Пятерня Гвиру

Гвиру был стар. С каждым днем становилось все очевиднее, что его тело угасало. Сидя за массивным столом, он выжигал на пергаменте витиеватые символы. Каждый из пяти необычайно длинных пальцев выводил отдельную часть единой фигуры. В воздухе витал едва ощутимый запах паленой бумаги.

— Ваше становление являлось ключевой задачей всей моей жизни, но я вынужден признать, что не справился.

Сложив руки на груди, я внимательно следил за тем, что говорил и делал наставник: темп, тембр, паузы, интонации, мимика.

— Я был удивительно наивен, считая, что Вселенная послала мне знак, — Гвиру продемонстрировал лишенную кисти правую руку. — Тогда я решил, что пять учеников станут моими новыми «перстами», сформируются в единый кулак и пройдут тараном сквозь пространство и время, неся мою волю в будущее. Станут той рукой, что возьмет Оружие, лишь когда она окрепнет. Что ж, теперь остается только закрыть образовавшуюся брешь, пока не стало слишком поздно. И это должен сделать ты, Соргар. Именно ты являешься ключевой фигурой на этой доске. И если я умру раньше, чем настанет день решающего боя, тогда ты займешь место Хранителя ключей. Подготовишь будущее поколение, которое отправится на битву.

Я почтительно склонил голову. Вполне возможно, что учитель говорил то же самое и остальным. Старик всегда играл на уровень выше, хотя сегодня…

— Соргар, один из оставшейся четверки собирается завладеть Оружием. Я чувствую, как Ключи тянутся к возжелавшему их, как они перестают быть покорны моей воле. Ключи хотят, чтобы Дверь отворилась, чтобы Оружие было использовано.

— Учитель, но разве это не может быть следствием того, что вы…

— Умираю? — в голосе Гвиру слышалась сталь. — Я знаю, о чем говорю: Ключи чувствуют чужое желание и стремятся к нему. Нельзя допустить, чтобы Оружие вступило в бой раньше времени. Вы еще не готовы! Сил слишком мало! — старик внезапно закашлялся кровью. — Нет смысла побеждать… в битве сегодня… если это приведет к поражению в войне… завтра! — он утер кровь рукавом.

В мою память врезался этот жуткий образ: дикий взгляд, пересохшие окровавленные губы, хриплое дыхание.

Я старался переварить услышанное: один из моих названых братьев — предатель.

— Тот, кто вознамерился завладеть Оружием, чувствует слабость моего тела. Ты должен помочь мне! Отыскать предателя и уничтожить его, пока идея под названием «Будущее человечества» не пошла на корм этим чертовым морским тварям.

Гвиру закончил выводить символы и пододвинул жженый лист ко мне: пять частей фигуры образовали общий контур, напоминающий пентакль, четыре луча которого смотрели вверх, а пятый луч вниз. В его вершине медленно пульсировала капля крови.

— Я могу доверить эту ношу только тебе.

***

Воспоминание о разговоре с Гвиру устремилось в костер. Голубое пламя охватило тело старого мистика. Чтобы душа покойного продолжила свой путь по-настоящему целостной, следует выбрать одно ключевое воспоминание об умершем и отпустить его. Это воспоминание переставало быть только твоим, но становилось частью энергетической опоры, именующейся "Психопомп", проводник душ. Может следовало вспомнить то, как Гвиру вытащил меня из оков на галере работорговцев. Или самый первый, простой, но важный урок о том, что нет иного пути к победе, нежели тяжелый труд. Или одну из тех славных посиделок у костра, которые мы устраивали, чтобы отвлечься от сражений: мы шутили, смеялись, травили байки, пили вино. Но, полагаю, именно этот разговор накануне его смерти был самым важным: именно он должен определить, будет ли жить идея Гвиру или нет.

Я обвел взглядом остальных «перстов». Каждый внимательно наблюдал друг за другом, на лицах читалось только одно: не было ни страха, ни злости, лишь готовность принять вызов.

Один из них, моих единственных друзей, хладнокровно убил человека, давшего нам все.

Безрассудной части меня хотелось отчаянно атаковать наобум и немедленно, одним мощным ударом ментального бура, прорваться к правде.

Но все они были готовы к этому. Подобный выпад не только бесполезен, но и весьма опасен. Хорошая защита обернется сокрушительной контратакой и оставит от моего сознания выжженный информационный пепел.

Я продолжил наблюдать и ждать: вдруг убийца и сам нанесет удар, демонстрируя, что искренне ищет виновного.

Никто не шелохнулся.

Налетевший ветер подхватил останки Гвиру и понес в океан. Природа торжествовала. Ее главный противник был повержен.

***

Гвиру неторопливо вышагивал перед пятеркой юных учеников. Иногда его плечи конвульсивно одергивались назад: следствие давней травмы. Худоба, осанка, орлиный лик, начисто выбритое лицо, седая, изрядно полысевшая голова и пронзительный, слегка прищуренный взгляд создавали образ скорее великого теоретика, нежели могучего героя Архипелага, несколько лет назад повергнувшего Алого левиафана.

— Я расскажу вам о том, что мистики называют «Рождением первого дитя». Рождению предшествует союз двух начал: того, что дает первичный импульс, и той, что, принимая этот импульс, формирует то, что родится впоследствии. Существующая концепция гласит, что первичными началами являлись две абстракции: Отец — потенциал творения и Мать — жажда существования. Вместе они создали Логос, Первое дитя: живую упорядоченную энергию, что развилась в материальную вселенную, и, в конце концов, вылилась, в частности, в наших далеких предков, homo sapiens.

***

Одно из первых правил, что я уяснил: руки должны быть максимально тренированны.

Руки есть сакральный символ проявления человека вовне. Чем лучше навык, чем совершенней развита мышечная память, тем сильнее твой потенциал как творца реальности. Руки — это проводник воли, катализатор энергии, это метафизический посредник между искрой творца, что есть в нашем разуме, и Логосом, энергией мира.

Мы бились боевыми мечами, а под ногами жадно клацали зубами стайки хищных Ogbu. От завтрака их отделяли лишь полторы дюжины небольших, слегка выступающих из воды камней.

Гвиру учил, что нет смысла осторожничать во время тренировок, и повторял: «Все, что можно основательно поколебать — необходимо поколебать, и, если оно не устоит — так тому и быть».

Кайден.

Высокий, худощавый, жилистый, длиннорукий. Поначалу у меня невольно возникало сравнение с богомолом.

На носу всегда покоились очки, а едва заметная ухмылка никогда не покидала лица. Самоучка из бедной семьи, в каждом из нас он видел баловня слепого случая, которому все преподнесли на блюдечке. Но Кай никогда не позволял себе высокомерия или надменности по отношению к нам, разве что недолюбливал Хема. Самостоятельно он освоил принципы управления Логосом и к семнадцати годам стал настоящим героем на родном острове.

