Шрам

Высокий широкоплечий воин легко соскочил с лошади. Оглядев двор, он крикнул в открытые двери трактира:

— Хозяин!

Не дождавшись ответа, подвёл лошадь к коновязи. Захлестнув вокруг шеста поводья, отвязал от седла длинный прямой меч в простых ножнах и прислонил его к столбу. Потом снял седло и закинул его на жердь, закреплённую между двух вкопанных столбов. Из-за трактира выбежал парнишка в грязном фартуке. В обеих руках он держал по вместительной бутыли. Увидев во дворе огромного мужика, парень резко затормозил.

— Эй, малец, кто тут управляется у вас с лошадьми? Отправь его сюда. Только быстро.

В голосе приезжего чувствовалась привычная властность.

— Сейчас, господин. Карек только что был здесь.

Вдруг глаза мальчишки округлились. Он выронил из рук бутылки и попятился.

— Господи, боже!

Запнувшись, служка уселся задницей прямо на кучу конских каштанов, но даже не заметил этого. Стоявший перед ним мужчина, коротко выругался и накинул на голову, сбившийся капюшон серого охотничьего плаща.

«Хватит прохлаждаться, — воин наклонился, и, поймав оробевшего парнишку за плечо, поставил его на ноги. — Гони сюда своего Карека, и скажи хозяину, что мне потребуется ужин и комната».

Парнишка быстро замотал головой, в знак того, что он все понял, и, подхватив бутыли, боком двинулся к дверям. Он никак не мог оторвать взгляд от лица незнакомца.

— Кончай пялиться, опять упадёшь.

Служка испуганно отвернулся, и как заяц заскочил на высокое крыльцо трактира. Через мгновение, внутри раздался его быстрый, захлебывающийся голос. Воин коснулся рукой левой половины лица и выругался. Обтёр о плащ измазанные пальцы, и достал из кармана плаща небольшую фляжку, завёрнутую в не совсем чистую тряпицу. Вытряхнув на ладонь несколько капель жидкости, он осторожно нанес её на остатки плоти, непонятно как державшиеся на голой кости. С левой стороны лица, от уголка губ и до самого уха щеки не было. Через торчавшие наружу зубы можно было заметить постоянно двигавшийся во рту язык. Большей части уха тоже не было. Осталась только мочка с почерневшей серебряной серьгой, в виде морды кабана. Рана казалась совсем свежей, и хотя не кровоточила, но сочилась сукровицей.

С крыльца кубарем скатился нескладный молодой парень. На простоватом лице застыл страх.

— Простите, господин, поесть уходил. Сейчас мы вашу лошадку обиходим. Напоим, накормим, почистим.

Парень не поднимал глаз на закутанного в плащ незнакомца. Тот постоял некоторое время, внимательно наблюдая за действиями слуги. Убедившись, что тот все делает правильно, он приказал: «Дашь ему настоящего, хорошего овса. Конь должен отдохнуть. Проследи, получишь утром ещё один такой».

Он бросил парню «гуса» — медную монетку с изображением святого Гуса. Поправив капюшон, воин взял меч и поднялся на крыльцо трактира.

Внутри, по сравнению с улицей, было темно. Пара маленьких окон, забранных мутным толстым стеклом и открытые настежь двойные двери, не могли осветить вместительный зал заведения. Не помогали и два, коптящих факела, горевших у стойки.

Приезжий застыл на входе, чтобы привыкнуть к полумраку, но вдруг застонал и схватился рукой за рану. Он сбросил с плеч накидку и выхватил из ножен меч. Ножны с глухим стуком упали на деревянный пол. Перехватив меч обеими руками, он пристально оглядывал зал. На кого из сидевших здесь, среагировала его рана? Шагнув вперёд, чтобы освободить место для замаха, страшный незнакомец переводил взгляд с одного посетителя на другого. Теперь все разглядели то, о чем только, что, захлёбываясь, рассказывал служка. Вид свежей не затянувшейся раны с белеющими из плоти костями, был страшен.

Глаза воина, блестевшие в полумраке, остановились на сидевшем за столом в самом тёмном углу, крестьянине. Тот был не один. Рядом на подложенной на лавку, свёрнутой накидке сидел маленький мальчик. Обычный крестьянин, наверное, возвращается с сыном с торгов из города. Но свербившая в ране боль, усиливавшаяся при взгляде на семью, не оставляла сомнений. Это был верный признак. Не раздумывая больше, воин занёс меч и шагнул в сторону стола.

Крестьянин, что-то говоривший на ухо сыну, поцеловал его голову, и вдруг ужом выскользнув из-за стола, шагнул навстречу меченому воину. На ходу он распрямлялся, вырастая из небольшого, плотного мужичка в высокого худого человека в богатых одеждах. В правой руке он держал занесённый за плечо, узкий немного искривлённый меч. В другой, на уровне пояса, также искривлённый длинный кинжал. Оба клинка были абсолютно чёрными. Простецкие глаза крестьянина изменились — пожелтели и, словно, засветились в полутьме зала.

— Чёрный! — единым вздохом пролетело по застывшим в страхе людям. Не обращая внимания на остальных, воин с изуродованным лицом мягко двинулся навстречу магу. Тот тоже притормозил и такими же кошачьими шагами, пошёл не прямо навстречу, а чуть забирая вправо. Шагая, он постоянно раскачивался, словно, перекатывался из стороны в сторону.

— Ты?! — маг узнал своего врага. — Значит, враньё. Ты выжил.

Идя по кругу, они внимательно следили за движениями друг друга, не приближаясь и, как будто бы забыв о нападении. Однако, даже не искушённые в битвах посетители деревенского трактира, чувствовали — сейчас здесь закрутится смертельная карусель.

— Тебя молва тоже похоронила, — негромко произнёс воин. Больше они не сказали ни слова.

В зале звенела тишина. Напряжение росло. Не выдержав, за стойкой глухо завыла толстая рябая баба, и сползла на пол. Хозяин — такой же толстый — обеими руками судорожно сжимал большую глиняную чашку. Он даже не замечал, что пальцы на руках побелели.

В тот самый момент, когда эта пружина должна была разжаться, в круг выбежал ребёнок — тот, который сидел до этого с маскировавшимся магом. Молча он кинулся к колдуну, и, схватив его за ноги, спрятал в них своё лицо. Рукой с зажатым кинжалом, маг прижал его к себе. Меч он не отпустил, и не отрывал глаз от замершего рыцаря.

— Убери ребёнка, — голос воина был спокоен. — Как всегда, прикрываешься, кем ни будь.

Видя, что он не собирается воспользоваться ситуацией, чтобы напасть, маг быстро наклонился к ребёнку, и что-то жарко зашептал тому на ухо. Мальчик, слушал, но не отпускал ноги колдуна, а только сильнее вжимался лицом. Плечи его задёргались. Он беззвучно плакал.

Маг неожиданно, сделал то, что никто, от него не ожидал. Он бросил под ноги высокому воину своё оружие. Не глядя, рыцарь отодвинул ногой меч и кинжал.

— Что дальше?

— Я сдаюсь. Можешь убить меня. Но сделай это так, чтобы не увидел этот ребёнок.

— Я не верю тебе. Опять какие-то колдовские хитрости.

Маг обернулся к застывшему хозяину.

— Есть заговорённая верёвка?

Тот бухнул на стойку тарелку, и быстро закивал.

— Неси!

