горизонтом. Для Хавеля начинался одиннадцатый день пребывания вне дома, одиннадцатый день приключений. Поеживаясь на утреннем холодке, он выбрался из палатки и стоял, невольно залюбовавшись открывшейся панорамой. Который день подряд он не мог привыкнуть к красоте пространства, свободного от порядка и последовательности. Ослепительно белые скалы громоздились вокруг в хаосе многообразия своих форм и размеров, непоследовательно спускаясь к Океану, волны которого так же непоследовательно и разнообразно набегали на берег недалеко внизу. Кое-где по скалам ползли вьющиеся стебли местного, цветущего желтыми и красными цветочками, кустарника.

Лагерь был разбит, вероятно, на той же площадке, где стояла незадолго до них группа техников связи. Вешка была установлена на возвышении неподалеку. В первый же день Хавель протестировал ее на предмет бесперебойной подачи информации. Все было в порядке. Не к чему придраться. Так они начали свою работу. Группе информационного обеспечения предстояло обследовать весь достаточно крупный островок Нижневосточной гряды. Островок был поделен на квадраты, и сотрудники полевых условий, крепкие молодые парни, обследовали по одному квадрату в день. Работа была достаточно опасной. Весь островок, за исключением площадки, на которой стоял лагерь, представлял собой отвесных скал, острыми краями врезавшимися в бездонное синее небо, и падавшими в такой же Океан. Сотрудниками полевых условий предстояло применить свою подготовку в области альпинизма. Скалы крошились под ударами молотков, установка каждой станции давалась с трудом. Приходилось тянуть многие метры страховочных тросов, перекидывать веревочные мостики над узкими, но глубокими ущельями, торить тропки в неизведанное.

За каждым труднопроходимым уступом могла скрываться пещера, поиск и описание которых, собственно, и входили в первоочередную задачу группы. Что предстояло найти в пещерах — никто не знал, но и не задумывался об этом. Описывали все, что попадалось на глаза. Расстояние, глубина, ширина и высота, скудная растительность и бесконечное количество ящериц и стрекоз.

Интересные подробности проведенной работы Хавель узнавал от ребят по их возвращению, происходившему более-менее ранним вечером. Группа оказалась на удивление легкоуправляемой. У сотрудников даже не возникало вопросов о том, кто главный. Сами ребята работали как единая команда, а Хавель получал необходимую ему информацию без лишних слов. Каждое утро начиналось со своевременного подъема, затем дежурный готовил завтрак на всю группу. После завтрака Хавель раздавал пайки на день и оставался один. Час-полтора уходили на передачу стандартизованных данных в Информационный центр. Спустя несколько минут после передачи руководитель поисковой группы получал односложное подтверждение удачно состоявшейся сессии связи и погружался в созерцание красоты островка.

Островок был безымянным, и Хавель, мысль которого постыдным образом допускала, что этот кусочек мировой суши может быть назван в честь него, теперь уже думал, что его следует назвать Островом Стрекоз или Ящерицы. Яркие, переливчатые существа вместе с цветущими вьюнками украшали скалы и сам воздух. Цветы источали приятные ненавязчивые запахи, живые существа — обитатели безымянного островка — наполняли пространство уютным умиротворяющим шуршанием и стрекотом. Очень часто стрекозы садились прямо на него. Да что там стрекозы, даже ящерки переставали его опасаться и грелись на камнях совсем рядом с ним, позволяя время от времени потрогать свою нежную чешую.

В таком блаженном забытьи проходил каждый день. Исследование было почти закончено, продуктов оставалось на три дня, и три участка островка оставались белыми пятнами на карте. Всего стоянка была рассчитана на две недели. Скоро за нами прилетят, и прощай свобода. Хотелось бы мне остаться здесь навсегда. Впрочем, если я работал хорошо, то меня отправят снова в подобную экспедицию. Все-таки я зять небольшого начальника в Архиве. Я попрошу его, или Геля пусть попросит.

