Завод

Несмотря на свою диковинность, Завод сильно напоминал Город. Во-первых, здесь тоже прямые широкие асфальтовые дороги, и было несколько разбросанных далеко друг от друга невысоких, заметно обветшавших домов. Во-вторых, здесь тоже царил безликий, но ощущаемый всеми нервами дух забвения, дух вечной тишины и неживого покоя.

Но если в Городе на каждой улице, в каждом помещении валялись обглоданные крысами и высушенные временем скелеты Строителей, то здесь не попадалось на глаза даже ни одной кости, как, впрочем, и ни одной крысы. И состоял Завод в основном не из домов, а из весьма странных, загадочных сооружений, использовавшихся Строителями неизвестно для чего. Большая часть этих сооружений имела вид колонн, высотой от десяти до сорока прыжков, толстых и тонких, матово поблескивающих и облезло-серых, оплетенных ажурными металлическими переходами и лесенками. Кроме них были мрачные черные параллелепипеды размером с трехэтажный городской дом, приземистые, крытые двускатной крышей шкатулки-колоссы, целые батареи узкотелых горизонтальных цилиндров и еще много всякой мелочи. Все это группировалось на обособленных площадках и посредством множества разнокалиберных запутанных труб соединялось в некое невообразимо сложное и, кажется, очень уязвимое целое. Собранные в пучки и поднятые на эстакады, трубы тянулись и через свободное пространство, от площадки к площадке, параллельно дорогам и пересекая их, над травой и кустарником, охватывая весь Завод. Небо словно было просто крышей над гигантским помещением, наполненным непонятными предметами.

Усатый остановился, сел и рассеянно почесал задней лапой за ухом. Прогулка закончилась, он познакомился с Заводом достаточно хорошо, никакой опасности не обнаружил. Здесь стоило поселиться. Вода есть, пища есть, в том числе и мыши. Крыс нет. Дело за малым — подыскать убежище.

Было утро. Неестественно бледное, немощное до поры солнце не спеша начинало восхождение по небосклону. Прохладный полусонный ветерок проплыл мимо по дороге, бесцеремонно погладив Усатого против шерсти. Непроизвольно вздрогнув, Усатый вскочил и быстро оглянулся, как от неясной угрозы, и конечно, ничего особенного не увидел. Лишь ровная ровная серая полоса да тихие громады вдоль нее…

Внезапно сбоку, с обочины, совсем рядом, раздался звучный хруст сломанной ветки, и в следующее мгновение Усатый, весь напрягшись, смотрел прямо в глаза светло-бежевому, немного смешному зверю, сидевшему по другую сторону придорожного рва, между двумя крепкими колючими кустами. Зверь был толстым и на вид довольно неуклюжим, чуть крупнее Усатого, имел очень длинные уши, прекрасно развитые задние лапы и короткий хвост помпоном.

После недолгого противостояния взглядов Усатый, демонстрируя мирные намерения, медленно сел и перебросил хвост на передние лапы. Длинноухий, кажется, тоже успокоился, но по-прежнему молчал, ограничиваясь наблюдением.

— Прошу прощения, — сказал Усатый. — Я опять попал на занятую территорию.

По облику зверя скользнула тень удивления.

— Вовсе нет, — ответил он после паузы, — места здесь сколько угодно. Ты кто?

— Я Усатый, — сказал Усатый.

— Издалека?

— Из Страны Удачной охоты. Это в двадцати днях пути.

— Ясно, — сказал длинноухий. — Страна Большой охоты, Страна Славной охоты… Теперь вот — Удачной…

— Есть еще Счастливой охоты, — дополнил Усатый. — Все рядом с нами. То есть рядом с ними… Я ушел оттуда, подальше и насовсем. Сейчас ищу, где поселиться. Ты говоришь, у вас здесь много места?

— Да, здесь много места, — ответил длинноухий. — Пожалуйста, поселяйся, устраивайся, живи… Что ж с тобой поделаешь… Удачливый охотник…

В последней фразе чувствовалась издевка, но Усатый посчитал ее вполне объяснимой.

— А много вас здесь живет? — спросил он.

— Я здесь живу. Еще Глю живет. А больше никого.

— Глю — это кто?

— Глю — это Птица Глюклих. По дороге в восточную сторону до четвертой поперечной улицы, потом налево — там ее убежище. Но учти, что гостей она не любит. Как и я, впрочем.

— Хорошо, — сказал Усатый. — Я учту.

— Если больше вопросов нет, я пошел, — сказал длинноухий. — Мне спать пора. Встретимся… Как-нибудь...

Он повернулся и короткими прыжками, задирая толстый зад, удалился за линию кустарника. Усатый проводил его задумчивым взглядом.

Глю сидела на поручне железной фермы и чистила перья: ослепительно белая, словно невесть откуда взявшийся комок снега. Заметив приближение Усатого, она немедленно прекратила свое занятие и воззрилась на гостя серыми вопрошающими глазами-бусинками.

— Здравствуй, — сказал Усатый.