— Я сейчас! — толстый мужчина быстро кинулся к двери, ведущей в кухню. Через минуту вернулся. В руках он держал моток ничем не примечательной, толстой пеньковой верёвки.

« Вот, её сам Йоргез заговаривал. Один раз пользовались, когда в мельника бес вселился» —

бормотал толстяк, переводя взгляд с мага на рыцаря и не зная кому отдать верёвку.

« Свяжи ему руки», — воин кивнул на, покорно протянувшего ладони, колдуна. Кое-как пересилив себя, хозяин постоялого двора подошёл к желтоглазому магу. Стараясь не взглянуть в эти страшные глаза, он быстро спутал верёвкой протянутые руки и, осмелев, со всей силы затянул узел. Почувствовав на своих руках силу чужой магии, черный колдун болезненно скривился. Но заметив взгляд воина, взял себя в руки и равнодушно выпрямился.

«Теперь нам надо поговорить, Велегор, — сказал он. Потом посмотрел на повеселевшего толстяка: — А ты, позови жену, пусть возьмёт пока ребёнка. И не дай вам дракон, что ни будь замыслить против него!»

Осторожно, связанными руками, он подтолкнул мальчика к опять испугавшемуся хозяину.

«Да, что же это делается, — запричитал тот. — В родном доме житья не дают эти проклятые колдуны».

Ещё раз убедившись, что верёвка завязана, как положено, и воспользоваться своей магией чёрный не может, он заявил: « Не будет моя жена возиться с выкормышем чёрных!»

Стоявший до этого молча, Велегор обратился к толстяку: «Ты, прекрасно знаешь, что в этом мальчике нет никакой магии, не белой, не чёрной. До инициации он просто ребёнок. Возьми его, и пусть твоя жена пока позаботится о нем».

Хозяин, что-то недовольно пробурчал себе под нос, но ослушаться не посмел. Взяв за руку плачущего мальчишку, он повёл его за стойку.

Рыцарь подобрал ножны, и убрал меч. Потом поднял плащ и накинул на плечи.

« Пойдём на улицу, Мазранг. Не знаю, правда, какое имя ты носишь теперь, — усмехнулся Веслесир. — Ты же не хочешь, чтобы мальчик увидел, что ни будь плохое».

Колдун сверкнул на него глазами, но согласился: «Пойдём. Не к чему этим людишкам знать лишнее».

Из противоположного угла зала, опираясь на сучковатую палку, тяжело вышел лохматый седой мужчина. На нем был, вытертый, когда-то бывший зеленым, камзол копейщиков Бурдского полка.

— Сир Велегор, я узнал вас, наш полк прикрывал тылы вашей дружины, на Таремком поле.

— Я помню, — улыбнулся рыцарь. — Вы славно бились на Тареме. Прости, солдат, мне надо идти. Потом посидим, вспомним братьев, полёгших на том поле.

— Подождите, сир рыцарь, я ведь и этого узнал, — заторопился он, показывая на мага. — Ранили меня тогда, почти убили. И нога, и ребра, и зубов совсем нет.

Он ощерился, показывая справедливость своих слов.

— Так, вот, изранили меня, телами мёртвыми придавило, и сознание я потерял. Только ночью ожил. А этот вот, в то время по полю проезжал со своими колдунами. Не знаю, как меня они не учуяли. А других раненных вытаскивали и забирали. Он всё орал, что живых ему надо. Даже думать страшно, зачем ему живые люди нужны были. Я это к тому, что не надо с ним разговаривать! Заболтает он вас. Надо ему сразу голову отрубить, а тело сжечь!

— Не переживай, воин. Я про него всё знаю. Не уйти ему от расплаты.

«Иди, пока тебя здесь без меня не прикончили». — Велегор пропустил связанного мага вперёд. Тот ещё раз кинул быстрый взгляд на мальчишку, со слезами смотревшего на него, и гордо выпрямившись, зашагал к дверям.

Они не разговаривали. Маг, опустив перед собой связанные руки, шагал впереди. Следом, не спуская с него глаз, двигался воин. Постоялый двор находился на самой окраине деревни. Они вышли из ворот. Мазранг остановился.

— Куда?

Рыцарь тоже встал и огляделся:

— Пожалуй, вон туда.

Он показал на опушку недалёкого леса:

— Там, наверняка, найдётся подходящая полянка.

Полянка нашлась. Немного пройдя меж густых ольховых кустов, они вышли на небольшую красивую прогалинку, покрытую густой зелёной травой.

— Здесь.

Рыцарь остановился. Посмотрел вокруг. Посредине поляны чернел круг от недавнего костра.

— Да, самое подходящее место.

Он скинул плащ и набросил его на ближайший куст. Колдун молча ждал, когда тот обратит внимание на него.

— Повезло тебе. Хорошее место, чтобы умереть.

Мазранг усмехнулся:

— Спасибо за заботу, — он снова стал серьёзным и продолжил: — Я не просто так сдался тебе. Ты понимаешь, что даже после того как вы уничтожили колодец Зерги, и нам не откуда стало черпать новые силы, я бы смог посостязаться с тобой в битве. Не знаю, победил ли, слишком долго уже я не подпитывался силой. Но точно, без боя бы ты меня не взял.

— Давай короче. Вечно вы, колдуны, начинаете сначала разводить болтовню, а в конце оказывается, что вы просто хотели, кого ни будь замучить, чтобы ублажить своего Зерги.

— Я не мог рисковать. Этот мальчик единственное, что на этом свете дорого мне.

— Кто он?

— Я знаю, ты не поверишь. Это мой сын.

— Конечно, не поверю. У вас не может быть не семьи, не детей.

— Все так. По заветам Зерги. Но, однажды я не удержался и нарушил наши правила.

— Ты?! Ты же Чёрный!

— Не забывай, я из людей!

— Ну, всё! — не выдержал Велегор. — Ты точно стараешься заговорить мне зубы. Ты на себя посмотри — какой ты человек? Одни глаза чего стоят.

— Подожди! Выслушай мой рассказ. Он будет коротким. Ради дочери своей, послушай.

Рыцарь мгновенно выхватил из ножен меч, и угрожающе шагнул к Мазрангу.

— Откуда ты знаешь про мою дочь?!

Чёрный не отступил, глядя в лицо воину.

— Неужели ты думаешь, что начиная войну, мы не выяснили все про тех, кто поведет в бой наших врагов, — усмехнулся он. — Выслушай, я всё расскажу.

Велегор постоял, раздумывая, потом вернул меч в ножны.

— Это должен быть очень короткий рассказ.

... .

— Шесть лет назад, я под видом ученого путешественника, изучающего мир, прибыл в Вандею.

— И теперь, Вандеи больше нет, — не удержался Велегор.

— Я не буду оправдываться. Ты сам знаешь, что теперь нет и величественной Зориганги — оплота Зерги.

— Тебе нечем оправдываться, мы снесли с лица земли гнездо чернокнижников, развязавших страшную войну.

— Всё, всё, — Чёрный примиряюще поднял руку. — Ты сам затягиваешь мой рассказ.

Видя, что Велегор больше не возражает, Мазранг продолжил:

— Я остановился на постоялом дворе для небогатых путешественников. Ничем не примечательное место. Таких тысячи, в любом городе. Чем я занимался в Вандее, я рассказывать не буду.

В ответ на ухмылку рыцаря, он раздраженно заметил:

— Да, ты прав, но это не относится к моей истории. В первый же день я заметил одну служанку. Красота девушки была просто поразительна. Она несколько раз обслуживала мой стол, и её чудный голос очаровал меня. Как оказалось — это дочь хозяина. Прижимистый папаша экономил на слугах.

