Будни Мейората ч1:"Дарья"

В подсобке что-то затрещало, затем раздалось утробное мычание, после мычания обозначилась то ли борьба, то ли возня крупных тел, и наконец мерный скрип качающегося из стороны в сторону деревянного предмета. Скрип быстро прекратился, заговорил, точнее завопил женский голос и что-то с грохотом обрушилось. Вся комиссия уставилась на облупившуюся дверь, с круглым, допотопным, висящим в одной ржавой петле разомкнутым замком. Дверь отлетела в сторону, взвизгнув от невежливого пинка, и из подсобки наружу явилась, вернее выскочила раскрасневшаяся Дарья! Выскочила не одна, с каким-то здоровенным козлом. Вид у обоих был тот еще! Дарья с пунцовыми щеками окончательно смутилась перед комиссией и опустила глаза. Козел неуверенно выглядывал из-за нее. Затем, красиво перебирая ногами, явился целиком и самодовольно, с чувством превосходство принялся обозревать нежданных зрителей. Не увидев ничего неожиданного и опасного, он мускулинно повернул мощную шею и стал глядеть на Дарью своими прозрачными наглыми глазами, как будто выпрашивая добавки. Дарья попыталась отстраниться от него, сделала пару коротеньких шагов в сторону. Но скотина не желала соблюдать дистанцию. Несмотря на присутствие людей козел сблизился с ней и шлепнул нежно Дарью по пятой точке.

— Ой! — сказала Дарья.

— Так! — вместо козла заговорил Михасев — Что тут происходит?

— Да, ничего! — отвечала Дарья — Вот, козлик!

Потупила взор и изящно, по-женски попыталась рукой отстранить трущегося об нее козла.

— Вижу, что не петух! — прогнусавил Михасев, — Вы в сарае, что делали? Что там поломалось?

— Да так, поборолись чуть-чуть! — Дарья, красиво повернув голову на нежно-белой шее, посмотрела на козла с уважением. Козел жмурил от солнечного цвета наглые глаза и подрагивал от возбуждения просвечивающими на солнце розовыми ушами!

«Везет, козлам!» подумала мужская часть компании, включая Михасева.

«Молодой какой, рога еще не выросли толком!» Агафья Тихоновна качала головой и по-своему воспринимала происходящее. Было ей полных сорок пять лет, за плечами она имела несчастливое, по ее мнению, замужество и от того козлоподобные существа вызывали в ней особое участие и интерес.

— А поломались там эти, как их… — Дарья напряженно задумалась, уставив глаза в небо, — ну как их, господи!

Все замерли, разглядывая как шевелятся девичьи губы в поисках названия нужного предмета.

«Минута пошла, уважаемые знатоки!» родился экспромт в голове эксперта Трутнева, но высказать его в слух он не решился.

— Ну то, на что краски ставят! — заключила Дарья и стала оглядывать комиссию в надежде может кто подскажет.

Остроумник в эксперте Трутневе все-таки не утерпел, и он воскликнул высоким голосом:

— Помощь зала, уважаемые знатоки! — и сам рассмеялся, оценив тонкость своего юмора.

Козел оторвался от Дарьи, фыркнул и посмотрел на Трутнева оценивающе, точно выбирал куда-бы побольней врезать этому юмористу.

«Ревнует!» с уважением подумала женская часть комиссии.

Худой и тонко костный Трутнев плавно переместился в задний ряд от греха подальше, как будто ему там понадобилась срочно с кем-то переговорить. Компания зашевелилась, загудела, стала возвращаться в привычное состояние обсуждения, принятия решений и подписывания актов.

— Мольберт!? — вопросительно с восторгом протянула Агафья Тихоновна.

Михасев посмотрел на нее с огорчением от ее легковесности в рассуждениях и махнул рукой от разочарованности в такой зрелой, но недалекой женщине. Ответственное мероприятие наткнулось на внеплановое приключение как «Титаник» на айсберг в спокойном океане. Но пикантность выявленного комиссией случая должна быть расследована и устранена незамедлительно.

— Откуда в этом агрокомплексе мольберты, дорогая моя — с болью в голосе высказал он суждение оторопевшей Агафье Тихоновне. Со всех сторон посыпались еще какие-то догадки, но, как ни странно, предположение Агафьи Тихоновны оказалось самым реалистичным.

Тем временем Дарья по-прежнему шевелила губами и морщила лоб. Безусловно она слово знала, но вспомнить вот сейчас, здесь, перед ответственной комиссией никак не могла. «Девка хорошая!» мысленно облизнулся Михасев: «Надо помочь…!»

