Где нас нет. Глава III

Мой разум был уже неясным. Силы были на исходе. Я шел, опустив голову, смотря на белый однообразный снег, который продолжал мозолить мои глаза, в который мне приходилось постоянно проваливаться с каждым шагом. Мне уже было все равно, я просто делал эти медленные шаги на автомате, зачем-то считая их до десяти, затем снова начинал отсчет с нуля:

— Раз, два, три, четыре, пять…, — продолжал я отмерять шаги с закрытыми глазами, которые сами по себе смыкались, видя в голове разные картинки.

Я видел свое детство, отрывки воспоминаний, какие-то предметы. Абстрактные цветные лучи пробегали, постоянно всплывая в голове, заставляя меня улыбаться сквозь резкие приступы тошноты. Иногда я смеялся вслух, видя у себя в голове уже забавные воспоминания из жизни. С каждой минутой они становились все реальнее. Я понимал, что начинал бредить, что-то говоря вслух, но, все равно, продолжал перебирать ногами, которых уже не чувствовал. На удивление, я начал ощущать тепло по всему телу. Мои промерзшие ноги больше меня не беспокоили. Я чувствовал только приятное тепло внутри тела, которым наслаждался, медленно закрывая глаза.

— Раз, два, три, четыре, пять…, — продолжал я перебирать непослушные ноги.

Они подкосились, и я упал на снег, закрыв глаза.

— Где же Михаил? Я больше не слышу его шагов, — вслушивался я в каждый шорох, продолжая смотреть цветные картинки, которые мелькали одна за другой все явней, будто я уже находился среди них, потеряв реальный окружающий мир.

— Зачем я решил идти в эту сторону? — начал я задавать себе этот вопрос. Может в другом направлении располагалась какая-нибудь местная деревня, всего в нескольких сотнях метров? Может она была там? Мучила меня эта мысль, но возвращаться было слишком поздно. Точка невозврата была давно уже пройдена. В голове пролетали мысли о том, что я никогда не смогу выбраться с этой заснеженной дороги, которая вела в неизвестность. Где же Михаил? Где же он? С трудом, на секунду, я приоткрыл глаза, но они снова закрылись, заставляя смотреть цветные лучи. Зачем мне куда-то спешить? Я уже не хотел вставать. Я чувствовал настоящее блаженство, лежа на снегу. Оно не давало мне бороться двигаться дальше. Михаил. Похоже он отстал от меня. Где же он? Думал я, проваливаясь в сон все глубже.

— Где же он? Черт его побери!? — спросил я уже вслух, заставив себя приподнять голову, — Михаил! — крикнул я слабым голосом в пустоту.

Я постарался крикнуть еще громче, но мой голос слышал только я. Я был один. Это заставило меня проснуться. Я присел, смотря назад на темную дорогу, где в нескольких метрах от меня я разглядел темное пятно. Это был Михаил. Он лежал неподвижно.

— Вставай! — собравшись с силами, я пополз к нему, — Не спи!

Он пошевелился и еле слышно ответил:

— Мне нужно немного отдохнуть, — отвернулся он, приняв более удобное положение.

Синий цвет ярко всплыл у меня в голове, напомнив о ночном дежурстве, в одну из зимних ночей:

Тогда, морг был как ни странно пуст. Я уселся на кушетке, заварил в стакане горячий крепкий чай и сонными глазами просматривал заголовки новостей на своем смартфоне. Политика, сплошная политика с громкими заголовками, которые утрировали реальные события ради рейтинга. Ничего интересного, но они так и притягивали внимание. «США усложнили выдачу виз россиянам» — появилась очередная новость, после обновления страницы. Я не собирался посещать Америку, но от скуки, палец так и потянулся кликать на ссылку. Раздался громкий стук в металлическую дверь, заставив меня вздрогнуть. Я посмотрел на монитор видеонаблюдения, отложив на время телефон. Это был Василий, водитель скорой помощи.

— Ну что им не спится — то? — подумал я, взглянув на часы и нажал на кнопку, разблокировав замок.