— Здравствуй, — сказала Глю.

— Ты Птица Глюклих?

— Да. А ты кто?

— Я Усатый, — сказал Усатый и сел. — Хочу поселиться на Заводе вместе с вами.

— С кем — с нами?

— С тобой и с этим… Длинноухим.

— Грымзой, — подсказала Глю.

— Да. Ведь кроме вас здесь никого нет?

— Больше никого, — подтвердила Глю. — Но мы живем не вместе, а каждый сам по себе. Ты тоже можешь жить сам по себе — Завод достаточно велик. Зачем мы тебе понадобились?

— Ах соседями… Извини, я сразу не поняла.

Усатый посмотрел на передние лапы, потом в сторону, а потом снова наверх.

— Послушай, — сказал он. — Ты не спустишься пониже? Очень неудобно все время задирать голову.

— Лучше я останусь здесь, — ответила Глю. — Здесь мне привычнее. А ты еще что-то хотел спросить?

— Да нет, — сказал было Усатый, но потом все-таки спросил, неожиданно для самого себя. — Ты тоже убежала от своих? И Грымза тоже?

— Что значит — тоже убежала? Я ни от кого не убегала.

— Ну, ушла, улетела… В общем, покинула… Ведь так?

Глю беспокойно заерзала на поручне.

— Допустим, — сказала она. — Тебе очень важно это знать?

— Просто интересно, — сказал Усатый. — Я, например, не буду скрывать, что мне до смерти надоело мое племя со всеми его порядками и повадками. Я бросил все и ушел. И не вижу в этом ничего зазорного.

— Может быть, в этом и нет ничего зазорного, — откликнулась Глю. — Но я не считаю необходимым обсуждать эту тему.

— Жаль, — сказал Усатый. — Не исключено, что между нами оказалось бы много общего. Несмотря на всю разницу. Ладно… Может быть, в будущем…

— Ты был в Городе? — резко спросила Глю.

— Да, — отозвался Усатый.

— И что там?

— Крысы. Чуть меня не съели

— Ясно, — сказала Глю. — Ты меня извини, пожалуйста, я сегодня еще не завтракала…

— А Грымза уже спать отправился, — меланхолически заметил Усатый.

— Да, он в основном днем спит, а я ночью… Так что я полечу, если не возражаешь. Надо еще пропитание добыть… А ты пока убежище себе ищи. Встретимся.

Глю взмахнула крыльями и взлетела, быстро исчезнув извиду.

— До свидания, — сказал Усатый ей вслед и пошел искать себе убежище.

В первую ночь Усатому приснилось, что он угодил в мышеловку.

Он беспомощно барахтался на дне земляной ямы, среди сухих веток и листьев, неожиданно обрушившихся под его лапами, звал на помощь, пробовал зацепиться когтями за отвесные стенки, но когти лишь скользили по твердой обработанной поверхности. Потом, прекратив всякие попытки спастись, он улегся на пол и приготовился к смерти.

В этот момент наверху, у края мышеловки показалась огромная морда Бугая. «Ага, попалась! — обрадовался Бугай. — Попалась добыча! Сегодня будет отличный ужин!» — «Помоги мне!» — крикнул Усатый. «Чего это ради я буду тебе помогать? — удивился Бугай. — Ты моя добыча, и я тебя съем.» — «Я не добыча! — в отчаянии снова закричал Усатый. — Я такой же, как ты! Я Усатый!» — «Я вижу, что ты Усатый, — сказал Бугай. — Но разве ты такой же, как я? Ты же маленький, с мышь. Иначе ты не провалился бы в мышеловку.»

Действительно, магическим образом Усатый уменьшился до размеров мыши и только потому попался. Теперь он весь мог бы уместиться в пасти Бугая.

«Тебя будут судить», — вдруг сказал Бугай и исчез. Вслед за ним в одно мгновение исчезла и мышеловка. Усатый, уже нормального размера, сидел в центре широкой поляны, а вокруг собрались Удачливые Охотники — все или почти все. На почетном месте в окружении подруг возлежал толстый рыжий Бугай, довольно щурился и поигрывал хвостом.

«Начинаем суд», — сказал Бугай. «За что вы хотите меня судить?! — крикнул Усатый, но его вроде бы и не слышали. «Отвечай! — сказал Бугай. — Почему ты всегда ходишь шагом, хотя все мы бегаем?». — «Так мне удобнее думать», — сказал Усатый, и опять никто не обратил внимания на его слова. «Отвечай, — повторил Бугай. — Почему ты часто смотришь на звезды?» — «Я люблю смотреть на звезды...» — «Отвечай, — Бугай теперь зашипел. — Почему у тебя нет подруги? Почему ты не дерешься за подруг? Почему ты вообще не дерешься? Почему ты позволяешь всякому, даже больному, отобрать у тебя добычу? Почему ты позволяешь себя кусать и не кусаешь в ответ? Почему? Отвечай!»

«Отвечай!» — повторило то ли эхо, то ли присутствующие охотники.