Воспоминание о жене омрачило ослепительный день. Несмотря на краткое пребывание вне дома Хавелю казалось, что все дела и обстоятельства, требующие решения и его вмешательства, остались в другой жизни. Я не буду пока об этом думать. Еще целых три дня, а потом ведь тоже что-то решать необязательно. Меня нет дома целых две недели. За это время многое могло произойти. Может, все само как-то утряслось.

Невеселые размышления вызвали сонливость и приступ знакомой апатии. Хавель решил позагорать под лучами солнца, к которым он уже совсем привык. Постелив на ровной площадке коврик, мужчина блаженно растянулся во весь рост, ощущая всем телом тепло камня. Постепенно дремота становилась все сложнее преодолимой, да и не было необходимости бороться с ней.

Казалось, прошло всего минут пятнадцать-двадцать, когда Хавель внезапно открыл глаза. Вокруг был знакомый, хорошо изученный уже пейзаж. Только солнце стало каким-то другим, ненастоящим. Не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, вокруг висела нереальная тишина, как будто уши были забиты ватой. Мужчина потряс головой, затем протер глаза и попытался сфокусировать зрение. Все как будто расплывалось в знойном мареве, а очки все никак не удавалось нащупать на коврике рядом с собой.

Внезапно глаза уловили яркое четкое пятно на общем мутноватом фоне. На камне рядом с ним сидела стрекоза, такая, какую он никогда не видел раньше. Она была огромна, с ладонь или даже больше величиной, и нереально красива. Все ее тело, трепетные крылышки и фасеточные глаза переливались всеми цветами радуги. Казалось, вся она испускала вокруг себя волны разнообразных цветов, создававших вокруг нее светящееся поле. Хавель замер, забыв про дыхание. Затем медленно сел, боясь спугнуть невиданное чудо. А Стрекоза, тем временем, переступила своими нежными ворсистыми лапками и неслышно поднялась в воздух. Описав небольшой круг над местом отдыха гостя, она отлетела в сторону, затем вернулась и опять отлетела, как бы приглашая его встать и последовать за собой. Хавель послушно потянулся за шлепанцами, надел майку, встал, не вспомнив про очки, и пошел за мерцавшим существом, не думая, куда идет и зачем. Легко преодолевал он отвесные пороги, как будто расступавшиеся перед ним, открывая тропки, по которым легко можно было пройти дальше и дальше, вглубь неисследованной части островка. Он шел уже, казалось, не меньше часа, как вдруг очередная тропка привела его на плато, возвышавшееся над всем островком. Оно все было обрамлено кустарниками, покрытыми разноцветными крохотными цветочками. Вьюнки без всякой поддержки создавали над головой на высоте двух с половиной метров нечто вроде невесомого кружевного шатра, создававшего нежную тень. С восточной стороны плато зиял вход в небольшую сухую пещеру. Стрекозы, маленькие, обычные, становившиеся все более многочисленными по мере приближения к плато, реяли вокруг уже сотнями. А сама их Королева, как ее про себя называл путник, присела на большой камень у входа в пещеру и неподвижно смотрела на своего гостя переливающимися глазами.

Голос прозвучал где-то внутри головы. Он был сухой и безжизненный. Какой и должен быть у насекомого, подумал мужчина на скале. Он почему-то не сомневался, что с ним говорила именно эта стрекоза, хотя ее тело и глаза были абсолютно неподвижны. Даже радужные крылья замерли, будто сам воздух застыл вокруг.

Пришел. Молодец. Мы в тебе не ошиблись.

Ты знаешь, ты всегда был уверен в своем особом предназначении в этом мире.