— Хватит уже пересказывать мне свою жизнь, мое терпение не безгранично, — Велегор притворно зевнул. — Давай главное.

— В общем, мы полюбили друг, друга. И плодом этой любви, является этот мальчик — мой сын.

— Чёрные не могут любить! Это известно всем.

— А что ты скажешь про магию друидов? Про «ветвь любви»? Ты хотя бы слышал об этом, воин?

— Это ты про то, что любовь сама является магией, и против неё бессильно любое колдовство? Слышал, и не раз. Только вот никогда не встречал, этого в жизни.

— Думаю, ты просто не заметил её, но да не об этом сейчас рассказ. Заявляю, что это правда. Даже я не смог устоять перед ней. Хотя, я один из самых великих последователей Зерги. Думаю, с этим ты согласишься.

— Ладно, демон с тобой, хочешь верить в это — верь, мне безразлично. Меня интересует другое, — где мать ребенка? Почему ты не оставил его с ней?

Маг зло сверкнул желтыми глазами, но сразу потух и тихо сказал:

— Она умерла, — он помолчал, потом добавил. — Не смогла жить, когда узнала правду про меня.

Рыцарь хотел что-то сказать, но разглядев на лице колдуна настоящую боль, промолчал. Неужели Чёрный может страдать из-за такой потери? Всем известно, что их магия основана на мучениях и смерти. Такое чувство как сострадание, они вряд ли понимают. Мазранг словно услышал его мысли.

— Я же говорил, что я человек, — и, не давая Велегору возразить, продолжил: — То, что ты видишь сейчас, результат многолетней жизни по заветам Зерги. Ведь когда ты пользуешься магией, и что-то меняешь в мире, она тоже пользуется тобой и меняет тебя. Это справедливо не только по отношению к моей магии, но и магии Светлых. Хотя я попал в Зоригангу совсем мальчишкой, годы обучения не смогли уничтожить человеческую способность любить — лишь загнали её в самый уголок моей души.

— Хватит, а то я сейчас расплачусь, — резко прервал Велегор.

Чёрный поднял на него глаза. В этом жутком нечеловеческом взгляде читалась такая боль, что воин не выдержал и отвернулся.

— Потерпи, рыцарь, разреши мне перед смертью высказаться. Я в жизни никогда не с кем не разговаривал. Конечно, кроме моей любимой Эниз. Не буду рассказывать историю нашей любви. Не хочу тревожить дух Эниз, — он замолчал, потом горестно вздохнул, и продолжил. — Сейчас я всё бы отдал, чтобы она была жива! Власть, богатство, самые сокровенные тайны чернокнижия, — ничто перед любовью женщины. Но понимать это начинаешь, только потеряв её!

Велегор, стоял перед колдуном, и не мог поверить тому, что видел и слышал. Чёрный, загубивший тысячи жизней, ради своей магии, зверь не жалеющий ради власти никого — неужели это он стоит сейчас перед ним и рассказывает о чувствах, словно обычный человек. Воин собрался: нет, это всё колдовская хитрость, хочет заговорить зубы!

Почувствовав перемену в рыцаре, Мазранг заторопился:

— Я знаю, что заслужил смерть. Случись, всё наоборот, я бы тоже не пожалел тебя. Даже сейчас, вспоминая разрушенный Храм Зерги, я закипаю… Отбросим это, я прошу не за себя. Я приму любую смерть. Но пожалей этого ребенка, не оставляй его тут. Теперь, когда все узнали, кто он, — его в конце концов погубят, желая отомстить его отцу. А он виноват только в этом, — что я его отец. Отвези его, подальше отсюда, и пристрой в каком-нибудь человеческом селении в хорошую семью. Я знаю тебе не откажут.

Велегор оперся на меч и задумался. Но размышлял он совсем не о том, о чем просил чернокнижник. Он в любом случае, не оставил бы ребенка. Чьим бы сыном он не был. Воин находился в замешательстве — он никогда не исполнял роль палача. Всё его естество восставало при мысли о убийстве связанного человека. Пусть даже человек этот, своими делами заслужил самой лютой смерти. Развязать его и дать меч? Но желая спасти сына, он явно постарается сам нарваться на сталь. Так что это ничем не лучше убийства безоружного.

Пока Велегор пытался решить для себя эту моральную дилемму, все неожиданно изменилось. Из кустов на поляну выбежал ребенок. Остановился, почти по колено утопая в высокой, ярко-зеленой траве; огляделся и кинулся к колдуну. Тот присел, подставил связаные руки и подхватил сына. Малыш уткнулся лицом в плечо чернокнижника.

Сердце Велегора болезненно сжалось. Он никогда не видел свою дочь. И теперь уже никогда не увидит. Когда он уезжал на войну, молодая жена, провожая, с трудом спустилась с высокого парадного крыльца, чтобы по обычаю, подержаться за стремя уходившего на войну мужа. Она была на последнем, девятом месяце беременности. Он просил её не делать этого, но Рашая, маленькая и всегда послушная как ребенок, в этот раз упрямо закусила губку и отрицательно покачала головой:

— Прости, муж мой. Я ослушаюсь тебя. Я должна это сделать. Все жены провожая своих мужей соблюдают этот обычай. А я твоя жена!

Тогда он нарушил обычай. Под укоризненные взгляды бойцов дружины, Велегор соскочил с коня и подхватив на руки потяжелевшую Рашаю, занес её обратно на ступени.

— Зачем, зачем ты…— уткнувшись лицом в его грудь, счастливо бормотала она. — Нельзя перед дорогой слезать с коня.

Из-за Черных, начавших эту войну, он не увидел родившуюся без него дочь. Из-за них он теперь никогда не увидит её. Никогда не сможет опять взять на руки и жену, свою маленькую Рашаю. Всегда, когда Велегор думал об этом, в душе его закипала ярость. Но в этот раз, хотя перед ним, стоял один из главных виновников, рыцарь никак не мог разжечь себя. Глядя, на уютно устроившегося на руках Мазранга, ребенка, воин понял, что он не сможет убить ненавистного колдуна.

Послышались крики. К лесу приближалась толпа гомонящих людей. Через несколько мгновений раздвинулись кусты и на поляну выбежал, давешний служка с постоялого двора. Увидев стоявших, он хотел закричать, но от страха, из его горла вырвался только хрип. Следом за ним выскочили хозяин трактира, конюх Карек, и несколько крестьян. Наткнувшись на служку, толстяк-хозяин хотел заругаться, но увидев рыцаря и Чёрного с ребенком на руках, тоже застыл с открытым ртом. Остальные, ничего не видя из-за кустов, выскакивая на поляну, также натыкались на стоявших впереди, и присоединялись к молчаливой группе.

Последним, раздвигая палкой кусты, вышел хромой солдат-отставник из Бурдского полка. Только он смог, что-то сказать:

— Вот он где, — и, подчеркнуто обращаясь только к Велегору, продолжил. — Ребятенок, за которым вы присматривать велели, как чертенок. Только хозяйка отвернулась, его и след простыл. Вот и кинулись все искать, чтоб вас не прогневить. Ну, и его люди все-таки побаиваются, — он ткнул палкой в колдуна.

« Вот оно — решение». — Подумал Велегор.

— Как зовут тебя, солдат?

Услышав обращение к себе, копейщик подтянулся, расправил грудь и по-военному доложил:

— Копейщик второй роты Бурдского полка Сезаниум Краге. Уволен подчистую по здоровью.