— Принимай товар, студент! — радостно ворвался в дверь водитель, — Давненько я у тебя тут не был.

— И долго ты меня студентом будешь называть? — спросил я Василия, взяв у него документацию и расплылся в приветственной улыбке, — Я тебя второй десяток знаю, а ты меня всё еще студентом зовёшь.

— И буду так звать, пока сам не лягу на этот стол, — рассмеялся он, — Привычка — дело серьезное, — Привез тебе жмурика для изучения, студент, — показал он через дверь на фургон, где лежало тело.

— Мешок из-под картошки? С ума сошли? Почему в мешок положили?

— Ну, извините, таким нашли. Похоже, пытался согреться в нем ночью, как в спальном. Как видишь, не помогло.

— Где нашли?

— В области. В лесу лежал, возле дерева. Говорят, всего в километре от своей деревни. Скорее всего, напился и заблудился ночью. Так и помер на морозе.

— Не понял. Зачем он в лес с мешком — то пошел? И зачем ты мне его привез, а не в областную?

— Мы же с тобой подневольные. Начальство сказало к тебе везти, вот и получите, распишитесь. Может, там складывать некуда. Откуда мне знать? А на счет мешка — мне тоже это странным показалось. Пускай следаки этим и занимаются. Кстати, они к тебе утром заглянут, не тяни с ним. Говорят, дело государственной важности.

Металлическая тележка, на которой был расположен труп, с грохотом врезалась в дверь. Она распахнулась и за ней я увидел медбрата, размером чуть больше превышающего дверной проем. Чтобы уместиться, он слегка приклонил голову, толкая тележку перед собой. Войдя, он, вскользь, осмотрел помещение в поисках подходящего стола. От огромного количества возможных вариантов он растерялся и, наконец, спросил:

— На какой из них его скинуть?

— Во-первых, не скинуть, а положить, — возмутился Василий, — Во-вторых, здороваться надо. Набрали тут всяких, новеньких.

— Ну, ладно вам, Василий Аркадьевич, — смущенно произнес верзила, — Здрасти! — наконец, исправился он, обратившись ко мне, — Куда положить — то?

Я указал на свободную каталку, но он с грохотом свалил окоченевший труп на, ближайший к двери, металлический стол. Я недовольно взглянул на него, но, все же, махнул рукой:

— Сюда тоже пойдет, оставь.

— Бедолага, — посочувствовал медбрат, взглянув на лицо мертвеца, покрытое темно-синими пятнами, — Интересно, что он чувствовал, когда умирал?

— Что-что? Смерть он чувствовал. Симптомы гипотермии, — ответил я, — Под конец, скорее всего, эйфорию, затем, просто заснул. Если был пьяный, то вообще может и не понимал, что умирает. Сколько у нас таких привозят за зиму — я уже со счета сбился. Дураки. Напьются и засыпают на улице.

— Лев, вставай! — услышал я голос Михаила сквозь сон, — Вставай, говорю! Вечно тебя будить надо. Я тебе нянька что ли? Вставай! — крикнул он мне.

Я приоткрыл глаза, смотря на яркие мерцающие на морозе звезды, слушая в голове зацикленные обрывки фраз: «Интересно, что он чувствовал, когда умирал?», «В лесу лежал, возле дерева…», звенело у меня в ушах, с эхом всплывая из памяти: «Говорят, всего в километре от своей деревни… всего в километре…» Синий цвет снова всплыл у меня в голове — цвет губ того бедолаги, которого нашли в лесу.

— Лев, вставай, надо двигаться дальше.

— Отстань, не сплю я, — пробормотал я, закрыв глаза, продолжая вспоминать ту ночь.

— Не спи, я сказал! — пнул он меня с размаху в бок, приводя в чувства.

— Ты чего? Охренел совсем? — приподнялся я.

— Если сейчас заснешь — сдохнешь! Не понимаешь, что ли?

— Ты же говорил, что мы и так мертвы, — включил я сарказм, — Забыл или передумал?

— Не передумал! Мы же без конца идем уже третьи сутки и ничего не видели, кроме этой дороги. Не видели солнца, твою мать! Где оно? Где же мы тогда? Уж точно не на земле, поверь мне.