«Я не знаю,… — проговорил Усатый. — По-моему, надо любить друг друга...»

Слова прервал хохот — дружный, неудержимый, издевательский. Все охотники — черные, белый, серые, рыжие, пятнистые и полосатые — все смеялись над его заявлением от души, надрывая животики. И этот смех, льющийся со всех сторон, как сходящиеся концентрические волны, сжимал Усатого, делал все меньше и меньше.

«Приговор!» — сказал Бугай. И сразу все стихло. Маленький, беспомощный, беззащитный Усатый сидел в окружении десятков злых алчущих хищников. И в образовавшуюся абсолютную, мертвую тишину упало только одно короткое слово:

«Съесть!»

Многие последующие дни прошли в спокойствии и однообразии.

Свое убежище Усатый устроил недалеко от северной границы Завода, в одной из комнат небольшого приземистого дома, притулившего возле шеренги разнокалиберных колонн. Дом был теплый, со множеством уютных уголков и бесчисленным количеством оставшихся после Строителей вещей: гигантских и мелких, деревянных, железных, пластмассовых и стеклянных. Главной достопримечательностью выбранной комнаты мог считаться обширный лоскут изумительно мягкой ткани, на котором так приятно было дремать, свернувшись клубком, когда снаружи шел дождь или буйствовал сильный холодный ветер. Но, если к тому не вынуждало ненастье, Усатый редко оставался в своем жилище. Иногда он сидел рядом с домом или гулял поблизости, созерцая с разных точек величественные сооружения, в которых было столько же мудрости и вечности, сколько в звездном небе, и тайну которых унесли с собой в небытие их создатели. В солнечную погоду он отправлялся в дальние путешествия по огромной территории Завода, привыкая к причудливому ландшафту и каждый раз открывая что-нибудь новое: странные дороги из двух металлических рельсов, длинную, опутанную шлангами эстакаду, колоссальные круглые серебристые шайбы, высохшие пруды с маслянисто-черным налетом на дне. Порой он случайно встречал Глю или Грымзу, и тогда происходил короткий и малозначительный разговор. Вечерами, если было чистое небо, Усатый выходил на открытое место или забирался на какую-нибудь колонну и подолгу любовался звездами, завидуя в такие минуты Глю, которой природа подарила способность взлетать в эту восхитительную, примирившую свет и тьму бездну. Частенько приходилось охотиться, и он ловил одну-две мыши, хотя днем пробовал есть разные плоды, произраставшие на окраинах Завода. Большую же часть ночи Усатый спал, и кошмары снились ему все реже.

О своих соседях он до сих пор знал очень мало — почти ничего — из-за крайней их, да и собственной, замкнутости. Глю разговаривала, в общем, доброжелательно, могла поддержать тему питательности местных насекомых, но как только Усатый спрашивал о ее племени или причинах отшельничества, она сразу начинала куда-то спешить: приводить себя в порядок, завтракать, убирать жилище, заготавливать ягоды, купаться, полоскать горло и так далее, в самых разнообразных вариациях. Грымза не имел привычки торопиться и легко, с флегматичным равнодушием признался, что ушел из племени «из-за хронической несовместимости с обществом вообще и обществом посредственностей в частности». Распространяться же подробнее о чем-либо ему было, очевидно, просто лень. Прошлой жизнью Усатого оба соседа совсем не интересовались, да и друг о друге, судя по всему, ничего не знали и знать не хотели.

Однажды утром Усатый решился, наконец, нанести им визиты по поводу предстоящего полнолуния и пригласить к себе в гости. Идея, правда, была скорее сумасшедшей, чем нормальной.

Глю жила в юго-восточной части Завода, на самом верху одной из колонн, в убежище, обозначенном чем-то вроде круглого окошка без стекла. Усатый остановился у подножия сооружения, оглядел окружающие фермы и переплетения труб, никого не обнаружил и хотел уже было позвать, но тут из-за спины послышалось:

— Здравствуй, Усатый.

Развернувшись, он увидел хозяйку, сидевшую на небольшом ребристом бочонке.

— Здравствуй, Глю, — сказал Усатый. — Сегодня прекрасное утро, не правда ли?

Глю рассеянно покосилась на ясное небо.

— Да, погода хорошая, — согласилась она. — Особенно после двух суток непрерывного дождя. Ты опять на прогулку?

— На прогулку тоже. Но вообще-то я зашел пригласить тебя в гости.

Глю посмотрела на него слегка ошарашенно.

— Это очень интересно, — сказала она тоном, демонстрирующим, что ей более чем неинтересно.

— Сегодня полнолуние, — сказал Усатый. — Я родился тоже в полнолуние. Пятьдесят лун назад. По этому поводу хочу пригласить вас в гости.

— Вас — это кого?

— Тебя и Грымзу.

— Ага, и Грымзу… Понятно.

— Да, я думаю, вечернее время устроит вас обоих, — предложение, не отвергнутое сразу, стоило срочно закрепить.

Глю озабоченно помялась.