Когда был всегда замкнутым, и даже с родителями не играл и почти не разговаривал. Когда не мог найти общего языка со сверстниками. Когда в школе отсиживался на задних партах, и молчал, хотя знал, что знаешь все ответы, но они почему-то не складывались в слова. Когда сидел дома с книгами в любую погоду. Когда чувствовал себя на голову выше дворовых ребят, которые высмеивали тебя, а ты не мог понять, как с ними можно дружить, и что такое вообще дружба. Когда ты получал все материальное легко и просто, хотя и в определенных количествах, только чтобы не думать об этом. Жилье, работа, зарплата. И даже жена и ребенок, чтобы не думать о личном. Ты ведь всегда был выше личного, выше любви и вообще отношений. У тебя ведь было особое предназначение, которое тебе сейчас впервые предстоит понять.

Ты особенный человек, глубокий, мыслящий, умный. Ты выше всех этих людишек, пусть они даже большие начальники. О чем с ними можно говорить? Чему у них можно учиться? Ты сам всегда все знаешь лучше других.

Ты ведь знал, с кем тебе познакомиться, на ком жениться, куда устроиться на работу. Ты ведь приехал на этот островок. Ты дошел досюда. Ты нашел нас, свое место, свое предназначение.

Теперь пришло время получить награду. Ты ее всегда ждал. За свой особый дар ты расплачивался непониманием окружающих. Тебя никто никогда не понимал, да и не мог понять. Как можно понять такую глубокую, многогранную натуру? Но здесь ты в таком особом месте, в котором тебя понимают. Отдохни немного, а потом я скажу, что нужно будет делать.

Мужчина опустился без сил на камень. Тело его сотрясали беззвучные рыдания. Неужели правда? Неужели все, что он думал о себе, действительно оказалось правдой? Превосходство над другими, постоянный поиск, особая миссия были очевидны в подростковом возрасте. Затем начались сомнения. Это одиночество, чувство изоляции, отделенности от людей, неспособность найти общий язык. Вообще чувство оторванности от всего мира, что я не такой, как все, что я какой-то ущербный. Ведь я ни с кем не мог толком говорить, ни с кем дружить, тем более строить отношения с девушками. А это стало так актуально ближе к двадцати годам. Сколько раз появлялись мысли о самоубийстве, о том, чтобы уехать на край света и не возвращаться, жить в полной изоляции. Потому что периодическое вынужденное общение с другими людьми доставляло уже просто физическую боль. Приступы тупой, тянущей боли в центре груди доводили до изнеможения, до крика, до слез. Как и сейчас.

Стоя на коленях, Хавель прижимал обе руки к груди и выкрикивал, мучительно выдавливал из себя свою боль.

Все долгие, долгие годы одиночества и разочарований. Долгие годы молчания. Уродливые попытки дружбы и влюбленности. Такие же уродливые, как я сам. Ненавижу свое отражение в зеркале, ненавижу свою манеру говорить, жестикуляцию эту свою нервную.

Только с ней что-то сдвинулось с мертвой точки. Знаете, почему я ее выбрал? Потому что она меня выбрала? Возможно, и так. Но она такая же, как я. Вечно чем-то недовольна, вечно что-то ищет, ни с кем не общается, никуда не ходит, даже не работает. Сидит дома целыми днями. С соседками стала общаться, когда ребенок родился. Тогда вот поменялось что-то в худшую сторону. Она как будто предала меня. Стала от меня отдаляться, хотя с дочкой преимущественно ее мать сидела и гуляла. Но мы перестали разговаривать, а до этого могли часами ходить по лесу и болтать. Чтобы нас не видел никто. Хотя часто эти разговоры заканчивались ссорами. Потому что я считал себя таким умным, а она двух книг за всю жизнь не прочла, только журналы и листает да телевизор смотрит. А я вообще не смотрю. И высмеивал ее постоянно. Мне льстило, что я такой начитанный, а она мне в рот смотрела. Но потом ей надоело, видимо, и она мне стала говорить: если ты такой умный, то где твои деньги? Услышала эту фразу в каком-то фильме тупом, и стала повторять. С отцом своим меня стала сравнивать. Мол, он начальник и все такое, а ты кто? А он просто ловкий и хитрый жук, притворяется этаким семьянином, а сам с секретаршами своими путается. Я-то все знаю. Он только думает, что я спокойный и исполнительный, а была бы моя воля, разнес бы там все ему к чертовой бабушке. Стала меня упрекать, что я живу в их доме да за их счет. Велика важность. Я тоже ведь зарабатываю, и не трачу на себя много, в телемагазине, в отличие от нее и ее мамаши, не покупаю шмоток, в которые не влезаю потом. И если уж на то пошло, то и съехать от них могу. Только дочку они мне видеть не дадут тогда…