— Следы. Ты забыл о них? Мы видели их и скоро выйдем к людям. Здесь же кто-то шел и, наверняка, знал куда.

— Эти следы мы с тобой еще вчера потеряли. Забудь ты о них.

В конце дороги мелькнул свет, будто его кто-то на секунду включил. Я не обратил на это внимания, думая, что это продолжаются симптомы переохлаждения. Свет еще раз включился, продолжая освещать край леса.

— Это что, фонарь? — спросил Михаил, подойдя ко мне ближе.

— Ты его тоже видишь?

— Наверное..., — с сомнением ответил он.

— Машина?! — удивился я, наконец узнав красные габаритные огни, — Что она тут делает, в этом забытом Богом месте?

Михаил устало пожал плечами, будто совсем не удивился еще одному автомобилю.

Я смог разглядеть очертания человека, который ходил возле нее, поднимая со снега ветки. Фары осветили его. Это был невысокий мужчина в темной длинной куртке. Похоже, он складывал дрова в кострище, собираясь разжечь огонь.

— Хэй! Здравствуйте! — крикнул я с надеждой, что мы, наконец, выбрались с этой проклятой дороги.

Человек одернулся, услышав меня и резко повернулся. Мы приветственно махали ему руками.

— Здравствуйте! — крикнул я еще раз.

Он пытался нас разглядеть в темноте, но, похоже, подумал, что ему показалось и дальше приступил подготавливать дрова для костра.

— Не видит нас, — подметил Михаил, — Пошли.

— Здравствуйте! — крикнул я, подойдя ближе.

Он снова дернулся, явно не ожидая нас увидеть и попятился назад, споткнулся о бревно и упал на спину, раскидав собранные ветки, затем вскочил, и помчался прочь, что-то крича.

— Мужик! Стой! Куда? — крикнул я.

— Подожди! Не бойся! Мы заблудились! — крикнул Михаил, пустившись его догонять.

Не смотря на усталость, нам удалось его быстро догнать и повалить на снег.

— Тихо, мужик! Мы не желаем тебе зла, — сказал ему я, разворачивая к себе.

— Что за на хер?! — отпрыгнул от него Михаил, перекрестившись, — Не может быть!

Человек на снегу переводил свой испуганный безумный взгляд с меня на Михаила, будто загнанный зверь, который периодически пытался вырваться из крепкого капкана. Я отпустил его, смотря на то, как он громко дышал, пытаясь что-то сказать, но ему не хватало духа, чтобы произнести слова. Я встал с колен, осматриваясь. «Волга» черного цвета стояла на обочине, освещая своими тусклыми фарами лес, тот же лес, что мозолил мои глаза несколько дней назад. Я взглянул еще раз на человека, лежащего на снегу. Я узнал его взгляд, наполненный страхом, взгляд мертвого старика, что нашли на заднем сиденье автомобиля несколько дней назад, но не верил своим глазам. Я отступил на пару шагов — он быстро встал на ноги, почувствовав свободу, и помчался к машине, что-то крича.

— Ты до сих пор будешь говорить о том, что мы еще на земле? — спросил меня Михаил, провожая взглядом воскресшего старика, который уже уселся в автомобиле и заблокировал двери.

Прищуренный взгляд Михаила был уже прикован ко мне и дополняла его легкая ухмылка, демонстрируя свою победу. Его взгляд выискивал на моем лице поражение, и он заметил его, увидел во мне нотку смятения, отчего ухмылка приобрела более убедительный вид в его правоте. Мысли спутались, заставляя произнести слова, что пришли первыми на ум. Произнёс я их не твердо, с сомнением, которое хотел от него скрыть, но больше от себя, и, как я ни старался, оно явно прозвучало в моем голосе:

— Мы шли по кругу и вернулись к тому же месту.

— Да? Старик тоже кругом пробежался, чтобы восстать из мертвых? Ты же сам видел его разорванный труп! Видел же!