Я уклонился от Слезы — именного изогнутого клинка Кайдена. Отскочив на соседний, скользкий от ила, булыжник, я контратаковал его по двум диагональным траекториям. Соперник отбил оба удара, но, слегка утратив равновесие, отпрыгнул назад на крошечный острый камень. Идеальная возможность для решающей атаки! Но вместо этого я ударил иным способом: ментальный клинок устремился вперед, легко пронзил защиту противника, и:

Я бежал по берегу. Серебристые брызги разлетались во все стороны. Время словно замедлилось и наблюдало за нами. Мне было необычайно легко. Я радостно протянул руки к бегущей навстречу любимой Слезе…

Что?! Я вырвался из его сознания.

Кай ловко пробежал по камням и перепрыгнул на берег. Затем грузно уселся на белый песок и захохотал так громко, что перепугал греющихся на прибрежных камнях птиц.

— Ахахаха! Отлично братец!

Мое лицо расплылось в улыбке.

— Ну ты и дурак, Кай!

— Ты бы видел свое выражение лица, ахаха! — «богомол» утер рукавом проступившие от смеха слезы.

Отдышавшись, он посерьезнел, поправил очки и спросил:

— Ты думаешь, что это сделал я, Сорг? — он внимательно смотрел на меня.

Я, балансируя на мокром камне, не мигая смотрел в ответ.

— Вероятность один к четырем.

— Как и у тебя.

— Если тебе нечего скрывать — открой мне память.

— И, будь ты убийцей, мой мозг тут же избавится от лишних нейро-цепей, которые могут помешать тебе в дальнейшем. Брось.

— Тогда кто это сделал, по-твоему? — я перепрыгнул на берег.

— Хем или Лаэ…или Белый…ну, или ты, — он холодно улыбнулся.

— Я на последнем месте? Раз уж мои «один к четырем» наименее вероятны, не хочешь все же рискнуть и открыться мне?

— Нет, братец. Ни один к четырем, ни один к четырем тысячам не заставят меня рисковать, когда дело касается тебя.

***

Закат. Легкий привкус соли на губах. Крики птиц и ритмичный шум волн. Я и Лаэри прогуливались по берегу.

Космос, как же она мне нравилась! Если подумать, она была единственной хорошо знакомой женщиной в моей жизни.

Чудесная Лаэ. Не сказать, что она была красива, но она однозначно была невероятно желанна: импульсивная, своенравная, загадочная и абсолютно недоступная. Физически. Никто из нас никогда не касался ее: она впадала в бешеный психо-энергетический транс, лишь только кто-либо из мужчин начинал приближаться к ней. Причину никто узнавать не спешил.

Когда из-за скал выскочил чешуйчатый Vorl, я рефлекторно выхватил меч, но Лаэри резко остановила меня и уверенно направилась к ящеру. Тот не выказал ни единого признака беспокойства и, напротив, стал странно топать лапами по земле, словно предвкушая будущую игру. Лаэ мягко коснулась шеи животного, и Vorl, закрыв глаза, стал тереться скулой о подставленную руку.

Девушка была Сестрой зверя. Так именовали женщин, к которым, в отличие от остального человечества, испытывали симпатию животные Архипелага.

— Ты мой хороший! Одиноко тебе? Пришел поиграться, да? — продолжала гладить зверя Лаэри.

Я должен был поговорить с ней о Гвиру. Как бы Лаэ мне ни нравилась, она могла оказаться убийцей.

— Лаэ…

— Даже не начинай обвинять меня, Сорг! — гневно отрезала девушка, а зверь открыл глаза и рыкнул в мою сторону. — Я не убивала старика.

Я растерялся.

— Кто же тогда?

Девушка странно посмотрела на меня. Затем нахмурилась и неспешно, изучая мою реакцию, произнесла:

— Скорее всего, это Белый. Объединимся и атакуем его!

— Брось! Вы всегда с ним цапались. И ты позволяешь этому влиять на свои выводы?

— Я ничего такого не позволяю, просто он чудовище и это совершенно в его стиле, Сорг!

— Убивать учителей?

— Убивать! Убивать невинных!

— Ну, у остального человечества другое мнение на этот счет, все же эти твари...

Лицо Лаэри исказилось гневом. Я почувствовал, как нечто окутало разум черной пеленой и стало ввинчиваться в виски.

В почерке удара сквозили две линии, словно меня атаковала пара сплетенных воедино сознаний: человеческое и животное, разум Лаэ и Vorl-а.

Атака смяла щиты и проникла дальше. Девушка не разбираясь отбросила личину, которую я поддерживал на поверхности сознания. Она рисковала: оставь я ловушку в ложной сути, Лаэ, не заметив ее, была бы отрезана от собственного тела.

Так, в общем-то, и произошло: когда она коснулась истинной памяти и принялась подавлять мою волю, ловушка захлопнулась.

Я ощутил, как стали рушиться грани ложной сути. Воля Лаэ оказалась временно заперта «под завалами» личины и лишена энергии тела.

Ментальным клинком я пронзил ее сознание и…

Я сразу понял, что эта личность истинная.

Во-первых, потому что Лаэ была Сестрой зверя, животная суть все еще занимала важное место в ее психике, а у животных не бывает осознанных ими личин.

А во-вторых:

Отец держал меня за горло. Из его провонявшего брагой рта вырывались пьяные слова о том, что он будет делать со мной дальше…

На миг я утратил концентрацию, и Лаэ яростно вышвырнула меня из своей психики.

Я жадно хватал воздух. Когда ты видишь чье-то воспоминание, ты не только наблюдаешь его, но и переживаешь всеми органами чувств.

— Если ты расскажешь им, — тихо сказала Лаэ, — то, обещаю, я обрушу на тебя не только силу этого малыша, а подниму из глубин недобитого учителем Алого левиафана.

Она развернулась и зашагала прочь, Vorl засеменил следом.

***

Однажды homo sapiens достигли того, что позже назвали «Скрытой критической массой». Некоторые сводят это к превышению человеческого населения, другие — к более абстрактным категориям, вроде планетарного опыта. Так или иначе, появились мы, homo animus. Не было ни постепенной мутации, ни длительной адаптации. Случилось принципиально иное, лавинообразное преобразование сознания, в первую очередь на уровне информационном. Лишь некоторая мутация эпифиза физически свидетельствовала об изменении вида. На Земле, наконец, дооформилось и родилось то, что раньше лишь проявляло себя на зачаточном уровне. Истории, связанные с метафизическими переживаниями, психо-энергетическими проявлениями, воспоминания о прошлых жизнях, связность людей посредством коллективного бессознательного — все это были лишь проявления не рожденного, но формирующегося младенца, изредка «пинающего мать в живот». Появился полноценный информационно-энергетический элемент, окольцовывающий разум. По сути, Осознанное перестало быть заложником Бессознательного, а эмоции и инстинкты — оковами разума. Возникший элемент стал не барьером, но символической связью между теперь уже двумя полноценными, равными образованиями: бессознательным и осознанным. И этот элемент назвали Второе дитя или же, по-простому, Душа.