И он с лаской и учтивостью обратился к ней:

— Вы, Дарья Алексевна, расскажите, как оно было! А слово, оно само как-нибудь подберется! Не переживайте!

Дарья перестала шлепать губами, кивнула в знак согласия и заговорила.

— Этот, — она кивнула на белого волосатого красавца, трущегося об нее, — он же молодой! Прыгает как козлик! Не поймаешь! Я за ним на козлы полезла, они и поломались!

И замерла с открытым ртом, округлив глаза. Слово само соскочило с губ и оказалось поразительно близким к упрямому субъекту, отирающемуся у ее ног.

— Козлы! Вот оно что! — хором, с огорчением от простоты обнаруженного слова, выдохнула комиссия.

— Не вынесли двоих!? — забулькал мелким смехом Булсары Ибрагимович. С какой целью его включили в состав комиссии никто не помнил! Его голос ни во что не ставили и поэтому он себе спокойно позволял то, чего другие представители боялись делать из карьерных соображений.

— Так он и есть…козлик! — грудным и томным голосом указала на соответствие выводов имеющимся фактам аналитик Инесса.

Компания опять зашевелилась, закрутила головами в сторону друг друга, возбужденно и весело с юморком переговариваясь. Атмосфера слегка разрядилась и покатилась в сторону всеобщего веселья. Глава комиссии этого никак допустить не мог. Дело-то серьёзное! До двух дня надо еще в трех местах побывать, получить одобрительные жизнеутверждающие подписи, а уж потом за обедом, для разрядки так сказать ревизионной обстановки начать веселиться всеми имеющимися в распоряжении этого филиала средствами.

— Прошу тишины, — скомандовал Михасев и поднял руку вверх. Компания угомонилась.

— А как зовут этого вашего козла, знаете? — приступил к опросу Дарьи председатель.

— Понятия не имею! — ответила та, нежно поглаживая присмиревшую скотину. Мужская половины комиссии опять напряглась и стала не хорошо думать о козле. Он это почувствовал своим животным инстинктом и благодарно приник к Дарье всем телом, давая понять ей, что никого роднее и ближе у него здесь нет.

«И чем она его так взяла? Бороться с ними надо что ли? Для привлекательности?» о своем, о женском загрустила, глядя на все это аналитик Инесса.

— Егоркой его зовут! Или Жоркой! Да вы не переживайте, хороший парень! Из местных!

Скрипучий, сиплый от курева голос прозвучал и затем закашлялся из глубины комиссионного коллектива. Все обернулись на его звук и обнаружили охранника Сергеева, который к охране был давно уже не годен, но являлся местным авторитетным жителем. Через него наличествовала обратная связь со всеми окрестными хулиганами на предмет их невмешательства в деятельность этого филиала агрокомплекса.

При разных комиссиях, если не болел и не был в запое, сторож Сергеев выполнял должность ключника, чем невероятно гордился. Он отпирал и запирал двери в разные помещения, отодвигал засовы, демонстрировал свою охранную удаль, придерживая дверь пока вся комиссия не прошествует внутрь или не выберется наружу. При этом стоял, картинно склонив голову, и приговаривал, глядя в пол, «Пройдемте, пройдемте, здесь у нас, уважаемая комиссия…» и называл сущность, для которой помещение использовалось. Большая связка ключей в его руке гремела и звенела по-особенному в комиссионный день, как колокольчик на корове, предупреждая внутренних людей, что комиссия уже на пороге и расслабляться нечего.

— А здесь он откуда взялся?

— Да известно откуда, из деревни! Из Перхотино! Скучно Егорке там! Своих козлов хватает! А у нас здесь жизнь! Движение всякое! Ну и опять же, капуста! — И дедушка с прищурью неодобрительно обозрел с головы до ног Дарью.

— Какая капуста? — нехорошо переспросил Михасев, — причем здесь капуста! Капуста у нас в другом месте должна быть!

— В этом сарае что? — Председатель ткнул пальцем в сторону слегка накренившегося здания позади Дарьи Алексевны с ее козлом. По внешнему убогому виду строения с висящей от пинка на боку низкой дверью было ясно что здесь складируется, а вернее, валяется всякий хлам, то ли нужный, то ли уже нет для ремонта, уборки, поправки всякого беспорядка на главной территории хозяйства.

— Это подсобка, Рено Аркадьевич! Тут разное! Лопаты, вилы, бензокосилки…, — дальше перечислить охранник Сергеев не смог, потому что не знал, что там еще может быть.