— Сезаниум, ты мечом работать умеешь?

Ветеран недоуменно смотрел на рыцаря.

— Не очень искусен, но рубить в бою приходилось. Да только, теперь с меня, какой мечник. Сам себя еле таскаю.

— На один замах, я думаю тебя хватит?

В глазах копейщика промелькнуло понимание.

— Разок рубануть смогу.

Он посмотрел на чернокнижника, помолчал разглядывая отца и сына, пожевал губами, и уже не так уверенно добавил:

— Да, наверное, смогу.

Сгрудившиеся на краю поляны крестьяне ждали, что решит Велегор.

— Чтобы не навести беду на ваше поселение, я решил не казнить Черного здесь.

Все одобрительно закивали. Трактирщик заискивающе поддержал рыцаря:

— Мы уже и сами хотели вас просить об этом. Это ведь страх какой, если черная душа его здесь задержится. Всей округе погибель.

— Значит решено. Завтра поутру, я, этот воин, — он показал на копейщика, — чернокнижник и его сын уедем отсюда. Где-нибудь по дороге, свершим суд. А, Сезаниум вернется потом на его телеге.

— Нет, ни за что! — замахал руками копейщик. — Не возьму я ничего из колдовского имущества. Пусть лучше коня мне дадут. Вернусь, отдам хозяину.

— Так тому и быть. — Поставил точку Веслесир. О дальнейшей судьбе сыка колдуна, никто не сказал не слова. Все с радостью переложили эту проблему на рыцаря.

Возвратившись в трактир, Велегор наконец поел. Он приказал снять заговоренную веревку с рук колдуна. Было видно, что тот еле держится. Две разные магии, борясь, вытягивали его силы. Чёрного вместе с сыном, который не отходил от отца не на шаг, по приказу Велегора, усадили за тот же стол где они сидели до этого. Весь этот угол мгновенно опустел. Прослышавшие о чудесах, происходящих на постоялом дворе, селяне к вечеру заполнили зал. Но несмотря, на тесноту, никто так и не решился присесть вблизи страшного стола.

К радости хозяина, на ночь Мазранг отказался от комнаты. Толстяк, уже в уме прикидывавший, сколько придется потратить, на освящение комнаты, оскверненной ночевкой чернокнижника, весь просиял. Он даже приказал набросать сухого сена на покрытый простым тентом крестьянский возок, где должен был ночевать отец и сын. На ночь, Мазрангу опять связали руки, и возле телеги поставили двоих здоровых поселян, чтобы в случае чего поднять тревогу. С тех пор, как все вернулись на постоялый двор, колдун не проронил не слова. Он молча подчинялся всем приказам. Перед сном, Велегор подошел к возку. За парусиной слышался успокаивающий шепот Мазранга, что-то рассказывавшего мальчику.

Воин никак не мог заснуть. Его не беспокоило завтрашнее дело. Это был его долг — наказать злодея, забравшего тысячи жизней простых людей. Значит, надо это сделать и забыть. Он выполнит предсмертное желание колдуна, и мальчик — не виновный в своем рождении — не будет знать печали. На свете множество людей, лишенных этой радости, — возможности иметь детей.

А вот его дочь, которую он так ждал, никогда не увидит своего отца. Воин заскрипел зубами от боли и обиды. Он вспомнил, как выросшая на его глазах, дочь Стреголуса — обедневшего, но гордого хозяина замка, граничащего с владениями Велегора, превратилась вдруг из пигалицы в прекрасную девушку. Небольшого роста, стройная, телом она так и осталась девчонкой. Небольшая грудь, и узковатые бедра, что по местным меркам, делало её чуть ли не уродкой. Даже волшебная красота её глаз, — больших, серо-зеленых, окаймленых невероятно длинными ресницами; красота белого правильного лица, с круглым точеным лбом, с маленьким ротиком с пухленькими губками, которые не надо было красить соком красных ягод; красота белой высокой шеи, — ничего в глазах местных кумушек не могло искупить её субтильной фигуры. Так, что прекрасной она оказалась только для Велегора. Мать, услышав о выборе сына, как умная женщина ни чего не сказала. Но, начала одну за другой привозить в замок пышногрудых, крепкозадых дочерей не только близких соседей, но и из дальних пределов. Однако видя, что сын настроен всерьез, и зная его непростой нрав — весь в покойника-отца — она смирилась. Когда же, после свадьбы, сын занес на руках свою любимую в фамильный замок, она встретила её как положено матери, уважающей выбор своего сына. А через несколько месяцев она даже себе бы не поверила, что могла не хотеть такую невестку.

Воспитанная отцом — мать умерла при её родах — а, он оказавшись однолюбом, так и не женился, она своим природным обаянием, отзывчивостью и добротой компенсировала недостаток воспитания. Небогатый отец, при всей своей любви к дочери, не мог позволить себе нанимать дорогих учителей.

Недолгой оказалась счастливая семейная жизнь Велегора. Война. Забывшие уже об этом горе, после уничтожения кровавых Красных Князей с их страшной предводительницей, люди не сразу смогли собраться и дать отпор новой колдовской силе — родившейся, в казалось, навеки похороненной, затихшей Зориганге.

Так получилось, что оставил он любимую, чуть ли не накануне родов. Когда ночью к нему в шатер прибежал посыльный из шатра волхвов, и передал, что пришло известие о рождении дочери, Велегор чуть с ума не сошел. Хорошо, что в палатке он был один. Люди, привыкшие к всегда ровному взвешенному поведению князя, проявившему, несмотря на молодость недюженные полководческие способности, были бы немало удивлены, увидев как он, не пьянея пьет бокал за бокалом крепкого южного вина, и сам с собой пляшет дикий танец охотника. Наутро однако, он вышел из шатра как всегда подтянутый и немногословный. Лишь близко знавшие его, заметили поселившуюся в уголках глаз счастливую искорку. Теперь он твердо знал, что не погибнет пока его ждут дома любимые девочки.

Уже стал понятен исход войны, продолжавшейся долгих три года. После того как на Таремком поле, объединенные силы разгромили войско Черных. И потом, когда при поддержке Ордена Светлых была взята Зориганга и засыпан колодец Зерги. Он верил, что недалек день встречи, когда возьмет он на руки обоих своих маленьких девочек — жену и дочку.

Но, видно, где-то прогневил он богов. Слишком возгордился своим счастьем. В обычной схватке с разбегающимися отрядами чернокнижников, он сошелся лицом к лицу с командиром сотни «Избранных». «Избраннные» владели не только своими чарами, с детства готовили их к ратным делам. Хотя он и снес в конце концов голову с плеч Черному Изаилу, но и тот его достал своим заколдованным оружием.До самой смерти теперь не зарастет страшная рана на его лице. Сколько уже месяцев прошло, а она все кровавит. Даже крепкие воины, отворачивются при взгляде на него.

Тогда в горячке боя, все не казалось таким страшным. Войны без ран не бывает, однако и через неделю мясо не затянулось кожей, а с белой кости была как будто только срезана плоть, и боль всё чаще скручивая голову, превратилась постепенно в один не прекращающийся приступ. Седобородый Малион, известный своей целительской магией, вызванный на помощь волхвам, кое-как смог унять непрекращающуюся боль, но ничего не смог сделать с обезображенным лицом. Наконец, однажды вечером, он зашел в палатку Велегора, и попросил выслушать его.