Слезы постепенно сменились гневом. Хавель не заметил, как содрал в кровь пальцы, судорожно впиваясь ими в шероховатую, крошащуюся поверхность скалы.

Почувствовав боль в ладонях и коленях, на которые опирался все это время, мужчина осознал себя и огляделся. Стрекозы исчезли, вернее, не реяли уже стайками в воздухе, а рассеялись по кустарнику и цветам. Только Королева все так же неподвижно смотрела на него.

Ну что ж. Все так и есть, и ты во всем абсолютно прав. И у тебя все теперь пойдет по-другому. Посмотри вперед.

Хавель поднял голову и только сейчас четко увидел черный провал — вход в пещеру. И тут же чернота начала мерцать и заполняться золотым светом.

Это — грот исцеления. Сейчас ты войдешь в нее и поспишь немного. А потом мы еще поговорим.

Не в силах думать и даже удивляться тому, что спать придется на голом, пусть и приятно теплом, камне, Хавель вошел, вернее, вполз в пещеру, так низок был ее свод. Свернувшись калачиком, он положил руки под голову и провалился в золотой свет, заполнивший уже все пространство.

Ангелина не находила себе места. Она была дома одна, проводив дочь с бабушкой на дачу. Это не было новым. Но само отсутствие мужа в Городе с каждым днем тревожило все сильнее. Две недели, всего лишь две недели, уговаривала она себя. Как я была глупа, как несправедлива по отношению к нему. Мне нужно все ему рассказать, мне нужно что-то делать.

Внезапно пискнул телефон. Вам сообщение. К гадалке не ходи, от кого оно. Конечно, хочет встретиться. Уехал бы он уже скорее, что ли. Сегодня надо поставить вопрос ребром. Либо я еду с ним, либо… Но как же я уеду? Как же я без родителей, без Арины? Я ведь не смогу взять ее с собой. Да и Хавель. А ведь я даже не знаю, женат ли он. А вдруг у него тоже есть дети? Сегодня надо все спросить, наконец. Я заслужила хотя бы откровенности. Хотя бы маленький кусочек правды и смысла во всем этом безумии.

Меньше, чем через час, любовники вышли из машины на своем привычном месте. Всю дорогу от места за пустырем, где женщина села в машину, мужчина не проронил ни слова, и от него исходили волны напряжения.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Мне с тобой тоже.

— О чем?

— А тебе?

— Так, прекрати детский сад уже. Живо говори, что ты мне там хотела сказать особо важное, а потом я тебя спрошу про ваш Остров проклятый.

— Почему ты так со мной разговариваешь? Что я тебе сделала плохого? Я с тобой встречаюсь, когда тебе это нужно, а ты даже ни разу…

— Так, прекрати строить из себя несчастную жертву. Ты сама так хотела, что из одежды прям выпрыгивала.

— Я не знала, что делаю. А теперь вот выходит, что я мужу изменила… и… ребенок будет.

Мужчина поперхнулся, закашлялся.

— Что ты сказала? А с чего ты взяла, что это от меня?

— Потому что я с мужем не спала уже месяца три, а срок такой…

— Ты была у врача?

— Да.

— И что ваши местные врачи говорят по поводу прерывания? Ты ведь рожать не собираешься? Ты знаешь, я тебе денег могу дать и отвезти…

— Да как ты можешь говорить такое?