***

Волны с рокотом бились о камни. Визжащий ветер кричал нам, чтобы мы убирались прочь. Океан пришел забрать то, что хотел, но мы вознамерились ему помешать. Лаэ, конечно, ладила с этими тварями, но остальное человечество для них являлось не более чем кормом.

Я и Белый приближались к гигантскому темно-зеленому Itli.

Членистоногая тварь «присосалась» к берегу, на котором стояла крошечная рыбацкая деревушка, и ждала, пока ее симбионты завершат подготовку к трапезе.

Они жили на теле гиганта, защищаясь тем самым от крупных хищников, а взамен помогали Itli питаться вкусным сухопутным деликатесом. Будучи невероятно шустрыми и малозаметными, симбионты выбирались на сушу и атаковали жертв, парализуя тех ядом. После чего на берег прибывал и сам Itli.

— Белый берет гиганта, один! — услышал я монотонный голос своего спутника.

Так получилось, что все мы: и я, и Лаэ, и Кай, и даже Хем были, ну… одинаковыми, что ли. Все мы делились друг с другом своими историями, мыслями, дружески сокращали имена друг друга.

Все, кроме Белого. Он всегда говорил о себе в третьем лице и называл нас полными именами. Никогда толком ничего не рассказывал, лишь изредка вставлял короткие комментарии. Белый любил оружие и Белый любил драться… и, наверное, Лаэ была права, считая, что он любил убивать.

Высокий, массивный, с бледной кожей, холодными синими глазами и короткими светлыми волосами, он олицетворял собой родной Льдистый остров, население которого утверждало, что сохранило традиции и память о столь далеких временах, которые иным и не снились.

Воин крепко сжимал в правой руке топор с алым лезвием, а левой поддерживал лямку сумы, из которой торчала семерка гарпунов.

На берегу в неестественных позах лежала дюжина людей. Невдалеке парализованную худую женщину тащили к воде двое симбионтов.

Над головой потемнело, и я бросился в сторону — мгновением позже огромное щупальце, увенчанное клыкастой пастью, обрушилось рядом. Я с выдохом ответил рубящим ударом, одновременно усиливая атаку энергетическим витком. Тот, окутав мое предплечье, перешел на металл и, слившись с мечом, вонзился в тварь.

Лезвие утопилось в щупальце, пасть мерзко булькнула и судорожно дернулась. Я ударил вновь и практически рассек конечность пополам. Щупальце взметнулось вверх, орошая меня с ног до головы липкой белесой кровью.

В сознании запульсировало острое чувство опасности. Я развернулся, нанося вслепую перекрестную двойку мечом. Клинок пронзил подкравшуюся тварь — упав под ноги, она скрутилась в комок и больше не шевелилась.

Покров бестий пропускал свет через себя и казался прозрачным. Размерами не больше метра, они, подобно Itli, представляли собой систему сокращавшихся щупалец.

Заметив еще пару тварей, я рванулся к ним, формируя в сознании два ложных раздражителя: те, сорвавшись с «привязи», устремились к симбионтам. Твари, бросив свою жертву, стали конвульсивно дергаться и бить щупальцами по воздуху. Я прикончил их короткими ударами меча.

Перекрывая вой шторма, по округе разлетелся гортанный, глубокий гул, несущий в себе ярость: в теле Itli торчал гарпун. На мгновение я невольно залюбовался картиной, достойной старинных саг: исполинская тварь, яростные волны и вторящий им ураганный ветер сосредоточили свой гнев на одинокой фигуре, гордо выпрямившейся перед натиском стихии. Белый, словно сорвавшийся с древнего барельефа герой, сиял переполнявшей его психической силой. Он уклонился от рухнувшего рядом щупальца и с ревом бросил искрящийся энергией гарпун в гиганта. Чудище вновь издало рокочущий гул, и в нем к ярости добавилось острое ощущение боли и, кажется… страха.

С разных сторон к Белому устремились несколько щупалец. Воин вскинул руку с топором вверх — молочное марево накрыло его тело. Щупальца обрушились сверху. В наэлектризованном воздухе шарахнуло так, что высвободившаяся мощь разбросала симбионтов в стороны.

Это выглядело противоестественно: ноги Белого подогнулись, но он устоял. Маленькая белая точка на фоне огромного монстра.

Щупальца охватили молочную сферу и принялись сжимать ее. Я почувствовал сложную эмоцию Белого: он колебался, просить ли моей помощи. Казалось, еще миг и щит, окружавший воина, лопнет.

Сформировав в сознании клинок воли, я вонзил его в разум монстра. Простая и эффективная, словно молот, энергия обрушилась на меня в ответ.

Едва сдержав удар, я все же контратаковал и стал ввинчиваться в сознание твари, закидывая его ложными раздражителями, проникая в области страха, боли и инстинктов.

Белый, почувствовав слабину чудовища, нанес собственный удар. Я увидел, как его сознание двигается параллельно со мной, вгрызаясь все глубже в агонизирующий мозг Itli.

И тогда я решил, что время для честных игр прошло.

Я создал крошечное, едва заметное ответвление от своей воли и направил его назад. Затем неторопливо прощупал щиты и аккуратно заглянул внутрь разума Белого.

Сдохни, выродок Ермунганда! Я буду рвать тебя, а ты будешь страдать, и все твои братья и дети умрут! Я настигну и вырежу ваше племя. Буду пожирать сердца, мочиться на ваши трупы. Бойся, червяк! Какой сладкий страх, я выпью его, выпью вас всех. Вы будете вечно страдать и ползать у моих ног, как и подобает червям перед ногами Бога!

Это было…жутко. Столько радости и упоения было в этих мыслях, столько неестественной, демонической любви. Это чувство едва не поглотило меня — еще немного, и я бы бросился грызть разум самого Белого.

Купируя эти мысли, я стал аккуратно касаться каждого из сегментов памяти: воспоминания, связанные с запахами, с болью, похотью, воспоминания о Лаэ, о Хеме, обо мне, о Гвиру. Стоп! Я стал углубляться в надежде заметить воспоминание, пульсирующее ярче остальных. Если он убил своего учителя, то мозг выделит это.

Я нащупал нечто, связанное со смертью Гвиру. Волнение захватило меня: мне хотелось узнать ответ и, при этом, я страшился его.

Это было воспоминание о похоронах учителя… и я ничего не почувствовал… ни боли утраты, ни сожаления, ни гнева, ничего… Белому было просто плевать, плевать на смерть наставника. Как это вообще возможно? Неужели он действительно настолько… чужой?

Нечто скользкое набросилось на меня и принялось душить: один из симбионтов сумел подкрасться ко мне незамеченным, несмотря на то, что я не отключал восприятие тела и на половину.