Он связался со всеми известными целителями Ордена Светлых, и никто не порадовал его. Диагноз магов прозвучал как приговор: слишком древней черной магией был заряжен меч Изаила. Никто в современном мире не может справиться с ней. Только изначальная магия могла бы противостоять колдовству, но нет уже больше таких великих волшебников, измельчали и люди и маги. Возможно он еще проживет несколько лет, пока рана убьет его, но ходить ему надо в маске. Усиленный черной скверной, страх и отвращение при виде его лица, в конце концов заставят отвернуться от него людей.

Старый маг горестно вздохнул: « Прости, Велегор. Ты, как никто другой заслужил счастье на этой земле, но видно боги думают по-своему. Хотят призвать тебя к себе, и там уже воздать хвалу. Постарайся прожить оставшиеся годы так же честно и смело, как жил до этого. Не поддавайся черному проклятию. Езжай к жене и дочери — ничто не важно так для тебя сейчас, как любящее родное сердце рядом».

С этими словами старик ушел.

Несколько дней Велегор размышлял. Потом велел всем седлать коней и обратился к своим людям: «Война закончилась. Пора домой».

Тут, на пути домой, он и погиб. В ночной разведке, в которую поехал вдвоем со своим преданным оруженосцем — Вьюгой, он сорвался в глубокую пропасть вместе с конем. На утро, когда обезумевший от горя, Вьюга принес страшную весть, дружинники с трудом спустились по отвесным скалам к реке, бегущей по дну ущелья. Но тщетно искали они хотя бы след того, что он выжил. Бурная река унесла и коня и всадника к далекому морю.

Один старый Вьюга знал правду. Князь вырос на его глазах. Еще молодым он был приставлен, чтобы следить за Велегором, учить его обращению с лошадьми, ратному делу и охоте. Так он и поседел на этой должности. Когда дружина собралась в поход, рыцарь хотел оставить Вьюгу в замке. Но, старый слуга был непреклонен, и уговорил князя взять его с собой. Вот он и пригодился. Никому другому Велегор довериться бы не смог.

Вместе они столкнули большой валун, уже накренившийся на краю пропасти, чтобы имитировать падение всадника. Потом посидели на дорогу. Князь обнял своего старого слугу, неловко, словно тоже старик, влез в седло и не оглядываясь, поехал шагом, разогревая коня.

Пока всадник не скрылся за повортом лесной дороги, Вьюга все смотрел ему в след. Предательские слезы текли из глаз старика, размывая сгорбленную спину и поникшие плечи отъезжавшего.

Лишь под утро Велегор забылся неглубоким, беспокойным сном.

Но, только на востоке небо посерело, он уже был на ногах. Как всегда в наброшенном на голову капюшоне охотничьего плаща, он раздавал скупые указания служкам готовившим в дорогу небольшой отряд.

Первым ехал рыцарь. Он расслабил поводья, и его вороная кобыла, шагала спокойно, лишь изредка фыркала и хлестала хвостом, отгоняя надоедливых мух. За ним ползла крестьянская телега, влекомая крепким широкогрудым мерином. Маг, которому по приказу Велегора опять развязали руки, сам правил лошадью. Мальчик сидел рядом с ним, держась ручонками за борт телеги. Замыкал колонну Сезаниум. Он тоже ехал на мерине, но это животное резко отличалось от двух первых. Конь был стар, подслеповат и с трудом реагировал на желания всадника. Он равнодушно шагал вслед за телегой, всем своим видом показывая, что жизнь дерьмо, а лошадинная жизнь особенно. Рыцарь хотел было, обругать хозяина и приказать заменить лошадь, но ветеран попросил не делать этого: « Эта коняга, как раз по мне. И ему и мне некуда торопиться».

К полудню выехали к реке. Ехать дальше не было смысла. Сколько не оттягивай, исполнять задуманное все равно надо. Велегор остановил колонну. Колдун глянул на лицо рыцаря и все понял. Надо отдать должное Черному. Он до конца соблюдал договорённости. Князь ещё раз удивился этому. Он привык ждать от Чёрных любой подлости. Ставя себя выше всех, они никогда не гнушались обманом в отношении любого, кто не принадлежал к их Ордену. Это даже считалось доблестью. Видно, действительно, ребенок был для него дороже жизни.

Ещё вчера проинструктированный Сезаниум Краге, тяжело спустился с лошади и стал отвязывать завернутый в мешковину тяжелый мясницкий топор. От меча он отказался накануне вечером. Оглядев место, он заметил неглубокую яму заросшую короткой лесной травой. Рядом лежало засохшее корявое дерево, заваленное когда-то ветром.

« Как будто специально кто готовил, — пробурчал солдат. — Даже дрова и место для сожжения. Всё есть».

Не обращая на него внимания, и словно не услышав этих слов, Мазранг неловко спрыгнул с телеги. Он заметно сдал за эту ночь. Даже постарел. Веревка заговоренная самим Йоргезом, повытянула силы из давно не подпитывавшегося своей магией, колдуна.

Чуть пошатываясь, он подошел к Велегору.

— Воин, я хочу отплатить тебе за твое благородство.

— О чем ты?

— Ты мог убить меня в любой момент. И никто из окружающих не осудил бы тебя. Наверняка, многие думали, что ты так и поступишь. Я, наверное бы, на твоем месте не удержался.

— Хватит болтать, иди прощайся с сыном, и молись в последний раз своим богам.

— Подожди. Ты не дослушал. Хотя силы у меня теперь почти нет, но я могу кое-что ещё сделать с твоей раной.

— Что же ты, можешь сделать? — равнодушно спросил рыцарь. Он знал, что Малион не обманывал его, и свыкся со скорой смертью.

— Магия которой было напитано оружие, сотворившее это и моя магия — одного корня.

— И, что?

— Я могу сделать так, что рана перестанет высасывать твои силы. Залечить её полностью мне уже не под силу, но я могу сделать так, что голое мясо перестанет кровоточить и затянется кожей. Но главное, что я могу сделать, это наложить на твое лицо такую иллюзию, что не только окружающие, но даже ты сам будешь видеть и чувствовать, что лицо у тебя опять как прежде.

— Я не верю, — все также равнодушно, ответил Веслесир. Он мгновенно задушил вспыхнувший в глубине души огонёчек надежды.

— Ну так испытай, ты же ничем не рискуешь. Не получится, будешь доживать как раньше. Получится, тогда у тебя впереди целая жизнь.

Рыцарь задумался. А ведь он прав, большого вреда чем уже есть, колдун вряд ли добавит. Умру раньше? Пускай, такая жизнь как сейчас, ничем не лучше смерти.

— Но тебе от этого не будет никакой выгоды, запомни. Я не буду торговаться.

— Тут ты не прав. Если все получится, ты всю жизнь будешь чувствовать себя моим должником, и постараешься выплатить этот долг моему сыну. Так, что я тоже не совсем бескорыстен.

— Хитрый колдун, — усмехнулся рыцарь. — Что надо делать?

— Не очень много. Нужен огонь и какое-нибудь живое существо, которое можно принести в жертву, — теперь усмехнулся Мазранг. — Надеюсь ты не забыл какую магию я практикую.

— Да знаю я вашу кровавую веру. Тебе нужна тушка или просто кровь?

— В основном кровь.

— Моя пойдет?

— Человеческая? Конечно, тем более княжеская.

— Что у князей кровь краснее?

— Нет, но как это ни странно кровь высокородных в магии всегда предпочтительнее.