— А ты уверен, что в этом есть необходимость? — спросила она.

— В этом нет необходимости, — примирительно ответил Усатый. — Но разве нельзя пойти в гости без необходимости?

— Можно. Но зачем?

— Посидеть, поговорить. У меня угощение есть, которое подойдет для всех троих.

— Где же ты нашел такое? — удивилась Глю.

— За эстакадой. Маленькие черные ягоды, помнишь, ты мне говорила? Мне понравились. Грымзе вроде тоже.

— Экие универсальные…

— Да, — сказал Усатый. — Так что ближе к вечеру прилетай.

Поспешно уйти Глю ему не дала.

— Погоди, — сказала она. — Ты не обижайся, я просто представила… Ничего ведь не получится. И получиться не может.

— Почему? — спросил Усатый.

— По-то-му, — назидательно произнесла Глю.

— Убедительное объяснение, — сказал Усатый. — Значит, ты не хочешь прилететь?

— Не хочу, — созналась Глю.

Усатый немного помолчал.

— Ну ладно, — сказал он. — Ничего не поделаешь.

Глю чуть раскрыла и опять сложила крылья, как будто ей было очень жарко.

— Хорошо, Усатый, я прилечу, — сказала она. — Напомни, где ты живешь.

Грымза обитал на юго-западной окраине, в лежащей возле дороги опрокинутой повозке. Усатый один раз обошел вокруг этого небольшого одинокого убежища и уселся напротив открытого круглого люка, когда-то бывшего на крыше, а теперь оказавшегося сбоку. Изнутри доносилась тихая прерывающаяся возня — значит Грымза не спал, хотя солнце поднялось достаточно высоко.

— Грымза! — позвал Усатый. — Можно с тобой поговорить?

Возня прекратилась, послышалось неразборчивое ворчание, и наконец, в люке появилась голова Грымзы. Его уши были прижаты, а глаза сощурены.

— Чего тебе? — спросил Грымза. — Я уже сплю.

— Извини, пожалуйста, — сказал Усатый. — Доброе утро.

— Доброе, — нетерпеливо ответствовал Грымза.

— Я пришел, чтобы пригласить тебя в гости, — без предисловий признался Усатый.

Удивление Грымзы было отмечено только короткой паузой.

— Что это вдруг пришло тебе в голову? — сказал он. — Соскучился по общению?

— Просто у меня сегодня день рождения. Ровно пятьдесят лун.

— Очень рад за тебя, — прохладно отозвался Грымза. — Прими поздравления.

— Спасибо, — сказал Усатый. — Поэтому поводу я и хочу собрать у себя все население Завода. Вечером.

— Я же говорю — соскучился по общению, — констатировал Грымза. — Но это без меня. Сдались мне ваши компании…

Но, взглянув на Усатого, он выбрался из люка и полупрыжками прошелся вдоль своего убежища туда и обратно. Усатый терпеливо ждал.

— Зачем тебе это надо? — спросил Грымза. — Ты не напраздновался? Там, в Стране Удачной охоты?

— Мне это не надо, — сказал Усатый. — Мне это, как ты выразился, пришло в голову. И именно потому, что я вдоволь напраздновался в той стране. Если не хочешь, не приходи. Глю, например, согласилась.

— Глю согласилась? Странно… Впрочем, все может быть. Хорошо, соберемся, а дальше?

— Посидим, поговорим, поедим вместе черных ягод.

— А, у тебя уже и ягоды припасены. Они нас, конечно, объединят.

— Ну, хоть они, — вздохнул Усатый.

— Потому что говорить нам не о чем, — продолжил свою мысль Грымза. — В принципе не о чем. Поболтаем о чепухе и иссякнем. И каждому захочется остаться в одиночестве. Тебе в том числе.

— Ты думаешь?

— Я уверен.

Усатый посмотрел недолго в сторону.

— Может быть, ты и прав, — сказал он. — А может быть, и нет. И в любом случае это неважно. Захотим — поговорим, захотим — помолчим, а захотим — и вовсе разойдемся.

— Зачем же собираться, чтобы разойтись? — спросил Грымза. — Зачем тащиться через весь Завод, чтобы болтать о ерунде или уныло молчать? Нет ни малейшего смысла.

— А в чем есть смысл?

Грымза взглянул на Усатого искоса, медленно прижал и снова поднял уши.

— Да уж точно, ни в чем, — согласился он.

— Ладно, — вздохнул Усатый. — Ты придешь или нет?

— Приду, — ворчливо ответил Грымза. — Несчастное я существо…

К вечеру погода снова испортилась. Все небо затянула плотная тяжелая пелена, лениво ползущая на запад, крепкий холодный ветер с треском продирался через кусты и залихватски подвывал где-то в нагромождениях металлических конструкций. Время от времени слышались приглушенные раскаты далекого грома. Остатки дневного света быстро слабели, с все большим трудом преодолевая преграду из двух грязных оконных стекол, и в комнате, служившей Усатому убежищем, постепенно сгущался бесформенный ночной мрак. Усатый, Грымза и Глю сидели напротив окна на подстилке и в молчании ели ягоды.