1986 год. Мне недавно исполнилось три года и, несмотря на столь юный возраст, один из дней того времени врезался мне в память на всю жизнь, как бы я не хотел от него избавиться. Я тихо сидел у себя в комнате, играя на полу. Карточный домик, который я пытался сложить, никак не удавался, но я упорно старался подняться хотя бы на второй этаж. С первым ярусом все было складно, но второй, при первом же неаккуратном движении, рушил всю конструкцию. Мне приходилось снова и снова начинать сначала, слушая как за дверью ходили люди. Их было много, но шума от них не было. Я слышал лишь негромкие короткие разговоры. Все было настолько тихо, что был слышен даже шорох их одежды. Прозвенел очередной звонок в дверь — я отложил свой карточный домик, где мне, наконец, удалось поставить две сложенные карточки на втором этаже. Я аккуратно подошел к двери, которая вела в мою комнату и приоткрыл ее. Сквозь щель, я увидел коридор, буквально заполненный людьми и почувствовал смешанный запах чужих духов и знакомый мне запах косметики, которой красилась мама каждое утро, собираясь на работу. Я не знал этих людей, по крайней мере, большинство из них я видел впервые. Их выражения лиц были серые, я бы сказал, даже темные, темнее одежды, что они носили. Вновь вошедшая женщина прошла по коридору, пряча глаза и, зачем-то, шепотом здоровалась с окружающими, будто не хотела кого-то разбудить. Но никто не спал. За окном ярко светило солнце в это ясное холодное осеннее утро. Женщина, судя по взгляду, заметила знакомого ей человека и скромно улыбнулась ему, затем обняла, что-то шепча на ухо. Слегка похлопав его по плечу, она оставила его и продолжила продвигаться дальше, в сторону кухни, тихонько здороваясь, все так же пряча глаза. Среди людей я узнал тетю Веру. Она, не спеша, проходила мимо и случайно бросила взгляд на мою дверь, где я смотрел одним глазком на все происходящее. Заметив меня, она почему-то заплакала и тихонечко прикрыла дверь, оставив меня наедине с карточным домиком, который уже успел разрушиться, пока я наблюдал за этими странными людьми в коридоре. Раздался еще один звонок и мне снова стало любопытно. Я уже тянулся за ручкой своей двери, чтобы еще разок взглянуть на коридор, но остановился, услышав среди молчаливого шороха всхлип, затем, безудержный плач. Я напугался, стоя у закрытой двери, только представляя своим детским воображением, что там, за ней, происходит.

— Посторонитесь, пожалуйста, — услышал я негромкий голос какого-то мужчины, — Дайте дорогу! Аккуратней, только не уроните.

Шорох людей усилился, смешавшись с тихим топотом и плачем, который перерос уже в вой.

Я напугался еще сильней, сделал несколько шагов назад, затем, прикрыл уши руками, чтобы не слышать их. Вскоре, все стихло. Я осмелился приоткрыть дверь, сразу почувствовав странный запах, напоминающий запах соснового леса. В прихожей никого не было. Молчаливые шорохи продолжали доноситься уже из открытого проема зала. Я медленно прошел по коридору в его сторону, обойдя колючую веточку ели, которую кто-то обронил на ковер. Подумав, я вернулся за ней, решив поднять, но один из людей, вышедший с кухни, заметил это и остановил меня, попросив вернуться в свою комнату. Не дожидаясь пока я уйду, он растворился среди людей в зале. Я остался один и смотрел на их спины. Они склонили головы, на что-то смотря. Некоторые из них перешептывались, и я расслышал свое имя, и мне стало любопытно, о чем они говорят. Я подкрался к ним, незаметно протиснувшись в комнату, где увидел свое любимое зеркало, в которое я всегда любил корчить рожи, но сейчас, для чего-то, оно было покрыто белой простыней. В комнате было невыносимо душно, но я решил продвинуться еще чуть дальше, меня кто-то взял крепко за руку и подтянул к себе ближе. Мне не было видно, куда смотрели эти люди, и я отодвинул пальто одной женщины, за которой, наконец, увидел посередине комнаты табуреты, на которых расположились две огромные коробки бордового цвета и рассмотрел среди них своих маму и папу, которых очень давно не видел. Зачем-то их окружили и наблюдали за тем, как они спят в этих ящиках, постоянно трогали их руки. Мне не хотелось их будить, но я слишком по ним соскучился и радостно, с нетерпением, звал их:

— Мама! Мамочка, папочка, вы вернулись! Вставайте, проснитесь! — но они, почему-то, не отзывались.