Я максимально напряг мышцы шеи и передал твари ощущение нестерпимого жара, исходящего от моего тела…

Несмотря на то, что симбионт разжал хватку и бросился прочь, я не успел — ужасный холод распространялся по телу. Заваливаясь на землю, я заметил, что поверженный Itli грузно упал на пенящуюся воду.

Я попытался блокировать яд, но в этот самый момент понял, что кто-то мешает мне: вглубь меня смотрел Белый. Когда я отвлекся на симбионта, воин, конечно же, ощутил «удар в спину» и атаковал в ответ.

— Ты помог Белому, хотя Белый говорил, что все сделает сам, — он на мгновение задумался, — долг уплачен.

Хватка Белого спала — я последним усилием воли распространил энергию по сосудам, выжигая яд.

Воин провел ладонью по лезвию топора, растер выступившую кровь по лицу и направился к зверю.

Меня скрутило и стало рвать. Отдышавшись, я посмотрел на Белого, тот молча добивал умирающее животное.

***

Рождение Второго дитя позволило человеку напрямую работать с Первым: управлять Логосом, энергией мира. Отныне все, что именовали магией, перешло из разряда случайных, обрывочных явлений в статус системного, экспериментально воспроизводимого, контролируемого функционала человеческого сознания.

Возможно, людям казалось, что с обретением души должна была наступить Золотая эпоха человечества. Но вместо этого…

Выяснилось, что Душа родилась не только у человека. Душа — это единое информационно-энергетическое поле, окутывающее нашу планету. И каждый рожденный на Земле несет в себе зерно этой единой субстанции. Весь планетарный разум, по сути, обрел то, что разделило Осознанное и Бессознательное. И если человечество приняло это как дар, то Природа восприняла это как проклятие…

Она ощетинилась против своих новых детей: извержения вулканов, землетрясения, наводнения, эпидемии, агрессивно мутирующие флора и фауна. Континенты были поглощены водой. Может из-за некой программы сохранения видов, может из-за слепой случайности, а может из-за усилий человека, некоторые осколки суши сохранились: сеть островов, которую мы называем Архипелаг. Цивилизация была отброшена на тысячелетия назад в своем техническом прогрессе. Лишь обрывки знаний, лишь осколки технологий…

Наша с вами миссия, ни много ни мало: вернуть человеку неотъемлемое право на жизнь и свободу. Когда придет время, когда человечество будет готово, мы используем Оружие и вернем homo animus законную власть над этой планетой.

***

Хеммет расставлял фигуры на доске, исподлобья поглядывая мне в глаза.

Невысокий и полноватый, обладающий тихим, неразборчивым голосом, он явно не походил на опасного противника. И все же за внимательным взглядом зеленых глаз четко читалось обратное. Хем с удовольствием и пониманием пользовался своей обманчивой внешностью. Из всей четверки читать его было сложнее всего.

Хем родился в уважаемой семье на Эрнее, острове-столице. С детства его обучали достойные мастера, ему были доступны все блага, все возможности и, конечно же, почетный доступ к Башне Гаара, крупнейшему на Архипелаге музею-библиотеке. Однажды, в ответ на язвительную тираду Кайдена о превратностях слепого случая, он сказал: «Судьба неспроста балует будущих победителей. Она дает утолить жажду ложных путей вначале, чтобы потом они сосредоточились на истинной цели. Я успел познать и полное веселья детство, и богатую знаниями юность, и насыщенную женщинами молодость. Я утолил жажду и теперь не сверну с пути. А ты?»

— Итак, Сорг, что ты хотел обсудить?

Я подвинул пешку вперед, одновременно с этим обрушиваясь психическим ударом на сознание Хема.

Конечно же, он был к этому готов. Блокируя удар и делая симметричный ход пешкой в ответ, он контратаковал — мои щиты выдержали.

Мы называли это Триада: агрессивная схватка сознаний на фоне любезного, неторопливого разговора за быстрой (на обдумывание хода пять секунд) партией в шахматы. Это была оголенная проверка своих возможностей, ведь ты должен контролировать соперника на трех уровнях: уровне разговора, уровне игры и уровне столкновения сознаний. Разрешались и даже поощрялись жульничество и обман. Заметишь — молодец, не заметишь — слабак.

— Кто, по-твоему, убил его? — забрав пешку Хема, я бросился наносить шквал ментальных ударов в надежде сломить его волю одним мощным наскоком.

Хеммет изящно ушел от шквала и нанес единственный, но дьявольски сложный удар в ответ.

— Ты, — без улыбки ответил Хем, выводя в центр доски ферзя и забирая мою пешку.

Атака прошла сквозь щиты, в глазах на мгновенье потемнело. Я несколько потерялся, но сумел погасить мощь удара. Атака застряла в ложной сути.

— Без вариантов? — я походил конем, прессингуя ферзя и расщепляя недобитый виток его воли.

Хем несколько секунд молчал, внимательно глядя мне в глаза. Он не атаковал. Не атаковал и я.

— Варианты есть всегда, — он увел ферзя в сторону.

— Тогда почему я? — я бросился в бой, параллельно атакуя ферзя.

Он тяжело блокировал мой удар.

— Я всегда склоняюсь к той мысли, что чего-то не понимаю. Что меня пытаются обыграть на более высоком уровне. Вот и сейчас: ты рыщешь, выискиваешь, обвиняешь. Ты идеальный кандидат на звание того, кто пытается играть на уровень выше.

Мы обменялись дюжиной ходов.

— А если это, скажем, Кай? Что он собирается делать с Оружием?

Хеммет фыркнул и ответил, пронизывая слова ленивым пренебрежением.

— Ему нужна власть. Деньги, армия, уважение. Чтобы все с ним считались и признали, наконец, какой он молодчинка.

— Ну а что насчет Лаэ? Или Белого?

— Девчонка… не знаю. Она — загадка, прекрасная загадка, не правда ли? — он ухмыльнулся. — Ну, а Северянин, ему нужна слава, а еще сила, просто чтобы была.

— А что нужно тебе? Что если бы ты получил Оружие?

— Мне? А как ты думаешь? Что в этой жизни вообще имеет значение? Единственное, что в жизни имеет значение это… — он указал на меня рукой, предлагая закончить.

— Жизнь, — ответил я.

— Долгая-долгая, желательно бесконечная, да? — ухмыльнулся Хем. — Так вот что тебе нужно.

— Не юли! Мне нужно то, чему нас учил Гвиру: чтобы человечество победило в войне.

Хеммет продолжал изучать меня взглядом, он морщил лоб и сосредоточенно думал.

— Наверное, так и есть, хотя… — пробормотал он себе под нос.

Хем надолго замолчал. В тишине мы продолжали играть. Ментально он ушел в глубокую защиту и не отвечал на мои атаки. Вскоре я их прекратил.