— Что странно, — сказал Усатый, — я таких ягод нигде, кроме как на Заводе, не встречал.

— Почему странно? — отозвалась Глю без особого энтузиазма. — Они вовсе не обязательно должны расти повсюду.

— Странно, что ими питается охотник, — сказал Грымза. — Вот это действительно странно.

— Это тоже странно, — согласился Усатый. — И все же: я прошел довольно большое расстояние и ни разу…

— Там, где я жила раньше, таких ягод было полно, — сказала Глю.

— А где ты жила раньше? — спросил Усатый.

— Это долго объяснять…

Из лежащей посреди подстилки пологой горки ягод Глю лапой выкатила себе одну, подхватила клювом и съела. Грымза жевал не переставая, хотя и весьма уныло, словно по обязанности.

За окном сверкнула бледная вспышка, и все трое синхронно посмотрели на улицу.

— Молния? — полувопросительно произнес Усатый.

— Да, — подтвердила Глю.

Снаружи запоздало, но сильно грохнуло.

— Я вот что еще хотел спросить, — сказал Усатый. — Завод — единственный в своем роде или где-то есть еще? Ведь городов много, может быть, и заводов много?

— По-моему, Завод один, — сказала Глю. — Я, по крайней мере, о других никогда не слышала.

— А я слышал, — сказал Грымза. — Другие заводы есть. Но очень далеко. Не менее, чем в шестидесяти днях пути.

— А может быть, Грымза, ты знаешь и то, для чего они были нужны? — спросила Глю.

— Нет, не знаю. Строители понаделали столько всего… Не разберешься — только мозги сломаешь.

Ветер усилился, и теперь пытался выдавить из рам стекла, тараня их раз за разом. Стекла тихо упрямо потрескивали и не поддавались. С неба снова свернуло, и уже через пару мгновений раздался гром.

— Это уже совсем близко, — сказала Глю.

Грымза, насторожив уши, внимательно смотрел в окно.

— Не нравится мне такая гроза, — сказал он. — Дождя-то нет.

— И что? — не понял Усатый.

— Ничего хорошего, — сказал Грымза. — Сухая гроза, ветер сумасшедший. Верные признаки бури.

— Ты думаешь? — с тревогой спросила Глю.

— Очень похоже.

— Погодите, — сказал Усатый. — Что такое буря?

— Буря,… — сказал Грымза. — Это сверхгроза. Случается редко, но запоминается надолго.

— Я только здесь такое видела, — сказала Глю. — Один раз при мне было…

Громовой удар, одновременный с ослепительным бликом молнии, заставил всех троих вздрогнуть. Ветер в очередной раз ударил в стекла и чуть не разбил их. Снаружи больше не было темно, потому что прямо напротив окна, прыжках в двадцати плыл над землей фантастический шар величиной с капустную голову, испускающий резкое искристое сияние.

— Точно, буря, — сказал Грымза полушепотом.

— Вот напасть-то, — с досадой сказала Глю, вставая с подстилки. — Подстережет, когда не ждешь. У меня же там все открыто,… — глядя в пол, она как-то беспомощно поежилась, повела сложенными крыльями. — Мне надо домой.

— Да, надо расходиться, — согласился Грымза. — Не повезло сегодня с погодой.

— Может не надо? — проговорил Усатый, не переставая смотреть на светящийся шар за окном, который совершал замысловатые эволюции в переменчивых воздушных потоках.

— Да ты не волнуйся, — сказал Грымза. — Мы тут не новички.

Невероятный шар, взлетев высоко вверх, вдруг с треском лопнул; стекла задребезжали, но выдержали. Тьма ненадолго восстановилась.

— Усатый, откроешь дверь? — сказала Глю.

— Что ж, как хотите, — сказал Усатый, снова вздрогнув от следующего разряда. — По-моему, остаться было бы спокойнее.

— В бурю неизвестно, где спокойнее, — хмыкнул Грымза.

Усатый подошел к закрытой двери и, встав на задние лапы, навалился на нее всем телом. Деревянная махина медленно, со скрипом начала отворяться, и из коридора в комнату хлынул поток холодного, пахнущего озоном воздуха. Когда щель стала достаточно широкой, Усатый зафиксировал дверь с помощью лежащего здесь же булыжника.

— Спасибо, — сказала Глю. — За гостеприимство, за угощение… Всем до свидания.

Очередной разряд расколол пространство. Снаружи заметно посветлело: уже два сияющих пузыря разгуливали неподалеку.

— Будь осторожна, — сказал Грымза. — Не поднимайся высоко. А то как долбанет. Чем ниже, тем лучше.

— Ох, знаю, — отозвалась Глю.

Следующая молния ударила довольно далеко — гром донесся с опозданием. Глю ступила на сорванную с петель входную дверь, внимательно посмотрела вверх и в стороны, взмахнула крыльями и, взлетев, скрылась за стеной дома.