Гул от тихих разговоров растворился и в воздухе повисла тишина, будто я находился один в этой комнате. Все замерли. Даже малейшего шороха и то не было слышно. Люди расступились, смотря на меня своими намокшими взглядами, готовыми пронзить своим горем. Слезы покатились по их серым лицам. Я не понимал, почему они плачут и мне стало очень грустно. Я тоже заплакал, смотря на них, затем уткнулся в крепкую руку, что меня держала. Я посмотрел наверх, взглянул на глаза тети Веры, из которых, стекая по щекам, капали слезы. Это она держала меня за руку. От ее слез, мне стало еще грустнее, я заплакал с еще большей силой. Мне захотелось подбежать к маме, чтобы она меня, наконец, пожалела и обняла, но тетя меня не пустила.

— Мамочка! Мамочка! — звал я ее, пока тетя несла меня обратно по коридору. Я смотрел на маму, на ее бледное лицо, звал, рыдая, но она, все также, не отзывалась.

Толпа завыла еще сильнее и слышал я ее уже из своей комнаты, куда меня отвела тетя.

— Знаешь, — неторопливо произнесла она, присев передо мной на колени, затем, вытерла мне слезы платком, — Ты только не плачь, хорошо, Лев? Твои родители… мама с папой… они… они будут за тобой приглядывать. Ты можешь разговаривать с ними, когда захочешь. Они тебя будут слышать и видеть, но…

— Я хочу к мамочке!

— Пойми, твоя мама… она не может сейчас к тебе подойти… она сейчас наблюдает за тобой, наблюдает с неба, — указала она пальцем наверх, — И очень не хочет, чтобы ты грустил и плакал. Она тебя очень сильно любит…

Тогда, будучи маленьким мальчиком, я с легкостью поверил ей, смотрел на потолок, представляя своих родителей, которые находятся сейчас рядом, в этой комнате. В тот день я и поверил в жизнь после смерти, как в необходимую мне сказку. Я продолжал общаться с ними, веря в то, что они меня слышат, но, со временем, я начал забывать их лица, их голоса и смех, и все равно продолжал говорить с ними, словно они были со мной всё время. Вскоре, я признался самому себе в том, что я их не знал, не успел узнать, они умерли, когда я был слишком маленьким, и лишь несколько черно-белых фотографий, которые я бережно хранил, воссоздавали их образ, чувства тепла и заботы, дарившие мне в детстве.

Спустя года, работая уже несколько лет в реанимации, я видел много смертей, видел, как уходят люди, словно искры, не оставляя после себя ничего, кроме памяти и холодных пустых тел, которые я обследовал, уже спустившись, в подземелье больницы, куда мне ежедневно их привозили. Там я и остался, в своем одиноком подземелье, где превратился в человека, не склонным верить в сверхъестественное, с холодным критическим мышлением и твердым атеистическим убеждением. Как мне теперь поверить в этот мир, о котором говорил Михали? Может, он и был прав? Быть может и тетя тогда была права? Сомнения терзали мой разум, но нескончаемая ночь, застывшая луна, которая даже и не думала плыть по небу, больница, о которой говорил Михаил, и, теперь воскресший старик, выживали меня из ума, заставляя усомниться в своих окрепших убеждениях. Где же я сейчас? Я всё-таки умер или это чья-то дорогостоящая злая шутка, которая зашла слишком далеко?

— Давайте-ка, оба к машине! — вышел старик из автомобиля с пистолетом в руках, держа меня на прицеле, — И чтобы руки было видно! — расхрабрился он, чувствуя свое преимущество.

Михаил рассмеялся во весь голос, взглянув на него.

— Я сказал, к машине! Я не шучу! — направил он пистолет уже на приближающегося к нему Михаила, — Стой! Стрелять буду!