— А ты чего ожидала? Мне домой пора возвращаться, а ты что тут будешь делать с этим пузом? Да и мне ни к чему жить там и знать, что тут у меня…

— А ты не мог бы здесь остаться? Работать, жить? Ты ведь классный специалист, тебя оставят. И квартиру дадут. И работа всегда будет. Я не могу делать аборт, мне без разрешения мужа не дадут. А ты если женишься на мне…

— Боже, что ты несешь? Надо быть конченным психом, чтобы хотеть остаться здесь.

— А что тебе здесь не так?

— А ты знаешь, что здесь вообще творится?

Александр достал из внутреннего кармана куртки местное удостоверение.

— Смотри.

Фотография. Имя. Дата рождения. Вид работ, сроки пребывания.

— Что тут такого?

— Сюда смотри. Не видишь?

В самом низу карточки мелкими буквами было написано: медицинская помощь по второму типу.

— Тебе это о чем-то говорит?

— Нет. Хотя я это у всех видела. И знаю, что мужчинам медицинская помощь оказывается по трем основным типам. Это связано с группами здоровья. Это все знают.

— Так. А у женщин есть группы здоровья?

— Нет… Насколько мне известно, все женщины получают медицинскую помощь по одному типу.

— И тебе это не кажется странным?

— Я над этим не задумывалась как-то.

— Ты вообще мало о чем задумываешься, видимо. Как и все вы здесь, впрочем.

Слушай, что мне написал друг. Это даже не секрет большой, во внешней сети это все обсуждают давно. Здесь, на Острове, проводится что-то типа эксперимента. Вам каждые полгода ставят прививки, якобы чтобы вы не поумирали от страшных болезней, вызванных излучением от тех дальних скал, которыми занят ваш Исследовательский Центр. На самом деле Центр занят вовсе не этим, а медицинской помощью по разному типу.

Женщины заняты в основном неответственной работой, и часто сидят дома с детьми. Или просто сидят дома. Поэтому вам вводят просто подавление критичности мышления. Чтобы вы просто жили и радовались жизни, рожали детей и покупали товары народного потребления. И не задумывались, что и почему происходит с вами, вашими детьми и вашими мужчинами. А с последними как раз происходит самое интересное.

«Медицинская помощь» по первому типу предназначена для руководства высших уровней. Эти прививки оставляют и даже стимулируют критичность и независимость мышления, скорость и эффективность мыслительного процесса, доминантность и жесткость характера, инициативу и творчество. Иными словами, это — мужчины с наиболее «мужской» моделью поведения. С низким голосом, высоким процентом волосяного покрова на теле, и… с повышенной сексуальной активностью. Я был почти таким, пока мне не оказали «медицинскую помощь» по второму типу.

Такая «помощь» понижает все перечисленные проявления мужской природы процентов на пятьдесят. Мужчина остается относительно мужественным, но не настолько, чтобы оспаривать приказы вышестоящего руководства. Как правило, это управленцы среднего и нижнего звена. Твой отец, в частности. И я теперь вот. Пока не восстановлюсь на «большой земле». Если восстановлюсь вообще.

Ну, а мужчины третьего типа… ты уже догадалась, наверное. Такие, как твой муж. Ботаники-очкарики, простые трудяги, безынициативные и бездумные исполнители. Планктон, одним словом.

— Что? Что такое «планктон»?

— Неважно. Остальное дошло до тебя?

— Вполне. Простые страшилки, которые ходят у вас во внешней сети. У вас там и криминальную хронику показывают, я слыхала, и порнографию. Фу. И еще про инопланетян и прочую гадость. Вы сами критичность потеряли, выдумываете всякую ересь и верите в нее.

— Так. Все ясно. В общем, закончим на этом. Насчет беременности. Я тут до конца месяца еще, позвони мне. Я тебе все сказал, что мог по этому поводу. Садись в машину, я отвезу тебя к дому.