Все время пока они так беседовали, Сезаниум приближался все ближе и ближе. Наконец он не выдержал.

— Сир, не доверяйте колдуну! Не испытывайте судьбу! Погубит он вас!

— Ничего, солдат. Хуже чем есть, он уже вряд ли сможет сделать.

— Подождите тогда. Сейчас я достану топор и буду стоять у него за спиной. Если только замечу что, сразу ему конец.

— Делай, что хочешь, — высокомерно прошипел Мазранг. — Только не мешай.

Как оказалось, дел дествительно немного, но нужно время. После проведения ритуала, нужно пережить одну ночь, после чего станет ясно, что получилось. В душе Велегора боролись чувства. С одной стороны, он по привычке не доверял Чёрному, и считал, что он просто тянет время. Но с другой стороны, он был всего лишь человек, и предательский ручеек надежды начал подмывать его уверенность в непременном трагическом исходе.

Полоснув по руке, воин стал сжимать и разжимать кулак заставляя кровь идти быстрее. Когда набралось пол-кружки, Мазранг остановил его: «Замотай чем-нибудь. Этого хватит».

Разложенный ветераном костер уже разошелся вовсю. Сам Сезаниум присел на снятое с мерина седло, и насупясь наблюдал за приготовлениями к колдовству. Топор, он все-таки приготовил и положил в траву у своих ног.

Над костром, в медном почерневшем котелке кипело какое-то вонючее варево. Чернокнижник повернулся к Велегору: «Прикажи старику, пусть возьмет ребенка и отойдет подальше к реке. Не надо, чтобы они это видели». Когда, они ушли, Мазранг добавил в варево еще какие-то порошки. Рыцарю показалось, что в воздухе пахнуло могильным тленом. « Что у вас за противная магия» — с трудом дыша, заметил он. Маг не отвечал. Он сосредоточенно готовился к акту колдовства.

— Садись, воин. Будет очень больно и страшно. Может связать тебя?

— Вытерплю.

— Ладно. Сейчас последний ингридиент, и начнем.

Желтоглазый бережно взял кружку с человеческой кровью и направился к костру. По мере того, как он приближался к котлу, небо начало темнеть. Вокруг костра возникали и исчезали короткие резкие вихри. Воздух, казалось, сгустился и стал ватным. Исчезли звуки живой природы. Вместо этого, появилось неясное бормотание множества голосов. Велегор вслушивался, но не мог разобрать не слова.

Мазранг громко запел страшные непонятные слова и влил, уже начавшую сворачиваться кровь, в котел. Молния ударила с почерневшего неба, прямо в костер. Темнота сгустилась вокруг огня и двух мужчин. Тень от колдуна, казалось, зажила своей жизнью. Она постоянно извивалась, прыгала с места на место, то превращаясь в карлика, то вырастая до самого леса.

Рыцарь хмурился и сжимал кулаки, стараясь не дать страху взять верх. Мазранг прямо голой рукой снял с палки котелок и подошел к воину. На почерневшем лице были видны одни глаза. Они светились нечеловеческой желтизной. «Терпи», — прохрипел он. Зачерпнув ладонью кипящую жижу, он плеснул её на лицо отшатнувшегося воина: «Глаза закрой, выжгет».

Боль действительно была адской. Все тело пронзило раскалеными иглами. Велигор застонал. Волна страха захлестнула его. Он попытался вскочить, чтобы бежать из этого круга боли и темноты, но не смог справиться с мгновенно ослабевшим телом. Он начал заваливаться, но чья-то рука поддержала его. «Терпи!» — прорывался к нему искаженный голос. Душа, наконец, покинула опостылевшее тело. Он с удивлением смотрел на себя, лежавшего на траве; на страшного черного человека, трясшего его за плечи, и кричащего: «Вернись, Велегор, вернись!». Вдруг он опять почувствовал своё тело и увидел перекошенное лицо Мазранга перед собой. Боль отпустила. Ему нестерпимо захотелось спать. Больше он ничего не видел.

Когда страшная кутерьма вокруг костра утихла, туда прихромал Сезаниум, с трудом держа на руках дрожавшего ребенка. На измятой, вытоптаной траве лежали два измученных тела. Отставной копейщик покачал головой: «Ты, смотри — спят!». Он опустил мальчика на землю и взяв валявшийся рядом плащ рыцаря, свернул его и попытался подсунуть под голову Веслесира. Вдруг он отпрянул. Вместо раны на лице воина, закрывая голые кости, растеклась серая жижа. Стараясь не прикоснуться к ней, он аккуратно уложил голову рыцаря и поднялся. Потом нехотя подошел к Черному. Мальчик обняв себя руками за плечи, стоял у тела отца и горестным взрослым взглядом глядел на него. Спящий Мазранг, выглядел совсем не страшно. «Пойдем, пусть спят». — Хромой обнял мальчика и попытался увести от спящего чернокнижника. Но тот вывернулся и остался стоять. «Ладно, сейчас». Он подошел к телеге и найдя какой-то мешок, вернулся. «Вот, видишь, теперь и ему хорошо — он уложил голову желтоглазого на мешок. — Пойдем, нам тоже надо поспать».

Первые солнечные лучи подзолотили край легкого размазанного облачка. Само светило еще не вышло из-за горизонта, но небо уже ожило и расцветилось красками приходящего дня. Проснувшийся первым, старый солдат, поправил край плаща, укрывая посапывающего малыша. Кряхтя, он поднялся и сбивая росу, отошел в сторону. Справив нужду, направился к костру. Серая, шевелящаяся от тихого ветерка зола покрывала прогоревшие угли. Над костром подымался легкий парок, показывая, что где-то внутри еще живет тепло.

Оба мужчины, лежали так, как он вчера уложил их. Сезаниум забеспокоился. Подойдя к лежащему ближе чернокнижнику, по ровному дыханию убедился — спит. Подходя к рыцарю, еще с далека мазнув взглядом по заствышей фигуре, он понял — что-то не так. Однако, лишь подойдя почти вплотную, сообразил, что именно. Лицо!

Ветеран упал на колени, и наклонился к самому лицу Велегора. Все ещё не веря своим глазам, он протянул руку и коснулся порозовевшей от сна, с выступившей щетиной, щеки воина. Ещё вчера, на этом месте была отвратительная мокнущая рана. В тот миг, когда Сезаниум прикоснулся к бышей ране, воин открыл глаза, и перехватил руку, постаравшись сразу, выкрутить и заломить её. Но, увидев, кто это, он виновато разжал кулак: «Что случилось, солдат?» Тот не смог найти слова, и лишь тыкал пальцем в лицо рыцаря. Князь схватился рукой за щеку. Его словно подбросило пружиной. Не веря, он всё гладил и мял щеку, и что-то тихо шептал, ходя взад и вперед у потухшего костра.

Князь сидел у, вновь весело потрескивавшего костра. Он собрался, и уже ничем не показывал, как поражен результатом колдовства. Лишь иногда, рука помимо воли рвалась ощупать новую плоть, а язык так и, нырял за зубы пробуя щеку на вкус. Чёрный продолжал спать. Сезаниум хотел поднять его, но Велегор остановил: «Пусть выспится». Мальчик с чашкой в руке сидел у головы отца. Ел кашу приготовленную ветераном. Израненый солдат вообще оказался мастером на все руки. Сейчас, сидя у костра, на своем седле, он выстругивал маленькую ложку для мальчишки. Он ничего не говорил, но иногда косился на князя. Тот читал в его взгляде немой вопрос: «Как же, мне, теперь, к тебе относится?»