— И работницы с козлами! Так и вижу, памятник нашему агрохолдингу, «Козел и работница» называется! — все прыснули, кроме Михасева. Довольный своим остроумием эксперт Трутнев отирался в заднем ряду и, как змея, поджидал повода оплевать ядом что-нибудь из неперегруженного экспертными работами своего ума. Аналитик Иннесса по-женски, с огоньком взглянула на тощего эксперта и тут же потупила взор, упершись взглядом в прозрачные как у Дарьиного козла, нагловатые глаза. Михасев поморщился: «Шлют всяких никчемных специалистов! Ходят, умничают, отчеты строчат, оклады свои офисные отрабатывают! А оклады в два раза больше, чем у нас тут, на хозяйстве!».

Он снова поворотился к Дарье с козлом: «Так, с этой культурной композицией что делать?».

— Зам по административно-хозяйственной работе где? — Рено Аркадьевич возвысил свой голос до слышимости его на всей осматриваемой территории. Всякий прячущийся или затерявшийся работник обычно незамедлительно являлся к нему от такой громкости, трепеща и каясь! Все замолчали, ожидая результата. Но ничего не произошло. Только ветер лениво клубил местами пыль своими легкими порывами. Молчание нарушил козел, вместе со всеми присмиревший от начальственного окрика. Он фыркнул и очень по-мужски чихнул, виновато посмотрел на Михасёва и еще раз чихнул. Постоял, помотал головой и в третий раз чихнул.

— Тише, тише миленький! — Дарья нежно забарабанила пальчиками по его лбу, — нельзя сейчас шуметь! Погоди не много…!

Комиссия тут же переключилась с административного ожидания эффекта от вопля Рено Аркадьевича на человеческое созерцание Дарьи Алексевны и ее козла.

«Писать, не писать в отчете! И что писать!? Несоответствие поведения отдельных работников женского пола в общении с козлами высоким стандартам предприятия!

Чушь какая-то! Вообще все чушь! До обеда не успеем!» мысли текли в голове Агафьи Тихоновны медленно и устало. Хотелось присесть, смотреть на речку, на травку, на небо с белыми облаками, разглядывать чужую жизнь, примерять к ней свою и, несмотря ни на какие мимолетные соблазны, приятно наслаждаться свободой и одиночеством никем не обремененной женщины.

— Зам этот, завхоз что-ли? — просипел ключник Сергеев и, старчески махая руками для удержания равновесия, вышел к Михасёву, позвякивая ключами при каждом шаге.

Рено Аркадьевич провел по имеющемуся у него планшету пальцем и зачитал вслух Ф.И.О. искомого зама.

— Иван Алексеевич! Точно завхоз наш! Так он вчера вечером комиссию поехал встречать! — твердо и уверенно отчитался Сергеев. И еще более приблизился к Михасёву, почувствовав, что наступил его звёздный час важности и ответственности за все здесь, пока собственное начальство в загуле. Вся честная комиссия тоже это поняла, поскольку неожиданно, но своевременно, из прозрачного филиальского воздуха стал вырисовываться виновник происходящего безобразия.

— Какую еще комиссию? — вместо онемевшего от страшной догадки Михасёва пробулькал Булсары Ибрагимович.

— Эту…как ее…с инвестициями! Деньги, которая даст! — Сергеев сурово воззрился на представителей центрального офиса, стоя рядом с председателем. У него привычно зачесался и задергался спусковой палец правой руки «Эх шугануть бы этих недотеп, а вон того тощего в карцер денька на три бы!». Но ему этого было нельзя и невозможно уже последних лет сорок. Свою охранную душу он отводил, пока глаза не потеряли прицельную зоркость, стрельбой по вольной, неохотничьей птице, за которой бегать по лесам не надо. Много ворон, галок и прочих пернатых полегло от его упражнений в пустых полях, зато приклад именной мощной воздушки веселил твердостью плечо, прицел вызывал уверенность в себе, а точный выстрел подтверждал, что сквозь собственную жизнь Сергеев прошел не зря, а со смыслом и особым предназначением.

— Ааа! Инвестиционная комиссия!? — безмятежно, с удовольствием перевел на офисный язык Булсары Ибрагимович.

— А мы кто по-твоему!? — зашипел Михасёв, его физиономией покрылась красно-белыми пятнами и страшными гримасами от злости! Сергеев, уловив начальственный гнев, сменил уверенность на желание испариться с неожиданного пьедестала и стать невидимым. Старый охранитель филиала сжался, уменьшился в росте и принял насколько сумел виноватый вид.

— Вы, Рено Аркадьевич, руководство! Так сказать, прибыли с помощниками навстречу этой самой комиссии! — четко отрапортовал он.