Есть еще «помощь» по четвертому типу, о котором и говорить страшновато. Может быть «оказана» как мужчинам, так и женщинам, но преимущественно мужчинам, конечно. Про это я тебе писать не буду, надеюсь, тебя это не коснется.

— Расскажите мне о сущности межполовых отношений.

— Разделение людей на два пола — это признак дуальности, основного закона, по которому строится жизнь на вашей планете. Есть верх и низ, правая и левая стороны, день и ночь, холод и тепло, добро и зло, наконец. Но нет только абсолютного холода и абсолютного тепла, есть масса переходных вариантов. Так же и с полами. Есть, конечно, абсолютные мужчины и абсолютные женщины. Но их мало, как исключений из общего правила. Все остальное — промежуточные варианты. Есть более ярко выраженные мужчины и женщины, и менее ярко выраженные. А есть и такие интересные экземпляры, которые находятся на самой границе. То есть, например, человек с еще мужским телом, но уже почти женской психикой. И наоборот. Мужиковатые женщины и женственные мужчины.

Все было бы очень просто, если бы касалось каждый раз только одного человека. Ну живи ты себе, каким ты стал. Но вы объединяетесь в пары. И в паре должно существовать равновесие между мужественностью и женственностью. Иначе более женственная женщина будет ожидать более мужественного поведения от своего мужчины, а он окажется размазней. Или более мужественный мужчина будет ожидать мягкости от своей женщины, а она окажется более жесткой и резкой, чем ему бы хотелось. От этого могут возникать конфликты и диспропорции.

— Как же могут быть женственные мужчины и мужественные женщины?

— Все очень просто. В каждом человеке есть Внутренний Мужчина и Внутренняя Женщина. И какая-то из этих частей должна быть сильнее. У них могут быть свои отношения внутри тебя. Как правило, это модель отношений твоих родителей. И если ты, мужчина, не принимаешь свою Внутреннюю Женщину, то это чревато проблемой в отношениях с реальными женщинами. У тебя этих отношений как бы нет.

— А для чего это? Такие сложности внутри?

— Чтобы вы учились понимать друг друга, взаимодействовать. Ведь цель пребывания на этой планете — постижение дуальности через эти самые межполовые отношения. Мы ответили на твои вопросы?

— Еще один. Как это все регулируется? В смысле, мужественность и женственность?

— Гормоны. Которые можно, в том числе, вводить искусственно. Теперь все?

— Да, неверное…

— Ну что ж. Ты дал нам хорошую информацию. Теперь осталось одно желание, которое мы для тебя выполним. Ты готов озвучить его прямо сейчас?

— Да. Я хочу стать очень мужественным мужчиной. Самым мужественным в мире. Чего бы мне это ни стоило.

— Хорошо. Принято. Теперь прощай.

Был поздний вечер, когда Хавель вернулся в лагерь. Его сотрудники уже начинали паниковать. Вернувшись около пяти часов, они не обнаружили своего руководителя. Ждали, звали, даже использовали одну сигнальную ракету. Было высказано предположение, что он пошел прогуляться в том направлении, которое еще не было исследовано, и провалился в расщелину. Либо оказался в таком месте, из которого не мог выбраться без снаряжения и помощи. Но идти искать его значило слишком отдалиться от лагеря без указания руководителя, а это было немыслимо для объектов медицинской помощи по третьему типу. Постепенно, пока мужчины сидели в оцепенении, не в силах даже самостоятельно заняться приготовлением ужина, сгустилась тьма. Наверное, они так и просидели бы неизвестно как долго, если бы вдруг из-за ближайшего утеса, за которым, казалось, не было никакой тропки, выступила фигура. Человек шел неровными шагами, держась стену, а когда держаться стало не за что, опустился на колени. Сотрудники поспешили на помощь своему руководителю.

В его присутствии жизнь группы сразу наладилась. Зажгли плиту, поставили кипятиться воду, распаковали вечернюю норму одиннадцатого дня. Хавель, однако, от еды отказался, ссылаясь на тошноту.