Прошло какое-то время, партия завершилась ничьей.

Хем встал из-за стола и подошел к окну.

— Гвиру должен был оставить что-то… — наконец сказал он. — Что-то, что помешает убийце завладеть ей.

— Ей?

— Anima mundi, Душа мира. Я никогда не любил называть ее Оружием. Сводить ее роль к оружию — значит существенно ограничивать ее возможности.

Я задумался. Ведь правда, учитель просто обязан был рассмотреть тот вариант, где он проиграет, где я не справлюсь. Вариант, где убийца завладеет Ключами и откроет дверь к Аниме. Гвиру должен был оставить какую-то ловушку у этих дверей… Ловушку, что сработает только на том, кто завладел Ключами насильно. Это же очевидно! Почему я не подумал об этом раньше?!

— Алтари!

— Да, — задумчиво произнес Хем. — Если эту партию и можно закончить победой белых, то только там.

***

Для начала мы с Хемом собрали остальных. Вместе мы пришли к согласию в том, что Алтари — это наиболее вероятное место, где Гвиру мог оставить ловушку для своего убийцы. И чтобы определить его, нам нужно впятером отправиться к этому месту. Каждый из нас понимал, что убийца должен или рискнуть жизнью или попытаться сбежать.

Мы немедленно, следя друг за другом, отправились к Алтарю — небольшой площадке из камня, расположенной на дальнем берегу острова.

Алтари были рассеяны по всему Архипелагу. Предки построили их в качестве святилищ Anima mundi, Души мира. Здесь они создали ритуалы, которые оберегали острова от гнева Природы. Душа, принятая человеком, но отвергнутая Природой, стала оружием, что защищало Архипелаг от буйства стихии и океанических хищников.

Гвиру обучил нас этим ритуалам, с тех пор мы проводили их четырежды в год, в сакральные даты солнцестояний и равноденствий.

Каждый раз, когда я обновлял ритуал, меня касалось нечто… с одной стороны принципиально иное и несоизмеримо большее, чем я, но с другой нечто настолько близкое, словно бы я смотрелся в зеркало. Но, кроме этого, ритуалу сопутствовало и иное ощущение: как будто что-то хтоническое и темное в бессильной ярости клацало зубами рядом со мной и уходило прочь.

«Алтарь — это Дверь, за которой находится Душа мира, — говорил Гвиру. — Когда вы проводите ритуал, вы лишь заглядываете в замочную скважину, лишь зачерпываете толику той силы, которая таится за этой дверью. Но придет день решающей битвы, и тогда Ключи отопрут Дверь, тогда мы возьмем всю мощь Anima mundi и подчиним Природу нашей воле!»

Мы попали в западню.

Гвиру, будучи Хранителем, «приучил» Природу к определенному сценарию: он проводил ритуал, но никогда не использовал Ключи.

Теперь же к Алтарю приближался новый Хранитель. Природа чувствовала это, и, казалось, мир вокруг нас вот-вот разорвется на куски. Недавнее буйство стихии во время битвы с Itli воспринималось теперь как невинная детская шалость.

Инстинкт самосохранения Природы воплотился в тот не имеющий названия ужас, что окружил нас. Природа чувствовала, что Ключи, обагренные кровью предыдущего хранителя, приближаются к Двери. К Двери, хранящей то, что Природа не понимала, то, чего боялась, и то, что не желала принять как часть себя.

Однако, вместе с этой западней, с этим безумством Природы пришло и окончательное понимание: Хранитель Ключей, убийца Гвиру здесь, среди нас! Отныне нужно перечеркнуть то, на что я в глубине души надеялся: что случился неучтенный мной фактор, что каждый из них невиновен.

Итак, вот она, кульминация: Ключи у одного из них. Иначе всего этого кошмара вокруг не случилось бы. Каждый из нас понимал это. У убийцы должен быть чертовски хороший план, чтобы продолжать здесь присутствовать: если его не прикончит Природа или гипотетическая ловушка Гвиру, то его прикончим мы. Почему он все еще здесь?

Мы не разговаривали друг с другом: слишком высоки ставки. Напряжение и подозрительность отражались на работе наших энергетических щитов. Соприкасаясь друг с другом, они порождали каскады плазменных протуберанцев, которые сшибались друг с другом, словно бойцовые псы.

Тяжелая волна обрушилась на меня сверху, пытаясь утянуть в Океан. За ней еще одна и еще одна. Земля под ногами дрожала. Было тяжело дышать, сильно упала температура, повысилось давление. Иссиня-черные тучи порождали яростные белые молнии, что били в берег с бешеным грохотом — из ушей текла кровь.

Нас окружали многочисленные твари. В бешеном танце мечей я старался не терять из виду Лаэ. Девушка пыталась не причинять фатальных повреждений животным, старалась вступать с ними в психический контакт и успокаивать их, но все было тщетно. Твари стали единым коллективным разумом, у которого существовала лишь одна цель: уничтожить нас.

Из скальных расщелин показались Vorl-ы: не меньше двух десятков. Ящеры бросились наперерез, преграждая путь к Алтарю.

У берега появились несколько членистоногих гигантов, среди которых были и Itli.

Твари всех ипостасей окружали меня, сил на поддержание щита практически не оставалось. Белый неустанно орудовал топором и кричал о чем-то на родном языке, Хем сильно хромал и, зажимая рану на бедре, хлестал налево и направо энергетической плетью.

Я пересекся глазами с Кайденом: в них сквозило отчаяние.

— Какая глупая смерть, — ощутил я его голос в своей голове. — Ты готов ее принять вот так, сегодня, ничего не достигнув?

Я не ответил, все и так было ясно: это конец.

Уклонившись от клешни монстра, я рубанул ее мечом и тут же ощутил, как икру ранило жало белесой твари. Я снес ее ударом клинка. Сразу несколько когтистых лап противников пронзили мою спину. Развернувшись, я прикончил тварей и…

— Сорг! Помоги! — услышал я мольбу Лаэ в своем сознании.

Я увидел, как Лаэри упала на землю, ее окружили Vorl-ы.

Взревев, я в отчаянном прыжке вырвался из сжимавшегося вокруг меня кольца монстров и помчался к Лаэ.

Рубящий, двойка, блок, уворот, вольт, удар — получая ранения, я пробирался к Лаэри.

— Держись! — ураган поглотил мой крик.

Я высвободил энергию щита и, преобразовав ее в волну, направил вперед — тварей, бросившихся на Лаэ, разметало по камням.

«Еще несколько шагов, и я буду рядом!»

Я прыгнул с уступа и, размозжив голову одному из Vorl-ов, заслонил Лаэри корпусом, отбиваясь от рывков ящеров.

Девушка развернулась и стала спиной к моей спине. Я не видел Лаэ, но ощущал ее сердцебиение, ее дрожь, ее боль… Она заплакала. Я взял руку Лаэ в свою.