— Ты тоже, — сказал Грымза. — Дом у тебя крепкий, но от этой дряни всего можно ожидать. Так что не расслабляйся, будь начеку. Встретимся…

— Счастливого пути, — ответил Усатый.

На Заводе бушевала стихия. Неистовый ветер трепал и ломал кусты, волок по земле и по асфальту сухие ветки и мелкие камни, а поверху, заставляя порхать и кувыркаться, гнал только что сорванные листья. Молнии — близкие и далекие — били все чаще, неправдоподобно часто, рождая сразу по несколько сияющих смертоносных пузырей, отчего ночь все ярче освещалась неверным, изменчивым, подвижным светом. Словно слетевшие с небес обезумевшие звезды, пузыри рыскали и плясали в воздушных потоках, взмывая высоко над сооружениями, с треском лопались, но количество их все равно росло, потому что на каждый исчезнувший приходилось по два новых. Непрерывные, уже накладывающиеся друг на друга громовые раскаты и остервенелое завывание ветра соединялись в жуткую воинственную песню.

Усатый сидел на подоконнике и забыв об опасности, любовался бурей, когда среди вселенского грохота выделился негромкий далекий хлопок, потом другой. Это насторожило Усатого, он посмотрел в обе стороны, насколько позволяло окно, но ничего нового не увидел.

Мощный разряд обрушился на соседнюю с домом шеренгу колонн, и из-под острия пронизавшего воздух ослепительного зигзага фонтаном фонтаном брызнули огненные пузыри. В следующие миг Усатый уже стоял на полу и судорожно щурился, пытаясь стереть отпечатавшийся на сетчатке серебристый вертикальный росчерк.

Через приоткрытую дверь в комнату просквозила очередная порция холодного воздуха, принеся с собой крепкий коктейль из запахов озона и гари. Изображение молнии перед глазами быстро таяло, и вновь обретя способность ориентироваться, Усатый решил выйти на порог.

За пределами надежных стен убежища было очень неуютно. Ветер ерошил шерсть, прочесывая ее вдоль и поперек, стараясь добраться до кожи. Усатый спрыгнул с входной двери на асфальт и осмотрелся.

Огненные пузыри по-прежнему множились, в поле зрения их попало сразу не менее двадцати. Самый близкий закладывал крутой вираж прямо над домом, нацеливаясь на выстроившиеся в ряд колонны. Проводив его взглядом, Усатый на фоне освещенных грозой низких туч заметил перистые дымные разводы. Дым был угольно-черным и поднимался в небо с запада.

Озираясь, Усатый пошел вдоль стены к дороге.

Но не успел он отойти на полсотни прыжков, как взрыв, превзошедший все грозовые раскаты, раздался справа, на соседней площадке. Словно огромной колотушкой Усатого отбросило в сторону, от ударов воздуха и земли потемнело в глазах, уши заполнил тонкий писк, а в голове пронеслось что-то типа «Ай!». Быстро очнувшись, он вжался в грунт и взглянул для начала прямо перед собой.

Там, где только что среди бледного скачущего света невозмутимо возвышались величественные сооружения, теперь бушевало яркое жирное пламя, и толстый черный клубящийся поток стремительно карабкался вверх, лишь немного склоняясь под напором ветра. Затем последовал второй взрыв, и закрывший голову лапами Усатый уже не увидел, как взлетели в воздух бесформенные железные клочья. Один обломок впился зазубренным краем в землю в двух прыжках от него.

Усатый приготовился галопом броситься к своему убежищу, крепкий вид которого обещал всецело исполнить его защитную функцию. Но буря снова опередила.

Удар грянул по ту сторону дома, озарив и без того светлую ночь, и четырежды повторился, как бы отразившись от самого себя. Накатила волна могучего жара, над головой оглушенного Усатого пронеслись большие и малые сгустки пламени, едкий дым наполнил нос. Дом, служивший убежищем, с шумным выдохом обрушился, оставив от себя лишь ближнюю стену, разделенную надвое бывшим дверным проемом.

Все произошло за пару секунд. Все стихло, если не считать теперь уже совсем не страшных раскатов грома и превративших ночь в день молний и пузырей. Впрочем, пожар, бушевавший совсем недалеко, добавлял и тьмы, и света.

Один из шаров подлетел совсем близко, повисел немного и направился к Усатому. Ракетой, стелющейся по земле, Усатый рванулся прочь, инстинктивно выбирая направление, где не было никаких строений. Он летел через кусты, по дороге, снова через кусты и снова по дороге, пока не добрался до просторного, условно «тихого» места. Здесь стало возможным, отвернувшись от ветра, слегка отдышаться.

По-хорошему, надо было бежать на север, в лес. Над лесом, и Усатый это теперь видел, никакой бури не было.

Только вот что с Глю и Грымзой?

Выбравшись на окраину, Усатый рысью побежал вдоль границы Завода к его юго-восточной части.