Он заблудился в скалах и у него случился солнечный удар. После захода солнца он пришел в себя и вернулся в лагерь. Так, во всяком значилось в рапорте. На следующий день утром, вместе с информопакетом, собранным накануне, в Центр сбора информации поступило сообщение о болезни руководителя группы. Он лежал с тяжелой лихорадкой, его непрерывно рвало и, из-за головокружения, он едва мог передвигаться.

— Я так и знал, что с этим задохликом что-нибудь случится. Придется возвращать группу сегодня. Остались необследованными два участка.

— Не страшно. Ничего на этом острове нет. Перейдем на следующий.

— А вдруг именно там?

— Нет. Тогда на других участках должны были быть косвенные признаки, а их не было.

— Ну хорошо. Возвращаем группу.

Ангелина стояла около окна и отрешенным взглядом смотрела на покрытый снегом двор своего дома. Зимний пейзаж навевал еще большую тоску, чем осень с ее бесконечными дождями. Тоска была настолько непреодолима, что ей захотелось кричать в голос. Вместо этого она достала из кармана своего сильно топорщившегося спереди цветастого халата пачку сигарет и зажигалку.

— Ты бы хотя бы дома не курила.

Мать машинальными движениями по очереди орудовала шумовкой и ножом. По захламленной грязноватой кухне плыли привычные запахи пережаренного сала.

— Отстань, — процедила сквозь зубы молодая женщина.

— Ты ведь беременная. И как на тебя управу найти?

— Отстань, я сказала тебе.

— Папа, папа идет!

Маленькая Арина залезла на подоконник, и, опираясь одной рукой на большой уже живот матери, указывала другой куда-то за окно. Тут только Ангелина увидела мужа, который шел к дому, шел какой-то неровной походкой, как будто был пьян.

— Чего это его так рано принесло?

Теща недовольно скривилась, наблюдая за приближением зятя через плечо своей дочери. Та привычным движением выбросила недокуренную сигарету в окно, выдохнула последнюю струю дыма и пошла открывать дверь.

— Что с тобой?

Муж не вошел, а почти ввалился. На секунду задержался в дверном проеме, опершись рукой о косяк, навис над женой. В глазах его было нечто такое, от чего ей стало страшно.

— Тебе зимнюю прививку поставили? Мы же договаривались, что ты не пойдешь в этот раз. Ты так долго болел после командировки.

— Давай об этом сейчас не будем. Мне надо с тобой поговорить.

— О чем?

— Папа, папа! Почему ты так рано?

— Да, действительно, кое-кто работает весь день, а нам, видимо, опять нездоровится. — ядовитый голос тещи заглушило шипение жира на сковороде.

— Пойдем-ка в нашу комнату.

— Нет. Подожди. За кошкой убрать надо.

По какой-то причине ей не хотелось оставаться с ним наедине. Она быстрым шагом прошла в ванну.

— Что ж, здесь даже лучше.

Он зашел следом и закрыл дверь на задвижку.

— Я давно хотел спросить. От кого у тебя ребенок?

Холодом обдало спину, склонившуюся над кошачьим лотком. Глубоко дыша, не слыша ничего, кроме шума в собственных ушах, женщина выпрямилась и медленно повернулась к мужчине. Отступила на шаг, прижавшись спиной к стене. Он что-то возбужденно говорил, надвигаясь на нее, а глаза… лучше было в них не смотреть.

— Что, испугалась? — услышала вдруг она, как будто это сказал не его голос. — Таких, как ты, убивать надо. Такие, как ты и твоя мать, жить не должны.

Вплотную приблизившись к обмороку, женщина смотрела поверх плеча мужчины на грязный коричневатый потолок, к которому была прикручена лампочка в мутном плафоне. Как же давно пора уже сделать ремонт. И эта ванна с ржавыми потеками, и необъемного размера панталоны матери, сохшие над ней…

Руки мужчины медленно, почти нежно, легли ей на шею. Никогда еще его прикосновения не были такими уверенными и почти чувственными. Теперь она поняла, что было не так. Какое-то гигантское, невероятное количество мужской силы исходило от него, парализовало, лишало сил и желания сопротивляться. И не было возможности произнести ни звука.