— И чего ты хочешь? — спокойно взял он пистолет из его рук, — Поджечь меня своей зажигалкой?

— Но… откуда ты знаешь?

— Оттуда, дед! А теперь рассказывай по порядку: где мы и как отсюда выбраться?

— Судя по всему, вы здесь уже были, не так ли? — догадался старик и рассмеялся, — Я знал, что это когда-нибудь случится.

— Что случится?

— Это! — показывал он на нас пальцем, продолжая дико смеяться.

— Ты же был мертв, — тихо произнес я, заставив его умолкнуть.

— Кто мертв? Я мертв? — удивился старик, — Я только об этом и мечтаю за последние года. Может, поможете мертвецу развести костер? Я шел по дороге не один час и серьезно замерз, думаю, как и вы.

— Отвечай! Как нам отсюда выбраться? — уставился я на старика, — Где мы находимся? Что это за место?

— Если бы я знал… — медленно произнес он, осматривая местность, будто видел ее впервые, и снова засмеялся, — Если вы сюда попали, то останетесь здесь навсегда. Отсюда нет выхода. Это проклятое место.

— Что значит, нет выхода? — спросил я.

— По-моему, для начала нам нужно согреться, — полез он в багажник и вытряхнул содержимое того же рюкзака, что висел у меня за спиной, затем спросил:

— Как вас зовут?

— Какая разница, как нас зовут? Ты можешь наконец ответить? — рявкнул я, не выдержав.

— Его зовут Лев, — показывая на меня, произнес Михаил, — Я Миша.

— Петр Иванович, — удовлетворительно кивнул он Михаилу с легкой улыбкой, назвав свое имя и вырвал пару листов из небольшой, но толстой книги, что достал из кармана, снова проигнорировав мой вопрос.

— Это Библия? — воскликнул Михаил, — Ты только что вырвал страницы из Библии? — он был не в восторге от этих действий старика, будучи, судя по всему, глубоко верующим человеком и смотрел он на него теперь, как на преступника, антихриста.

— Что-то не так? — спокойно и одновременно удивленно поинтересовался он, взглянув на Михаила.

— Но зачем?

Ничего не ответив, он скомкал страницы со священным писанием, поджег их и поднес к мелким веткам, начиная умело раздувать огонь, затем произнес громко и четко, встав у костра:

— «Тогда безопасно пойдешь по пути твоему, и нога твоя не споткнется. Когда ляжешь спать, — не будешь бояться; и когда уснешь, — сон твой приятен будет. Не убоишься внезапного страха и пагубы от нечестивых, когда она придет; потому что Господь будет упованием твоим и сохранит ногу твою от уловления.», — закончил он цитату, — Глава 3, стих 23-26.

Пламя разгорелось, старик подложил ветви покрупнее, заставив огонь подняться еще выше и сказал:

— Вся Библия находится здесь, — грубо постучал он кулаком свою голову, затем бережно произнес, плавно положив руку на грудь: — и здесь. У меня было очень много времени выучить ее наизусть, находясь в этом месте. Если она тебе так нужна — возьми. Подошел он к моему рюкзаку, который я скинул на снег, и вынул небольшую книгу из потайного кармана, — Думаю, тебе пригодится, — небрежно кинул он Библию Михаилу.

Михаил неуклюже поймал ее, чуть не уронив, и спросил его с оставшейся неприязнью:

— Давно ты тут?

— Сколько я здесь нахожусь? Хм… Я уже не помню, сбился со счета, несколько лет назад…

— Несколько лет назад?! — вытаращил глаза Михаил.

— Да. Я уже давно перестал считать дни, но попал я сюда в 1990 году. Я думал, что уже никогда не увижу живого человека, а тут сразу двоих, — опять рассмеялся старик, на этот раз скромнее.

— Тридцать лет, — подсчитал я, решив несложную арифметическую задачу, усевшись рядом с костром, — Как и нашим консервам.

— Кому тридцать лет? — Поинтересовался Петр Иванович.