Буря тем временем методично уничтожала Завод. Сооружения взрывались одно за другим — близко и далеко, впереди и позади, по два, по три, по пять — взрывались и горели гигантскими чадящими кострами, упирая в низкие тучи толстые черные хвосты. В пока еще невредимые, но мало-мальски высокие конструкции, высвечивая ночь непрерывными бликами, ожесточенно били молнии, и огненные шары всевозможных размеров и оттенков наполняли пространство, танцевали среди железных ферм, метались по дорогам и поджигали деревья. Воздух был пересыщен многоголосым грохотом, яркими вспышками, клубами дыма, запахами озона и гари.

А со стороны леса было тихо — ни одной молнии, и ни один электрический пузырь не пересекал окружную дорогу. Контраст светопреставления справа и невозмутимого покоя слева особенно сбивал с толку, так что Усатый проскочил юго-восток, не заметив, и оказался на южной окраине. Здесь он, наконец, остановился, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.

Но вдруг молния ударила совсем рядом, в придорожное дерево на территории Завода, которое моментально загорелось и одновременно рухнуло на дорогу прямо перед Усатым. Вновь оглушенный, он отпрыгнул в лес, приземлившись в небольшом овраге между двумя кустами.

— Феерическое зрелище, да? — раздался знакомый голос где-то сбоку.

У соседнего куста сидел Грымза.

— Это ты! — выдохнул Усатый. — А где Глю?

— Не знаю, — ответил Грымза. — Где-то. Почему ей должно повезти меньше, чем нам?

— Давно сидишь? До дома успел добраться?

— Нет, конечно. С полпути сбежал к окраине. Здесь тихо — интересно, правда? Буря только Завод громит.

— Да…

— Такого никогда не было, — Грымза пожевал верхними резцами. — Заводу конец. Где теперь жить будем…

— Вон Глю летит, — прервал Усатый.

В восточной стороне, уворачиваясь от пузырей, кувыркнувшись пару раз в воздухе, вынырнула из света и грома черная птица и теперь летела к ним вдоль дороги. Усатый выбрался из кустов и, пытаясь перекричать бурю, позвал:

— Глю! Мы здесь!

— А это точно Глю? — усомнился Грымза.

Но это была она. Заложив вираж, Глю спланировала к ним в кусты, и стало ясно, что с ног до головы ее покрывает сажа.

— Кошмар, — сказала Глю, глубоко дыша, распушая перья и старательно встряхиваясь.

— Ничего, — сказал Грымза. — Пруд недалеко. Все смоешь.

— Колонны соседние взорвались, — сказала Глю. — Огонь во все стороны. Я едва успела выскочить. А тут еще шарики эти. Высший пилотаж понадобился.

— Я же говорил, что ей повезет, — повернулся к Усатому Грымза.

Усатый ничего не ответил, и какое-то время они сидели в молчании, наблюдая, как буря разрушает Завод.

А потом буря начала стихать.

Молнии стали бить все реже, число пузырей уменьшалось, черный дым все более скрывала возвращающаяся ночная тьма. Еще слышался гул пожаров, ветер, хотя и ослабел, все еще раздувал их, но на этом фоне внезапно выделился тихий, однако отчетливый шелест.

— Дождь, — прервал молчание Грымза.

— Наконец-то, — вздохнула Глю.

— Теперь тебе и пруд не понадобится, — добавил Усатый.

Они отошли еще немного в глубину леса и уселись под деревом с самой густой с виду листвой.

— Сейчас будет много воды, — зачем-то сказал Грымза. — Сперва огонь, потом вода, потом останутся железные трубы. В качестве убежищ.

Стена ливня нагрянула с востока сразу, почти без подготовки, его граница на глазах пробежала по лесу и быстро накрыла дерево, под которым они пытались укрыться. Точно вся хранимая на небе вода, прорвав все запоры и заслонки, единой массой выплеснулась на землю. Миллионы капель соткались в сплошной белесый туман, скрывший не только Завод, но и ближние деревья, хотя и сквозь него было видно, как начинают угасать пожары и дым.

Ночь окончательно вернула свои права. Ничто не сверкало и не гремело. Завод, как и лес, захватил единый торжествующий шум. Потоки чистой холодной воды, словно стараясь смыть даже память о прошедшей буре, с ликованием обрушивались на траву, кусты, деревья, на уничтоженные и уцелевшие сооружения, стремительным натиском рассеивали медлительный дым и атаковали ревущее пламя, обращаясь в пар и конденсируясь вновь на высоте. Огонь яростно сопротивлялся, шипел и размахивал рукавами, но вынужден был отступать под напором, сжимаясь все более, теряя головы одну за другой, и жить ему оставалось недолго.

Усатый, Грымза и Глю мокли под отдельным, достаточно сильным дождиком, льющимся с ветвей, изредка переговаривались малозначительными фразами и ждали, когда можно будет вернуться домой. Хотя куда — домой?

— По крайней мере, в следующий раз буре нечего будет сжигать, — сказала Глю.

— Неизвестно, — возразил Грымза. — От бури, как выяснилось, всего можно ожидать.