Велегор, наверное, впервые в жизни находился в таком раздвоенном состоянии. Еще вчера казавшееся абсолютно верным решение, сегодня таким уже не казалось. Князь, через силу признал — ему не хочется казнить Чёрного. Дело было, не в благодарности за возвращенную жизнь. Он предупредил, что торговаться за это не будет, и твердо стоял на своем. Но, взглянув, на худенького мальчишку, на его грустное недетское лицо, Велегор смущенно отворачивался. Ведь он все понимает. Они не слишком берегли его уши решая судьбу отца.

Только сейчас, князь понял, что ещё не разу не слышал, как говорит мальчишка. И он даже не знает как его зовут. «Сезаниум, как зовут его? — он кивнул на ребенка. — Он, вообще, разговаривает?» Солдат повернулся и негромко, чтобы не услышал мальчик, ответил: «Молик, Моликард — если полностью. Конечно, он говорит. Но тебя сильно боится, вот и молчит при тебе»

Известие о том, что малыш боится его, неожиданно больно кольнуло. «Что это, со мной, с каких пор я стал переживать, из-за того, что думает обо мне ребенок?» Воин решительно поднялся:

— Солдат, буди Мазранга.

— Слушаюсь, сир. Сейчас подымем.

Сезаниум, потеряв терпение, нещадно тряс Мазранга: «Что это с ним? Не могу разбудить!» Видя, бесполезные попытки солдата, Велегор с ходил к своим вещам и принес походную, обшитую войлоком, флягу. Он выдернул пробку, и взболтнув, начал лить воду на лицо колдуна. Мальчишка, при приближении рыцаря отбежавший в сторону, не выдержал и заплакал: « Не надо так делать...» Князь впервые услышал слова Молика.

В это время, Чёрный отреагировал. Не открывая глаз, он попытался поймать ртом струю. Подошедший ветеран, протянул руку и знаком попросил отдать флягу ему. Получив фляжку, он тяжело присел на колени и подняв одной рукой голову Мазранга, стал вливать воду ему в жадно раскрытый рот. Рыцарь удивленно глядел на это. Что произошло со старым копейщиком? Ещё вчера он бы и близко к чернокнижнику не подошел.

Пузыря и захлебываясь, колдун глотал воду, словно век провел в пустыне. Наконец, он сжал губы и отвернулся. Глаза его раскрылись. « Краге, ты это видишь?» — князь наклонился чтобы получше разглядеть. Всё верно — вместо желтых кошачьих, на него глядели, очень похожие на человеческие, черные усталые глаза. Но то что произошло дальше, всех даже напугало. На постаревшем, темном лице вдруг мелькнуло подобие улыбки.

— Мазранг! Это ты?

— Совсем обессилел, — прошептал тот в ответ.

— Ты меня слышишь? — Князь наклонился к лежавшему.

— Слышу…

— Я оставляю тебя в живых!

Ребенок резко вскинул голову и удивленно уставился на рыцаря. Старый солдат, наоборот сделал вид, что ничего не произошло.

— Что так? Я уже себя похоронил...

— Ничего. Просто я так решил, — не желая давать какие-либо объяснения, рыцарь продолжил. — Есть одно условие.

— Говори.

— Ты с сыном, уезжаешь так далеко, как только это возможно, в этом мире.

Мазранг перевернулся, и помогая себе руками поднялся с земли. Чуть покачиваясь, он стоял перед князем. Не ответив на последние слова, он вдруг произнес: «Не чувствую ни капли силы». Велегор усмехнулся: «Это хорошо. Почувствуешь наконец, как живут простые люди». Отвернувшись, бывший колдун, шагнул к сыну: «Молек, ты как? Ты плакал?»

— Мазранг! Ты понял, что я тебе сказал? — князь повысил голос.

— Да, Велегор, я выполню твоё условие. Мы заберемся на край мира.

— Собирайся, Сезаниум. Мы уезжаем.

Тот повернулся, посмотрел на мальчика, на Мазранга, и перевел взгляд на Велегора:

— Прости, князь. Я поеду с ними.

— Что?! — Этого воин, никак не ожидал.

— Вы сами, посмотрите, сир. Этот, — он кивнул в сторону Мазранга, — помереть может в любую минуту. А с мальчонкой, что тогда будет?

Держа вороную за повод, Велегор подошел к укладывающим последние вещи в телегу, старику и мальчику. Мазранг, уже лежал в телеге. Сейчас он больше походил на измученного долгой болезнью городского жителя, чем на всесильного колдуна.

Князь снял с пояса мешочек из тонкой кожи, и вытряхнул на ладонь полновесную пригорошню золотых. Потом передумал, ссыпал всё обратно в мешочек, подкинул — словно проверяя вес, и протянул ветерану:

— Возьми, это вам на дорогу. Только спрячь получше, не ровен час, заметит кто.

Сезаниум благодарно склонил голову:

— Спасибо князь, золото всегда пригодится. А вы как, сир, без денег?

— За меня не беспокойся. Я на своей земле. И еще вот, что. Дай-ка сюда одну монету.

Солдат поспешно протянул мешок. Велегор вынул золотой и вернул кошель. Положив жетый кружок на кованый обод колеса, он взмахнул мечом, и развалил монету пополам. Одну половинку взял себе, другую протянул Краге.

— Если, понадобится помощь, придешь с этой монетой в мой замок. Ты, или он, — рыцарь ткнул рукой в сторону мальчика. — Даже если меня не будет, тебе окажут любую помощь.

Велегор, вскочил на лошадь. Подъехав к изголовью чернокнижника, он склонился и преодолевая себя, вымолвил: «Спасибо, Мазранг». Пришпорив кобылу, с места пустил её рысью, и больше ни разу не оглянулся. Он не услышал, как ему в спину, колдун тихо произнес: «Тебе спасибо, воин...»

Как же далеко, оказывается он уехал за время своего одинокого странствия. Будь его воля, он не слазил бы с коня, и ночью. Но, кобыле, нужен был отдых. Через четыре дня Велигор пересек границу своей страны. Потянулись знакомые места. Несколько раз он проезжал мимо замков, принадлежащих друзьям и знакомым, с которыми плечом, к плечу рубился с Чёрными, три этих долгих года. В любое другое время, он обязательно завернул в гости, и как следует попировал, отмечая встречу. Однако, при одной мысли о том, что Рашая так и считает его мертвым, он непроизвольно пришпоривал коня.

Люди отходили с дороги, и смотрели вслед одинокому всаднику, не жалевшему своего вороного. Князь так и не снял серый охотничий плащ. Он не хотел, чтобы кто-то узнал его раньше времени.

Смеркалось, когда лесная дорога кончилась и он остановился на границе широкого поля. В часе езды, на холме, стоял замок. Отчий дом. Князь долго стоял, скользя взглядом по стенам и башням, словно хотел увидеть родное лицо. Всё было так, как тогда, когда он покинул эти стены. Переломив себя, он развернул кобылу и заехал в лес. Здесь недалеко бежал небольшой лесной ручей. Подобравшись к знакомому месту — маленькой заводи, в детстве он пускал здесь кораблики, сделанные Вьюгой, — Велегор стал устраиваться на ночлег. Он наскоро перекусил, потом вычистил всю сбрую и оружие. Раздевшись, он зашел в прохладную ласковую воду ручья. Вырвав пучок травы, тщательно вымылся. Расчесал отросшие до самых плеч, сырые волосы и прилег, дожидаясь рассвета.