«Ну держись, Сергеев! Сейчас наш автомобильчик заведется!» комиссия с растущим интересом понимала, что грядет и поэтому вытянулась как смогла по стойке смирно с покорно-внимательными лицами.

— Мы и есть комиссия! Работяги хреновы! Нам деньги как воздух нужны! В том числе и для вас, дармоедов! А я-то думаю, чего это он так не к месту заболел, начальничек ваш! А он и правду заболел! Простой россейской болезнью…

Истинный не ариец, без нордического, выдержанного характера, гауптштурмфюрер Михасёв стоял перед расстрельной командой широко расставив ноги, в идеально выглаженной монохромно-черной форме отряда Шуцштаффель и орал! Орал, наверное, на древнем языке ариев с невесть откуда взявшимся интонационном аудиосинхре на русском.

Рядом, в прикиде ведущей советской программы «Время» занималась сурдопереводом Инесса Криксен с изумлением на подвижном лице и с круговертью гибких изящных рук. Она была прелестна! На бежевую, расшитую цветами и мотыльками свободную блузу был одет джинсовый сарафан, напоминающий школьный советский фартук. На открытой шее покоилась петля громоздких темно-красных бус. Эмоциональные выкрики Михасёва так воздействовали на Инессу, что казалось голова и шея женщины от ее сурдоперевода вот-вот выскочат из тяжелых бус и, наконец, освободятся от них.

— Какая красивая! — ни к месту выдохнул зачарованный видением Трутнев. Соседи оглянулись на него и с шипением попросили заткнуться дабы ничего не пропустить в нечленораздельных выкриках председателя. Инесса женским чутьем догадалась про любовную суету внутри тощего эксперта! Восприняла ее как нужно, зарделась как Дарья около своего козла и придвинулась к тощему и восхищенному Трутневу. Руки их соединились. Вместо речи арийца Михасёва в видении Трутнева включился нежный трек из «Бременских музыкантов», сцена первого взгляда в глаза друг другу Принцессы и Трубадура…

— Даниил, прекратите сейчас же! — Инесса и правду дернула его за руку, отрывая от чудных видений. Она поднялась на цыпочки и шептала ему на ухо, от нее вкусно распространялся незнакомый аромат, хотя комиссия уже битых два часа шаталась по дурно пахнущей территории агрокомплекса. Трутнев впервые за этот долгий день не нашелся что сказать.

Обнаружив отвлеченное от назиданий шевеление среди комиссии, приданной ему в подчинение, Михасёв тоном учителя начальных классов неожиданно выкликнул Иннесу:

— Инесса Петерсоновна, пожалуйте к нам, на авансцену!

Инесса, оторвалась от Трутнева, бросив на него закрепляющий их новую тайну и интимное доверие блистающий очарованием взгляд и, плавно неся свою элегантность, выступила сквозь расступившихся коллег к алчущему крови председателю.

— Инесса! Ну ка наберите мне и этого зама и его начальника!

— Но…, — у нее готов был слететь с губ вопрос: «Почему я?», но она этого не произнесла. Зачем минуты возможного счастья разменивать на звонкий и пустой гнев нелюбимого и недалекого начальства. Инесса надела маску холода на красивое лицо и сказала низким грудным офисным голосом, — к сожалению у меня нет их номеров!

И получаса не прошло с момента инцидента Дарьи с козлом в подсобке, а Михасёв уже сделался диктатором. Новое понимание окружающими его устремлений больше не требовало пространных разъяснений. В наличии были все необходимые компоненты гремучей смеси деспотизма: Михасёв, трепещущие подчиненные и охранник Сергеев, с хитро выпученными, преданными, службистскими глазами.

— Обеспечить! — бросил Михасёв в окружающее воздушное пространство!

— Есть! — правильно отреагировал Сергеев, достал телефон, потыкал по экрану и протянул его Инессе.

— Спасибо! — Инесса произвела почти книксен, слегка присев перед охранником на глазах изумленной публики, и принялась набирать номер на телефоне!

— Не берут, Рено Аркадьевич! — спустя минуту она обратилась к диктатору Михасёву, — ни тот, ни другой! Вызовы идут, а не берут!

Михасёв молча багровел, стирая взглядом с поверхности земли одного из двух наличествующих работников филиала. Сторож Сергеев стоял потерянный, с опущенными плечами, ни жив, ни мертв и шевелил губами. «Матершинник!» определила про него среди себя остальная комиссия, наслаждаясь нежданным шоу перед кривым зданием хозблока.