— И от Завода тоже, — дополнил Усатый.

Было утро. Дождь, ливший всю ночь, утянулся вслед за грозой, забрав с собой последние тучи и вновь открыв глубокое чистое небесное пространство, почти черное на западе, и нежно-голубое, с оранжевым налетом на востоке. Ветер тоже пропал, и в свежем влажном воздухе не рождалось ни малейшего движения. Посреди обширных, залитых водой пожарищ криво торчали уродливые черные останки некогда величественных конструкций, а посреди них уже радовалась рассвету свежая зеленая разнокалиберная трава.

Усатый, Грымза и Глю, насквозь промокшие и продрогшие, шли по темному асфальту дороги, глядели по сторонам, понемногу сохли и разговаривали, развлекая и ободряя друг друга. Иногда, чтобы согреться, Усатый и Грымза бежали наперегонки, а Глю взлетала и летела над ними, и неизменно Грымза оказывался не так быстр, как Усатый, зато более вынослив, а Глю превосходила их обоих.

— Жаль, что у меня нет крыльев, — посетовал Усатый после очередной пробежки.

— Что не дано, то не дано, — философски заметил Грымза.

— Зато у вас есть две дополнительные лапы, — напомнила Глю.

— Это верно, — согласился Усатый. — Но я все-таки предпочел бы, чтобы у меня были крылья.

— Зря, — сказала Глю. — Лапа универсальна, а крыло лишь средство полета.

— А зачем тебе крылья? — спросил Грымза. — Куда ты на них полетишь?

— В небо, — ответил Усаты и посмотрел вверх. — Как можно выше.

— И все? — уточнил Грымза.

— Все, — сказал Усатый. — Разве мало?

— Маловато, — сказал Грымза. — Смысл-то какой?

— А никакого. Просто — летать. Смотреть на землю. На звезды.

— Там холодно, — сказала Глю. — И трудно дышать. И чем выше, тем труднее и холоднее.

— Что ж, — сказал Усатый. — Я не буду подниматься слишком высоко.

— А зачем подниматься? — не унимался Грымза. — Тебе на земле плохо думается?

— Нормально. Но небо — это небо…

— А романтик — это романтик.

— А я люблю ходить по земле, — призналась Глю. — Интересно, да? Только вот устаю очень. Да и некогда… Нам надо с тобой поменяться, Усатый. Мы неправильно родились.

— Еще одна,… — буркнул Грымза.

— Это всегда так бывает, — сказал Усатый. — Что угодно, кроме того, что нужно.

— Между прочим, — заметил Грымза, — даже если бы вы поменялись, абсолютно ничего не изменилось бы.

— Вполне возможно, — согласился Усатый и вздохнул.

Дорога, ведущая на север, пересекалась впереди с другой, соединяющей юго-восточную и юго-западную части Завода. На перекрестке стоял плоский одноэтажный дом, благополучно переживший бурю. Даже стекла в его огромных, во всю стену, окнах не треснули.

— Вот, — сказал Усатый. — Вот наше новое убежище.

Повисло молчание. Наконец, Грымза прервал его:

— Вообще-то, я хотел бы сначала проверить свое старое. Может быть, оно уцелело.

Ничего не говоря, Усатый повернулся к Глю.

— Мне тоже нужно слетать к себе, — сказала та. — Вдруг там не все сгорело. У меня было такое хорошее убежище…

— И все-таки,… — сказал Усатый. — Давайте попробуем жить вместе…

Грымза фыркнул.

— Было бы странно, если бы ты этого не предложил, — сказал он. — Я против.

— Ничего не получится, Усатый, — поддержала Глю. — Кроме взаимного раздражения. Нам не стоит жить вместе.

— Но там наверняка есть много комнат, — сказал Усатый. — Каждый может жить в своей, как ему хочется. Просто поближе друг к другу.

— Хорошо, давайте сделаем иначе, — сказала Глю. — Мы с Грымзой сейчас отправимся к своим убежищам, и если там все разрушено, сразу вернемся сюда. А ты, Усатый, пока осмотришь дом.

— А если там все цело? — предположил Грымза.

— Если цело, то останемся. И будем приходить к Усатому в гости. Ты согласен, Грымза?

— Ладно, — недовольно вздохнул Грымза. — Хотя я и не люблю разумных компромиссов.

— А ты, Усатый?

— Да… Буду ждать.

— Тогда — до свиданья?

— До свиданья, — смиренно сказал Усатый.

— Всего хорошего, — сказал Грымза.

Когда он заковылял по дороге на запад, а Глю полетела на восток, Усатый не двинулся с места. Он просто лег в позе сфинкса прямо там, где сидел. Ждать — так ждать.

Дом стоял перед ним, совершенно целый, даже сияющий стеклянными отражениями среди всеобщего разрушения, приглашая жить и не тужить. А низко над землей висело бледно-оранжевое солнце, медленно, неохотно разогреваясь и окрашивая все легким оранжевым оттенком.