Запах дыма

Когда Йорен пришел в Двурогие Холмы, деревня уже была охвачена мором. Стоило старику выйти из пролеска на открытую местность, как в нос ударил запах падали и гари. И страданий. Воздух был так насыщен ими, что Йорену было тяжело дышать — при каждом вдохе легкие сдавливало спазмами.

Далеко впереди, над домами, в небеса поднимался плотный столб дыма.

Тяжело опираясь на посох, старик вошел в деревню. Сначала ему показалось, что он опоздал, и здесь не осталось живых.

Но нет — вот до него донесся чей-то надрывный плач. Йорен сворачивает с тропы, следуя за голосом. Он не видит ни людей, ни скотины, ни собак. Кажется, даже крысы сбежали.

Голос приводит его к полуразвалившейся сторожке у самого леса. За дверью — кажущаяся еще меньше из-за полумрака и грязи, поглотившей ее, комната. На крошечной койке, укрытой соломой, лежит человек. Йорену хватает взгляда, чтобы понять, что он мертв. Смерть еще здесь, в этой комнате, последним вздохом застыла на краешке губ. Рядом с ним, опустившись на колени, сидит женщина. Ее тело содрогается от рыданий, и Йорен на миг хочет подойти к ней, обнять, утешить, но запах страданий слишком силен. Конечно, маг мог бы воскресить человека, ведь жизнь только-только оставила его тело, но будущее этих людей слишком ясно раскинулось перед ним. Он может подарить юноше полгода жизни, может, год, а потом придет зима, а с ней — голод. И он заберет обоих — и женщину, и ее сына.

Закрыв дверь, старик уходит.

Он поворачивает к центру деревни, туда, откуда тянется дымовая полоса, разрубающая небо на две неравные части.

Запах и страдания становятся еще насыщеннее, и каждый вздох отдается тянущей болью во всем теле. Йорену приходится тяжело опираться на трость, чтобы не упасть.

И вот наконец он видит источних дыма, запаха и страданий — большой костер на площади, где раньше, должно быть, устраивали осенние ярмарки и пышные празднества, а теперь жгут трупы. В дыму Йорен видит сплетающиеся нити будущего, и понимает, что им это не поможет. Зараза уже сидит в каждом из них, ей просто нужно время проклюнуться.

Когда он выходит на площадь, люди поворачиваются к нему. В нем признают мага-целителя, но никто не смотрит с надеждой, лишь с мрачным ожиданием. Они не верят уже, что им кто-то поможет. Он и сам не верит.

От толпы отделяется бледная тень и скользит к нему через пустынную площадь, путаясь в дыму. Йорен смотрит на нее, но не шагает навстречу, даже когда тень пошатывается, словно собираясь упасть. Но нет, не падает, идет дальше, медленно и неуверенно, но идет вперед. Йорен ждет.

Вот, она подходит совсем близко, и старческие глаза наконец-то могут различить хрупкую фигурку, замотанную в лохмотья, худую от болезней и голода, и лицо, на котором глаза выделяются, словно два ледяных моря. Моря отчаяния, горя и надежды. Надежды, можете себе представить?

Этими морями девочка смотрит на Йорена, словно на ангела, спустившегося с небес.

— Дедушка, вы ведь маг? — звонкий голос, слабый и ломкий, разрывает тишину. — Вы пришли, чтобы помочь нам? Это правда? Правда ведь?

Какая же она худая… И в чем жизнь только держится? Когда она последний раз ела досыта? И ела ли вообще? Он запрещает себе думать об этом.

— Мой брат умирает. Вы ведь пришли, чтобы вылечить нас, вы должны ему помочь. Вы ведь сможете? Вы спасете нас?

Она смотрит. А Йорен молчит. Он знает, что если заговорит, густое отчаяние, клубящееся вокруг этих людей, хлынет в него, словно яд в тонкий стеклянный сосуд.

Будучи ребенком, слабый и чувствительный Йорен часто падал на колени, захлебываясь в рыданиях, разделяя чужие страдания, принимая их, как свои.

Он стал старше и сильнее, и теперь не так просто было горю сломить его. Но сердце, слабое сердце мальчика осталось прежним, и нещадно жгло грудь. Йорен ждал, когда же оно прогорит до пепла или же выжжет дыру в груди. Но ничего не менялось, и он не менялся, оставаясь недвижимой статуей с прямой спиной и сухими глазами. Да, он научился держаться. А надо было разучиться сочувствовать.

— Вы спасете нас? — повторила девочка с горчащей на кончике языка надеждой.

«Я не могу спасти вас, дитя» — устало подумал старик. — «никто никого не может спасти».

Подняв руки к необъятным небесам, Йорен шепчет заклинания, и мир начинает преображаться. Дым рассеивается, брусчатка под ногами оборачивается весенней травой, дома дробятся и тянутся к небу — бревна оживают, снова становясь деревьями. Голубые глаза девочки становятся незабудками. Минута — и деревни рядом больше нет. Ее никогда и не было.

Вместо нее — лес. Шелест трав, шепот листвы.

Некому плакать, некого оплакивать.

Йорен опускается в ковер трав и корней и наконец-то вдыхает полной грудью. Ему хорошо и спокойно.