В подсобке опять грохнуло! Все опомнились, закрутили головами, стали искать глазами виновников затыка проверяющей комиссионной миссии, но застали только заднюю часть Дарьи, которая по самые девичьи плечи ушла головой в черный низкий проем незакрытой двери сарая. Она выглядела странно обезглавленной, но вид всего остального в свете солнечного дня радовал мужской глаз. Поскольку козла рядом не было, то заключили, что он снова забрался в подсобку.

Дарья, сберегая голову, отпряла от дверей, повернулась, взмахнув длинной косой, к Михасёву и расстроенно развела руками:

— Вот! Опять! Сбежал! Медом ему там что ли намазано!?

Видно было, что ей обидно! То ли от напрасности стольких усилий, потраченных на изъятия этой существа из подсобки, то ли от того, что, не смотря на ее трепетное отношение к нему, животное все равно упрыгало в сарай. Обнаружилось их проникновенное и чуткое к друг другу взаимонепонимание Она не понимала, чего его тянет в этот сарай, а козел не понимал, отчего она не понимает, почему его тянет в этот сарай!

— Закавыка, однако! — использовал старинное русское слово булькающий Булсары Ибрагимович. Он единственный, как мухомор среди зеленых елок и травы, краснел своей строительной каской, окроплённой местами белой засохшей краской, среди присутствующих делегатов головного офиса.

Михасёв и комиссия молчали, оторопело взирая на сарай с Дарьей и козлом внутри. Ну что тут скажешь? Женское нежное начало с козлиным нутром не справилось. Нужно было мужское, с сильными жилистыми руками, с мощью в теле, чтобы, наконец, взять и ликвидировать этого козла с территории филиала, как лица, то есть морды посторонней и чуждой принципам деятельности агрохолдинга. Но единственный, кто тянул на ликвидацию из всех присутствующих, был охранник Сергеев, да и тот в случае выдачи ему табельного оружия и пол-литра водки.

— Так, козла из здания надо изъять! — уверенно заключил Рено Аркадьевич, — кто пойдет?

Стало ясно, что сам он не может произвести сей подвиг в виду почти божественного, данного ему свыше особого предназначения для руководства комиссией. Женская часть компании трепетно ждала героя. Дарья поглядывала на приезжих мужиков и хмурилась все больше и больше. Пауза затягивалась, только в сарае вовсю буйствовала козлиная жизнь. Неистовство натуры нарастало и продолжилось в течение пяти минут, потом отчего-то оборвалось.

— Ну что он там опять задумал? — Дарья огорчилась, всплеснула и уронила вдоль тела гибкие руки. Все затихло, только ветерок по-прежнему лениво пылил вокруг комиссии, стоящих перед нею Рено Аркадьевича Михасёва с Иннессой, охранника Сергеева и грустной, уставшей от борьбы с козлом, Дарьи…

«Родина слышит, Родина знает» запел нежный детский голос в наступившей тишине. Он пел так правильно и чисто, что все сущее и мирское, козлы, подсобки и филиал агрохолдинга, перестали быть сколь-нибудь значимым для слушателей. Аве Мария советского образца обращалась к светлой и высокой ноте не хуже баховской, шубертовской или вавиловской интерпретаций. Украшенная детским голосом, как у великого и несчастливого гения Робертино Лоретти, песня пронзила все присутствующее агро-скотское пространство, поднялась над далеким стрекотом мотора, над гоготанием гусей и направилась к небу, где над облаками, в иссиня-черной тишине, пронизанной светом далеких терпеливых звезд, когда-то пролетали сыны советской Родины.

Сторож Сергеев первым пришел в себя от такой красоты, схватил поющий чудным голосом телефон и, благоговейно бросив Михасёву: «Иван Константинович, завхоз наш на проводе!», пошел в сторону от начальника для тайных приватных переговоров. Но успел произнести в телефон только свое особенное «Халло» на иностранный манер.

— Ты куда это? А ну ка дай его сюда! — Михасёв протянул начальственную руку. Охранник чуть подумал и решил не гневить большое руководство. Он отдал трубку Рено Аркадьевичу и встал недалече для прослушивания и запоминания предстоящего разноса.

Мобильник в руках Рено Аркадьевича, как положено всякому предмету в руках начальства, сразу превратился в источник власти и руководящих указаний. Что-то в этом есть такое, по-человечески правильно устроенное, когда одностороннее движение распорядительных слов в эфире приводит к движению других людей в нужном направлении дел и духа. Стоит человек сам по себе, ничего не делает, живет своей жизнью. Вдруг бросает любое свое занятие, подносит волшебную коробку к уху и срывается из своего спокойствия в бег, уносится в неизвестность, закатив глаза, бросив всех своих родных, близких и знакомых!