Вот теперь черта с два я был готов умирать!

Что-то поднималось из глубин сознания. Гнев, ярость, ненависть — слова не способны передать, что я ощущал. Мир пытался убить Лаэ, и плевать, что мне это не по силам — я не допущу ее смерти.

Я не сформировывал разум в клинки, не направлял волю в противника.

Я стал гневной, бурлящей энергией и ударил по врагу…

В глазах померкло, стало тихо, словно глубоко под водой.

А потом на меня рухнуло цунами… Хтоническая, древняя сила обратила на меня свой взор, когда я посмел атаковать ее. Слепая и одновременно всевидящая, глупая и при этом всезнающая. Титаническое, бесконечно-древнее сознание коснулось моего разума и стало его сминать, словно величайший шторм лодчонку.

Сознание Бога. Простое, линейное, ясное…чистое…непорочное… не знающее разницы между добром и злом, не обремененное выбором… Мать-Природа. Не было ничего, кроме нее, она была всем, она была Абсолютом… Океан образов, лавина запахов, какофония звуков захватили меня, и я перестал существовать. Осталась лишь неделимая, гармоническая синхронность бытия.

Казалось, прошли мириады веков. И тогда, в этом океане гармонической природной чистоты возник изъян. Болезненный, непонятный, неестественный изъян. Я…

Я — это не Природа, Я — это не Абсолют, Я — это не чистая, непорочная, всепронизывающая вечность. Я это Я! Я — это homo animus, человек одушевленный. Я тот, кто осознал себя, Я тот, кто обрел душу, Я тот, кто, в конце концов, возьмет свое по праву силы.

Я рванулся из сладких тисков «единства», Я разорвал путы и Я ударил вовне всей своей волей, всей своей осознанностью, всей своей душой, всей своей верой в то, что я это Я.

***

Подводя итог сказанному: Первое дитя есть Логос, Энергия, первичная форма бытия.

Материя, Вселенная, Природа, Человек — всего лишь производная этой энергии, ее проявление вовне.

Второе дитя есть Anima mundi, Душа Мира.

Каждое живое существо на этой планете обладает ее частицей, вот только человек принял ее и осознал, а остальная часть планеты, то, что мы именуем Природа, отвергла этот дар.

Душа позволила человеку контролировать и управлять Энергией, или, если хотите, магией.

Моя задача не только развить в вас умения работы с Энергией, но, в первую очередь, подготовить ваше сознание, вашу душу к полноценному контакту с Anima mundi, ибо это то Оружие, которое позволит человеку победить в последней битве с Природой.

На этом все.

Гвиру направился к выходу из комнаты.

— Учитель, а каким будет Третье дитя? — спросил я его.

— Об этом можно лишь догадываться и выстраивать аналогии. Если Первое дитя, Логос, охватывает всю Вселенную, а Второе дитя, Анима, лишь Землю, то, вполне возможно, что Третье дитя окажется одним единственным человеческим существом.

***

Не было ни урагана, ни даже слабого ветерка. Ни грохота, ни криков.

Нет, это явно не загробная жизнь: раны кровоточили, а ушибы и переломы жутко болели.

Наконец, я открыл глаза: тот же берег, тучи рассеялись, волны успокоились, груды мертвых тварей лежали вокруг.

Лишь теперь я заметил, что в воздухе рассеяна какая-то незримая, но все же странным образом ощущаемая рябь. Она пульсировала, переливалась, но только не визуально, а как-то по-другому. Я чувствовал это, я понимал это, но выразить словами не мог. Это она, Anima mundi, Душа мира.

И Она смотрела в меня. Незлобно, а как-то игриво и с любопытством.

Возникшая в мозге аналогия нарисовала знакомую картину: Лаэ играет с дружелюбным Vorl-ом на берегу. Вдруг пространство окрасилось в теплые цвета, и мне показалось, что так оно ответило моим мыслям.

Я подумал о Природе, о том ужасе, что царил здесь еще недавно, и ощутил странный, но понятный образ испуганного зверя, что забился в глубокую нору.

Я медленно сел: Лаэ, Кай, Хем и Белый стояли рядом.

— Эй… — слабо улыбнулся я. — Как вы?

Они смотрели на меня и молчали.

Только тогда до меня дошло: я открыл Дверь, я Хранитель Ключей… я…убил…Гвиру.

— Практически сразу наши мнения разделились, — заговорил Кайден. — Хем и Белый решили, что ты играешь в какую-то сложную игру, водишь нас за нос, прикидываешься дурачком. Мы же с Лаэ решили, что ты создал сам себе личину и сделал ее основной. Скажи, наконец, что…

— Дай мне секунду, Кай…

Волна отвращения, непонимания, смятения опустилась на меня. Пространство вокруг стало скручиваться и переплетаться болезненными, кислотными красками.

Я создал себе ложную суть? Стер воспоминания об убийстве? Зачем, почему? Я не мог найти ответа, а где-то в сознании мучительно медленно формировался вопрос, который должен был возникнуть в самом начале:

— Почему я жив?

— Потому что ты наш брат!

— Правду! — рыкнул я. — Нет… не может быть…

Я оглядел их: торжество в глазах Кайдена, ленивая ухмылка у Хема, стыд и сжатые зубы Лаэ, бесстрастное лицо Белого.

— Мы все… все, кого он воспитывал, все, в кого он верил, убили…

— Сорг, старина, пойми одну простую вещь: ты это не ты. В том смысле, что ты создал личину, в рамках которой сейчас коришь себя! Вспомни, Гвиру был выживший из ума старик: «Оружие!», «Мы не готовы», «Подготовь еще десять поколений молодых», — Кайден поморщился, — черт, время уходит, нужно использовать шанс, пока мы не пошли на корм рыбам!

— Но почему я создал личину? Почему вы не сказали мне?

— Признаться, все было не так складно, как ты полагаешь, — сказал Кай. — Мы не были уверены в том, что ты поддержишь наш план. И… собирались сделать все без тебя. А потом… нет, убивать тебя мы не хотели, — он оглянулся на остальных, — ведь так? Заполучив Ключи, отперев Дверь, мы хотели предложить тебе идти с нами, ну или…идти своей дорогой.

Я был словно одурманен: мысли стали ватные, неуклюжие, они не хотели рождаться, формироваться, желали, чтобы я оставил их в покое.

Кайден продолжал свой монолог.

— И вот, когда мы собирались, ну, ты понимаешь, забрать Ключи — ты сделал все сам. Мы были сбиты с толку, и это мягко говоря. Наутро после убийства ты должен был исчезнуть куда подальше. Но ты остался и превратился в… то, что тебе нужно поскорее отбросить: наивного, горячего, преданного…слюнтяя. Пропал взгляд убийцы, пропал холод, пропал…Соргар!