Как не странно, он сразу заснул. Сон его был продолжением дня: он выехал на дорогу ведущую в замок, и всю ночь скакал и скакал вверх, к вершине холма, удивляясь, почему никак не может приблизиться к воротам замка. Просыпаясь, он чертыхался, пытаясь прогнать надоевший сон, засыпал и снова оказывался в седле.

Когда солнце приготовилось выпрыгнуть из-за леса, Велигор окончательно проснулся. Сполоснув лицо, он вгляделся в отражение змеящееся мелкой рябью: «Кто-бы мог подумать, что встретить Чёрного, иногда к удаче?»

День уродился на славу. Раннее солце заливало хлебные поля с обоих сторон дороги. Ветерок, налетавший со спины и начинавший подталкивать рыцаря к дому, гнал волны от самого леса и до подножия замкового холма. Туда, где кончалось золото и начиналась зелень. На холме, у подножия замка, ничего не сеяли и там вовсю хозяйничала гутая высокая трава. Дорога была хорошо наезжена, значит жизнь в фамильной вотчине не останавливалась. В глубине души, князь побаивался, что под женской рукой, доброе хозяйство может захиреть. Но привставая в стременах, и оглядывая окружающее великолепие, он с гордостью думал, что жену ему боги выбрали, на зависть всем. Не только красавица, но и хозяйка. «Как же, она тащила всё это на своих худеньких плечиках», — с жалостью подумал он.

Еще идали, он увидел, что большие ворота открыты настежь. Этот порядок, чтобы ворота открывались с восходом солнца, завел еще его отец. Подъезжая ближе, он понял, что его заметили. Из караулки, рядом с воротами, вышел стражник, потом к нему добавился ещё один. Они стояли, и разглядывали его. С такого росстаяния, лица разглядеть было не возможно, поэтому он не мог узнать их. Были ли, это люди из его дружины, или кто-то новый. Вдруг сердце больно кольнуло. Над воротами, на знамени, с вышитым родовым гербом, вилась черная траурная лента. По ком траур? Веселое настроение мгновенно слетело с него. Он хлопнул пятками по животу кобылы, ускоря её.

Почти подъезжая к резной каменной арке, он узнал стоявших, это действительно были его люди. На лицах стражников, застыло непередаваемое выражение удивления, узнавания и страха. Они явно растерялись, и так и стояли молча, пока князь почти не наехал на них. Спрыгнув с лошади и кинув поводья ближайшему воину, он закричал: «Кто умер? По ком траур?» Только услышав его голос, стражники ожили и засуетились. Старший вдруг заулыбался во весь рот: «Так, это…теперь выходит никто…это по вам флаг…»

Велегор резко выдохнул. Как же он не сообразил? Конечно, это его оплакивают! «Снимите траур! Праздновать будем!» — не останавливаясь, крикнул он и вбежал во внутренний двор. Он бежал по чисто выметенным плитам площади к высокому парадному крыльцу главного здания. А на встречу ему неслась, маленькая девчушка в длинном просторном платьице, из под которого мелькали красные замшевые туфельки. Недоплетенная коса с красной лентой, развевалась во все стороны, когда девочка оглядывалась на бегущую за ней няньку. Она не замечала Велегора, и хохоча, бежала прямо на него.

Князь остановился, сердце у него бешенно забилось. По годам девчушка, как раз подходила, и бежала она из главного дома. Неужели?

Девочка, наконец, заметила воина, но остановиться уже не смогла, и влетела прямо к нему в руки. Он подбросил её, усадил на руки и весело спросил: «А чья это девочка носится по моему двору?» Та, вздернула нос, смело посмотрела князю в лицо, и заявила: «Это мой двор, а не твой!» Эти слова, а ещё больше, дикое выражение лица няньки — молодой дородной женщины — подсказали ему: вот оно — его долгожданное чудо. Нянька узнала его, и еле слышно прошептала, подтвердив: «Дочка ваша…князь» Вдруг, что-то сообразив, она сменилась с лица, и резко развернувшись, кинулась к крыльцу.

Велегор уткнулся лицом в растрепанные волосы малышки, и замолчал, вдыхая чистый детский запах, стараясь удержать непрошенные слёзы. Справившись с собой, он спросил у замолчавшей девочки: «Пойдем к маме?» Та с любопытством смотрела на отца, и только кивнула в ответ. Вокруг, поднятые необычайной вестью, уже начали собираться жители. Они опасливо, с далека, разглядывали хозяина, и перешептывались, обсуждая такую невероятную новость.

Внутри дома раздался крик. Князь заспешил к ступеням. На высокое изукрашенное резным камнем крыльцо выскочила Рашая. Увидев Велегора и столпившихся вокруг людей, она попыталась принять подобающий вид, и спуститься навстречу мужу, как полагается достойной жене. Но сделав два шага, она не выдержала, подхватила подол платья, и слетела настречу любимому, прямо в его долгожданные обьятья.

«Я знала…я чувствовала…» — сквозь слезы, шептала она, прижавшись к его груди. Он держал на одной руке дочку, изумленно глядевшую на мать, другой прижимал к груди свою маленькую Рашаю, и не было в этом мире человека, счастливее Велигора!

Ранним утром следующего дня, Рашая проснулась оттого, что кто-то стягивал с неё одеяло. Она ухватила сползающий край, и приподнялась… Из-за края огромной кровати, выглядывала хитрая рожица дочери. Мать сделала притворно строгое лицо, и погрозила девочке пальчиком. Та, обрадовавшись, что мать не спит, птичкой запорхнула на кровать. Рашая схватила дочку, поцеловала, и негромко зашептала ей на ушко: «Солнышко, моё. Давай сегодня встанем тихо, тихо. Пусть наш папа поспит. Он очень устал». Она с любовью посмотрела на раскинувшегося по всей кровати Велегора. Весь день вчера он носился по замку, стараясь все проверить, все посмотреть. Весь день он не спускал с рук дочку, которая почувствовав слабину, сразу же начала командовать отцом. Вечером, князь собрал всю дружину, и пир загремел на всю ночь. Однако сам посидел с воинами недолго. Как только первые выпитые кубки ударили в головы, и общий разговор стал распадаться на отдельные ручейки, он взял за руку свою маленькую супругу и выскользнул из зала. Многие заметили это, но только понимающе переглянулись. До самого утра, они любили друг друга. Лишь, когда начало светать, обессиленные они уснули.

Девочка подползла к отцу, хоршенько рассмотрела его лицо, и, повернувшись к матери спросила: «А почему у папы, такая ранка на лице?» Рашая грустно ответила: «Папа воевал с плохими дядями, они ему и сделали ранку. Ты про это никому не говори, хорошо?» Она пододвинулась к спящему мужу, и осторожно коснулась губами, едва затянутой тонкой кожицей, рубцующейся плоти над снесенной щекой с огленными зубами. «Бедный, ты мой — тихо прошептала она. — Как же тебе было больно. И как я тебя люблю!». Пьяная от счастья, она тихонько спустилась с кровати, подхватила дочь и направилась на кухню — надо распорядиться, чтобы с утра мужу приготовили все его любимые блюда.

Прав был Чёрный колдун, самая сильная магия на земле — любовь, настоящая любовь. Никакие чары ничего не могут спрятать, потому, что любящие видят сердцем. А, обе они — и Рашая, и дочь по настоящему любили своего главного мужчину.