— Ты здесь тридцать лет уже, — пояснил Михаил, подкинув в огонь несколько крупных веток.

— О, да! Наверное, да… Как давно это было. Я работал тогда на стройке, в городе Горький. Мы возводили новый дом в районе Щербинок. Последнее, что я помню — это то, как я поднимался по новеньким ступенькам здания. И вот я здесь. Вы ведь тоже из Горького, ведь так? Знаете, где это?

— Да, из Горького, только сейчас этот город называется Нижний Новгород, — ответил я.

— Опять его переименовали, — покачал головой старик.

— Ты сказал, что отсюда нет выхода… — напомнил ему я о важном вопросе.

— Да, выхода нет, но позвольте, я расскажу все по порядку, — попросил Петр Иванович не перебивать.

— Ну так вот, — продолжил он, убедившись, что мы приготовились его слушать, — Когда я проснулся вон в том лесу, — вытянул он, худощавую руку в сторону деревьев, — почувствовал жуткий холод. Я пытался найти укрытие и двинулся вниз по дороге, найдя этот автомобиль. Он спас меня от холода и голода, в багажнике я нашел этот рюкзак, набитый провизией. Утро так и не наступило, тогда я решил пойти дальше, в поисках дороги домой.

— Чем же ты питался все эти годы? — все же перебил его я.

— Ты совершенно не умеешь слушать. Похоже, тебя родители совсем не учили хорошим манерам — снова он проигнорировал мой вопрос и продолжил свой рассказ:

— Я собрал вещи и пошел дальше в поисках спасения. Я был очень удивлен, наверное, так же, как и вы сейчас, когда снова увидел этот автомобиль. У вас ведь похожая история? Я прав? — не дожидаясь ответа, Петр Иванович продолжил:

— Еще больше я был удивлен тому, что в багажнике лежал тот же рюкзак, полностью набитый теми же предметами, что я видел в первый раз. Сначала я думал, что их кто-то туда положил, пока я ходил по кольцевой дороге, но в какую бы я сторону не пошел, всегда выходил на это место. Я уходил вперед и назад, пытался уйти отсюда через лес, но все было тщетно. Каждый раз я возвращался сюда, к этой проклятой машине, где снова и снова находил в багажнике этот проклятый рюкзак. Приходилось ходить по многу дней, за новой порцией еды, но потом, я обнаружил: если идти через тот лес, то можно добраться и за пару часов. Он сделал паузу, взглянув на меня прищурившись, и сказал:

— Так я питался, Лев, все эти годы, — наконец, уделил он мне внимание и ответил на один из моих вопросов.

— А что на счет солнца? — спросил Михаил.

— Солнце — солнце… — вздохнул старик, — Я уже забыл, как оно выглядит. С тех пор, как я сюда попал, ни разу больше его не видел, как и других времен года. Теперь, только этот снег и тьма — мой дом. Летние лучи солнца теперь я вижу только в моих снах, которые и то редко стали приходить в последнее время. Когда расходятся облака, появляются звезды, но и они зависают на небосводе, вместе с полной луной. Если мы находимся на земле, то я могу сказать точно, с уверенностью, что она больше не крутится вокруг своей оси.

— И не крутится вокруг солнца, — дополнил я.

— Мы видели тебя мертвым, несколько дней назад, — напомнил Михаил.

— Я лежал разорванным на заднем сиденье, ведь так? Угадал?

— Да! — воскликнул Михаил, — Но как? Как ты узнал?

— Я не удивлен, — спокойно ответил старик, — Однажды, я и сам нашел себя таким. Зрелище не из приятных, не правда ли? Здесь часто происходят очень странные вещи, слишком странные, чтобы мы могли их понять. Я думаю вы еще с ними столкнётесь, но, поверьте, они в большинстве случаев, безобидные.

— Ничего себе безобидные, — протянул Михаил и тут же спросил:

— Петр Иванович, жрать одни консервы — это как-то…ты не пробовал охотится? Или озеро, речку найти, чтобы рыбу ловить?

Старик дернулся от этого вопроса и резко ответил:

— Здесь нет животных! И никогда не было!