Несколько долгих секунд Ангелина скользила мыслью по своей недолгой жизни. Детство… школа… да и все, в общем. А потом — этот брак, и ребенок. И вся жизнь в этой огромной, но захламленной, как свалка, квартире. Никогда не было ничего своего, я никогда не была собой. И мать, которая вечно готовит, а я ем и толстею. И в свои неполные тридцать выгляжу на сорок пять… но это я сама виновата. Ведь всегда знала, что надо бросить курить и побольше гулять, перестать есть мясо… я читала, да, что некоторые не едят, но мать об этом слышать бы не пожелала. А гулять… ну вот, я гуляла. Нагуляла, в общем. А ради чего все это было? И что будет, если я останусь жить? Рожу еще одного ребенка, этот точно будет инвалидом из-за моего курения. Изменяла мужу, и он считал бы этого ребенка своим? А что будет со мной, когда умрут родители? А что я могу дать своей дочери? Я сама никто и ничего не знаю… Но дети… Вот это, ради чего я жила. Плоть от плоти моей — так, кажется? Животная любовь, любовь самки. Так же, как я любила того… да и мужа тоже. Но нельзя же было только так. Я не хочу, чтобы все закончилось так. Я хотела знать, я хотела верить… Но я не жила, я была просто, как животное. Утро, день, вечер, ночь. Ночь. Темно так. Как больно в груди. И такая тоска. И так жаль все это. А ведь я все это и правда…

Любила.

— Так от кого у тебя ребенок? Ответишь мне или нет?

И только когда ее тело вдруг стало совсем тяжелым и осело на пол, он понял, что она мертва. На шее были багрово-красные следы.

Обуреваемый ужасом, Хавель смотрел на свои руки. Затем все померкло.

…Да. А потом у моей дочери… естественно… начались преждевременные роды. Ребенок погиб, так как был абсолютно нежизнеспособен. Арина живет с нами. Сирота теперь. Мой бывший зять сейчас в психиатрической лечебнице, без права выхода на свободу.

После… совершения преступления… в крови у него обнаружили нечто невероятное. Гормоны исключительной маскулинности. Так они это называли, я слышал. Такие гормоны специальные, которые разрабатываются для того, чтобы делать универсальных солдат. Людей без чести и жалости. Как будто, когда ему ставили прививку, перепутали ампулы. Но как такое могло быть? Неужели есть рациональное зерно в слухах о том, что над нами ставят медицинские эксперименты?

Да что вы, Дариуш. Просвещенный человек, а такое выдумываете.

А что тогда?

Мужчина и Женщина творят друг друга в своем непрерывном, ежедневном взаимодействии. Начинается все со взаимоотношений ребенка с родителями, или с отсутствием кого-то одного из них. Преимущественно отца, конечно. Тогда мальчик может стать психологическим заместителем партнера для матери и не рождается, как мужчина. А девочка может навсегда остаться маленькой девочкой в поисках отца, и тоже не стать взрослой женщиной. Биологический возраст ведь не играет роли. Потом накладываются отношения братьев и сестер, если они есть, опять-таки. А потом уже происходит выход во внешний мир.

А что же с моей дочерью? Ведь у нее же был отец?

Но все не так однозначно. Каждую ситуацию нужно рассматривать индивидуально. Даже при формальном, физическом присутствии отца и матери в семье, в доме, они могут отсутствовать психологически. Ну и даже, например, психологически присутствующий отец может быть не мужчиной, но мальчиком, и стать для сына братом и другом, но никак не отцом. А сын станет для него конкурентом-соперником, поскольку будет пытаться занять место партнера рядом с матерью. Ну и так далее. Чуден мир ваших межполовых переплетений…

Ты хочешь узнать о нем больше?