— Тогда мы решили подождать и понять, что ты задумал, — вступил в разговор Хеммет, — действительно ли ты стал личиной, или все-таки играешь на уровень выше: проверяешь нас, следишь за реакцией, или черт знает, что еще ты там задумал. Наиболее приемлемым объяснением твоей личины было предположение об обходе ловушки Гвиру.

— Если я в собственных глазах буду тем, кто не убивал Гвиру… Если я буду искренне верить в то, что ищу убийцу, то ловушка не сработает, — тихо продолжил я за него.

— Вспоминаешь? Это хорошо, братец, — сказал Кай. — Теперь скажи, что ты не желаешь забирать все лавры себе, — в его улыбке мелькнула сталь. — Ты поделишься со своими братьями, ведь так?

Я встал. Очистил свой разум — пространство вокруг обесцветилось.

Я убийца своего учителя, человека, доверившегося мне. Я предал его. Усилием воли я принял этот факт. Никаких сожалений, никакой морали. Я — это не жалкая личина, которой несколько дней. Она лишь инструмент настоящего меня. Кожей я ощутил холод: пространство вокруг отвечало мне, было покорно мне, Ключи давали власть над ним. Отныне есть лишь достижение единственной цели: истинного, абсолютного бессмертия.

Я сделал выбор, отныне нет никаких оттенков, есть лишь белое — моя воля, и черное — преграды перед ней. Пространство предстало в виде шахматной доски. Так проще и понятнее. Нет ничего кроме черного и белого.

Я сделал выдох и… Но ведь что-то, черт побери, было не так!

Я ведь не желал этого оружия… по-настоящему, всеми закоулками души я его не желал. Да, оно давало гипотетическое всемогущество, но я его не хотел настолько! Оно не являлось моей страстью, моей жизнью. Зачем мне всемогущество, если я его не хочу!

Допустим, я убиваю старика, допустим, одеваю ложную суть, но, бездна меня забери, почему я до сих пор не вернул себе память?! Я обязан был поставить якорь, который вернет мне настоящего себя, когда дело будет сделано, когда я открою Дверь! Неужели новая личность так сильна, неужели я действительно стал слабаком… неужели совесть так сильно меня гложет, что я не хочу признать очевидного: Я ПРЕДАТЕЛЬ И УБИЙЦА ГВИРУ!

Но где-же чертов якорь?! Его не могло не быть. Ни в одном из возможных сценариев я бы не выбросил истинную суть на помойку! Это ведь не Я, зачем мне эта никчемная личина? Якорь должен быть! Он просто должен активироваться как-то иначе. Думай, Сорг!

Четверка замерла предо мной, выжидающе глядя вокруг.

Я не менее холодно улыбнулся Кайдену, а сам лихорадочно соображал. Затем перевел взгляд на Лаэ.

Я же люблю ее! Это тоже иллюзия или это настоящее? Кто боролся за ее жизнь: личина или Я?

— Скажи, Лаэ, я понимаю, что нужно другим: слава Белому, власть Кайдену, всемогущество Хему. Но чего добивалась ты?

Ее губы мелко дрожали.

— Мира… — тихо сказала Лаэ. — Гвиру собирался всех их уничтожить. Я надеялась, что сумею сохранить мир, сумею достучаться до обеих сторон.

— Ясно...

Думай, Сорг! Где якорь? Почему он не сработал сейчас. Это идеальное время! Оружие — оно твое, даже если Гвиру поставил иную ловушку, сейчас ты обязан быть собой, чтобы в полной мере осознавать, что теперь делать.

И тут я понял, что есть всего два очень простых варианта, два кусочка мозаики, один из которых лишний, а второй подходит идеально. И если не подходит один, то я не должен судорожно впихивать его в мозаику, а просто должен приложить второй: Я не убил Гвиру, чтобы захватить Оружие — я убил его, чтобы защитить Оружие от остальных.

И эта мысль теплом разошлась по моему сознанию, разрывая трескающийся лед на его поверхности. Я увидел, что эта идея, эта мысль мне дорога и близка. Это именно мой путь: уберечь Оружие, продолжить дело учителя.

— Молодец, мальчик, — услышал я голос Гвиру в голове.

***

Гвиру закончил выводить символы и пододвинул жженый лист ко мне: пять частей фигуры образовали общий контур, напоминающий пентакль, четыре луча которого смотрели вверх, а пятый луч вниз. В его вершине медленно пульсировала капля крови.

— Я могу доверить эту ношу только тебе.

Я присмотрелся к капле, помещенной в луч, указывающий на меня: это нечто большее, чем просто кровь!

— Станешь ли ты, Соргар, вместилищем моей истинной сути? Мое тело слабеет, а твое полно жизни. Я могу забрать его, уничтожив твою личность, но не сделаю этого.

Вместе два сознания сумеют сделать то, что не удастся по отдельности. Но сейчас, если ты примешь мои условия, ты убьешь мое тело, а затем лишишь себя этих воспоминаний.

— Но…

— Верь мне. Тот, кто намеревается меня предать, будет вынужден играть по новым правилам. Вы все начнете его искать, и он рано или поздно допустит ошибку.

***

Тело перестало быть мне покорным.

— Четверо из пяти! — сказал Гвиру моим голосом. — Ужасный показатель для учителя.

Кай быстро выхватил Слезу, но Гвиру, неряшливо дернув рукой, отбросил Кайдена прочь.

— Сколько усилий, сколько времени я на вас потратил, — Гвиру стал вышагивать взад-вперед. — Четверо из пяти, какой кошмар. Видимо, я не способен быть воспитателем, мне лучше даются практические занятия.

Широкая энергетическая волна сорвалась с моих пальцев и устремилась к остальным — все четверо упали навзничь, невидимая тяжелая глыба прижала их к земле.

— Какая потрясающая, бурлящая силой энергия в этом теле, мальчик!

— Ты сказал, что не заберешь его!

— Это временно, дай мне насладиться местью. Я ведь не говорил тебе, Соргар, по понятным причинам, о еще одной, не менее важной цели всего этого. Ты должен был выбрать мою сторону. Без каких-либо оглядок на прочие факторы. Должен был отказаться от Оружия, отказаться от плана твоих друзей. Иначе я бы уничтожил твою личность и забрал тело себе. Но ты остался верен! Я верну тебе тело, как и обещал, но сначала…

Моя рука указала на Кайдена, затем на Белого.

— Вы двое, берите оружие и нападайте. Вы ведь считаете себя воинами. Вперед!

Сначала они попытались атаковать Гвиру ментально, но тот легко блокировал их попытки.

Слеза Кая и красный топор Белого схлестнулись с моим клинком.

Удар, уворот, блок, двойка, пируэт, тройка, уворот, вольт, удар. Я чувствовал восторг Гвиру от управления моим телом и понимал, что он всего лишь играет…

А потом он наигрался.

Я ощутил, как Гвиру отдает всего себя мести, как волна ярости охватывает тело.

Рывок, вольт и перекрестная двойка…

Первым ударом он перерубил шею Белому, вторым — Каю.