— Но я видел их в лесу, — возразил я.

— Прям, видел? Неужели? И как же тогда они выглядели, может поделишься?

— Не знаю, темно было, но я слышал их, и они меня чуть не разодрали.

— Если бы они хотели, они бы это в один миг сделали! Ты не знаешь с чем имеешь дело!

— И с чем же?

— Одно скажу — слышал ты не животных.

— Кого же тогда я слышал?

— Ты слышал самого дьявола, демонов, его рабов, его армию, кого угодно, и уж точно не животных! Иногда, они выходят из леса, будто ищут кого-то. Когда я их слышу, сразу прячусь в машине, пока они ходят вокруг, прячусь, будто маленький мальчик от ночных кошмаров, наивно накрываюсь одеялом, и слушаю, как они бродят, что-то выискивая. Если бы они хотели, я уверен, вскрыли бы этот автомобиль, как консервную банку. И каждый раз, я продолжаю лежать не двигаясь, до тех пор, пока они не уйдут. Они могут бродить часами вокруг, периодически толкая машину, слушаю, как они со скрежетом процарапывают на ней краску своими острыми когтями. Однажды, когда я понял, что мне никогда не выбраться с этой дороги, когда мне все это осточертело, я решил отдать им свою жизнь. Да! Мне надоело годами сходить здесь с ума в полном одиночестве. Тогда я вышел на середину дороги, орал им во все горло, чтоб они меня сожрали, ждал, когда они разорвут меня в клочья, но они просто ходили вокруг, будто не замечали меня. Я слышал одного из них совсем рядом, чувствовал его тепло, и он стоял со мной вплотную, дышал на меня своим зловонным дыханием, но я его не видел.

— Не видел? — переспросил я.

— А ты, разве видел их? — снова он спросил меня про зверей, повысив тон, — Он стоял рядом со мной вплотную, и я ни черта его не видел! Он был невидим, как воздух. Они все — невидимы. Тогда, я протянул перед собой руку и наткнулся на него, трогал его змеиную холодную сырую кожу. Невидимая слизь, мерзкая, вонючая слизь, стекала с моих пальцев, когда я убрал от него руку и он, просто ушел, позволив к нему прикоснуться. Но я продолжал кричать, орал на них, умолял, чтобы они меня забрали, но они проходили мимо, не обращая на меня никакого внимания. Тогда я понял, что я им не нужен, они пришли не за мной. Они что-то здесь искали. Повторяю, здесь творятся разные вещи, о которых лучше и не знать.

— Я не верю ни одному твоему слову. Ты сошел с ума! — сказал я, возмутив его этим.

— Не веришь? Держи! — вынул он из кармана спичечный коробок, — Дай мне свою руку. Дай же! — потребовал он, открыв коробок.

Я неохотно выставил ладонь и почувствовал на ней что-то холодное. Я ощущал ледяной комок в руке, но не видел его. Он быстро начал таять, и я чувствовал, как он растекался по руке и ощущался уже между пальцев, свисая, словно растаявшее желе.

— Что это? — спросил я старика, пытаясь избавиться от этой липкой невидимой дряни.

— Доказательство, — коротко ответил он, — А теперь, с вашего позволения, мне нужно вздремнуть, я слишком устал, — направился он в сторону автомобиля и открыл заднюю дверь.

Откинув спинку кресла, я включил радио на магнитоле, но ни одна станция не «ловила», и лишь издавало которое прерывистое шипение. Открыв бардачок, я нисколько не удивился целым свечам, что сожгли в том автомобиле, где нашли мертвого старика, который сейчас сидел на заднем сиденье в здравии и благополучии. Он внимательно слушал Михаила о событиях последних трех десятилетий, которые пропустил, находясь здесь все эти годы. Поджигая одну из свечей, я слушал уже не их, а свои мысли, которые были беспорядочны, хаотичны, порой, неподвластны логике. Я поддался им, стараясь слушать их через призму скептицизма, но они не могли найти ни одного рационального объяснения всему, что я слышал и видел в последние дни. Я закрыл глаза, продолжая слушать их, медленно проваливаясь в сон.