Перешагнув через мертвые тела, он обратился к Хему:

— Что бы мне припасти для тебя?

Глыба, что давила на Хема, исчезла — тот встал на ноги и грустно улыбнулся.

— Такую партию не обидно и проиграть. Делай свое дело, старик, я не буду мешать.

— Ты мне всегда нравился. Жаль, что оказался предателем.

Тело Хема неестественно скрутило и выжало, словно тряпичную куклу, а затем бросило на камни — несколько мгновений в его глазах еще теплилась жизнь, а потом они остекленели навсегда.

— А теперь…

— Стой! Не смей! — вдруг закричал я где-то в глубинах собственного сознания.

— Ах, любовь! Это недозволенная нам роскошь, мальчик. Это уязвимость, это расщепление внимания. Когда мы победим, найдем тебе другую девчонку.

Я нанес ему ментальный удар. Наше тело пошатнулось.

— Идиот! Сопляк! Одумайся, что тебе ее жизнь в сравнении с выживанием человечества! Я пытался использовать ее аномалию во благо, перевоспитать ее. Но тщетно, эта дура так ничего и не поняла.

— Нет! Дело совсем не в любви, старик! Это ты дурак, если не понял все в тот самый момент, когда мы пришли в себя здесь, за Дверью. Реакция Анимы, вспомни! Эта дружественная, животная игривость! Сестры зверя — это не аномалия. Рядом с ними животные перестают чувствовать боль от влияния Души, начинают осознавать и принимать ее! Ключами, властью над Душой мира должны обладать Сестры зверя! Природа, наконец, перестанет…

— Бред! Замолкни, даю тебе последний шанс. Девка предательница и поэтому умрет. Или последуешь за ней, или заткнешься.

Что-то надломилось во мне. Я испытал горькое чувство разочарования в наставнике. Человек, за которым я шел, чьим планом я жил, перестал быть мудрым в моих глазах. Гвиру не просто не понимал — он не хотел понимать! Он такой же слепец, как и его главный Враг — Природа.

Хранителем Ключей должна быть Сестра зверя! Это и есть ответ, что положит конец войне!

Я обрушился на Гвиру всей своей яростью, всем желанием спасти Лаэ, спасти человечество, спасти Планету — глыба, удерживающая девушку, ослабла.

— Что же, — ледяным голосом сказал Гвиру, — ты выбрал смерть.

Моя личность мгновенно стала расщепляться на мелкие осколки.

Бездна, насколько он был силен! Несмотря на то, что я знал свое тело лучше, он был истинный мастером психо-энергетического боя.

Гвиру подавлял мои нейро-цепи и подминал под свой контроль. Я бешено сопротивлялся, бил в ответ самыми рискованными и опасными ударами, ставил самые изощренные блоки, воздвигал ложные сути — тщетно.

Медленно я переставал существовать. Гвиру спокойно и методично крушил мое Я: отбирал и подавлял воспоминания, реакции, качества.

Я смотрел на Лаэ: ее жизнь — это жизнь всего человечества!

Она должна жить!

В отчаянной попытке я собрал остатки сил и направил энергию внутрь мозга.

Резкая боль и…

Гвиру перехватил поток энергии и направил его вовне.

— Самопожертвование, хах! Слишком предсказуемо, сопляк.

Я понял, что проиграл. Что у меня остались последние секунды.

— Прости меня, пожалуйста…

— Поздно, глупец, тебя уже нет.

Я обращался не к нему… я обращался к ней.

Нечто титаническое появилось рядом из воды. Напор Гвиру ослаб, а затем мое сознание перестало существовать.

***

Нестерпимая боль вернула меня назад.

Лаэ стояла напротив, а за ее спиной возвышалось исполинское тело Алого Левиафана.

Разум пытался охватить целостный облик Владыки глубин, но удавалось осознать лишь отдельные детали: сотрясающий пространство гортанный рев, мерцающая кровавой бронзой чешуя, буравящий взор немигающих глаз.

Сплетенная воедино Воля Лаэ и Левиафана вгрызалась в мой разум: выжигались нейро-цепи и вместе с ними уничтожался Гвиру.

Тело корчилось в агонии на земле, а раздираемое двумя личностями сознание пыталось символически и метафорически объяснить происходящие события:

Раненый Гвиру лежал на земле, затем стал медленно подниматься. Я видел, что в нем еще есть силы бороться.

Он должен был блокировать, увиливать, контратаковать. Но старик лишь встал и, пошатываясь, двинулся к мерцающему золотом постаменту. Я понял, что Гвиру собирался сделать. Он жертвовал нашими нейро-цепями, защитой, осторожностью ради подготовки к единственному удару, который закончит все: он тянулся к Ключам.

Шаг — его тело скрутил удар Левиафана, но он устоял. Еще шаг — следующий удар отразился острой болью в теле, но Гвиру упрямо шел вперед. Третий шаг — он упал на колени и протянул руки к Ключам, которые мерцали совсем рядом.

Я бросился на него сзади. Всей своей волей, всем, что у меня оставалось, без остатка, я вцепился в него, пытаясь помешать. Он бил в ответ, вырывался, что-то кричал. Вместе с этим Левиафан наносил свои удары по нам двоим.

Я уже не мог видеть Лаэ, не мог ей что-то сказать, но знал, что она рядом. Знал, что она жива. Эта светлая мысль была последней частичкой меня, которую я отдал, чтобы сдержать Гвиру.

Удар, удар, удар…

Я продолжал мертвой хваткой держать противника, и лишь потом понял, что руки мои пусты.

Гвиру перестал существовать, а Я остался — раненый, но живой.

Золотое свечение отделилось от постамента и двинулось в сторону Лаэ, а затем…

Я услышал музыку: так поврежденный мозг интерпретировал то, что произошло.

Легкая, радостная и озорная, словно журчание ручья, она стала усиливаться, распространяться вокруг, тянуться к камням, к травинкам, к облакам, к воде. И то, чего она касалась, принималось «журчать» вместе с ней.

Я услышал, как пространство сделало глубокий выдох: спокойный и ровный.

Выдох облегчения, выдох освобождения, выдох умиротворения.

Где-то невообразимо далеко Зверь непонимающе выглянул из норы, куда он забился в страхе, и стал неторопливо нюхать воздух, словно проверяя, пришло ли время выбираться из берлоги.

Я обратил взор на Левиафана и коснулся его сознания: это был спокойный, осознающий себя разум…

Нежная рука стала гладить меня по щеке: рука Лаэ, Сестры Зверя, Хранительницы Ключей, Третьего дитя.

Я пытался разглядеть ее, но не мог, пытался сказать ей хоть что-то, но не мог: мозг был слишком поврежден.

Но я слышал ее голос, и этот голос сказал:

— Что-то изменилось, Сорг. Может быть, наконец… все будет хорошо?